*1976. Происхождение славян

[Владимир Тихомиров]

http://www.istpravda.ru/research/12158/

Восстание Юлия Цивилиса - последняя попытка сопротивления кельтского мира.

В годы правления императоров Клавдия и Нерона на Рейне установилось состояние шаткого перемирия – первые уже не горели желанием покорять этих упрямых варваров, а те, в свою очередь, не имели достаточно сил, что бы разгромить мощную военную группировку римлян. Тем не менее, мелкие пограничные стычки проходили каждый год, поэтому вдоль границы римские солдаты выстроили мощный оборонительный рубеж с цепочкой крепостей. Сами пограничные территории были преобразованы в провинции Germania Superior (Верхняя Германия) и Germania Inferior (Нижняя Германия). Это был нехитрый трюк для успокоения народа – дескать, смотрите, провинция Germania Magna никуда не исчезла, а просто разделилась на две новых области.

Но на самом деле, властям Римской империи в те годы стало уже не до покорения германских лесов. Император Клавдий провел успешное завоевание Британии, и теперь римские легионы не жалея сил и жизней покоренных кельтов насаждали римскую администрацию на островах; на востоке шла кровопролитная война с Парфией и Арменией, а в Иудее в это время вспыхнул кровавый мятеж, стоивший римлянам немало жизней. Да и сами граждане уже устали от бесконечных войн на окраинах империи. Никто больше не хотел идти служить в армию, римская молодежь жаждала праздников и развлечений. Тем более, что пример им подавал сам принцепс Нерон. «Пиры он (Нерон) затягивал с полудня до полуночи, время от времени освежаясь в купальнях; пировал он при народе, на искусственном пруду или в Большом цирке, где прислуживали проститутки и танцовщицы со всего Рима. Когда от отплывал по Тибру в Остию или по заливу в Байи, по берегам устраивались харчевни, где было все для бражничанья и разврата и где одетые шинкарками матроны отовсюду зазывали его причалить… А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член оставался неоскверненным. В довершение всего он придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору: за этого Дорифора он вышел замуж…, крича и вопя, как насилуемая девушка…» (1)

Из столицы мода на роскошь, разврат и прожигание жизни распространялась и по всем провинциям, хотя, конечно, в Галлии распущенность и падение нравов ощущалось менее заметно – и, прежде всего, по той причине, что основную массу населения в новых городах составляли ветераны-легионеры, люди с военной закалкой, приученные к строгой дисциплине. Тем не менее, и здесь индустрия развлечений стала локомотивом местной экономики. Так, буквально за считанные десятилетия бывший город венетов, ставший римским военным лагерем Аугуста Винделиков (ныне Аугсбург в Баварии) превратился в настоящий город с каменными домами и цирком, а столица Верхней Германии – город Могунциаке (Майнц) стал курортным раем. Известный античный ученый Плиний Старший открыл здесь целебные горячие источник, куда стали приезжать для восстановления сил ветераны-легионеры со всей Галлии. Но, помимо источников, к услугам состоятельных ветеранов была целый город харчевен, ипподромов и спортивных арен, игорных заведений публичных домов - лупанариев.

[Roemisch-Germanisches Museum_2.jpg]

Но самой богатой и роскошной была столица Нижней Германии – город Colonia Claudia Ara Agrippinensium (Колония Клавдия алтаря Агриппины), бывший римский военный лагерь, который был построен на месте городища народа эбуронов, вырезанных еще во время походов Юлия Цезаря. Позже в этом лагере жил Германик, у которого как раз накануне его похода за Рейн и родилась дочка Агриппина-младшая. Обрадованный отец воздвиг в честь ее рождения алтарь, который и дал названию городу. Понятно, что вскоре сами жители сократили слишком длинное название до одного слова «Колония», а в эпоху Средневековья его переделали в Кельн.

[Roemisch-Germanisches Museum.jpg]

Кстати, останки этого внушительного римского города и сегодня можно увидеть в самом центре современного Кельна. Для этого нужно выйти на привокзальную площадь и, обойдя знаменитый Кельнский собор, найти квадратное здание «Roemisch-Germanisches Museum». Он построен как раз на том месте, куда в 1941 году упала английская авиабомба. Тогда здесь стояла какая-то хозяйственная пристройка к собору. Фугас обрушил дом вместе с подвальными перекрытиям, а через некоторое время горожане, разбирая завалы, обнаружили на дне воронки уникальную мозаику с изображением бога Диониса. Как выяснилось в ходе дальнейших раскопок, мозаикой был покрыт пол «таблинума» (столовой) общей площадью в 70 квадратных метров. Столовая являлась частью огромного претория – дворца наместника провинции, на фундаменте которого и был воздвигнут католический собор. В начале 70-х годов в центре Кельна были организованы новые масштабные раскопки, и археологи нашли фундамент храма Юпитера, останки античного водопровода и множество изделий из драгоценного тогда янтаря. А чуть в стороне от претория ученые нашли целое кладбище легионеров с мраморными памятниками. По оценкам археологов, в середине I века по Р.Х. в столице Нижней Германии проживали не менее 15 тысяч человек. После объявления города столицей провинции, что в итоге предопределило судьбу города на тысячелетия вперед, сюда из Рима был направлен управленческий аппарат, торговцы, жрецы, просто крестьяне, надевшиеся получить новые благодатные земли.

Однако, никакие внешние признаки экономического процветания обеих Германий не могут того факта, что Рейнские земли были для империи абсолютно убыточными.

Как подсчитал европейский историк Джоуна Линдеринг из Лейденского университета (2), в германских провинциях было расквартировано 6 легионов – то есть, около 36 тысяч солдат и офицеров. Плюс еще 20 тысяч солдат из вспомогательных частей, которые охраняли отдельные лагеря и укрепленные сооружения. Прибавьте сюда легионеров-ветеранов, чиновников и тыловых служащих. В итоге получится минимум 60-65 тысяч человек, полностью выключенных из хозяйственной деятельности. А ведь эту прорву солдат нужно чем-то кормить. Нужно платить им жалованье, строить казармы и закупать амуницию. Так вот, как скрупулезно высчитал герр Линдеринг, для нормального обеспечения всей германской армии властям провинции необходимо было обложить налогами 250-300 тысяч налогоплательщиков. Но такого количества народа там никогда не было, а поэтому все земли близ Рейна сразу же попали в разряд убыточных регионов, которые содержались за счет дотаций из Рима.

Понятно, что транши из столицы поступали весьма нерегулярно – Нерону тоже нужны были деньги на обустройство своих плавучих борделей и цирковых представлений. Так что, местные власти не видели иного способа обогащения, кроме как введения новых налогов и податей, фактически означавших откровенный грабеж местных крестьян и фермеров. Когда же выжимать из подданных стало уже совсем нечего, римские наместники решили потихоньку прибрать к рукам и независимые германские племена.

Конечно, наместники были не дураки и не собирались вновь затевать войну с германцами – такое предприятие будет себе дороже. Но вот ввести варваров в зону римского влияния – почему бы и нет? Тогда местные купцы смогли бы продавать вождям племен предметы роскоши, а чиновники - зарабатывать на вербовке местной молодежи на службу в римской армии, отчисляя в карман солидный процент «комиссионных» с каждого новобранца.

Свою политику по «окультуриванию» германцев все римские наместники начинали с того, что подкупом и интригами старались отнять власть у вождей-«смутьянов» и поставить на их место лояльно настроенную знать. Иногда такие меры действительно приносили неплохой результат – к примеру, стараниями римлян в племени хавков, обитавших в районе нынешнего Гамбурга, был отстранён от власти вождь по имени Ганнаск, после чего хавки перестали заниматься морским пиратством. Но чаще всего попытки навязать германцам «ставленников Рима» еще больше подливали масла в огонь взаимной вражды. Так, славянское племя квадов изгнало «коллаборациониста» Ванния, а после этого квады с еще большей яростью стали нападать ни римские караваны и военные патрули. Другие племена – например, те же венеты - искали спасения от римского господства на востоке и мигрировали целыми племенами в сторону Вислы и Одера. Третьи роптали и ждали удобного часа, когда ослабеет власть римлян. И однажды этот подспудно булькающий котел рванул с огромной силой.

[Germania.png]

* * *
Случилось это 68 году по Р.Х., когда, казалось, сама Римская империя была готова рассыпаться как карточный домик. После смерти императора Нерона – последнего из династии Клавдиев-Цезарей – за власть в Риме схватились несколько влиятельных аристократических фамилий, и в течение года по всем провинциям империи прокатилось сразу три гражданских войны. Сначала полыхнуло в Галлии, затем кровавая междоусобица прокатилась по Испании, оттуда пожар перекинулся на Иллирию, а еще через несколько недель войнами были хвачены вся Азия и Африка. Легионы без разбора резали друг друга, и одновременно сражались с восставшими туземцами – в Египте и Сирии появились сразу несколько самозванцев, выдававшие себя за выжившего Нерона. Прием, что интересно, лже-Нероны агитировали местных убивать всех римлян сразу и без разбора.

Показателен пример жителей италийского городка Кремоны, которых солдаты принцепса Весспассиана лишь заподозрили в симпатиях к сопернику – принцепсу Вителлию. Тацит так описывает гибель этого города: «Сорок тысяч вооруженных солдат вломились в город, за ними — обозные рабы и маркитанты, еще более распущенные. Ни положение, ни возраст не могли оградить от насилия, спасти от смерти. Седых старцев, пожилых женщин, у которых нечего было отнять, волокли на потеху солдатне. Взрослых девушек и красивых юношей рвали на части, и над телами их возникали драки, кончавшиеся поножовщиной и убийствами… Грабеж продолжался четыре дня… Так, на двести восемьдесят шестом году своего существования, погибла Кремона.» (3) Уцелевших граждан солдаты – такие же римляне, как и сами жители Кремоны – обратили в рабство. Командир легиона Антоний Прим попытался было отнять у солдатни невольников, но легионеры послали его подальше, объявив римских граждан своим законным трофеем. Тогда легат смог лишь выпустить приказ, запрещавший кому бы то ни было покупать жителей Кремоны. И, как вы думаете, каким образом поступили солдаты со своей ставшей невыгодной добычей? Они их просто перебили.

Но еще большее повреждение нравов охватил Рим, который превратился в настоящий цирк ужасов: во время битвы на священном Марсовом поле зеваки, наблюдавшие за бойней, «кричали, аплодировали, поощряли то тех, то этих. Если кто-то прятался в лавках или домах, чернь требовала, чтобы укрывшихся выволакивали из убежища и убивали; при этом ей доставалась большая часть добычи: поглощенные убийством и борьбой, солдаты предоставляли толпе расхватывать награбленное. Охваченный жестокостью, город был неузнаваем и безобразен. Бушует битва, падают раненые, а рядом люди принимают ванны или пьянствуют; среди потоков крови и валяющихся мертвых тел разгуливают уличные женщины и мужчины, подобные им; безумная ярость и ленивый разврат владеют столицей. Никому и в голову не пришло хоть на минуту отказаться от обычных развлечений; все ликовали, все захлебывались от восторга — и не оттого, что сочувствовали какой-либо из партий, а оттого, что радовались несчастьям своего государства…» Скучавшие граждане даже сожгли дотла главную святыню Рима – храм Юпитера Сильнейшего и Величайшего на Капитолии, который простоял более четырех веков и пережил множество войн и нашествий.

Казалось, что за Капитолием в огне пожарищ вот-вот рухнет и вся Римская империя.

* * *
Римской смутой и решили воспользоваться батавы – те самые германские кавалеристы, которых еще Август Октавиан первым начал нанимать на службу в качестве личных телохранителей. Кроме того, батавские наемники участвовали практически во всех войнах империи. Например, в Музее древностей Валкхоф голландского города Неймеген можно увидеть надгробие знатного воина Сорануса с хвастливой эпитафией: «Меня знал каждый житель Паннонии. Я был первый из тысячи самых сильных батавов. Мне удалось на глазах у Адриана переплыть Дунай в самом глубоком месте, и это при полной амуниции. Я мог на лету перерубить выпущенную стрелу". (4)

Кстати, считается, что батавы полностью исчезли где-то в III веке по Р.Х. Но память о них в Голландии осталась и по сей день – например, словечко «bataver» в некоторых районах Нидерландов обозначает деревенщину. Интересно, что это слово сохранилось и в русском языке – согласно Словарю Владимира Даля, батавой в древней Руси называли ополчение воинов.

Меч батавов.

Так вот, восстание против римлян возглавил некто Юлий Цивилис - потомок знатного вождя батавов, служивший в римской армии командиром кавалерийского эскадрона. Понятно, что это не его настоящее имя, а латинское прозвище – из рассказов античных историков известно, что все знатные варвары на службе империи оставляли свои родовые имена и брали себе римские псевдонимы (прилагательное «civilis» имеет много значений – это и гражданский, и вежливый, и воспитанный).

Портрет Цивилиса работа Рембрандта

У Цивилиса были и свои личные мотивы добиваться свободы для Германии. Еще во времена правления Нерона он вместе с братом Клавдием Павлом был схвачен по ложному обвинению в бунте. Клавдий был казнен на месте, а Цивилиса в цепях и колодках отправили судить в Рим. Однако, воспользовавшись суматохой, возникшей после гибели Нерона, Цивилис бежал из-под стражи в родные места – на так называемый «Остров батавов» в дельте Рейна, на территории нынешней Голландии. Там он собрал в священной роще всех старейшин племен, и призвал их напасть на римлян:

- Некогда мы были союзниками, теперь с нами обращаются как с рабами! Между тем никогда еще дела римлян не были так плохи; в их зимних лагерях – одни лишь старики да награбленная добыча. Поднимите же голову, оглянитесь окрест и перестаньте дрожать перед громкими названиями римских легионов. У нас – могучие пешие и конные войска, германцы нам братья! (3)

При этом Цивилис прямо объявил себя наследником Арминия, которого в Германии просто боготворили: «Недавно мы уничтожили Квинтилия Вара и избавили Германию от рабства, дерзнув бросить вызов не принцепсу Вителлию, а самому Цезарю Августу!»

