*3320. Публикации Сергея Шелина

[Сергей Шелин]

http://www.rosbalt.ru/blogs/2016/01/02/1476482.html
Росбалт, 02/01/2016 10:08

CC0 Public Domain

Наряду с так называемым последним доводом короля, то есть физической силой, наш правящий круг с растущими размахом и энтузиазмом использует во внешней политике предпоследний довод — экономический. Приступы газового шантажа, торговые бойкоты и одновременно отчаянные попытки купить чужую дружбу, расплатившись хозяйственным сотрудничеством, стали бытом в 2014-м, в растущих масштабах практиковались в 2015-м и уже анонсированы на 2016-й.

Когда собственную экономику используют как дубинку для выбивания чего-нибудь из посторонних, это всегда плохо для дубинки. О внутреннем вреде этих мероприятий сказано достаточно — да он виден и без слов.

Сейчас речь о другом. Годится ли вообще хозяйственный потенциал нашей державы, тем более в своем сегодняшнем состоянии, для того, чтобы кого-либо, не применяя оружия, всерьез испугать и кому-либо хоть что-то продиктовать?

Вот как смотрятся параметры нашей экономики на мировом фоне. Уточню, что измерены эти параметры не в паритетах покупательной способности, которые льстят нашему хозяйству и поэтому нравятся начальству, а исключительно в долларах по реальному обменному курсу. Ведь внешний мир имеет дело не с условным потенциалом, а с тем, который определен рыночным способом.

Итак, в 2013-м российский ВВП (вычисленный, повторю, в долларах по текущему курсу) вышел на исторический максимум за всю постсоветскую эру и составил $2,1 трлн. На минимуме, в 1999-м, он падал до $200 млрд. И хотя успех был достигнут в основном благодаря нефтяной дороговизне и вытекающей из нее переоцененности рубля, он все равно впечатлял. Россия вышла тогда на восьмое место в мире по величине экономики (после США, Китая, Японии, Германии, Франции, Великобритании и Бразилии) и демонстрировала человечеству хоть и не гигантский, как у США и КНР, но очень внушительный потенциал – 2,7% мирового ВВП.

В 2014-м российский ВВП сократился до $1,9 трлн (нефть и рубль уже начали свой спуск вниз), но место в первой мировой десятке наша держава еще сохранила, хотя ее и обогнали Италия и Индия.

В 2015-м ВВП России упал уже до $1,2 трлн — пропустить вперед пришлось Канаду, Корею, Испанию, Австралию и, возможно, Мексику.

А в 2016-м российский ВВП при удачном стечении обстоятельств (если среднегодовой курс доллара будет примерно таким, как сейчас) снизится где-то до $1,1 трлн. Если же средняя цена доллара перевалит за 80 руб., он может оказаться и около $0,9 трлн. Это уже теперь меньше 1,5% мирового ВВП и означает откат даже не в 2007-й ($1,3 трлн), а, скорее, в 2006-й ($1,0 трлн). Ведь тогдашний доллар был дороже сегодняшнего.

Хотя картина выглядит существенно лучше, чем в последефолтном 1999-м, экономика России сейчас уступает по размерам американской в пятнадцать раз, китайской – вдесятеро, японской – втрое, а в дальнейшем пропорции могут стать еще более проигрышными.

Впрочем, это была присказка. В мировой экономике значение державы определяется не самим по себе размером ВВП, который играет больше психологическую роль, а другими, хотя и связанными с ним параметрами, – объемами экспорта и импорта, ролью в глобальных цепочках добавленной стоимости, весом в международной финансовой системе.

В международных финансах наша страна никогда не была заметным игроком, а в цепочках добавленной стоимости ее значение в целом невелико. Практически лишь экспорт и импорт могут быть использованы и используются нашим режимом как экономическое оружие. Закрывая российский рынок для иностранных товаров, власти на полном серьезе рассчитывают заставить противников (США, Европу, Украину, Турцию) изменить политику или хотя бы покарать их нанесением невосполнимого ущерба. Того же самого от них хотят добиться непоставками топлива или хотя бы угрозами непоставки. А в обещаниях щедро снабдить газом и нефтью видят способ прикормить могучих союзников – таких как Китай, а до ноябрьского разрыва та же Турция.

Теперь посмотрим на действительность.

В благодатном 2013-м товарооборот России достиг $865 млрд (2,4% мирового), в том числе экспорт составил $531 млрд (3% мирового), а импорт — $334 млрд (1,9% мирового). Мощь этих показателей даже и тогда была сравнительно умеренной. По импорту товаров наша страна находилась где-то в середине второго десятка, примерно на уровне Испании. Зато по товарному экспорту – в конце первого десятка, почти на уровне Великобритании.

В 2015-м из-за падения цен на топливо товарооборот России снизился до $500 с небольшим (не больше 1,5% мирового). Это уровень 2006 года. В том числе, по стоимости экспорта (больше $300 млрд; 1,8% мирового) наша страна откатилась в конец второй десятки и примерно сравнялась с такими экономиками, как индийская, мексиканская и тайваньская. А по импорту (меньше $200 млрд.; 1,1% мирового) ушла куда-то в середину третьего десятка, на уровень Польши, Таиланда и Малайзии.

Только при полном непонимании реальности можно было вообразить, будто, располагая одной девяностой долей мирового рынка импорта и одной шестидесятой – экспорта, есть шанс испугать или, тем более, наказать внешний мир закрытием своей экономики.

Это не получилось даже с Украиной — далеко не крепкой в хозяйственном смысле страной. Запад открылся для торговли с ней, и недавняя ее зависимость от экономических связей с Россией уже почти не существует.

И уж тем более не стоит рассчитывать на успех, когда дело доходит до грандов мировой торговли. Ни для одного из ее лидеров — Китая, США, Германии, Японии, Франции, Кореи – наше государство не входит даже в первую пятерку партнеров.

Это для нашей страны торговля с Китаем – самая крупная из всех. А для Китая, с его более чем четырехтриллионным товарооборотом, Россия в смысле торговых связей представляет меньшую важность не только чем США, Япония или Корея, но и Германия, и Австралия. Отсюда, помимо прочего, следует, что даже если «Сила Сибири» в самом деле будет возведена и заработает, это не сделает Китай союзником и заступником России. Слишком скромны масштабы возможного сотрудничества.

Для Германии, второго по значимости российского торгового партнера, важнее торговля с Францией, Нидерландами, Китаем, Италией, Британией и даже с Польшей, которая обходит нашу страну и в немецком экспорте, и в немецком импорте.

И вообще — ни для какой из двадцати крупнейших экономик мира Россия сегодня не является торговым партнером № 1. Только в одной из них до недавних пор импорт из России спорил за первое место: наша страна, идя вровень с Германией и Китаем, поставляла 10% всех товаров, ввозимых в Турцию. Сейчас и это уходит в прошлое. Причем даже при наименее выгодном для турецкой экономики (и для российской, конечно, тоже) повороте событий, с немедленным сворачиванием газовых поставок из России, замена им будет найдена довольно быстро. Эпоха диктата продавцов на мировом рынке энергоносителей продолжается только в воображении нашего начальства.

Если и есть какой-то участок политики, на котором неудача Кремля уже полностью состоялась, так это экономическая война 2014-го – 2015-го с внешним миром. На этом фронте были проиграны все сражения. Располагая экономикой размером с мексиканскую, другого итога ждать и не приходилось. Но уроков не извлечено. Измочаленной российской экономикой снова и снова пытаются отлупить тех, кто сильнее.

[Сергей Шелин]

http://www.rosbalt.ru/blogs/2016/02/03/1486328.html
3 февраля 2016, 18:11 | Кризис | мировая экономика

Если нового глобального кризиса не удастся избежать, то хозяйственный рост может перестать быть мировой нормой.
Привычные антикризисные механизмы уже не работают © СС0 Public Domain

Обозреватель
ИА «Росбалт»

Мы давно привыкли, что экономика нашей державы по большому счету давно уже перестала идти вперед, и если в отдельные годы немножко поднимается, то в последующие опять играет вниз. Сегодняшний уровень российского ВВП ниже предкризисного максимума, достигнутого почти восемь лет назад, в середине 2008-го.

Что же касается окружающего мира, то спад конца нулевых вроде бы стал для него давней историей. Совокупное мировое производство сейчас на 15—20% выше, чем было в 2008-м.

Но не зря говорят, что наше государство прокладывает новые пути и собственным примером указывает человечеству на те приключения, через которые ему еще только предстоит пройти.

Вероятность нового всемирного экономического кризиса растет на глазах — тормозит Китай, за ним замедляются США, падают западные биржи, Федеральная резервная система спешно отменяет собственный план ужесточения финансовой политики, а японский Центробанк уже понизил свою ставку до отрицательного уровня.

На первый взгляд, ситуация по-своему штатная. Циклические кризисы — обязательная принадлежность глобального экономического развития. Хотя международные финансовые организации завели привычку никогда не закладывать их в свои долгосрочные прогнозы, эти спады, или как минимум торможения, случаются регулярно — обычно чаще, чем раз в десятилетие.

Поэтому оптимист может сказать, что просто настала пора пережить некие неприятности, после чего можно будет спокойно двигаться дальше по пути прогресса.

Но есть загвоздка. Подступающая сейчас рецессия (которая, подчеркну, не стала еще неизбежной) приходит стадиально раньше, чем это случалось до сих пор. По крайней мере, в богатой части мира.

По классической схеме, кризис сопровождается спадом производства, крахом бирж, разорением неэффективных предприятий и общим снижением уровня жизни. Затем наступает время пожинать плоды: эффективные фирмы начинают процветать, производство — расти, уровень жизни и занятость — подниматься. Через какое-то время созревают условия для нового спада, и цикл повторяется.

А по схеме кейнсианской, власти с помощью утонченных финансовых манипуляций спасают свои народы от слишком уж тяжких бедствий — увеличивая государственные долги, раздувая бюджетные траты и помогая этими деньгами проблемным фирмам не разориться, гражданам — сохранить привычные стандарты жизни, а экономике в целом — не упасть, а только годик—другой потоптаться на месте. Потом наступает подъем и процветание, когда антикризисные программы сворачивают, госбюджеты сводят с профицитами, государственные долги благодаря этому сокращают, а значит, к моменту наступления следующего кризиса можно спокойно начинать все сначала.

Чтобы не утонуть в деталях, я, конечно, упрощаю до предела. Добавлю только, что две эти схемы несколько десятков лет назад кое-как скрестили и в комбинированном варианте довольно успешно применяли несколько циклов подряд. Успешно — в том смысле, что после окончания одной рецессии оставалось достаточно времени на рост экономики и накопление ресурсов для борьбы со следующей.

Драма сегодняшнего дня заключается в том, что отработанные методы обращения с экономикой, возможно, перестали действовать по привычному графику. В первую очередь, на Западе, хозяйственный рост которого был в последние годы гораздо ниже среднемирового.

Еще не свернуты по-настоящему «антикризисные терапии» в Европе и даже США, не говоря о Японии, насчет которой разговор отдельный; еще не нашли себе применения массы денег, которые в трудный час были напечатаны для спасения бедного люда, а заодно и гигантских предприятий, «слишком больших, чтобы обанкротиться»; еще не стали уменьшаться непривычно огромные государственные долги — как подступает новый кризис, и «терапию» приходится начинать заново. То есть бороться с очередным спадом, не успев прожить до этого несколько лет в условиях хоть сколько-нибудь нормального подъема.

Если что-либо подобное войдет теперь в правило, пусть даже и не для всех, но хотя бы для богатых экономик, это станет подлинной революцией: эпоха почти непрерывного экономического роста, длящаяся в западных странах два с лишним века, а в большинстве восточных — около столетия, сменится каким-то другим способом существования, название для которого еще только предстоит придумать.

Если не копать глубоко, то причины кажутся понятными. «Антикризисные терапии» раз за разом не давали кризису выполнить свою работу — очистить экономики от нежизнеспособных предприятий. И теперь количество переходит в качество: неспособные к росту предприятия становятся фундаментом, на котором властям приходится строить свою хозяйственную политику, и она неизбежно становится политикой застоя.

Но к этому надо добавить несколько уточнений. Сказать, например, о том, что вместе с нашей страной образцом стагнации и экономической окостенелости стала Япония, чей взлет в прошлом веке называли чудом. Она тоже последние четверть века топчется на месте. Что в Соединенных Штатах, при всех гримасах тамошней «антикризисной терапии», состоялась революционная в технологическом смысле сланцевая революция, которая изменила привычный нам мир. Что Германия переболела «антикризисными» извращениями в более слабой форме, чем большинство европейских стран, и продолжает расти, пусть и медленно.

А если заглянуть еще глубже, то видишь, что «антикризисная» финансовая вакханалия была не просто импровизацией полуграмотных управленцев и состоящих при них упертых экспертов. В западных странах она обслуживала недвусмысленные политические заказы как богатых верхов, так и бедных низов, и стала там одновременно и инструментом, и выражением исторического упадка среднезажиточных слоев.

К чему она приведет, если будет продолжаться, можно только гадать. К олигархически-патерналистским режимам без средних классов, кое-как притворяющимся демократиями? К обществам, в которых накопление денег из-за постоянных манипуляций с финансами потеряет практический смысл и социальную логику? К каким-то невиданным альтернативным правилам хозяйственной организации, сопряженным с новейшими технологиями, о которых грезят прогрессисты? К ренессансу старых добрых способов обращения с экономикой, о которых толкуют консерваторы?