Что интересно, Цивилиса нисколько не смутил тот факт, что в битве на Визургии отборные части батавской конницы под командованием вождя Хариовальда воевали как раз против Арминия. Но Цивилис действительно оказался неплохим учеником царя херусков. Во-первых, вождь батавов удачно выбрал и момент для нападения – как раз в этот момент принцепс Вителлий, бывший наместник провинции Нижняя Германия, увел в Италию большую часть легионеров. И, пока германская армия резала римлян на юге, в крепостях остались лишь по несколько когорт, которые для мятежников не представляли никакой опасности.

Во-вторых, Цивилис, как и Арминий, решил первое время не привлекать к себе излишнего внимания. Право первого удара по римлянам он отдал своим сородичам из племени канненефатов, а сам прикинулся сторонником принцепса Весспасиана. Причина такого поедения проста - статус военачальника позволил ему командовать уцелевшими римскими отрядами и направлять их прямо в засады.

В-третьих, в хитроумии и искусстве дипломатии Цивилис, пожалуй, даже превзошел своего учителя. Так, собирая коалицию германских племен, Цивилис всякий раз демонстративно отвергал свою кандидатуру на роль царя. Парадоксально, но именно этот аргумент более всего действовал на соплеменников, и они без всякого внутреннего сопротивления соглашались подчиняться приказам Цивилиса. Однажды ему пришлось даже встать между сражавшимися племенами и воскликнуть: «Не для того мы начинали войну, чтобы батавы и тревиры повелевали остальными племенами. Нет и не было у нас таких намерений. Давайте заключим союз, я перехожу к вам и готов быть у вас вождем или рядовым бойцом, как вы захотите». Такие слова ошеломили тунгров, сражавшихся на стороне римлян, и сражение было закончено. А вожди противника тут же уступили Цивилису главенство над племенем.

Особенное внимание Цивилис уделял и пропагандистскому обеспечению своей кампании. Он опирался на германцев, и поэтому пригласил в состав командования Веледу – жрицу великих богинь германцев. «Эта девушка из племени бруктеров пользовалась у варваров огромным влиянием, ибо германцы, которые всегда считали, будто многие женщины обладают даром прорицать будущее, теперь дошли в своем суеверии до того, что стали считать некоторых из них богинями. Благоговение, которое вызывала у них Веледа, еще возросло, когда сбылись ее предсказания о победе германцев и гибели римских легионов.»

Вся деятельность Веледы была выдержана в духе сакральной таинственности: жрица жила в отдельной палатке, общаться с ней простым смертным запрещалось, а свои пророчества и ответы на вопросы она объявляла через специально обученных родственников. Кроме того, как уверяет Тацит, Веледа руководила ритуальными человеческими жертвоприношениями – по крайней мере, Цивилис несколько раз дарил жрице пленных легатов, трибунов и центурионов.

А вот ради союза с галльскими племенами он привлек на свои сторону жрецов-друидов и растолковал им смысл пожара в главном храме Капитолия. Тацит пишет: «Одержимые нелепыми суевериями, друиды твердили (галлам), что Рим некогда был взят галлами, но тогда престол Юпитера остался нетронутым и лишь поэтому империя выстояла; теперь, говорили они, губительное пламя уничтожило Капитолий, а это ясно показывает, что боги разгневаны на Рим и господство над миром должно перейти к народам, живущим по ту сторону Альп.» (3)

Но в то же время люди Цивилиса агитировали примкнуть к их воинству и самих римских легионеров, убеждая их, что батавы сражаются вовсе не против римлян, а против господства Рима, непрерывных гражданских войн и грабительских податей. И надо отдать должное хитроумному кавалеристу – в отличие от Арминия, ему удалось склонить на свою сторону немало римских солдат, поверивших в мечту о суверенной Галлии – владычице всей Европы. Именно создание такого независимого от Рима государства и стало той идеологией, благодаря которой Цивилис и смог объединить вокруг себя таких разношерстных союзников.

Так, известен случай, когда на сторону батавов перешел весь XVI «Галльский» легион. Их примеру последовало и несколько тысяч солдат из IV и XXII двадцать второго легионов. К мятежникам примкнул и гарнизон крепости Новезий, где временно находилась ставка наместника провинции Гордеония Флакка – когда римские солдаты услышали, что к ним приближается войско Цивилиса, они взбунтовались против командиров и прирезали наместника. Причем, ни один из центурионов или трибунов не решился образумить солдат или оказать им сопротивление. Зачинщики хотели убить и легата Дилия Вокулу, но тот, переодевшись в лохмотья раба, сумел бежать из лагеря.

* * *
Восстание разрасталось. После разгрома римлян в Могунциаке, столицы Верхней Германии, германцы огнем и мечом прошлись по селениям убиев – предателей и коллаборационистов: «С особой яростью обрушились они на убиев, ибо это племя, германское по своему происхождению, отреклось от родного народа и приняло римское имя агриппинов».

Далее восставшие завладели всем Рейнским флотом – а именно 24 легкими галерами, которые римляне сумели эвакуировать из сожженных лагерей. Легион, посланный на перехват кораблей, был разбит и сумел спастись от неминуемого разгрома только «благодаря» союзникам – солдаты из племени убиев при виде свирепых батавов побросали оружие и разбежались по округе. Германцы тут же бросились преследовать изменников, позабыв про самих римлян, которые и воспользовались возможностью тихо сбежать с поля боя и укрыться в крепости под названием «Старые лагеря».

У «Старых лагерей» были крепкие стены и мощные валы, но зато там не было запасов провианта – лето было в разгаре, поэтому до сбора урожая еще было далеко, а к войне никто всерьез не готовился. Отобранных силой у горожан продуктов хватило на несколько дней, после чего в крепости начался голод.

«Память об этой осаде, о муках, выпавших на долю римских солдат, и об их стойкости жила бы вечно, если бы осажденные не опозорили сами себя, послав делегатов с просьбой о помиловании, - пишет Тацит. - Парламентеров не стали слушать, пока осажденные не присягнули на верность галлам. После этого Цивилис, дабы захватить всю находившуюся в лагере добычу, прислал своих людей следить за тем, чтобы все деньги и поклажа, все обозные слуги остались на месте, а воины ушли бы из лагеря с пустыми руками. Ничего не подозревая, солдаты походной колонной дошли почти до пятого мильного камня, когда на них напали выскочившие из засады германцы. Лучшие из солдат оказали сопротивление и были уничтожены на месте, многие разбежались по округе, но германцы настигали их и убивали… Разграбленный лагерь варвары забросали горящими факелами, и пламя поглотило всех, кто избежал смерти в бою.» (3)

Потом был сожжен и разграблен Боннский лагерь, где находилось только три тысячи легионеров – половина «штатного состава». Легат Геренний Галл, напуганный рассказами выживших легионеров, собрал в ополчение всех, кого только смог - белгских наемников, местных крестьян и обозных слуг, надеясь подавить противника числом. Однако, опытные в боях батавы, построившись клиньями, безжалостно истребили защитников города. Следом настала очередь Колонии Тревиров (Augusta Treverorum) – нынешнего Трира, после чего к присяге на верность свободной Галлии были приведены все остатки римских войск, расположенные по берегам Верхнего Рейна.

Перед Цивилисом униженно склонили голову и жители Агриппиновой колонии. Причем, именно в этом городе, ставшим главным его трофеем и символом его победы, вождю батавов снова пришлось проявить чудеса дипломатии и изворотливости. Дело в том, что ближайшие союзники - тенктеры, родичи когда-то обитавших здесь и безжалостно изгнанных Цезарем за Рейн эбуронов – решительно потребовали сровнять ненавистную Колонию с лица земли:

- Чтобы союз и дружба наши были вечны, мы требуем от вас срыть стены колонии; эта ограда – оплот рабства; даже дикие звери, если их долго держать взаперти, отвыкают быть храбрыми. Вы должны убить всех римлян... Имущество убитых будет отдано в общее пользование, и пусть никто не пытается что-нибудь скрыть или заботиться только о своей выгоде. И мы, и вы будем обрабатывать земли по обоим берегам реки, как в старину это делали наши предки.» (3)

Однако, у Цивилиса были свои планы на богатую Колонию. Он уже видел свое собственное королевство – Объединенную Галлию и Германию, видел и себя в дубовом венке императора, восседающим на троне в бывшем дворце наместника в Колонии. И все это отдать в руки солдат, только и жаждавших грабежей и дележа добычи?!

Цивилис рискнул пойти в одиночку против всего своего войска, против союзников и даже против самой Веледы. И победил - германцы не только не стали штурмовать город, но и заключили с Колонией договор о свободной торговле и военном сотрудничестве. Причем, отдельным пунктом был записано и то, что никто из германцев не имеет права входить в город с оружием. И даже суровые правнуки эбуронов были вынуждены подчиниться и забыть про дедовские наказы.

Казалось, что вековая мечта народов о Свободной Европе уже становится реальностью, как из Рима пришли дурные новости.

[Hermann_warrior.jpg]

* * *
Пока Цивилис громил римские гарнизоны в Галлии, в гражданской войне победу одержал Тит Флавий Веспасиан, ныне провозглашенный императором Рима. Веспасиан, в отличие от всех прежних владык Рима, происходил из незнатного рода всаднического сословия. Но в отличие от многих аристократов Веспасиан был из той особой породы людей, про которых сегодня говорят self made man - т.е. те, кто привыкли всего добиваться своим трудом. Свою службу он начал еще при Тиберии войсковым трибуном во Фракии, при Калигуле он дорос до претора (аналог современного мэра города), а в правление Клавдия приобрел боевую славу в Британии, где Веспассиан, будучи командиром легиона, участвовал в тридцати боях с неприятелем и покорил более двадцати городов. Нерон назначил его наместником Африки, а через несколько лет ему было поручено подавить восстание в Иудее. «Для победы требовалось большое войско и сильный полководец, которому можно было бы доверить такое дело без опасения, - писал Светоний. – И Веспасиан оказался избран как человек испытанного усердия и немало не опасный по скромности своего рода и имени». Иудею будущий император буквально утопил в крови, потом поставил под контроль Египет, а из Александрии он вернулся прямо в Рим, где его солдаты уже добивали последних сторонников прежнего принцепса Вителлия. Первым делом новый император устроил «чистку» в армии, выгнав оттуда всех трусов, казнокрадов и предателей. Потом навел порядок в столице - причем, приступив к восстановлению Капитолия, принцепс своими руками расчищал обломки и выносил их на собственной спине, подавая пример всем римлянам. Разобравшись с Римом, Веспассиан взялся и за отколовшиеся провинции.

Сразу восемь легионов были направлены в Галлию для подавления мятежа. Свыше 30 тысяч солдат - победоносные VIII «Augusta», XI «Claudia», XIII, XXI «Rapax» и только что сформированный из моряков II легион - скорым маршем двинулись через Альпы. С Британских островов наступал XIV Martia Victrix («Воинственный и победоносный») легион, а из Испании были вызваны I и VI «Железный» легионы. Кроме того, к этой армаде присоединились и элитные кавалерийские части, которыми командовал некий Юлий Бригантик, племянник самого Цивилиса (как заметил Тацит, «он кипел злобой против своего дяди, а тот ненавидел его, – известно, что чем ближе люди по родству, тем более острое чувство вражды питают они друг к другу»). Руководил же всей операций по «восстановлению конституционного порядка» британский наместник Петилий Цериал.

Германцы, надо отдать им должное, ничуть не испугались брошенной против них армады, и однажды чуть было не убили британского гостя. Случилось это во время ночного нападения на лагерь, когда германцы за несколько минут прорвали оборону. Проснувшийся от звона мечей Цериал только и увидел спины своих солдат, бегущих из лагеря. Паника охватила и хваленые элитные эскадроны, и лишь благодаря доблести солдат XXI легиона – не зря же эти опытные вояки носили прозвище «хищников»! - наместник избежал верной смерти на жертвенном алтаре Веледы.

«На самом деле варвары одержали было уже победу, но забыли о противнике и начали драться между собой из-за добычи. Цериал, по небрежности чуть не проигравший сражение, поправил дело мужеством и упорством: он сумел использовать выпавшую на его долю удачу, в тот же день взял лагерь мятежников и уничтожил его.»

Тогда римляне, вспомнив печальный урок Квинтилия Вара о недостатке внимания к варварам, решили немного сменить стратегию - то есть, не только воевать, но и дипломатическими путями переманивать союзников Цивилиса на свою сторону, раскалывая его союз племен. Тем более, что деваться галлам по большому счету было и некуда, ведь все переговоры шли на фоне многотысячного строя римских солдат.

И вскоре коалиция Цивилиса начала стремительно таять. К началу осени 70 года о своей верности Риму заявили практически все племена галлов. Жители Агриппиновой Колонии вообще самостоятельно перебили германцев, которые жили поодиночке в домах горожан, и захватили в заложники жену Цивилиса и его сестру. Следом против германцев выступили и жители города Тольбиак – колонисты устроили для батавов большой пир, а когда те, отяжелев от пищи и вина, заснули, заперли их в доме и сожгли. Несколько поражений мятежникам нанесли и легионеры в открытом бою. Так, постепенно германцы были вытеснены из Галлии к старой оборонительной линии лагерей.

Решающую битву у самого берега Рейна войска Цивилиса проиграли, несмотря даже на уникальное фортификационное сооружение – германцы насыпали дамбу и отвели часть воды на окрестные поля.

«Приблизиться к противнику можно было только, идя по воде, скрывавшей местность, особенности которой никому из римлян известны не были. Позиция была для нас невыгодная, ибо тяжеловооруженные римские солдаты боятся и не любят плавать, германцы же привыкли переплывать реки… В бездонных болотах тонули лошади и оружие; германцы, знавшие скрытые под водой тропинки легко перескакивали с одной на другую, они не нападали на наши войска с фронта, а старались сжать их с флангов или зайти в тыл; сражение ничем не походило на сухопутный бой врукопашную, оно напоминало скорее битву на море…» (3)

Но на следующий день римляне, воспользовавшись информацией от перебежчика, послали два эскадрона тяжелой конницы в тыл варварам. Это и решило исход сражения.