Все пока в тумане. Но вот для примера рассуждения, самой нелепостью своей многое говорящие о меняющейся публичной атмосфере.

В прошлом месяце в Давосе именитый экономист-кейнсианец, нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц сообщил сановной публике, что привычные шаблоны, описывающие хозяйственный рост, пора заменить более экзотическими: «ВВП — плохой показатель экономического развития… В Бутане используется понятие „валовое национальное счастье“, которое включает в себя не только финансовые показатели, но и оценку психологического состояния нации. Что толку от ВВП, если планета загрязнена настолько, что наши жизни в опасности?»

Бутан, который издалека так нравится Стиглицу, — симпатичная маленькая страна. Бедная, хотя и не абсолютно нищая, занимающая примерно 150-е место в мире по продолжительности жизни, с уровнем неграмотности около 35%, с детской смертностью, которая в полтора раза выше, чем в Северной Корее, и в десять раз выше, чем в Южной. Из всего этого и складывается бутанское счастье, в высочайшем уровне которого усомниться невозможно, поскольку он беспристрастно измеряется местным начальством.

Скажете, ахинея? Да. Но очень своевременная ахинея. Сегодня ее можно, не теряя лица, нести в любом обществе, самом что ни на есть статусном и квалифицированном. Не исключено, что в самом деле приближается эпоха, в которую экономический рост в богатых странах станет делом почти недостижимым и поэтому будет разоблачаться как антиобщественное явление.

[Сергей Шелин]

http://www.rosbalt.ru/blogs/2016/03/05/1495650.html
5 марта 2016, 10:05 | Кризис | нефть

Путинский приказ обеспечить рост мировых цен на энергоносители — попытка подменить магией экономическую стратегию.

Поднять нефтяные цены «шаманам» не под силу © Иллюстрация ИА «Росбалт»

Обозреватель
ИА «Росбалт»

В древнем Китае каждый год императорским эдиктом крестьянам повелевали выходить на посевную. Иногда это совпадало с началом работ, а иногда нет. Крестьяне не имели привычки полемизировать с начальством, но ориентировались на свой опыт и погодные условия.

Во всех краях Земли в старину в разгар засухи служили молебны о ниспослании дождя. Случалось, что после этого и в самом деле шел дождь, но случалось, что и не шел. У природы свои закономерности.

На днях Владимир Путин собрал капитанов российских нефтяных компаний и посоветовал им заморозить добычу нефти на январском уровне. Они, конечно, согласились. Тем более, когда узнали от президента России, что министр энергетики Александр Новак «занимается проработкой вопросов, связанных со стабилизацией мирового рынка энергоносителей, консультируется постоянно с нашими партнерами, с ведущими участниками мирового рынка нефти… и практически договорился со своими партнерами на мировом рынке о том, чтобы в этом году мы не наращивали нефтедобычу…»

Чиновники из нескольких нефтеторгующих стран действительно недавно объявили, что могли бы перестать увеличивать экспорт нефти, если с этим согласятся все ее производители.

Кого зальет иранской нефтью

Возможно ли что-то подобное? Нет, невозможно. К США, которые наряду с Саудовской Аравией и Россией являются крупнейшим мировым нефтегазопроизводителем, с такими предложениями даже и подступаться нет резона. Иран, потенциально четвертый мировой добытчик нефти и газа, как раз сейчас выходит из-под санкций и делает все, чтобы как можно быстрее увеличить свой экспорт энергоносителей.

Может быть, самоограничение хотя бы некоторых, самых сознательных экспортеров стабилизирует рынок и цены? Если сильно захотеть, что-то такое можно вообразить. Но самоограничение должно быть очень суровым. Скажем, Саудовская Аравия и (или) Россия вообще прекращают торговать нефтью. Надолго или нет, цены подскочат. Однако что-то подсказывает: наша держава не станет спасать конкурентов ценой харакири. И саудиты тоже не станут.

Надеяться на действенность ценовых или экспортных сговоров нефтеторговцев — то же самое, что верить в магическую действенность молебнов о дожде. Сегодняшний мировой энергорынок — это рынок покупателя. Если некоторые продавцы заморозят или уменьшат поставки, то лишь увеличат свои убытки, хотя и заслужат глубокую признательность конкурентов, которые захватят их рыночные ниши.

У саудитов был такой опыт в 1990-е годы, в прошлую эпоху нефтяной дешевизны. Тогда самоограничение не принесло им ничего, кроме потерь. Все изменилось только в начале двухтысячных, когда энергорынок стал рынком продавца. Но эта эпоха, хотя и может ненадолго вернуться в случае, например, масштабной ближневосточной войны, по большому счету закончилась. Сланцевая революция, переворот в технологиях и общее расширение круга энергопроизводителей лишают смысла словесные интервенции экспортеров и вообще любые претензии на «энергетическую сверхдержавность».

Двухлетний банкет окончен

При этом российский нефтегазовый экспорт, возможно, и в самом деле вступает в фазу застоя. За прошлый год объем нефтепродаж вырос заметно — на целых 9%. Но это, видимо, в последний раз. В нынешнем году экспорт, если и увеличится, то ненамного. Причина отнюдь не в благородном порыве стабилизировать мировые цены, а просто в иссякании возможностей для роста добычи. Менеджмент большинства наших огосударствленных компаний плох, себестоимость работ высока, инвестиции малы.

Не зря самые радикальные мысли на упомянутой встрече с Владимиром Путиным прозвучали, как передают, из уст главы «Роснефти» Игоря Сечина. Ориентируясь, вероятно, на реалии собственной компании, он якобы предлагал даже и не заморозить, а уменьшить нефтедобычу. Но не нашел понимания у коллег-магнатов.

Следующий сеанс коллективной магии назначен на то ли на конец марта, то ли на начало апреля. Представители стран-нефтедобытчиков обещают опять где-нибудь собраться и еще более серьезным тоном, чем раньше, пригрозить заморозить добычу.

Однако покинем виртуальный мир. Разве в реале нефть не может подорожать? По своей собственной логике. Ведь после молебнов и в самом деле случались дожди, а начало сельхозработ иногда — и даже нередко — совпадало с выходом императорского эдикта.

Немного хроники: в 2013-м средняя цена российской Urals была $108 за баррель, в 2014-м — $98, в 2015-м — $51. Сплошное падение.