«Конница окружила ничего не подозревавшего противника и внезапно обрушились на него. Когда шум этой схватки донесся до римской армии, легионы с фронта устремились на врага. Германцы в беспорядке побежали к Рейну. Если бы римский флот вовремя двинулся в погоню за противником, этой битвой могла бы кончиться война; конница тоже не смогла преследовать разбитых германцев из-за наступавшей темноты и внезапно хлынувшего ливня.» (3)

Однако, за Рейн римские легионы так и не решились переправиться. Единственное, на что хватило духу у консула, так это завоевать остров батавов, с которого накануне бежали все жители. В отместку римляне сожгли там все, что только могло гореть. В отместку Цивилис предпринял несколько неудачных попыток атаковать римские лагеря и снова захватить уже новые римские корабли, но исход войны был уже всем ясен. Ближе к декабрю стороны решили закончить конфликт путем переговоров.

Подробности сделки, к сожалению, нам неизвестны – на начале переговоров обрывается дошедшая до нас рукопись V тома «Истории» Тацита. Но по дальнейшим событиям мы можем понять, чем они закончились.

Во-первых, батавы признали свое поражение и признали над собой власть Римской империи, но за это они были освобождены от уплаты всех податей. Единственное, что они были обязаны делать – это регулярно поставлять новобранцев в римские войска.

Во-вторых, все зарейнские племена германцев обязались вернуться в родные деревни и более не пересекать границу империи с оружием в руках и не нападать на Галлию. Кстати, когда через несколько лет племя бруктеров, спровоцированные речами Веледы, решило нарушить этот договор, Веспасиан совершил молниеносный рейд в тыл врага и взял Веледу в плен. После чего, как писал римский поэт Публий Стаций, она со всеми полагающимися жрице почестями была доставлена Рим, где и умерла в заключении. Быстрота и жестокость римской реакции произвели на германцев шокирующее впечатления, и набеги действительно прекратились.

В-третьих, римская власть гарантировала батавам и всем прочим племенам, что на Рейне больше не будет никаких крупных воинских формирований.

Действительно, как показали события минувших трех войн, римские легионы на Рейне, съедавшие огромные деньги из бюджета, представляли скорее угрозу для самого Рима, нежели какую-то защиту от варварских племен. Именно отсюда противники Веспасиана вели войска грабить Рим, а оставшиеся солдаты изменяли присяге. Так что, избавиться от огромной Германской армии было выгодно обеим сторонам – здесь в искусстве поиска компромиссов римляне ничуть не уступили своему противнику.

Множество разрушенных германцами лагерей на левом - «галльском» - берегу Рейна были брошены навсегда или отданы местному населению, из других крепостей были выведены войска, за исключением одной - двух когорт пограничной стражи. Вместо солдат на земли вдоль Рейна римские власти стали присылать мирных поселенцев. По воле Веспасиана через германские земли, населенные свевами, была даже проложена новая дорога из рейнского Майнца в задунайский Аугсбург. Вдоль дороги позже появились новые города-бурги, вокруг которых стали селиться переселенцы из Галлии и других провинций империи. К примеру, сюда римские власти переселяли крестьян из Италии и беженцев из сожженной дотла Иудеи. Переселенцы приносили с собой передовые технологии, новые агрокультуры и латинский язык, который с течением времени вытеснил с берегов Рейна все местные наречия. Так, после векового - с 52 года до н. э. по 70 год - вооруженного противостояния римской экспансии Центральная Европа в конце концов смирилась с неизбежной романизацией. И всего за два века с карты Европы бесследно исчезли многие племена галлов, наводившие ужас на римские легионы.

На сцену выходили новые народы и племенные союзы, в которых венеты играли уже ведущие роли.

Библиография
1 – Гай Светоний Транквилл «Жизнь двенадцати цезарей», Изд-во «Эксмо», М., 2006 г.
2 – Jona Lendering, «De randen van de aarde. De Romeinen tussen Schelde en Eems», Изд-во «Ambo», Amsterdam, 2000.
3 - Корнелий Тацит « Сочинения в двух томах». Науч.-изд. центр «Ладомир», М., 1993.
4 - Die Bataver. Geschichten eines entschwundenen Volkes. Museum Het Valkhof. Nijmegen: Материалы музея Валкхоф. - Неймеген, Нидерланды, 2004.

[ven10.jpg]

[Владимир Тихомиров]

http://www.istpravda.ru/research/12395/

В 98 году от Р.Х. консул Римской империи Публий Корнелий Тацит написал, пожалуй, самые знаменитые среди историков всего мира строки.

Речь о трактате «О происхождении и местоположении Германии» («De origine, situ, moribus ac populis Germaniae») с описанием общественной жизни, быта, нравов и религии германских племен. В этом труде германцы выглядят сущими дикарями, а главными их чертами является экономическая отсталость и отсутствие даже зачатков государственности. Германцы живут в убогих хижинах или землянках, ведут натуральное хозяйство; при отсутствии минимального изобилия у них нет ни обеспеченного досуга, создающего предпосылки для роста культуры и цивилизации, ни потребности с эстетическом оформлении среды обитания. И вот, среди всех прочих племен, в трактате содержится и упоминание о венетах.

Упоминание, впрочем, очень короткое: «Венеды переняли многое из их (германцев) нравов, ибо ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только ни существуют между певкинами и феннами. Однако их скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, и притом с большой быстротой; все это отмежевывает их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозке и на коне».(1)

За многие годы эту фразу Тацита историки цитировали тысячи раз – причем, всякий раз подчеркивая, что, по-видимому, народ венетов был настолько диким и малочисленным, что не заслужил к себе более пристального внимания великого римского историка.

Однако, это абсолютно не так. Потому что в этих двух предложениях Тацита содержится как минимум три важных сообщения. Но дешифровать этот «мэссидж» можно только с учетом контекста произведения Тацита и исторических реалий в момент его написания.

Прежде всего, давайте посмотрим то место, куда Тацит поместил венетов – «между певкинами и фенами». Фенны – это собирательное название лопарей и других финно-угорских народностей, которых Тацит поместил на восточное побережье Балтики вплоть до самого берега Северного Ледовитого океана. Финнские народности жили и к югу - до самой Среднерусской возвышенности и территории нынешней Московской области. А вот певкины – или бастарны - жили на Дунае, на территории нынешней Молдавии. Бастарны были хорошо знакомы римлянам, ибо эти кочевники не раз ходили в набеги на Фракию и воевали против римских войск на стороне понтийского царя Митридата. В 29 году до Р.Х. бастарны были разбиты римским полководцем Марком Лицинием Крассом и отброшены за Дунай – к острову Певкин, от которого и получили свое название (сейчас это, возможно, остров Летя или Сфынтул-Георге).

То есть, венеты жили от восточной Прибалтики и до Дуная – практически на всей территории Восточной Европы. А «рыскали» они по лесам Германии, Карпатским горам и Судетам. Как народ, освоивший такие пространства, может быть «малочисленным»?! Великий грек - Клавдий Птолемей называет венетов одним из великих народов, населяющих, наряду с сарматами, «Европейскую Сарматию», под которой он понимал всю территорию между Вислой и Доном, Балтикой и Черным морем. Именно венеты дали первое в истории имя Балтийскому морю - в «Географии» Птолемея оно названо Венедским заливом. «Заселяют Сарматию очень многочисленные племена: венеды - по всему Венедскому заливу, выше Дакии - певкины; по всему берегу Меотиды - язиги и роксоланы. Около реки Вистулы, ниже венедов - гифоны (гитоны), затем финны;… ниже их - савары (савры, саубры, сауры) и боруски до Рипейских гор». (2)

[Blaeu_1645_-_Germaniae_veteris_typus.jpg]
На карте античной Германии, составленной в 17 веке по книге Тацита, венеты живут на побережье Балтийского моря, в Поморье - нынешней Померании (фрагмент карты)

Второй принципиальный момент: Тацит ясно указывает на деградацию цивилизации венетов. Римская экспансия, бегство на восток, бесконечные войны с римскими легионами и соседними племенами привели некогда великую цивилизацию на грань упадка. Причем, по мнению Тацита, забвению было предано и самое главное - мореходное дело, благодаря которому всего двести лет назад венеты господствовали над всей Северной Европой. Теперь венеты живут грабежами (впрочем, возможно, под «грабежом» Тацит как раз и имел в виду торговлю, не облагаемую римскими налогами – то есть, с его точки зрения, контрабанду).

Но есть доказательства и широкого влияния культуры венетов на другие народы Германии – в частности, результаты многочисленных археологических раскопок. В самом начале нашей эры из «лужицкой» археологической культуры выделяется «фельдбергская» археологическая культура, названая так в честь небольшого городка Фельдберг на побережье Балтийского моря (округ Нейбранденбург) – именно в этом городке археологи обнаружили останки города - колонии венетов. По свидетельству ряда средневековых хронистов – например, Гельмольда, здесь с самых древних пор обитали славянские племена лютичей и вильцев (или велетов – так называли вильцев немецкие средневековые географы), которые входили в союз венетов. (3)

И вот, проходит не более века, и происходит своеобразный культурный «взрыв» - ареал «фельдбергской» культуры начинает стремительно (разумеется, «стремительно» лишь по меркам археологии) распространяться на все территории от Одера до Эльбы и Рейна, от Силезии и Бранденбурга до песчаных равнин Мекленбурга. (Кстати, меняется и название культуры – теперь это уже Лехитская или «Суковско-Дзедзицкая» археологическая культура.) Но это «расширение» славянской культуры прошло исключительно мирным путем – например, в трудах немецкого археолога Йоахима Геррманна, профессора истории Берлинского университета, отмечается, что «на основании множества пыльцевых анализов, произведенных на ряде поселений в долинах Шпрее, в которых встречена и славянская, и германская керамика, устанавливается непрерывность использования пахотных полей от римского периода до раннеславянского». (4)

Еще один любопытный факт - неподалеку от Берлина были найдены останки древней деревни, а в центре поселения - колодец, действовавший на протяжении чуть ли не пяти веков. В самом поселении не было найдено ни малейших следов войны – ни сгоревших домов, ни наконечников стрел, ни мечей. Отсюда логичен вывод: в этой деревне из поколения в поколение здесь жили простые русоволосые люди. Они годами ходили за водой к одному и тому же колодцу, терпеливо вспахивали расчищенное еще прадедом поле, пасли скот, мужчины, случалось, воевали с неприятелем, а женщины - рожали и воспитывали детей. Постепенно жители этого поселка породнились с соседями, переняв их обычаи и нравы, даже не подозревая о том, . что спустя века их станут называть «славянами».

Следы славянского прошлого центральной Европы можно увидеть и на обычной географической карте - в названиях городов, рек и гор, в которых и сейчас русское ухо моментально распознает привычные нам славянские корни. Так, основанный в незапамятные времена Лейпциг был когда-то славянским Липском, Бранденбург – Бранибором, земля Померания – Поморьем, а название Берлина произошло от славянской деревушки, названной в честь «берлоги» - жилища хозяина леса «беря», которого славяне опасались звать по имени, а потому и придумали псевдоним «медведь» - «живот¬ное, которое ест мед». Но вот в названии европейского Берлина это имя осталось. Славянские корни остались и в названии немецких городков Kozel и Penzin, всякий житель Каменец- Подольского узнает родное название в городке Kamienz, а ростовчанин – в Rosteberg'е. В Дании до сих пор есть тезка нашей Твери – город Tversted, а в Бельгии – городок Kie.

Итак, в племенной союз венетов, несомненно, влился народ, который Тацит называет «лугиями» - несколько искаженное название лютичей, лужичан и лужицких сорбов. Среди лугиев, писал Тацит, насчитывалось несколько десятков племен, «но будет достаточно назвать лишь наиболее значительные из них, это — гарии, гельвеконы, манимы, гелизии, наганарвалы…» Причем, именно эти племена Тацит и считает самыми опасными в Германии: «Гарии, превосходя силою все перечисленные племена и свирепые от природы, они с помощью всевозможных ухищрений и используя темноту, добиваются того, что кажутся еще более дикими: щиты у них черные, тела раскрашены; для сражений они избирают непроглядно темные ночи и мрачным обликом своего как бы призрачного и замогильного войска вселяют во врагов такой ужас, что никто не может вынести это невиданное и словно уводящее в преисподнюю зрелище; ведь во всех сражениях глаза побеждаются первыми…» (1)

* * *
Впрочем, цитируя Тацита, мы все время как-то забываем, что его трактат «О происхождении и местоположении Германии» вовсе не является путевыми заметками ученого-этнографа или отчетом географической экспедиции. Это даже собственно и не совсем «трактат». Скорее всего, записи Тацита можно назвать аналитической запиской – то есть, сугубо политическим документом, направленным для решения конкретного вопроса. И, знаете, в этом документе больше всего настораживает одна маленькая странность: здесь подробно рассказывается о жизни и нравах каждого, даже самого незначительного, германского племени, и только о двух народах Тацит упоминает мимоходом, словно их не замечая – речь о венетах и о сарматах. Между тем, венетов, не говоря уже о кочевниках-сарматах, трудно было не заметить – ведь именно эти два народа и были на тот момент самыми многочисленными и могущественными племенными союзами Восточной Европы, именно они и определяли всю политику. Почему же Тацит о них едва упоминает?

Но, что бы ответить на этот вопрос, необходимо для начала понять, что же на самом деле написал Тацит. А главное - зачем и кому он это писал. Или, как говорят филологи, выяснить экстралингвистический контекст. И начнем мы с личности самого автора.

Тацит

Мы много раз называли Тацита «римским историком», хотя это утверждение верно лишь отчасти. Дело в том, что сочинительством Тацит увлекся лишь на склоне лет, написав два многотомных труда – «Анналы» и «История». А вот всю свою сознательную жизнь Публий Корнелий Тацит был политиком, и политиком весьма влиятельным.