Теперь посмотрим, что происходит в последние месяцы. В декабре 2015-го баррель Urals стоил $36 (против $61 в декабре предшествующего года), в январе 2016-го — $29 (годом раньше — $47), в феврале 2016-го — $31 (за год до этого — $57). И, наконец, в первые дни марта баррель Urals (цена которого, напомню, немного ниже, чем цена Brent) стоит около $35 (в прошлогоднем марте было $55).

Следует ли из этого, что ценовой минимум пройден? Не исключено. Но с куда большей определенностью можно сказать, что в 2016-м средняя цена будет ниже, чем в 2015-м. И похоже, что намного.

Особенность нашего времени в том, что о ценовом максимуме применительно к нефти говорить легче, чем о минимуме. Максимум — это уровень, на котором сланцевая нефтедобыча становится высокорентабельной и резко увеличивается, не пуская цены дальше вверх. Совершенствование технологий непрерывно снижает и будет снижать этот потолок. Еще год назад он был на уровне $60, а сейчас — уже около $50. Самые задорные из американских экспертов говорят даже о $40, но, видимо, забегают вперед.

Человечеству придется отвыкать от прогресса

Может ли нефтяная цена в ближайшие месяцы взлететь до нынешних «потолочных» $50? Теоретически может, но вряд ли взлетит. Состояние рынка определяется не магическими пассами стран-нефтеторговцев, а скоростью уменьшения нефтедобычи в США (пока цена барреля меньше $40, добыча будет сокращаться), степенью жесткости политики ФРС, глубиной кризиса в Китае, ходом ближневосточных войн и т. п. Если соотношение этих факторов останется примерно таким же, как сейчас, то $40 (или чуть больше) за баррель Urals в среднем в 2016-м — это довольно-таки оптимистичный вариант. Вполне возможно, получится еще хуже.

Минэкономразвития уже на всякий случай изготовило что-то вроде прикидочного прогноза на целую эпоху вперед, до 2019-го включительно, исходя из предположения, что нефтяная цена в эти годы будет колебаться в диапазоне $35-45. Эпоха видится чиновникам-сочинителям достаточно мрачной: постоянное, хотя и замедляющееся, снижение уровня жизни народа на фоне хозяйственного спада, плавно переходящего в стагнацию.

Но даже и в такой схеме, инсценирующей суровый реализм, нет ничего принципиально нового. Если на урезку военных трат наложено табу, на демонтаж олигархической экономики — тоже, если социальные ведомства не видят причин готовиться к росту безработицы, а долготерпение простонародья предполагается безграничным, то нам очередной раз рисуют ту же самую путиномику, по-прежнему завязанную на нефтяные цены, пусть даже и круто упавшие.

Чтобы осознать, как устроена сегодня действительность, необходимо для начала понять, что нефть — больше не фундамент режима, а просто один из экспортных товаров, и цены на нее так же не подчиняются высочайшим эдиктам, как цены на зерно или на софт. Но даже и этот первый шаг за полтора года кризиса не сделан.

[Сергей Шелин]

http://www.rosbalt.ru/blogs/2016/03/11/1497192.html
11 марта 2016, 20:28 | Кризис | мировая экономика

В 2016-м экономический вес нашей страны опять упадет. Но важнее другое: все выигрышные роли расхватают другие.
Российская экономика стремительно теряет позиции на мировой арене ©
Обозреватель
ИА «Росбалт»

Сравним итоги 2015 года с прогнозами на 2016-й.

В прошлом году мировой ВВП вырос на 3%, а международная торговля уменьшилась на 11%. Тем временем российский ВВП упал на 3,7%, а товарооборот нашей державы сократился на 33%.

Из 20 крупнейших экономик мира наша показала наихудшие результаты.

В этой двадцатке на первое место по темпам роста впервые в XXI веке вырвалась Индия (7,3%). А всего скорость подъема, превышающую среднемировую (т.е. от 3%), в 2015-м показали шесть экономик: индийская, китайская, индонезийская, саудовская, испанская и турецкая.

В восьми странах (США, Корея, Британия, Таиланд, Австралия, Мексика, Германия, Франция) наблюдался умеренный или слабый рост – от 1% до 3%.

Еще в четырех (Канада, Иран, Италия, Япония) была стагнация – зафиксированный рост ВВП (от 0% до 1%) не выходил за пределы статпогрешности.

И, наконец, в четвертой по счету группе, представленной двумя державами, был крупный спад – в Бразилии (-3,0%) и у нас (-3,7%).

Теперь о наметках на 2016-й. Прогнозов циркулирует много, но выбираю из них тот, который в январе опубликовало агентство Bloomberg. Эксперты, которых оно опрашивает, - люди с репутацией. Что же до нашей экономики, то на фоне других предвидений, особенно появившихся за последние недели, оценки Bloomberg выглядят чуть ли не самыми благожелательными.

Уточню, что Иран оказался слишком крепким орешком даже для блумберговских аналитиков и в прогноз не вошел. А ни в одной из прочих девятнадцати главных держав эксперты каких-либо великих хозяйственных переворотов не предвидят. Знатоки всегда любят предсказывать на завтра то, что происходит сегодня. Впрочем, угроза рецессии, если и не в мировых масштабах, то во многих странах, в их глазах сейчас растет.

Первое место среди мировых тяжеловесов в 2016-м опять отведено Индии (прогнозируемый рост - 7,4%), вновь уверенно обгоняющей Китай (6,5%). На третью позицию по ожидаемым темпам подъема поставлена Индонезия (5,2%) – стремительно растущая трехсотмиллионная держава. В группе с ускоренными темпами роста останется, по мнению Bloomberg, Турция, а Испанию и Саудовскую Аравию, в которых ожидаемая скорость экономического подъема чуть снизится, сменит Таиланд.

Группу держав с умеренным или слабым ростом, возглавляемую Соединенными Штатами (2,5%), формально пополнят также Италия и Канада, для которых эксперты прогнозируют рост чуть выше 1%.

Япония продолжит стагнировать. А в двойке самых неудачливых государств, продолжающих идти вниз, эксперты намечают рокировку: спад в России, по их оценкам (-0,5%), будет на этот раз менее тяжелым, чем в Бразилии (-2,5%).

Повторю, что для нашей страны блумберговский прогноз оптимистичнее почти всех других. Большинство экспертных структур и предсказателей-одиночек обещают России в 2016-м более глубокое снижение (от -1% до -2%). Впрочем, принципиальным образом эта разница в предвидениях картины не меняет.

Более интересен вопрос, почему другая бывшая энергетическая сверхдержава, Саудовская Аравия, в отличие от нашей, довольно бодро росла в 2015-м (3,4%) и выглядит в глазах экспертов способной продолжить рост и в 2016-м (1,9%). Ведь падение цен на нефть вроде бы должно было ударить по всем одинаково.

Ответ элементарен. Накопив гораздо большие, чем Россия, резервы, саудиты смело пустили их в ход. В 2015-м бюджет Саудовской Аравии был сведен с дефицитом в 19% ВВП, но объемы импорта заграничных товаров были сохранены на докризисном уровне (в России бюджетный дефицит составил 3% ВВП, а импорт товаров упал вдвое).

При этом за 2015 год саудовские резервы уменьшились с $732 млрд до $660 млрд. То есть до момента, когда они достигнут критического уровня, можно жить еще лет пять. При нынешней волатильной политической и экономической международной обстановке срок огромный.

В целом же в 2015-м российская экономика оказалась самой неудачливой из двадцати крупнейших в мире. Ее вес уменьшился, роль в международной торговле резко упала, а круг покупателей сырья, остающегося главным экспортным товаром, сузился. Отпала Украина. На глазах отпадает Турция. Вес Евросоюза в российской торговле снизился с предкризисных 50% до 40% в первые месяцы этого года. Зависимость от торговли с Китаем растет, не сопровождаясь ростом зависимости Китая от торговли с Россией, которая для него была и будет лишь партнером даже и не второго, а скорее третьего ранга.

Но самый интересный экономический вопрос 2016 года таков: а не начнется ли глобальный хозяйственный кризис? Здесь нет места, чтобы разбирать многообразные трудности Евросоюза, Китая и Соединенных Штатов. Достаточно напомнить, что они велики.

Блумберговские эксперты, понимая, что надо как-то откликнуться на явную угрозу, вывели для каждой страны на 2016-й не только усредненные цифры ожидаемых темпов роста, но также вероятность въехать в рецессию. И одна только Индия оказалась свободна от малейших экспертных подозрений. Для Германии вероятность вхождения в рецессию в 2016-м, по их мнению – 8%. Для Китая – 12%. Для США – 15%. Для Кореи – 18%. Но хуже всего дела обстоят у Японии (30%), у России (65%) и у Бразилии (75%).

Нас ждет безнадега

Не вдаваясь, опять же, в детальный разбор, можно допустить, во-первых, что всемирного спада в 2016-м все-таки не будет. Во-вторых, что нескольким большим экономикам рецессию пережить придется. И в-третьих, что экономика России почти наверняка попадает именно в эту неудачливую группу. 2016-й год, как и два предыдущих, станет для российской хозяйственной системы временем нарастания проблем, а не решения тех, которые уже накопились.

Впрочем, процесс ухудшений может замедлиться, переживать эти беды предстоит не совсем в одиночку, а утешаться в печальные минуты можно будет еще и видом какой-нибудь Венесуэлы, экономика которой не просто «переживает трудности», а вообще летит вниз, кувыркаясь и разваливаясь на части.

Главная драма все-таки в другом. Мировые центры экономической мощи, которых всего четыре – США с их североамериканским окружением, Евросоюз, Китай с группой экономических вассалов, а также с натяжкой Индия – именно сейчас все глубже уходят в поиски новых ролей, собираясь то ли замкнуться внутри себя, то ли, наоборот, выстроить какие-то суперобъединения.

Воплощением второго из этих путей являются проекты Транстихоокеанского торгового партнерства, соглашение о котором было в феврале подписано представителями двенадцати стран, включая пять экономических гигантов (США, Японию, Канаду, Мексику и Австралию), а также Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (США плюс ЕС), переговоры о котором близки сейчас к кульминации.

Если эти планы окажутся удачными, в мире будет один суперцентр (США плюс их партнеры вдоль Тихого и Атлантического океанов) и два просто гигантских центра (Китай с вассалами и, возможно, Индия). Если же они провалятся, центров будет, как и сейчас, четыре. Ведь даже в довольно гипотетическом случае распада Евросоюза, Германия вместе со странами ее хозяйственного окружения все равно сохранит роль экономической сверхдержавы.

Человечеству придется отвыкать от прогресса

При любом повороте событий, ни одна из прочих стран, даже таких огромных, как Россия или Бразилия, не сможет сыграть собственную игру. Им придется либо причаливать к одному из больших блоков, стараясь устроиться повыгоднее и поудобнее, либо коснеть и медленно гнить в собственной отгороженности.

Траектория, по которой Россию интуитивно ведет наше начальство, лежит где-то посредине между двумя этими возможностями.

Надо только уточнить, что единственным блоком, в который есть некоторый шанс втянуться, становится сейчас китайский. Потому что с другими все меньше точек хозяйственного соприкосновения. Москва планомерно приучает Запад к тому, что российские энергоносители лучше не покупать. Остается Китай, не нуждающийся в газе, который ему зря пытаются навязать, но готовый брать российскую нефть, а со временем и другое сырье.

Пребывание в китайской орбите на скромном положении одного из хозяйственных сателлитов, приобретателей ширпотреба и поставщиков сырья, вполне совместимо с высокой степенью изоляционизма.

Россия почти не вовлечена в мировые цепочки добавленной стоимости и с годами имеет все меньше шансов в них включиться. Внешние экономические связи нашей державы хиреют. Судя по итогам первых двух месяцев 2016-го, российский импорт, резко сократившийся даже по сравнению с кризисным 2015-м, может в этом году опуститься уже до индонезийского уровня ($140 млрд в 2015-м), далеко отстав от польского ($188 млрд) или таиландского ($196 млрд) импорта, не говоря уже о турецком ($204 млрд).

Если 2016-й и последующие годы станут временем глобального кризиса, тем быстрее пойдет перестройка мировой хозяйственной архитектуры. Непонимание нашими вождями необходимости для страны в этих новых координатах бороться за выигрышную экономическую роль означает, что все такие роли будут быстро распределены между другими.

[Сергей Шелин]

http://www.rosbalt.ru/blogs/2016/04/29/1511200.html
29 апреля 2016, 19:30 | Президент | социалка | указы | стратегия | планирование | бюрократия

«Майские указы» издавались в надежде осуществить в наши дни второе издание «жирных лет».

Растрата ресурсов ради иллюзорных целей, опирающихся на ложные приоритеты, ожидаемого результата не принесла. © Фото с сайта kremlin.ru

Обозреватель
ИА «Росбалт»

До четвертой годовщины подписания Владимиром Путиным легендарного пакета из 11 указов остается еще несколько дней. Но явное их психологическое родство с Первомаем, который издавна был у нас праздником солидарности трудящихся с властями, располагает к тому, чтобы вспомнить о них уже сейчас.

В народном сознании «майские указы» если с чем-нибудь и ассоциируются, то разве что с невыполненными обещаниями поднять зарплаты в образовании и медицине до уровня средних по стране.