Тацит вышел из провинциального рода, принадлежащего к сословию «всадников». Его отец Корнелий Тацит был имперским прокуратором в провинции Белгской Галлии и ведал сбором налогов. В современном городке Вэзон-ля-Ромэн на юге Франции до самой Второй мировой войны хранился камень, поставленный Тацитом-старшим в честь местной богини. Кстати, после оккупации этот камень был похищен гитлеровскими «специалистами» по оккультным наукам, и с тех пор он считается утерянным.

После совершеннолетия молодой Публий покинул Галлию и отправился в Рим, где стал обучаться ораторскому искусству. Уже в 19 лет он занял первую выборную должность в младшей магистратской коллегии – первая ступенька служебной лестницы для любого аристократа из провинции. Затем Тацит, как и полагается римскому гражданину, отправился на военную службу в должности младшего офицера. Через год он был повышен до квестора (казначея) легиона, а еще через год, уже после возвращения из армии, Публий получил первую магистратуру – скромную должность чиновника государственной службы.

Быстрому карьерному росту способствовала и удачная женитьба на дочери Кнея Юлия Агриколы, прославленного полководца и наместника провинции Британия. В 74 году от Р.Х. Публий Корнелий Тацит по рекомендации императора Веспасиана переводится в сословие сенаторов, что открывает перед ним, как тогда выражались в Риме, «дорогу почестей» - cursus honorum – все магистратуры и посты, обязательные для карьеры влиятельного римского сенатора. Уже в 88 году Публий, уже в качестве жреца-квиндецемвира – члена одной из древнейших и высших жреческих коллегий Рима, становится распорядителем Столетних игр – то есть, первым заместителем императора Домициана по организации центрального пропагандистского мероприятия. Кроме того, Тацит занимал тогда и должность претора, которая предполагала соединение административных и судебных функций.

Однако, благосклонность императора быстро прошла – против Домициана поднял восстание наместник провинции Верхняя Германия; и хотя мятеж был быстро подавлен, с тех пор Домициан стал подозревать весь сенат в заговоре против него. В итоге император устроил настоящий террор против аристократии, и Тацит вместе с семьей поспешил скрыться из Рима на самый край света – к тестю в Британию. В 93 году Агрикола умирает, а ровно через три года от руки наемных убийц погибает и император Домициан (думаю, принцепс был бы весьма удивлен, если бы узнал, что во главе заговора стояли не представители влиятельных аристократических фамилий, но бывший раб – секретарь и его собственная супруга). Трон перешел к старейшему сенатору Марку Кокцею Нерве, с подачи которого Тацит избирается консулом – то есть, практически соправителем империи. Именно в тот год Тацит впервые взялся за перо, написав свой первый трактат «Жизнеописание Юлия Агриколы». Это была не просто биография покойного тестя, но манифест униженного высшего сословия Рима, требовавшего отмщения и восстановления старых прав. Так Тацит впервые заявил о себе, как о главном идеологе нового политического направления – консерватизме.

В следующем году император Нерва умирает, и на престол восходит его приемный сын – Марк Ульпий Траян. В тот же год Тацит и издает трактат «О происхождении и местоположении Германии». Интересно, как вы думаете, для кого сенатор-консулярий писал этот труд? Неужели для широкой публики? Для скучающих от безделья римских матрон-домохозяек? Или для «благодарных потомков»?

Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, очевиден: трактат был написан только для одного читателя – для нового императора Траяна. Ну, может быть, и для нескольких высших сановников империи, вынужденных после безумств правления Домициана разбираться с непростой внешней политикой империи.

Не случаен и выбор темы – в конце I века по Р.Х. «германский вопрос» по-прежнему оставался одной из самых актуальных проблем империи. На Рейне только закончилась очередная из множества мелких пограничных войн – римские войска отразили нашествие хаттов. Так что, перед новым императором стоял непростой вопрос: как быть с Германией? Стоит ли, не считаясь с огромными людскими и финансовыми потерями, продолжать завоевательную политику цезарей? Или, может быть, лучше оставить все как есть, усилив охрану границ? Или попытаться найти другой путь для расширения империи?

В тоже время на границах империи появился новый источник опасности для Pax Romania – кочевые племена сарматов.

* * *
В принципе, сарматы уже более четырехсот лет угрожали границам империи – с тех пор как это ираноязычное племя поселилось в степях Северного Причерноморья. В долинах между Днепром и Дунаем они основали свое государство Роксолания, которое описывал еще Страбон: «Кибитки номадов (кочевников) сделаны из войлока и прикреплены к повозкам, на которых они живут, вокруг кибиток пасётся скот, мясом, сыром и молоком которого они питаются». (5)

В конце II века до Р. Х. сарматы выступили союзниками скифов против греческого Понтийского царства, а через сто лет уже атаковали римские провинции как союзники понтийского царя Митридата VI Евпатора. В самом начале нашей эры сарматы еще дальше продвинулись на запад, образовав союз с племенами Дакии и уже знакомыми нам бастарнами, жившими на берегу Дуная. Известный поэт Овидий писал своим друзьям из городка Томы близ Черного моря (нынешний Констанца): «Вокруг меня живут воинственные сарматы. Между ними нет ни одного, кто не носил бы налучья, лука и синеватых от змеиного яда стрел. Грубый голос, свирепое лицо - истинный образ Марса; ни волосы, ни борода не подстрижены ничьей рукой… Летом нас защищают от них прозрачные воды Дуная. Но когда наступает зима и река покрывается льдом, сарматы производят набеги. На быстрых своих лошадях они увозят из римских поселений имущество, скот и захваченных пленных…»

В I веке от Р.Х. положение стало и вовсе катастрофичным. Весной 69 года по Р.Х. – в самый разгар гражданских войн в Риме – отряды сарматской тяжелой конницы вторглись уже в Мезию, итальянскую провинцию на Балканах. «Как ни странно, вся сила и доблесть сарматов не в них самих: в пешем бою нет никого хуже и слабее, но вряд ли найдется войско, способное устоять перед натиском их конных орд, - позже вспоминал Тацит. - И только непогода и скользкая дорога позволили римлянам в тот день одержать победу над тяжеловооруженной сарматской конницей». (1)

Примерно в то же время в Дакии появился новый харизматичный лидер – царь Децебал, сумевший объединить разрозненные племена даков, бастарнов и сарматов в монолитный военный кулак. Согласно Диону Кассию, Децебал был «проницателен в понимании военного искусства и также проницателен в способах ведения войны. Он точно определял, кода атаковать, и выбирал верный момент для отступления. Он был специалистом по засадам и мастером генеральных сражений.» (6) Его армия, согласно римским источникам, насчитывала до 40 тысяч солдат и 20 тысяч кавалерии.

Децебал

В 85 году эта соединенная армия снова форсировала Дунай и атаковала Мезию. Наместник провинции был убит, римские города сожжены. В ответ император Домициан послал несколько легионов под командованием преторианца Корнелия Фуска. Римляне вытеснили армию даков и попытались атаковать их на вражеской территории, пройдя Трансильванские горы по ущелью, известному как «Железные Ворота». Здесь, возле местечка, вошедшего в историю под именем «Тапе», легионы и были атакованы даками. Большая часть римских солдат, включая и самого командующего Фуска, была перебита, знамена и «орлы» - захвачены врагом. Домициан был вынужден заключить позорное перемирие, заплатив дакам огромные деньги. Кроме того, Рим обещал поставлять в Дакию «мастеровых всякого ремесла, относящегося к войне и миру». Взамен Децебал обещал вернуть пленных – причем, выражая полное презрение к римскому императору, он вместе с пленными послал в Рим в качестве своего представителя некоего Диегеса, который принадлежал к низшему сословию. Домициан предпочел не заметить этого оскорбительного выпада, и осыпал посланника царскими почестями, которые вероятно вызвали гомерический хохот и насмешки в столице Дакии. Но Домициану было все равно, он даже устроил себе триумфальное шествие в честь «покорения» Дакии, приказав вытащить из имперских кладовых разнообразное барахло, представленное народу как военная добыча.

Тем не менее, римляне через два года попытались взять реванш. Новой римской армией командовал некий Юлиан - человек решительный и жесткий. Он реорганизовал римскую армию и успешно разгромил войска Децебала в битве у все тех же «Железных Ворот». Однако, закрепить успех и уничтожить Децебала он не смог – с севера границы были атакованы германскими вернее праславянскими племенами квадов. И римская армия была отозвана, а с Децебалом был заключен новый договор, согласно которому он формально оставался вассалом Рима, но получал за это немалые деньги и торговые привилегии.

Но именно после вторжения германцев в Риме заговорили о возможном союзе между даками, сарматами и германскими племенами, куда входили и венеты. Такого союза римляне боялись как огня – война на двух фронтах означала бы конец империи и утрату всех европейских провинций. Да что там война! Даже мощные удары по двум направлениям могли поставить империю на грань краха, где она, собственно, и так уже находилась благодаря правлению Домициана. Император, обожавший ставить себе триумфальные арки по всему Риму и устраивать шумные праздники, до последнего сестерция выгреб казну и задавил страну непомерными налогами. «Имущества живых и мертвых захватывал он повсюду, - писал Светоний. – Наследства он присваивал самые дальние, если хоть один человек говорил, будто умерший при нем объявлял, что хочет сделать наследником цезаря…» (7) В итоге экономика страны была близка к банкротству, не было денег ни на жалованье легионерам, ни на привлечение наемников.

Император Траян понимал, что для предотвращения смертельно опасного союза варваров ему необходимо нанести упреждающий удар – хотя бы по одному из союзников. Но так, что бы тот больше никогда бы не встал. Но куда именно бить? По Дакии или все-таки по Германии? С этими вопросами он и обратился к высшему сановнику империи, ее идеологу, консулярию Публию Корнелию Тациту.

* * *
Тацит был категорически против продолжения бесплодных и бессмысленных попыток завоевания германских лесов. Все эти войны за Рейн и так уже обошлись для казны империи в непомерную цену, не говоря уж о колоссальных людских потерях. Для пущей убедительности он составил для императора краткую справку, что же собой представляет эта самая Германия. Известно, что сам Тацит за Рейном никогда не бывал, но в распоряжении консулярия была вся библиотека сената и множество источников – например, «Германские войны» Плиния Старшего (до нашего времени эта книга не дошла), «История» Тита Ливия (большая часть его трудов также утрачены), донесения военачальников Германской армии и многочисленные мемуары ветеранов, о которых сегодня мы вообще не имеем ни малейшего представления. В итоге получилась отличная компиляция, которая вот уже почти две тысячи лет будоражит воображение всех историков.

Германия в изложении Тацита выглядит примерно точно так же, как и нынешний Афганистан – дикая местность, охваченная перманентной войной. Повсюду царит анархия, среди местных племен не существует ни подобия централизованной государственной власти, ни каких-либо общественных институтов. И покорить такую страну практически невозможно.

Во-первых, раз в Германии не существует единого правителя, то римским послам попросту не с кем вести переговоры и заключать мирные договоры. Все решения о мире и войне принимались каждым племенем в отдельности на общем собрании: «вожди у них… больше воздействуют убеждением, чем располагая властью приказывать. Если их предложения не встречают сочувствия, участники собрания шумно их отвергают; если, напротив, нравятся, — раскачивают поднятые вверх фрамеи (копья – Авт.)» Понятно, что при таком раскладе римлянам пришлось бы вести переговоры буквально с каждым племенем и перезаключать все договоры всякий раз, когда германцам надумет в голову переизбрать вождя. А это долго и хлопотно.

Во-вторых, германцев нельзя и подкупить: «Германцы столь же мало заботятся об обладании золотом и серебром, как и об употреблении их в своем обиходе. У них можно увидеть полученные в дар их послами и вождями серебряные сосуды, но дорожат они ими не больше, чем вылепленными из глины…»

Наконец, и сами германцы, утверждает консулярий, нисколько не заинтересованы в установлении мира с империей. «Если же община, в которой они родились, закосневает в длительном мире и праздности, множество юношей отправляется к племенам, вовлеченным в какую-нибудь войну, и потому, что покой этому народу не по душе, и так как среди превратностей битв им легче прославиться, да и содержать большую дружину можно не иначе, как только насилием и войной. И гораздо труднее убедить их распахать поле и ждать целый год урожая, чем склонить сразиться с врагом; больше того, по их представлениям, потом добывать то, что может быть приобретено кровью, - леность и малодушие.»

Отсюда следует логичный вывод – лучше оставить эту Германию в покое, а нанести удар по Дакии, которая была больше похожа на «нормальное» с точки зрения римлян государство. Правда, это государство было построено лишь вокруг одного человека – царя Децебала, а поэтому римляне вполне справедливо могли предположить, что после взятия его столицы Сармизегетузы и уничтожения самого Децебала, вся его коалиция племен тотчас же распадется и, подорбно крысам, разбежится по разным углам.