В действительности, это подробнейший план, которому подчинена работа всех казенных ведомств. Что-то вроде пятилетки (точнее, шестилетки, сообразно очередному президентскому сроку Владимира Путина – с 2012 по 2018 годы), где расписаны экономические, социальные и даже демографические показатели, коих надлежит достигнуть.

Некоторые из них (например, уровень смертности в дорожных происшествиях) определенно зависят не только от стараний чиновников, но и от Всевышнего, а многие другие (такие, как темпы роста ВВП или скорость обновления рабочих мест) даже и в такой бюрократизированной экономике, как наша, плохо подчиняются начальственным повелениям.

Но сама совокупность контрольных цифр выражала представления нашего руководящего круга и его первого лица (по состоянию на 7 мая 2012 года) относительно того, что возможно и желательно достигнуть.

Вот несколько плановых показателей, отобранных из несметного множества прочих как самые выразительные:

- «Обеспечить увеличение к 2018 году ожидаемой продолжительности жизни в Российской Федерации до 74 лет». То есть, на 4,2 года по сравнению с 2011-м (69,8).

- «…Увеличение к 2018 году размера реальной заработной платы в 1,4–1,5 раза».

- «…Увеличение производительности труда к 2018 году в 1,5 раза относительно уровня 2011 года».

- «…Увеличение объема инвестиций не менее чем до 25 процентов внутреннего валового продукта к 2015 году и до 27 процентов – к 2018 году».

Сдержим улыбку. Цифры взяты не совсем с потолка. У их сочинителей была база для сравнений.

Вот чего достигли за шестилетку с 2003-го по 2008-й, в так называемые «жирные годы», вспоминаемые в Кремле как золотой век.

Продолжительность жизни выросла тогда на 2,8 года (до 68 лет в 2008-м; реальная заработная плата – в 2,04 раза; производительность труда – на 45,6% (в том числе в обрабатывающих отраслях - на 52,8%); доля инвестиций в основной капитал увеличилась с 18,2% до 21,4% ВВП.

Теперь понятно, откуда все взялось. В 2012 – 2018 годах предполагалось обеспечить такие же темпы экономического роста, как и в 2003 – 2008 годах (а в новейших отраслях даже и более высокие), но достичь этого более низкой ценой, без опережающего роста заработков и прочих трат на народонаселение. Вместо этого в указах были прописаны два добавочных мотора роста: мероприятия из мобилизационного арсенала (рост инвестиций, и особенно инвестиций государственных - в госпрограмму вооружений) и усиление нажима на управленческий аппарат.

Чтобы чиновничество быстрее поворачивалось, его со всех сторон обложили указами, поручениями, предписаниями, нормативами. Прочувствуйте интенсивность бумагооборота: «Во исполнение «майской стратегии»… подготовлены и приняты 69 федеральных законов… Утверждено более 200 нормативных правовых актов… Издано 274 поручения, еще 134 поручения издано в их развитие. Всего 408 поручений, из них 341 исполняется правительством…»

Кто охотно, кто нет, кто ущербом для себя, а кто и с очевидной выгодой, но федеральное и региональное чиновничество до сего дня подчиняется бесчисленным замысловатым ритуалам, «исполняя майскую стратегию».

И вот что в сухом остатке:

Продолжительность жизни сейчас 71,4 года (на 1,6 года больше, чем четыре года назад). Задачи шестилетки вряд ли будут выполнены даже наполовину. Но на фоне прочего это чуть ли не единственный положительный результат.

Реальная заработная плата в 2015 году была всего на 4,3% выше, чем в последнем «доуказном» году - 2011-м. Даже если посчитать нынешний наш спад уважительным обстоятельством, хотя он порожден нашей же хозяйственной системой, и никакого мирового кризиса вокруг нет, – так вот, даже и отбросив год спада, увидим, что за трехлетку с 2012 по 2014 годы реальная зарплата поднялась только на 15%, т.е. еще до нефтяного краха чуть не вдвое отставала от контрольных цифр.

Еще хуже дело обстоит с производительностью труда. За 2012 – 2014 годы она поднялась в целом по экономике только на 6,0%. А в кризисном 2015-м еще и снизилась и составила только 103,5% от уровня 2011 года (в том числе, в обрабатывающих отраслях четырехлетний прирост производительности составил 10,9%). Сравнивать это топтание на месте со стремительными темпами «жирной» шестилетки просто смешно.

И понятно, что инвестиционным чудом тоже не пахнет. В прошлом году инвестиции в основной капитал составили 20,7% ВВП вместо 25%, запланированных на 2015 год. В 2008 году было больше. Огромные государственные вложения в вооружения привели к спаду почти всех прочих инвестиций, особенно частных.

Хотя до окончания действия «майских указов» еще два года, можно говорить не о какой-нибудь там частичной неудаче, а о полной несостоятельности всего проекта. Главная причина этой несостоятельности – не в незнании механизма нефтяного ценообразования и сопутствующей этому неспособности предвидеть падение нефтедоходов. В первое «указное» трехлетие, с 2012 по 2014 годы, средняя цена барреля Urals была гораздо выше, чем за 2003 – 2008 годы, но утопичность «майских указов» уже тогда успела выявиться в полной мере.

Хозяйственное благополучие «жирных лет» стимулировали вовсе не только нефтедоллары. Но еще и свободнорыночное наследие девяностых и начала нулевых; и недостаточная на тот момент спаянность и меньшая безответственность кланово-олигархической руководящей касты; и умеренный, по сравнению с нынешним, размер государственно-силовых трат.

Попытка выпустить «жирные годы» как бы вторым, «улучшенным» (и одновременно удешевленным) изданием исходила из непонимания подлинных слагаемых тогдашнего процветания, из утопической веры в мобилизационный миф и волшебную силу бюрократического действия. Но мало назвать это очередной несбывшейся мечтой. Невыполнимые указы реально пытались выполнить. Транжирство ресурсов ради иллюзорных целей, опирающихся на ложные приоритеты, стало камнем на шее страны.

Осознанием неудачи сегодня, видимо, проникается уже и сам автор указов. Достижение контрольных цифр переносят на неопределенное будущее, чтобы избавиться от обязательств, формально их не отменяя. Четко просматриваемая цель хозяйственных мероприятий последнего времени – добиться хотя бы экономической стагнации, воспринимаемой сегодня как утраченный рай. Но даже и возврат в стагнацию потребует материальных жертв. Ведь после «майских указов» осталось много неоплаченных счетов.

[Сергей Шелин]

http://www.rosbalt.ru/blogs/2016/05/24/1517150.html
24 мая 2016, 15:40

Сочинять реформы можно и даже предписано. Но у авторитарно-феодального режима совсем другие заботы.

Обозреватель
ИА «Росбалт»

Не берусь предсказывать, какую резолюцию примет Экономический совет при президенте на заседании в среду, которое анонсируется как историческое. Но, скорее всего, провозгласят что-то неясное и обтекаемое. «Мы только начинаем», — сказал накануне Алексей Кудрин. И в самом деле, это мероприятие, видимо, положит начало целой череде таких же совещаний и программотворческих собеседований.

Лишена смысла сама задача, которую хочет решить Владимир Путин. Можно, конечно, собрать всех высокопоставленных лиц, в которых он видит знатоков экономики, — и состоящих в правительстве, и не состоящих; и реалистов, и шарлатанов — и спросить у них, как обеспечить быстрый экономический рост. Но любой разумный человек скажет, что простейший способ этого добиться — поручить статистическому ведомству ежегодно рапортовать о стремительном подъеме.

Совсем недавно Росстат изменил методику вычисления ВВП, и сразу оказалось, что у России этот показатель (если считать в рублях) на одну десятую больше, чем человечество думало до сих пор. Ничто не мешает таким же порядком перенастроить инструментарий подсчета темпов роста, и воодушевляющая статистика, необходимая для президентской кампании-2018, будет обеспечена.

Безусловно, в качестве дополнительного материала нужна еще и какая-нибудь долгосрочная программа развития и процветания. Но техника изготовления таких прожектов давным-давно отлажена, и очередное сочинение в этом неувядающем жанре («Стратегия-2030») будет изготовлено в срок — с помощью Экономсовета или без таковой.

Проблемы обнаруживаются лишь в тот момент, когда об экономическом росте начинают говорить не как о фигуре казенного пиара, а как о практической задаче.

Во-первых, реальный рост экономики прекратился у нас еще в прошлом десятилетии. Уровень производства вышел на свой максимум в середине 2008-го, и в последующие восемь лет ничего похожего на настоящий подъем не было. Были колебания вниз и вверх, но сейчас уровень производства ничуть не выше, чем тогда. Столь долгая стагнация не может быть случайной. Она неразрывно связана с основами нашей системы, и излечение потребует изменения глубинных ее устоев.

Во-вторых, ни сегодня, ни на ближайшую перспективу не предвидится даже умеренных колебаний, направленных вверх. Экономические итоги апреля подтверждают предположения о том, что 2016-й станет еще одним годом ухудшения большинства хозяйственных и социальных индикаторов. Возможно, это ухудшение мало-помалу заканчивается, но признаков перехода к сколько-нибудь быстрому росту нет. Их не предвидится ни в 2017-м, ни в 2018-м. Достижение даже двухпроцентных темпов подъема через пару лет выглядит оптимистичной перспективой.

И третье, оно же — главное. Скорость роста ВВП, хотя бы и подсчитанная честно, — это только статистика. Наша страна остро нуждается не в «темпах», а в оздоровлении социальной, экономической и политической систем. Побочным продуктом системного оздоровления стал бы и рост ВВП, но в любом случае не сразу (см. п.1).

Сама по себе архаичная постановка задачи — обеспечьте, мол, четырехпроцентный ежегодный подъем (чтобы можно было хвалиться тем, что российская экономика растет чуть быстрее, чем мировая) — уже дает фору шарлатанам, готовым пообещать что угодно, и ставит в невыгодное положение реалистично мыслящих экспертов.

В президентском Экономсовете представлены три доктрины.

Первую из них назову шарлатанско-лоббистской. Это умеренное крыло Столыпинского клуба, которое не заходит так далеко, как академик Глазьев, однако требует хотя бы несколько сотен миллиардов, а желательно и триллион эмиссионных рублей ежегодно под различные малорентабельные проекты, которым покровительствует.

Вторая доктрина — назову ее чиновно-реалистичной — это позиция более или менее сплотившихся силуановского Минфина, набиуллинского Центробанка, улюкаевского Минэкономразвития, а также примкнувшего к ним президентского экономического помощника Андрея Белоусова. Они, так сказать, принимают ситуацию такой, какая она есть, и не дерзают давать вождю советы, которые могут не понравиться ни ему, ни его ближнему кругу — например, о крупном сокращении военно-охранительных трат. Вместо этого они предлагают рядом с гигантской авторитарно-феодальной хозяйственной машиной выделить местечко и живой экономике. А поскольку других источников для ее подъема нет, то сугубо за счет широких масс — не допуская роста реальных доходов, упростив и удешевив процедуру увольнения наемных работников, повысив пенсионный возраст, обложив людей добавочным накопительно-пенсионным налогом и т. п.

В отличие от абсолютно безответственной первой, эту вторую позицию критикуют сейчас с большой энергией и аттестуют как абсолютно антинародную. Справедливо будет добавить, что антинародность в ней найти легко, но ее там не больше и не меньше, чем в той политике, которая и так уже осуществляется. Можно подумать, что доходы наших граждан сейчас растут, а взимаемые государством взносы идут на накопительные счета будущих пенсионеров. Нет, в апреле 2016-го реальные доходы были на 7,1% ниже, чем в апреле 2015-го, когда кризис был уже в полном разгаре. А накопительная часть пенсионных взносов конфискуется несколько лет подряд.

«Реалисты» предлагают оформить эти накопившиеся сюрпризы и импровизации в некую связную политику. Разумеется, она уродлива, как и сам ее фундамент. И, кстати, быстрого подъема экономики не обеспечит, поскольку боится тронуть гигантский затратный сектор, висящий гирей на шее экономики. Но некоторую хозяйственную устойчивость теоретически создать могла бы.

А доктрина номер три — это предложения Алексея Кудрина и его круга. Хоть и с дипломатической осторожностью, они касаются также и политических проблем. Кудрин предлагает, например, переделать судебно-охранительную систему — как минимум, в корпоративных интересах бизнеса. Как и «реалисты», он — сторонник подавления инфляции и сведения бюджета с минимальным дефицитом. Но менее щедр на мероприятия, которые не понравятся рядовым людям. Он тоже за повышение возраста выхода на пенсию, но вроде бы против отмены государственной накопиловки, а его предложения об урезании расходов нацелены в первую очередь на госсектор и военно-промышленный комплекс.

Если отвлечься от нашей действительности, то ничто не мешает сказать, что, например, постепенное повышение возраста выхода на пенсию — вполне разумная идея. Если, конечно, сами пенсии станут больше. И говорить об экономии госсредств и затягивании поясов тоже вполне правомерно, ведь нефтедоходы упали навсегда. Но при условии, что экономия начнется не с образования и медицины, а пояса будут затянуты сначала на околоказенных магнатах, и только потом на всех остальных.

Из чего как раз и вытекает, что крупные перемены у нас сейчас почти невероятны. Те из них, которые действительно обновили бы систему, напрямую бьют по интересам тех, кто принимает решения, и поэтому неосуществимы. А дальнейшие мероприятия по перекладыванию проблем на народ будут все более и более непопулярны.