Разумеется, Тацит не был бы консулярием Тацитом, если бы в этом аналитическом документе он упустил бы возможность лишний раз заявить о себе как об идеологе и вдохновителе нового политического течения - консерватизма. Описывая в возвышенных тонах непокорный нрав первобытных германцев, Тацит, прежде всего, подвергал осуждению римскую мораль своего времени и коммерциализированное общество, погрязшее в любви к роскоши и низменным удовольствиям роскоши. Варвары, напротив, должны были напомнить императору о практически уже забытом героическом духе прежних времен, когда Римом правили бескорыстные патриоты, а слова «общественный долг» еще не воспринимались как пустой звук. Вот лишь несколько примеров превосходства этого первобытного общества: «Царей они выбирают из наиболее знатных, вождей — из наиболее доблестных. Но и цари не обладают у них безграничным и безраздельным могуществом, и вожди начальствуют над ними, скорее увлекая примером и вызывая их восхищение…» (1)

«Вид зрелищ у них единственный: обнаженные юноши, для которых это не более как забава, носятся и прыгают среди врытых в землю мечей и смертоносных фрамей. Упражнение породило в них ловкость, ловкость — непринужденность, но добивались они их не ради наживы и не за плату; вознаграждение за легкость их пляски, сколь бы смелой и опасной она ни была, — удовольствие зрителей…»

«Браки у них соблюдаются в строгости, и ни одна сторона их нравов не заслуживает такой похвалы, как эта. Приданое предлагает не жена мужу, а муж жене… и недопустимо, чтобы эти подарки состояли из женских украшений и уборов для новобрачной, но то должны быть быки, взнузданный конь и щит с фрамеей и мечом. За эти подарки он получает жену, да и она взамен отдаривает мужа каким-либо оружием; в их глазах это наиболее прочные узы, это — священные таинства, это — боги супружества. И чтобы женщина не считала себя непричастной к помыслам о доблестных подвигах, непричастной к превратностям войн, все, знаменующее собою ее вступление в брак, напоминает о том, что отныне она призвана разделять труды и опасности мужа и в мирное время и в битве, претерпевать то же и отваживаться на то же, что он; это возвещает ей запряжка быков, это конь наготове, это — врученное ей оружие. Так подобает жить, так подобает погибнуть; она получает то, что в целости и сохранности отдаст сыновьям, что впоследствии получат ее невестки и что будет отдано, в свою очередь, ее внукам.»

* * *
Император последовал рекомендациям Тацита. В 101 году от Р.Х., основательно подготовившись к войне, Траян во главе войска выступил в поход на Дакию. Война шла чуть больше года, и за это время римляне захватили несколько горных крепостей, в одной из которых они нашли легионного «орла», потерянного при разгроме легионов Фуска; с тяжелейшими боями римляне прошли те самые «Железные Ворота» и взяли в стальные клещи столицу Сармизегетузу. Даки были разбиты. Децебал сам явился в ставку императора, униженно пал ниц и попросил мира. Согласно условиям договора Децебал согласился стать вассалом Рима, сдать римлянам все оружие и разрушить все крепости.

Траян

Однако, Децебал и не думал соблюдать условия перемирия. Как только Траян вернулся в Рим, он практически в открытую снова начал набирать войско и собирать вокруг себя соседние племена для борьбы с Римом. В 105 году он вновь напал на Мезию, установив контроль над всеми крепостями. В ответ сенат Рима объявил Децебала врагом римского народа, и Траян немедленно вернулся в провинцию. И тут Децебал сделал, как ему казалось, гениальный ход: он снова запросил мира, пригласив командующего армией сенатора Гая Кассия Лонгина на встречу, где тот мог бы принять капитуляцию. Вместо этого Децебал арестовал Лонгина, и начал его допрашивать на предмет, какие стратегические планы разрабатывает Траян. Лонгин сообщать что-либо отказался, и тогда царь даков поставил римскому императору ультиматум: своего сенатора он сможет получить обратно лишь в обмен на все земли до Дуная. Кроме того, Децебал потребовал и компенсировать все деньги, которые он затратил на подготовку к войне. Что ж, как говорится, мечтать не вредно.

Но не успел гонец с ультиматумом покинуть ставку Децебала, как Лонгин сам нашел самый достойный для себя выход из невыносимого положения – он покончил с собой, приняв яд, который дал ему бывший раб, симпатизировавший Риму.

Теперь Траян решил воевать так, чтобы не повторить ни одной ошибки предшественников в Германии. Он больше не собирался романизировать покоренное население. Ему нужны была земля и ресурсы, а вот даки и сарматы подлежали поголовному уничтожению. Сцены этой бойни запечатлены на барельефах колонны Траяна, которая и сегодня стоит в самом центре развалин римского форума. Врач императора Критон заявлял, что Траян так хорошо сделал свое дело, что в живых осталось всего лишь 40 даков. Правда, никто не считал, сколько даков покинули свою страну, бежав через горные перевалы Карпат на восток. Да и сам Траян похвалялся, что привез в Рим немало рабов-даков. Но факт остается фактом: как государство, Дакия была стерта с лица земли. «Траян, завоевав Дакию, переселил туда со всего римского мира огромное множество людей для возделывания полей и заселения городов, ибо Дакия в результате длительной войны с Децебалом лишилась своего мужского населения», - писал греческий историк Евтропий (8). Сам же царь Децебал сражался до последнего, а потом, лишившись всей армии, покончил с собой. Его голова была отправлена в Рим.

В 106 году была образована новая римская провинция Дакия, а позже – в 118 году по Р.Х. – и сарматская Роксолань признала свою зависимость от Рима. Но походы Траяна не только временно устранили угрозу варварского нашествия, война стала в высшей степени доходным предприятием. Как считают историки, римляне захватили в Дакии огромную гору сокровищ – 1650 тонн золота и 3310 тонн серебра. Траян захватил даже драгоценности Децебала, которые тот повелел спрятать на дне реки Саргетия. С помощью нескольких десятков рабов Децебал отвел русло реки в сторону, раскопал дно и спрятал в яме массу серебра и золота. Затем он навалил поверх камни и вернул реку в прежнее русло, уничтожив всех рабов, что бы они не смогли выдать тайну клада. Но некий Бицилий, советник царя даков, как пишет Дион Кассий, был схвачен римлянами и ради спасения жизни выдал место захоронения «царского золота». Кроме того, римляне захватили и все золоторудные шахты в Дакии, и по повелению Траяна под землю были брошены тысячи рабов из других земель.

Избиение даков на колонне Траяна

Количество награбленного было столь непомерно, что рынок в Римской империи рухнул, и цена золота резко упала вниз. Когда Траян только собирался идти на войну, казна империи была пуста, теперь же император мог позволить швыряться деньгами направо и налево. В честь своего триумфа он закатил рекордные по продолжительности 123-дневныке игры, и в течении всего этого времени в римских цирках сражалось 10 тысяч гладиаторов и 11 тысяч диких животных. Траян построил и новый цирк, арену которого можно было наполнять водой, что бы устраивать там морские сражения на потеху публике. Вода подавалась по специальному акведуку протяженностью в сотню километров. Траян перестроил почти весь Рим, возвел новый Форум, укрытый от палящего солнца крышей из бронзы, возвел новые огромные публичные бани и храмы – словом, когда сегодня туристы смотрят на памятники Древнего Рима, они в действительности видят плоды разграбления дакского царства.

Форум с колонной Траяна

* * *
Что ж, теперь, после разгрома даков, Траян мог вернуться и к «германскому вопросу». Нет, он не стал набирать новой армии, что бы попытаться снова завоевать эти дремучие леса – эта «овчинка» не стоила выделки, а собственную выгоду новый император научился хорошо просчитывать. Вместо этого он перешел к обороне – он приказал на выстроить крепостные валы и фортификационные укрепления вдоль всей границы с Германией, благо теперь в империи было достаточно денег. Можно хоть всю империю перекопать.

Восстановленная для туристов часть Лимеса у немецкого Зальцбурга

На севере границу Нижней Германии, проходившую прямо по Рейну, прикрывали два десятка крепостей, самыми известным из которых были Ulpia Noviomagus Batavorum (ныне Неймеген в Нидерландах), Oppidium Arnoldi Villa (ныне Арнем) и Castellum Laurum (Верден). А вот на юге, там, где проходили границы провинций Верхняя Германия и Реция, император распорядился построить настоящую крепостную стену, протяженностью в 550 километров – от Рейна и до самого Дуная. В принципе, логика императора была понятной – римские владения (т.н. Декуматские поля) здесь располагались на правом «германском» берегу Рейна, и между империей и варварами не были никаких естественных преград. А раз так, то преграду надо было построить. В историю эта циклопическая стена, до сих пор являющаяся самым большим земляным укреплением в Европе, вошла под названием Limes – то есть, «предел».

Лимес брал свое начало в районе городка Рейнброль (Rheinbrohl), располагавшегося на самом берегу Рейна (земля Рейнланд-Пфальц). Здесь до сих пор сохранились останки крепостных стен военного лагеря Heddesdorf, где стояли когорты II Испанского легиона. Прямо от стен лагеря начинается гигантский ров глубиной до десяти метров с насыпью. В самом начале нашей эры этот вал был укреплен сплошной стеной из заостренных бревен, а с внешней стороны Лимес защищал ров. Через каждую римскую милю (1481 метров) в стену были встроены каменные сторожевые башни, достигавшие 7 – 9 метров в высоту. На верхней площадке башни круглосуточно дежурили часовые, которые могли заметить сигнал тревоги с соседней башни – огонь или столб дыма – и по цепочке передать сообщение на «погранзаставу», которые обычно устраивались через каждые десять-пятнадцать километров. В начале III века в этих крепостях была дислоцирована целая армия в 60 вспомогательных отрядов — то есть, около 30 тысяч профессиональных солдат, пехотинцев и всадников.

Но Лимес был не только полосой пограничных крепостей, нет, прежде всего, эта непрерывная стена стала символом силы и могущества империи, осязаемая разделительная черта, проведенная через всю Европу – по одну сторону Лимеса был романский мир, цивилизация и порядок, за стеной – дикий мир варваров. Особое впечатление на археологов произвел участок границы между местечками Валдюрн и Хагхоф – здесь стена протяженностью в 81 километр, проходящая по горам, долинам и рекам, представляет собой идеальную прямую линию. Кажется, никакая преграда не могла заставить римских строителей отступить от намеченной цели. Они образцово выдержали геометрическое начертание — небывалый случай в истории архитектуры! Такое не удалось даже строителям Великой китайской стены. Римляне властвуют не только над народами, но и над самой природой — таков был наглядный урок, преподносимый этой «стеной гордыни».

Заканчивался же Лимес у самого Дуная не менее впечатляющим сооружением – огромной плотиной со шлюзами, полностью перекрывавшей реку – империя хотела контролировать не только сухопутные дороги, но и речные торговые маршруты. Здесь были расквартированы солдаты III Италийского легиона. А на другом берегу Дуная, на высоком холме стояла крепость Abusina или Arusena – именно такие названия встречаются как на латинских картах торговых дорог, так и на камнях, обнаруженных археологами при раскопках этой крепости, занимавшей более 11 гектаров.

Каждая такая приграничная крепость строилась по единому образцу военного лагеря: посреди крепости находился командный пункт с преторием – ставкой коменданта крепости, рядом располагались храмы и жертвенники, площадь форума, арсенал, склады амуниции и амбары для хранения зерна, мастерские и больница. По обе стороны от претория располагались солдатские казармы и дома для старших офицеров, а вокруг стен лагеря шумел «канаб» - скопление домов мелких ремесленников, лавочек, кабаков и лупанаров-борделей, которые как грибы после дождя вырастали возле каждого военного лагеря. Помимо проституток и маркитанток в «канабе» жили и солдатские невесты, ожидавшие разрешения на официальный брак – римские легионеры получали разрешение завести семью только после сорока лет, по истечении срока солдатской службы. Тогда же ветеран мог и официально признать своих незаконнорожденных детей, которые во множестве росли в лабиринте этих убогих трущоб. Кстати, многие из отслуживших свое легионеров так и оставались жить в этих поселениях, строили себе деревянные двухэтажные дома, разбивали огороды. Уроженцы южных районов Галлии, осевшие вдоль Лимеса, пробовали даже разводить здесь виноград, а если местное вино казалось слишком кислым, то его подслащивали медом. Другие ветераны занимались разведением скота или открывали мастерские, и постепенно «канабы» превращались в настоящие города с населением в несколько тысяч человек.

Сегодня археологи нашли останки 58 таких военных крепостей-городов, располагавшихся вдоль германского Лимеса. Конечно, большинство из них представляют поросшие травой и лесом холмы, но кое-где останки былого римского великолепия сохранилось и до наших дней. К примеру, в городке Аален (Aalen) в земле Баден-Вюрттемберг с античных времен сохранились арка с воротами и башни пограничной крепости, где когда-то располагались главный штаб пограничных войск провинции Реция и казармы для тысячи всадников. Также сохранилась часть плотины, которая перегораживала судоходную и в наши дни реку Кохер. Сегодня часть этой крепости восстановлена (более трети римских укреплений скрыты в земле под современной застройкой города), и там основан Музей Лимеса. Аналогичный музей открыт и в городке Заальбург (Saalburg ) в земле Гессен, где находится единственный в мире полностью восстановленный римский замок. Также еще можно съездить в поселок Хольцхаузен (Holzhausen) в земле Рейнланд-Пфальц. Недалеко от поселка, прямо в центре старого букового леса, стоят величественные развалины крепостных стен и башен, увитые плющом. Судя по сохранившимся могильным плитам с кладбища легионеров, здесь располагались казармы когорта (1000 солдат) из легиона II Treverorum. Судя по названию, это были рекруты из провинции Бельгика, где стоял город Августа Тревиров – нынешний Трир, позже превращенный в одну из резиденций римского императора, когда тот лично выезжал на передовую противостояния цивилизации и варварского мира.

[limes_maps.jpg]

Опыт ограничения варваров оказался настолько хорош, что вскоре аналогичные укрепления были построены и на восточных границах провинции Дакия – там, где сегодня находятся земли Украины, Молдавии и Румынии. В народе останки этих крепостных стен получили название Змиевых валов – рассказывают, будто бы в древности святой Георгий Победоносец, победив дракона, запряг его в плуг, да и провел гигантские борозды на земле. В 121 году император Адриан, преемник Траяна, построил еще один вал через всю Британию. Сплошная каменная стена высотой в 5 метров перегородила самое узкое место острова – от устья реки Тайн на западе и заливом Солуэй-Ферт на востоке. Через два десятка лет император Антонин Пий, сменивший Адриана, построил новую стену поперек Шотландии - всего в 160 километрах к северу от прежней стены.