Наш режим называют феодальным не ради красного словца. Он именно таков. Странно было бы предлагать феодалам взяться за строительство современной рыночной экономики, которая находится за пределами их понимания и к тому же не обещает им ничего доброго.

И не время навязывать рядовым людям новинки, являющиеся передовыми или выдаваемые за таковые. Дело не только в гражданской неразвитости масс, хотя она и очевидна. Даже вполне разумные вещи при навязывании их сверху вполне разумными начальниками сплошь и рядом не встречают в низах понимания. А уж когда за внедрение прогресса берется наша казенная машина, простой человек инстинктивно этот прогресс отторгает, подозревая, что его хотят ограбить, и чаще всего оказывается прав.

Поэтому экономические решения — по крайней мере те, которые предстоит принять в этом году, — не будут подчинены каким бы то ни было стратегическим программам. Они станут импровизированными ответами на накопившиеся проблемы, одна из которых совершенно очевидна.

Попытка аккуратно выполнить бюджетный план по расходам привела к тому, что к маю накопленный с начала года дефицит федерального бюджета вырос до 1,23 трлн руб. и достиг 4,7% ВВП при плане 3%. Только в апреле бюджетный дефицит подскочил на 0,52 трлн руб. (8,6% ВВП за этот месяц).

Придется выбирать. Либо урезать траты — а другого способа сделать это, кроме как сократить военные расходы, уже не осталось. Либо, что вероятнее, смириться с этим дефицитом — а значит и с очередным всплеском инфляции и сопутствующей ему новой хозяйственной встряской, почти неизбежными через несколько месяцев.

Но это почти рутина. Куда интереснее вопрос, какие выводы будут сделаны из фактически уже состоявшейся бюджетной неудачи-2016. Главной экономической битвой нынешнего года станет, видимо, схватка ведомств и лоббистов за расходные позиции бюджета на 2017 год. Она уже начинается, и достигнет кульминации осенью. В этой феодальной дележке стихийным порядком и будут установлены среднесрочные экономические приоритеты нашей державы.

Ну, а программы, конечно, должны составляться и живо обсуждаться. Они придают красоту и смысл нашей некрасивой и не очень осмысленной действительности.

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...avma-byudzheta
28.09.2016

В пользу прекращения гонки вооружений нет ничего, кроме здравого смысла. Ведь антивоенного лобби в России не существует

В разгар совещания, созванного Путиным, чтобы потолковать о новой госпрограмме вооружений, произошло, если верить не назвавшим себя очевидцам, что-то вроде скандала. Министр финансов Силуанов, этот общеизвестный затягиватель поясов на простых людях (21‑е место по популярности в рейтинге министров ВЦИОМ; оценка деятельности – 3,11 по пятибалльной шкале), поругался с народным любимцем, министром обороны Сергеем Шойгу (1‑е место в том же рейтинге популярности; 4,67 балла). Любимец народа требовал под эту госпрограмму 22 триллиона рублей на 2018 – 2025 годы, а скаредный финансист пытался отделаться 12 триллионами, ссылаясь на перегруженность бюджета военными тратами и желательность хоть как-то выполнять государственные обязательства перед нуждающимися согражданами. Встречные доводы полководца напоминали реплику курсанта-летчика из вампиловской пьесы: «У тебя каприз, а я дал себе слово не опаздывать». В том смысле, что в 2012‑м начальство дало себе слово обновить военную технику на 70%, а состоявшееся в последующие годы сокрушительное падение госдоходов, вызванное обвалом нефтяных цен, – это вовсе не повод, чтобы притормаживать набранный темп перевооружения. Глава нации предоставил спорщикам несколько месяцев на утряску разногласий. Но предварительная битва, которая во многом предопределит исход главной, состоится гораздо раньше. Федеральный бюджет на 2017 год надо будет принять уже в октябре. И по нему можно будет судить, чья возьмет.

Российский военный бюджет в январе сократился в 50 раз

Благодаря первой, далеко еще не выполненной до конца госпрограмме вооружений расходы по статье «Национальная оборона» выросли с 1,52 трлн руб. в 2011‑м до 3,18 трлн руб. в 2015‑м. А если добавить еще и сопутствующие траты, то в прошлом году российские военные расходы поднялись до 5% ВВП (оценка стокгольмского SIPRI). Для того чтобы грозить соседям, этого больше чем достаточно. И даже гораздо больше. А вот догнать супердержавы шансов все равно нет: китайские военные траты втрое, а американские – в девять раз выше. Не говоря о том, что российский военно-промышленный комплекс и не думает укладываться ни в собственные сметы, ни в утвержденные графики сдачи своих изделий. И как-то само собой вышло, что в 2016‑м текущее финансирование военных статей слегка сократилось, отставая от годового плана (примерно такого же по своим объемам, как и в прошлом году) процентов на пять, а то и на десять. Никакого политического смысла и никакой филантропии финансовое ведомство в эти урезки не вкладывает. Просто текущие государственные доходы, которые оно делит между алчущими, оказались на одну десятую меньше, чем было официально расписано при утверждении нынешнего бюджета. Еще суровее экономить на одних только социальных, образовательных и медицинских тратах становится задачей почти не решаемой и в любом случае политической, то есть такой, в которую Силуанов, как всякий умный чиновник путинской эпохи, углубляться не хотел бы.

Философия бюджетного проекта на 2017‑й, который Минфин попытается в октябре узаконить, ничего мудреного и высоконаучного в себе не несет: в следующем году (а желательно также и в 2018‑м и 2019‑м) зафиксировать главные государственные траты приблизительно на том же фактическом уровне, на котором они будут исполнены в 2016‑м.

Это означает, помимо прочего, и уменьшение расходов по военным статьям на несколько процентов, но вовсе не в реале, а только против текущего годового плана, который выполнен все равно не будет. Такое решение, даже если удастся его продавить, не будет пацифистским ни в одном из смыслов этого слова. Российские военные траты все равно останутся непомерно высокими и лишенными любой целесообразности, кроме лоббистской.

Вникать после этого в прочие детали бюджета, взвешивая экономическую и социальную целесо-образность отдельных направлений его расходов, – занятие условное. Невоенный бюджет России – это сейчас то, что осталось от военно-силового. Такая уж у него родовая травма. Если главную его часть удастся заморозить хотя бы на уровне, который еще как-то совместим с финансовым и социальным равновесием, – это максимум возможного в стране, где отсутствуют сколько-нибудь значимые хозяйственные лобби, рискующие противостоять военно-промышленному комплексу, а рядовые люди и знать не желают, что военные траты – это деньги, извлеченные из их карманов, которые можно было бы потратить на более насущные их нужды.