Но Лимес вовсе не был подобием непроницаемого «железного занавеса» ХХ века. Римская империя куда больше нуждалась в Германии, нежели германцы – в Риме. Во-первых, окрестные племена поставляли провиант для гарнизонов крепостей и горняков, добывавших железную руду и золото в рудниках Верхней Германии. Во-вторых, именно через города Лимеса проходил сверхприбыльный Великий янтарный путь, и, как считают многие нынешние историки, возможно, возводя эту стену, имперские власти хотели, прежде всего, пресечь контрабандную торговлю. Ведь теперь, что бы приехать к римлянам с янтарем, медом, мехами или серебром (или же, напротив, ввести в Германию ценившиеся там вино, ткани или стеклянные изделия) любому купцу надо было миновать таможенный пост и уплатить пошлину за провозимые товары. А вот переправить через Лимес повозку с контрабандой стало делом абсолютно немыслимым.

Наконец, именно зарейнские племена стали неиссякаемым источником пополнения новобранцев для службы в войсках Римской империи. «Лучшую часть армии составляли теперь не легионы, но варвары, а, следовательно, германцы, и этот поток со все возрастающей быстротой затоплял римское военное дело, - писал Ганс Дельбрюк в своей «Истории военного искусства». – Императоры принимали на службу не только отдельных волонтеров, вступивших в римскую армию, но и целые племена, вооружали их и вели их к самому сердцу Римской империи… А в тех войсковых частях, которые по-прежнему назывались «легионами», мы уже видим не хорошо обученных и дисциплинированных легионеров классической эпохи, но более или менее обученные и пригодные отряды варваров. (…) Варварские войска, которые до этого времени в римской военной системе являлись лишь вспомогательными частями, образуют теперь самый костяк и основную силу римской армии. И в иерархическом порядке мы можем констатировать влияние того же принципа: чем большим варваром является тот или иной воин, тем он знатнее, и чем больше он римлянин, тем менее значительное положение он занимает». (9)

[Limesturm.JPG]

Библиография

1 - Корнелий Тацит « Сочинения в двух томах». Науч.-изд. центр «Ладомир», М., 1993.

2- Клавдий Птолемей, «Античная география», составитель проф. М.С. Боднарский. Государственное издательство географической литературы, Москва, 1953 г.

3- Гельмольд «Славянская хроника» Пер. Л.В. Разумовской. Изд-во «Наука», М., 1963 г.

4 - Joachim Herrmann. «Siedlung, Wirtschaft und gesellschaftliche Verhaltnisse der slawischen Stamme zwischen Oder/Neisse und Elbe». Berlin, 1968 г.

5 - Страбон «География». Ленинградское отделение издательства «Наука», Л.,1964.

6 – Кассий Дион Коккейан. Римская история. Книги LXIV-LXXX. Перевод с древнегреч. А. В. Махлаюка, К. В. Маркова, Н. Ю. Сивкиной, С. К. Сизова, В. М. Строгецкого под ред. А. В. Махлаюка. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, Нестор-История, 2011.

7 - Гай Светоний Транквилл «Жизнь двенадцати цезарей», Изд-во «Эксмо», М., 2006 г.

8 - Флавий Евтропий «Римские историки» Изд-во РОССПЭН, М., 1997 год.

9 - Ганс Дельбрюк «История военного искусства в рамках политической истории». Т. 2. Перевод с немецкого проф. В. Авдиева. Государственное военное издательство Наркомата обороны СССР, М. 1937 г.

[Владимир Тихомиров]

http://www.istpravda.ru/research/12463/

Во II веке нашей эры из сотен варварских племен Европы формируются мощные племенные союзы, которые и будут определяьть ход истории в течение ближайшей тысячи лет.

Ранним июньским утром 167 года несколько тысяч воинов из племени лангобардов, внезапно переправившись через Дунай чуть западнее нынешнего Будапешта, атаковали сразу несколько римских крепостей Лимеса. Укрепления казались неприступными, но нападавшие были хорошо осведомлены, что людей на крепостных стенах не хватает – часть легионеров отправили воевать на Восток, других же унесла эпидемия чумы. Поэтому дежурившие в крепостях солдаты Второго вспомогательного Верхнепаннонского легиона и опомниться не успели, как граница была прорвана. Подробности этой войны нам неизвестны, кроме того факта, что наступление варваров с великими трудностями удалось остановить, а командир легиона всадник Макриний Авит Виндекс за подвиги в бою был удостоен золотым венком.

Однако, набег лангобардов был только первым знаком того, что мир с германцами, державшийся почти столетие, прервался. Как выяснилось, напугавшее римлян вторжение на Дунайские крепости было только разведкой боем и отвлекающим маневром.

Осенью того же года многотысячная армия варваров форсировала Дунай и обрушились на крепость Лауриак. Это были уже знакомые нам маркоманы, которых заново сплотил в единый союз король Балломар. Но теперь с маркоманами шли и другие народы - квады, вандалы, сарматы, свебы и все прочие варвары. Всего же, по словам историка Евтропия, в этом союзе состояло десять королей.(1)

Гарнизон крепости, состоявший из четырнадцати пехотных когорт и четырех кавалерийских ал (эскадронов), был истреблен, сами укрепления сметены с лица земли. Буквально в течении месяца армия Балломара покорила все города в предгорьях Альп, обратив всех уцелевших жителей в рабство. После этого варвары разделились – сами маркоманы отправились грабить Северную Италию, где осадили Аквилею - богатый город, стоявший некогда недалеко от Венеции. А вот их союзники костобоки, чья историческая родина располагалась в южных Карпатах, пошли в Грецию, где они разграбили Афины и сожгли древний храм Деметры, построенный, говорят, еще во времена Перикла.

«Война с маркоманами вызвала такой ужас, - писал Дион Кассий, - что Марку Аврелию прежде всего пришлось созвать жрецов со всех сторон и исполнить все обряды, в том числе принятые у иноземцев, что бы всеми возможными способами очистить Город». (2)

Но, несмотря на помощь высших сил, война с германцами (известная также как Маркоманские войны) затянулась на 13 лет - до 180 года, и потребовала от римлян немалого напряжения сил. Не хватало легионов - вероятно, многие германцы-наемники дезертировали со службы или перешли на сторону соплеменников. «Тогда император, - пишет Капитолин, - как во времена Пунических войн, дал оружие рабам, которых наименовали волонтерами, а также гладиаторам. Он завербовал даже далматинских и дунайских разбойников, покупал у германцев новых воинов, что бы сражаться с германцами».(3)

Но, кроме солдат, не хватало и денег. Но и тут Марк Аврелий придумал нестандартный ход: первый в истории государственный заем на ведение войны. Император выставил на публичные торги, устроенные на Траяновом форуме, имущество из дворца: скульптуры знаменитых мастеров, золотую посуду, ювелирные изделия, драгоценную мебель, шелковую парчу - словом, все сокровища, унаследованные от предшественников. «Торги велись два месяца и принесли достаточно денег, что бы довести до конца, согласно его решению, войну с маркоманами. Позднее он позволил покупателям вернуть драгоценности обратно за ту же цену, за какую они их купили».

Нам неизвестен точный ход войны, но ясно одно - постепенно римляне переломили ход войны в свою пользу, отрывая союзников от коалиции Балломара. «Иные племена сами приходили просить мира, - писал Дион Кассий. - Так было с квадами. Им дали мир, что бы расстроить их союз с маркоманами, а также потому, что они дали императору много коней и скота, пообещали выдать дезертиров и освободить угнанных в плен граждан - тринадцать тысяч сразу, остальных - потом. Но им не дали права ездить на большие рынки, что бы маркоманы и язиги, которых они обязались не пропускать через свою землю, как-нибудь не затесались среди них с целью разведать римские позиции и запастись провиантом.» (2)

В конце концов, запросили мира и сами маркоманы. «Условия для них были тяжелее, чем для квадов: им запретили селиться в семикилометровой полосе от Дуная, а торговать им дозволялось лишь в определенные дни и в определенных местах.» (4) Но этот мир дался империи слишком дорогой ценой. В своих «Рассуждениях», написанных в походном лагере на берегу Дуная, Марк Аврелий вдруг позволил себе страшное откровение усталого охотника: «Паук изловил муху и горд, другой - кто зайца, третий выловил мережей сардину, четвертый, скажем вепря, еще кто-то медведей, иной - сарматов. А не насильники ли они все, если разобрать основоположения?» (4) Этот вопрос означал фактический конец знаменитого несгибаемого римского духа . И вскоре уже никакая река, ров или стена щитов легионеров не могли остановить движения народов, и на многие века война на северо-восточных границах империи станет привычной деталью римской политики.

[romans_vs_barbarians_battle.jpg]

* * *
Почему же варвары так стремились прорвать границы империи? Ответ на этот вопрос давали сами вожди лангобардов и маркоманов – они открыто заявляли римлянам, что им нужны вовсе не золото и подачки, а пахотные земли. И места под новые поселения, ибо германские леса уже были не в состоянии прокормить все те многочисленные народы, что нашли там прибежище от римских завоевательных походов.

Ситуацию усугублялась и по вине климатических изменений: в конце I века нашей эры теплый и сухой климат в Европе, способствовавший расцвету античной цивилизации, неожиданно сменился на влажный и более холодный. Долгие зимы и дождливые летние месяцы стали обычным явлением даже для Средиземноморья, а на реке Тибр было зафиксировано рекордное количество наводнений – 22 раза . (5)

Свидетельства небывалого похолодания встречаются и в документальных источниках того времени - например, в «Римской истории» Аммиана Марцеллина, который в свое время служил солдатом в Галлии. «Ожидая месяца июля, когда обыкновенно начинаются походы в Галлии, - писал Марцеллин. - Он (Цезарь Юлиан) находился в постоянном напряжении, но не мог выступить, прежде чем из Аквитании не привезут хлеб, когда летний зной растопит лед и снега». (6)

Или вот еще один отрывок: «Подвозу провианта из Аквитании препятствовали дожди, более частые, чем обычно в это время года, и высокий уровень воды в реках Затем когда доставлен был в изобилии провиант, в назначенный день войска выступили в поход. Преодолев много препятствий и двигаясь по дорогам, которые были по большей части завалены снегом, они подошли к берегам Рейна...» (6) На дворе, напомню, стоял май. Или даже июнь.

Климатические изменения были заметны и в других районах планеты. Так, к примеру, споро-пыльцевой анализ почвы многих регионов Поволжья показал, что в самом начале нашей эры на месте Самары и Нижнего Новгорода росла настоящая тайга с преобладанием сосны, ели и ольхи. Густые леса стояли на Волге вплоть до конца VI века, зато сейчас в Поволжье вы обнаружите только лишь выжженные летним зноем степи. (7) Еще один факт: методом дендрохронологии британские ученые вычислили, что самые холодные зимы в Англии за последние три тысячелетия пришлись на 134, 173, 207 и 221 года нашей эры. (8)

Причиной столь резкого изменения климата, возможно, стала возросшая в этот период геологическая активность в районе Средиземноморья. Сегодня нам о катаклизмах того периода известно лишь благодаря двум датам – во-первых, в 79 году извержение Везувия в Италии уничтожило римские города Помпеи и Геркуланум. Во-вторых, в 365 году мощное землетрясение разрушило знаменитый Александрийский маяк в Египте. Но что происходило в промежутке между двумя этими катастрофами – доподлинно неизвестно. Тем не менее, есть масса косвенных свидетельств, что именно в первые века нашей эры происходили значительные сдвиги тектонических плит. К примеру, не так давно на юге Турции археологи обнаружили останки античного города Сагалассос, уничтоженного когда-то мощным землетрясением. Великолепные античные дворцы, бани, цирки и акведуки буквально в одно мгновение были сметены мощным ударом, а сам город будто рухнул под землю. Как считают ученые время катастрофы можно установить по обнаруженным надписям на обломках статуи императора Адриана, - то есть, где-то в середине II века.

Трудности с провиантом испытывали не только варвары, но и сами римляне. Так, римский поэт Авсоний, описывая свою деревенскую усадьбу, дает современникам весьма ценный совет: «Я всегда храню запас плодов на два года: тот, кто не делает этого, не замедлит испытать голод». (9) Между тем, усадьба Авсония стояла всего в нескольких километрах от Бордо на берегу реки Гаронны, по которой беспрестанно ходили торговые караваны с товарами и продуктами – то есть, перспектива голодной смерти в этих краях сегодня показалась бы чистым вздором.

Но климатические катаклизмы еще можно было пережить. Гораздо большей проблемой была безумная политика Римской империи, из-за которой голод угрожал не только жителям северных провинций, но и самим гражданам Рима. Марцеллин писал: «Вечный город с тревогой предвидел затруднения из-за надвигающегося недостатка хлеба, и грозный гнев черни, ожидавшей голода, этого самого ужасного из всех бедствий, несколько раз обрушивался на тогдашнего префекта Это было совершенно безосновательно: так как не от него зависело, что бы вовремя пришли корабли с хлебом: необычайно дурная погода и мешающие плаванию ветры загнали их в ближайшие заливы…» (6)

Корабли с зерном, уточним, шли из самого Египта. Тут, конечно, у любого здравомыслящего человека может возникнуть вопрос: а зачем, собственно, было покупать хлеб в далекой Африке, а не где-нибудь поближе – скажем, в той же Северной Италии или в Галлии? Но в том-то и дело, что Египетское царство после победы Августа Октавиана в гражданской войне было превращено в личные владения императорской фамилии. Плодородная Нильская долина стала главной житницей империи, ведь придуманная еще фараонами система орошения полей позволяли снимать по два-три урожая пшеницы в год. Но самое главное: все доходы от продажи египетского хлеба шли в личный карман императора, который, по сути, был главным хлеботорговцем Римской империи, могущество которого опиралось не столько на мечи легионеров, сколько на монопольный контроль над рынком зерна.

Поэтому римские императоры старались сделать все, что бы удушить сельское хозяйство в европейских провинциях. Налоги на зерно достигали таких грабительских размеров, что одни фермеры бросали пашни и переориентировались на выращивание винограда (вино всегда в цене!), другие же - просто продавали свои наделы крупным землевладельцам и перебирались в города, где можно было зарабатывать торговлей или каким-нибудь мелким ремеслом. Об аграрном кризисе в Европе свидетельствуют и письма Плиния Младшего, который, будучи владельцем нескольких поместий в разных частях Италии, с тревогой размышлял о будущем земледельцев: «Цены на землю в Италии сильно упали. Купить имение не представляет большого труда. Но найти рабочие руки является весьма сложной проблемой. Рабов для обработки земли недостаточно, и приходится сдавать ее в аренду колонам (свободным земледельцам. – Авт.). Однако отыскать подходящих съемщиков чрезвычайно трудно. Большинство их маломощно. Они принуждены брать ссуды у владельцев земли под залог своего инвентаря. Продажа этого залога кредитором временно погашает долг, но зато совершенно разоряет колона. Возрастающая с каждым годом задолженность колонов лишает их бодрости и уверенности в завтрашнем дне. Они впадают в отчаяние и перестают заботиться о выплате своих долгов. Производительность их труда падает, они не щадят инвентаря и расхищают урожай, считая, что для себя им все равно нечего беречь...» (10)

Когда же грянул кризис, выяснилось, что возрождать сельское хозяйство просто уже некому.

* * *
Больнее всего глобальное похолодание ударило по жителям Скандинавского полуострова, который и в нашу теплую эпоху не особенно пригоден для земледелия. Когда же поля и пастбища «острова Скандзы» превратились в промерзшую тундру, людям ничего не оставалось делать, как бежать к югу, к берегам Германии. Целые племена снимались с обжитых мест и со всем небогатым домашним скарбом шли по замерзшим льдам Балтики. (Кстати, это вовсе не художественное преувеличение – последний раз акватория Балтийского моря полностью покрывалась льдом в 1948 году. Толщина льда была такой, что в районе Датского архипелага могла без проблем пройти колонна танков.)

Сколько было беженцев – никто не знает. Но о масштабах переселения говорит тот факт, что в Швеции ученые нашли останки более 700 городищ с каменными крепостными стенами, которые были покинуты в самом начале нашей эры. Например, Тролльберг - «Город Троллей» - возле Сигтуны. (11) Изучение останков этих «боргов» крайне затруднено – скальный материк Скандинавии совершенно не сохраняет (или, как говорят сами археологи, «не держит») культурного слоя, а развалы валунов, из которых были сложены некогда гигантские стены, порою неотличимы от естественной осыпи. Иногда, впрочем, покинутые города находят и на дне болот, образовавшихся в самом начале нашей эры после серии катастрофических наводнений. Так, в Дании в самом обычном болоте рабочие торфяных разработок нашли останки древнего «бурга» с десятком домов и деревянной мостовой. Позже археологи извлекли из-под слоя торфа проржавевшие кольчугу, мечи с копьями и даже великолепной работы шлем-маску из позолоченного серебра, сработанную по римскому образцу. Вероятно, этот шлем принадлежал местному правителю, имени которого мы никогда уже не узнаем.

Во мраке времени останутся и имена народов, строивших эти города, ведь все, что осталось от погибшей в Скандинавии цивилизации железного века, это названия некоторых племен, сумевших найти пристанище на континенте. Самым крупным из них были «винилы», получившие на континенте прозвище «лангобарды» - т.е. «длиннобородые». Сохранились и некоторые и легенды, хранившие смутное эхо о бегстве с родины. «Население Готланда настолько размножилось, что страна не могла всех прокормить, - говорится в средневековой шведской «Саге о гутах». - Тогда они выслали из страны по жребию каждого третьего мужчину, так что те могли сохранить и увезти с собой все, что имели на поверхности земли. Они не хотели уезжать, но поплыли к Торсборгу и там поселились. Но жители той земли не захотели их терпеть и изгнали их. Тогда они поплыли на остров Форе и поселились там. Но и там они не могли себя прокормить и поплыли на один остров близ Эстланд, который называется Даге, и поселились там, и построили борг, остатки которого видны еще и теперь.». (12 )

Понятно, что толпы переселенцев стали теснить коренное население германских лесов к югу – вплоть до самой римской границы.

Представьте себя на месте какого-нибудь варварского вождя. Голод в Германии царит страшный, весь урожай погублен заморозками, пастбища занесены снегом. Детей кормить нечем. Охоты тоже нет - как считают зоологи, именно в первых веках нашей эры в лесах Северной Европе были поголовно истреблены все зубры и королевские олени. (13) Нет и торговли, ибо никому не нужен янтарь и ценные меха, если есть нечего.

И в то же время за Рейном и Лимесом находятся брошенные и никому не нужные земли. И возникает вопрос: а почему бы этим римлянам не потесниться и не отдать эту землю тем, кому она действительно нужна? (Тем более, что когда-то эта земля принадлежала вовсе не римским колонистам, а нашим предкам…) Империя ведь с удовольствием нанимает на службу наших воинов, так почему бы им теперь не помочь выжить их семьям, женам и сестрам? Но вот загвоздка: римские власти никак не хотели пускать переселенцев в пределы своей страны. Каков же выход? А вариантов, собственно, немного: либо верная голодная смерть, либо – война за новые земли.

* * *

[goth.jpg]

Голод, нужда и социальные потрясения навсегда изменили мир варваров – люди, которые, по свидетельству Тацита, прежде не любили даже жить по соседству друг с другом, ради выживания стали объединяться в мощные племенные союзы - Confederatio Barbarica.

Первым таким союзом и были маркоманы, с огромным трудом усмиренные Марком Аврелием. Но за маркоманами шли другие – к примеру, союз жителей приграничных укрепленных городов – «бургов», которые вошли в историю как бургунды. Любопытно, что среди всех прочих народов Германии бургунды всегда старались держаться особняком – сами себя они считали потомками римлян, которые в незапамятные времена якобы остались охранять восточные границы империи; правда, римляне наотрез отказывались признавать в бургундах своих родственников. Как бы там ни было, но именно потомки бургундов и стали духовным ядром будущего немецкого этноса – ведь эпическая поэма «Песнь о Нибелунгах» как раз была посвящена королям бургундов.

«Всем взяли - и отвагой и щедростью они, И род их достославный был знатен искони. Владели эти братья Бургундией втроем, И многих гуннов Этцеля сразил их меч потом.» (14)

Тем временем в устье Рейна сложился еще одна коалиция – союз франков. По общепринятой версии, это название происходит от некоего индоевропейского слова и означает «свободные люди» (к примеру, французское слово franc и сегодня значит «свободный»).

Примечательно, что сами римляне никогда не считали франков однородным племенным союзом, а четко делили их на две группы – те, что жили в долинах Рейна назывались прибрежными или «рипуарскими» (от латинского ripa – «берег») франками, а вот жители побережья Северного моря именовались морскими или «салическими» (от кельтского sal – «море»). И если первые бесследно растворились в истории, то потомки салических франков спустя много веков завоевали всю Галлию, образовав Франкское государство, от которого, собственно, и произошло название нынешней Франции.

Но самым мощным европейским племенным объединением начала нашей эры был «Союз всех мужей» (то есть, аламаны), куда вошли и венеты. Интересно, что именно от названия этого союза и произошло нынешнее обозначение немцев в испанском и французских языках – aleman и allemand соответственно. Впрочем, это вовсе не значит, что сегодняшние немцы являются прямыми потомками аламанов. К примеру, исландцы или финно-угорские народы (те же эстонцы) называют немцев саксами – «saxar» и «sakslane», что, несомненно, куда больше к истине.

* * *
[воины света.jpg]

Впервые аламаны заявили о себе в 213 году н.э., когда они перешли Рейн и опустошили несколько пограничных районов Галлии. Императору Антонину Каракалле лишь ценой неимоверных усилий и уступок удалось остановить вторжение. Впрочем, задержать аламанов удалось ненадолго. Через четыре года Каракалла был убит в результате заговора, и трон империи по единогласному решению солдат Третьего Галльского легиона перешел к 15-летнему сирийскому юноше по имени Марк Аврелий Антонин Бассиан, который считался незаконнорожденным сыном почившего императора. В историю этот подросток – отпрыск из династии жрецов финикийского солнечного бога Эла-Габала - вошел как Гелиогабал.

Гелиогабалу не было никакого дела до войны на далеких границах империи где-то в германских лесах. Он вообще не любил всех этих скучных государственных дел, отдавая предпочтение куда более увлекательным занятиям. Например, танцам перед статуей Бога Солнца. Говорят, юный император был красивейшим из всех юношей Рима, и когда он танцевал у алтарей под звуки флейт и свирелей, на него собирались смотреть толпы народа. Кроме того, Гелиогабал обожал роскошь и секс, и в этих областях он смог превзойти всех своих предшественников на троне империи. Как писал историк Геродиан, «император не имел такой полости тела, которая не служила бы для похоти». Он выезжал в Рим на колеснице, запряженной голыми блудницами, которых обнаженный владыка мира подгонял ударами бича. А рядом бежали сотни других обнаженных мужчин и женщин – охранники, прихлебатели из свиты, рабыни, осыпавшие путь владыки мира лепестками роз. Потом Гелиогабалу наскучили блудницы, и он стал предпочитать общество мужчин. Специальные агенты императора разыскивали в общественных банях мужчин с большими половыми членами и приводили их во дворец для совокуплений. Отказ от секса с монархом карался смертью, но зато всем понравившимся мужчинам император дарил горы золота и должности при дворе. А за своего любовника Зотика император даже официально вышел замуж, нарядившись для свадебной церемонии обычной римской потаскухой. В конце концов, Гелиогабал настолько достал римскую знать своими выходками, что через три года «художеств» его прирезали взбунтовавшиеся преторианцы из охраны дворца. Тело императора солдаты бросили на потеху толпе, что бы каждый желающий смог воздать «почести» покойному.

Понятное дело, что аламаны, воспользовавшись всеобщим бардаком в Риме, снова возобновили свой поход на Запад. Без лишнего шума они заняли пограничные земли в долинах Рейна, захватывая брошенные поля и фермы.

Отпор варварам решил дать преемник Гелиогабала император Александр Север, который к тому же вздумал на Рейне возродить боевой дух римской армии, сведенный практически к уровню городской канализации после унизительных поражений в войнах с Персией. Почему император подумал, что справиться с германцами будет проще, чем с персами – сказать уже невозможно. Тем не менее, когда Александр лично прибыл в Могонтиак (нынешний Майнц) и своими глазами оценил перспективы будущей военной кампании, пыл его мгновенно угас. Увы, варварские армии ничуть не походили на стадо нечесаных дикарей, какими они казались из беломраморной столицы. В итоге Север решил купить мир у германцев, направив к вождям германцев послов с немаленьким грузом золота. Но в этот момент взбунтовались уже римские солдаты, сами рассчитывавшие получить это золото за участие в боях. Руководил мятежом префект новобранцев Гай Юлий Вер Максимин по прозвищу Фракиец. По его приказу взбунтовавшиеся солдаты ворвались в палатку императора и, и застав того рыдающим на плече у матери, закололи мечами обоих. Золото по приказу Фракийца было конфисковано, после чего новый император повел войска в бой на аламанов. Как писал римский историк Юрий Капитолин, «вступив в зарейнскую Германию, Максимин сжег на протяжении тридцати или сорока миль варварской земли поселки, угнал стада, забрал добычу, перебил множество варваров, повел назад воинов богатыми, взял в плен несчетное количество людей, и если бы германцы не бежали с равнин в болота и леса, он подчинил бы всю Германию римской власти… И он сделал бы это, если бы прожил дольше.» (3)

Война, впрочем, была кратковременной – в этот момент расквартированные в Африке войска, узнав о смерти последнего римского императора из династии Северов, провозгласили своего императора. Фракиец срочно свернул все боевые действия и отправился в Италию, дабы окончательно утвердить себя на троне. Во время этого похода он и сложил голову, став жертвой очередного солдатского бунта. После этого на большей части Западной Римской империи воцарилась настоящая анархия. На троне империи за 50 лет сменилось 25 человек, причем лишь один из них мирно скончался в своей постели. Фактически Римом правили солдаты-наемники, возводившие на престол любого, кто обещал им прибавку к жалованью.

Понятно, что ни о какой защите рубежей речь уже не шла, чем не замедлили воспользоваться варварские короли, перешедшее в наступление по всей северной границе. Тем более, что теперь им помогали сами жители Галлии, желавшие скорейшего отделения от метрополии, распространявшей вокруг себя хаос и гражданские войны.

* * *
Почему вдруг жители империи стали союзниками варваров можно увидеть на примере города Лион – бывшей столице Галлии и ее трех младших провинций (Лионской, Аквитанской и Бельгийской). Это была резиденция значительного числа важных имперских чиновников - правителей областей, управляющих императорскими имениями, заведующих казной и таможнями, которые приводили с собой бесчисленное множество клерков и мелких служащих; здесь находились казармы императорской гвардии и расквартированных легионов. Но еще Лион был громадным рынком, куда стекались все товары, производимые в Галлии. Все, что выделывалось на ее фабриках и фермах, все, что ввозилось в эту страну, все, что иностранец предлагал или спрашивал, — все это сосредоточивалось в Лионе. Это был самый космополитический город в центральной Европе, это было место свидания иностранцев, проходимцев, искателей приключений и основателей религиозных сект. Испанцы, итальянцы, греки, сирийцы, германцы — все народности империи сталкивались здесь, все божества братались в этом городе, а над всем этим шумным и пестрым столпотворением незыблемой твердыней мира и порядка возвышался колоссальный алтарь Августа. Этот храм, чьи развалины обнаружены на вершине холма св. Себастьяна, был настоящим сердцем города, вокруг которого у подножия холма располагались дворцы чиновников и особняки богатых купцов, по роскоши отделки ничуть не уступавшие римским образца, общественные термы с теплыми бассейнами, амфитеатры и зеленые сады с фонтанами, куда круглосуточно подавали воду два акведука.

Амфитеатр Лиона

Но все это великолепие исчезло в один день. В 197 году от Р.Х. Лион был обращен в пылающие руины после битвы, которая происходила у его стен между императором Септимием Севером и Клавдием Альбином, еще одним претендентом на престол Рима. Эта была самая ужасная катастрофа во всей галльской истории. Конечно, Лион после братоубийственной войны снова был отстроен, но теперь это был совершенно другой город, стянутый кольцом мощных крепостных стен. Внутри крепости теснились дома из грубого камня; улицы, очень узкие, скученные, пересекались под прямым углом и напоминали о средневековье. Больше не было ни театров, ни арен, ни терм. Вся архитектура города была подчинена одной задаче – оборона, оборона и еще раз оборона. Лион лишился статуса столицы, и с III века резиденцией императора и наместника провинции становится Августа Тревиров (Трир), который также перестраивают на манер военного лагеря.

Такую же трансформацию пережили и другие галльские города, также пострадавшие от гражданских войн. К примеру, Бордо еще в середине II века от Р.Х. был большим цветущим городом, широко раскинувшимся вдоль реки Гаронны бесконечными рядами богатых вилл, храмов и домов зажиточных ремесленников. Ничто здесь не напоминало о военной жизни – здесь не было ни крепостных стен, ни городских ворот, ни казарм с солдатами, не было и самих солдат. Вероятно, никто из горожан и не думал, что здесь им придется защищаться от кого бы то ни было.

С конца III века тихого и уютного Бордо уже не существовало. Вместо него был построен совершенно другой город - в три раза меньше по площади, втиснутый в квадрат мощных крепостных стен толщиной в 6 метров и высотой в 10 метров. Еще выше были крепостные башни, которых насчитывалось 46 штук. Ворота в стене представляли из себя длинные извилистые ходы, низкие, темные; это был скорее подземный выход, чем городские ворота. Такие же ворота преграждали вход в гавань, и протиснуться же в них могли только очень небольшие корабли. В случае надобности эти ворота закрывались, и весь город со всеми его жителями и кораблями оказывался отрезанным от всего остального мира. Внутри же крепостных стен был типичный средневековый город с тесными многоэтажными домами и узкими улочками, где едва могут разойтись и два пешехода. Единственная роскошь, которую смогли позволить себе жители нового Бордо, это мраморный фонтан на центральной площади, в котором собирались воды из маленького ручейка (старые городские акведуки давно разрушены, а их мрамор пошел на строительство крепостных стен).

Так что, средневековье появилось в Галлии задолго до того, как и сам Вечный город пал под ударами варварских орд с востока. Тем не менее, пока существовала защита в виде цепочки крепостей Лимеса и пограничных легионов, пока были охраняемые дороги , мосты и переправы, позволяющие спокойно перемещаться с товарами, Галлия продолжала оставаться частью единого имперского пространства. Когда же Лимес пал и центральное правительство расписалось в собственной беспомощности перед варварами, города Галлии словно оказались брошены на произвол судьбы. «Дело обороны раздробляется и локализуется, - писал французский историк Поль Гиро. - Из провинциальной, если можно так выразиться, она становится муниципальной. Мы еще во временах Римской империи, но, с того дня как страна покрылась грозными крепостями, и города, замкнувшись в самих себя, окружались стенами, можно уже сказать, что начались Средние века». (9) И вот, спрашивается, если каждый крупный город вынужден самостоятельно защищаться от врагов, то зачем платить налоги на содержание имперской армии и правительственного аппарата?!

Крупные землевладельцы римских провинций тоже задумались над этим вопросом, и, в конце концов, решили взять дело обороны в собственные руки. Впрочем, инициатива дробления государства исходила с самого верха – как, к примеру, это происходило при распаде Советского союза. В 253 году император Публий Лициний Валериан вместе со своим сыном Галлиеном первыми в римской истории провели границы внутри империи (окончательное разделение Римской империи на Восточную и Западную произошло лишь в 395 году). Валериану достался Восток, а Галлиену - Запад. Дескать, по отдельности каждому императору будет проще навести порядок в своем углу. Что ж, логичным продолжением этого раздела стал сепаратизм местных элит, которые в процессе раздела имущества тоже решили получить свою долю. Так началась «Эпоха тридцати тиранов», когда в каждой из провинций появлялись свои вооруженные силы и свои императоры из числа наиболее влиятельных армейских командиров. В Галлии таким тираном стал наместник Марк Кассианий Латиний Постум.

Постум был назначен Галлиеном и считался его доверенным лицом; император настолько верил ему, что оставил под его присмотром в Агриппиновой колонии (Кельне) своего сына и наследника Салонина Цезаря. Однако, когда в 259 году из Персии пришло известие о пленении императора Валериана, Постум решил сыграть собственную игру. Он собрал войска и напал на Агриппинову колонию, вынудив город сдаться. Сын императора и охранявшие его преторианцы были демонстративно казнены, после чего Постум объявил себя правителем независимого Галльского государства со столицей в Трире. Галлиен, оказавшийся без войск и не имевший сил для мести, вынужден был смириться с фактическим распадом империи.

Впрочем, называть Постума тираном несправедливо. Независимая Галлия (историки называет ее Галло-Римской империей) напоминала Римскую республику, где всеми государственными делами управлял сенат и двое консулов, избираемых каждый год на всеобщих выборах, а вот себе Постум оставил только титул императора и должность главнокомандующего. Верность демократическим принципам привлекла к нему немало сторонников, и вскоре в состав Галлии вошли Британия и некоторые области Испании.

Понятно, что главной задачей, стоявшей перед Постумом, было обеспечение безопасности государства от постоянных набегов варваров. И император Галлии заключил мирный договор с аламанами и франками, которым он разрешил селиться и возделывать брошенные земли на границах. Взамен этого племенные союзы обязались поставлять новобранцев для службы в армии.

Эффект от мирного соглашения с варварскими королями превзошел все ожидания. Нападения из-за Рейна практически прекратились, возобновилась торговля. об экономическом подъеме в Галлии мы можем судить по монетам того времени, которые порой бывают гораздо информативнее письменных источников. Дело в том, что в середине III века римские власти чеканили самые плохие монеты за всю историю. Так, вес аурея - стандартной золотой монеты –уменьшился почти в два раза, а мелкие серебряные монеты теперь вообще не содержали серебра, за исключением тонкого быстро истиравшегося верхнего слоя. Это привело к тому, что менялы и торговцы стали отказываться от обесценившихся монет, что нанесло новый удар по хиреющей империи. Зато монетный двор в Августа Тревиров исправно выдавал полновесные ауреи, а кроме того, Постум наладил выпуск огромного числа монет из низкопробного золота (впрочем, для Рима и такое золото было роскошью). (15)

[Владимир Тихомиров]

Словом, как писал римский историк Евтропий, автор «Краткого свода римской истории», «если правление Галлиена было для государства несчастливым, губительным и бесполезным», то Постум буквально спас государство, поскольку «правил так, что почти все утраченные провинции благодаря своей великой храбрости и благоразумию вернул обратно». (1)

Галло-Римской империи выпал недолгий век. Уже в 268 году войска, расквартированные в Могунциаке, подняли мятеж против Постума. Тот молниеносно взял город и казнил заговорщиков, но тут взбунтовались уже варвары-наемники, возмущенные отказом императора отдать им имущество горожан Могунциака – по праву победителя. Так Постум сполна разделил не только титул, но и саму судьбу римских цезарей. После этого независимая Галлия не продержалась и пяти лет – причем, ее последний правитель Тетрик буквально продал страну императору Аврелиану. Как писал Евтропий, предатель «сам передал ему свое войско, не в силах более переносить постоянные солдатские бунты. Более того, в тайных посланиях Аврелиану он так его просил, приводя среди прочего стих из Вергилия: «Избавь меня от этих напастей, непобедимый!» (1)

Тем не менее, вторично присоединить Галлию к империи удалось далеко не сразу - так, через несколько лет по стране прокатилось восстание багаудов (bagaudes - кельтское слово, которое значит «возмущенные»). Причину бунта исчерпывающе объяснил Аммиан Марцеллин: непомерные поборы и налоги, которые на галльских крестьян, как на побежденного неприятеля, взвалили римские власти. «Сумма поземельной подати не только перекрывает необходимые расходы на содержание армии, но и превышает их размеры, - писал историк. - Следует радоваться тому, что провинциалы, разоряемые со всех сторон, платят положенные подати, не поднимая вопрос о надбавках, которых нельзя было бы вырвать у бедных людей никакими казнями…» (6)

Мятеж был потоплен в крови (впрочем, ненадолго - движение багаудов еще 150 лет будет полыхать в разных районах Европы). Сведений об этой войне осталось немного, разве что историк Евтропий записал: «Для подавления этого восстания был послан Цезарь Максимиан Геркулий, который после нескольких сражений умиротворил Галлию Также он разгромил франков и аламанов, взял в плен их вождей и, устроив великолепное гладиаторское зрелище, отдал их на растерзание диким зверям.» (1) Вероятно, «вожди аламанов» были простыми деревенскими старейшинами, захваченными солдатами врасплох на своих полях и огородах.

После подавления мятежа римские власти установили в Галлии настоящий террор. Любой намек на вольнодумство пресекался тут же самым жестким образом - что б и другим неповадно было. К примеру, Аммиан Марцеллин так описал одно из тягчайших преступлений против императора: «Случилось в Аквитании событие, наделавшее много шума. Какой-то негодяй был приглашен на богатый и роскошный пир, который нередко дается в тех местах. Там он увидел два покрывала на обеденных ложах с такими широкими пурпурными полосами, что при искусной драпировке они казались пурпурной тканью, такими же скатертями был покрыт и стол. Оттянув снизу обеими руками переднюю часть своего плаща, он драпировался так, что оказался словно облаченным в императорское одеяния. Этот случай погубил богатое состояние». (6) То есть, на смертную казнь отправили не только самого наглеца, посмевшего представить себя императором в скатерти, но и хозяев самой скатерти.

Понятно, что после этого большинство жители провинций сами мечтали о том, что б эта треклятая империя с ее драконовскими законами и судьями-карателями поскорее бы провалилась сквозь землю. Священник Сильвиан Марсельский писал: «И мы еще удивляемся, отчего мы не можем победить варваров, когда римляне скорее хотят жить с ними чем с нами . Римляне сами себе были врагами худшими, нежели внешние враги, и не столько варвары их разгромили, сколько сами они себя уничтожили.» (16)

* * *
О масштабах сотрудничества жителей Галлии и вождей племенных союзов франков и аламанов говорит хотя бы тот факт, что когда в 277 году следующий «солдатский император» Марк Аврелий Проб попытался было навести порядок на границах и вытеснить варваров за Рейн, он обнаружил, что уже свыше 70 городов на римском берегу занято переселенцами из германских лесов. Такие цифры сообщает нам историк Флавий Вописк Сиракузянин: «Он (император Проб) дал столько битв и с таким успехом, что отобрал у варваров семьдесят знаменитейших городов, а затем и всю добычу, которая не только обогатила их, но и воодушевляла к славе. Напротив римских городов он устроил на варварской земле лагери и поместил там воинов... Император решительно запретил германцам пользоваться мечами; если бы пришлось от кого-нибудь обороняться, то они должны были ожидать защиты от римлян. Но оказалось, что этого нельзя осуществить, если не продвинуть дальше римскую границу и не сделать всю Германию римской провинцией…» (17)

Возможно, столь неожиданный разгром непокорных германцев объясняется технологической революцией в военном деле – теперь основу римской армии составляли не традиционные пехотные легионы, а ударные корпуса тяжелой кавалерии, против которых германцы были бессильны. Еще одно новшество: война с германцами была поставлена на коммерческую основу. Проб платил своим солдатам по золотому аурею за каждую голову - мужчины, женщины или ребенка.

Но все его планы насчет основания провинции в Германии закончились пшиком. Через несколько лет император Проб был убит взбунтовавшимися солдатами, а после его смерти никто уже и не помышлял о покорении далеких лесов за Рейном. Построенные крепости были разрушены, а группы аламанов, франков и бургундов вновь свободно переходили границу и захватывали пустовавшие земли. Яркое представление о характере этой вялотекущей экспансии дает римский историк Аммиан Марцеллин, сам много лет служивший солдатом в Галлии: «Варвары внезапно напали на древнюю крепость Августодун, укрепления которой, весьма впечатляющие по своим размерам, пришли к этому времени в ветхость. При этом сообщалось, что находившийся там гарнизон проявил полную бездеятельность…» (6)

Спрашивается, а зачем солдатам сопротивляться, если в массе своей нападающие были их соплеменниками?

* * *
[готы.jpg]
Так обстояли дела на западе Германии. А вот на ее юго-восточной окраине тем временем воплотилось в жизнь то самое пророчество консулярия Тацита, опасавшегося союза венетов и кочевых сарматских племен из южно-украинских степей. Но теперь к этому мощному племенному объединению примкнули и все прочие народы юго-восточной Европы – и, прежде всего, многочисленные даки, бежавшие на восток от римского нашествия. Именно они и дали название всему союзу - римляне называли даков «гетами», а новые варвары в античных документах получил название «готов». Как писал Исидор Севильский, «на нашем языке их имя (готов) истолковывается «покрытые», и этим указывается храбрость. И в самом деле, ни одно племя на земле не доставило Римской империи стольких хлопот, как они». (18)

Позже к этой федерации племен присоединились и кочевники-аланы, теснившие сарматов, и многие племена мигрантов, вышедшие из Скандинавии – например, племя вандалов (или «виндильос»). Возможно, этот народ был близок к венетам, но спорить на этот счет абсолютно бессмысленно. Как писал византийский хронист Прокопий Кесарийский, «Все эти народы отличаются друг от друга только именами, но во всем же остальном они сходны. Все они белы телом, имеют русые волосы, рослые и хороши на вид у них одни и те же законы, и исповедуют они одну и ту же веру… И, как мне кажется, в древности они были одного племени, но впоследствии стали называться по-разному: по именам тех, кто были их вождями». (19)

Но, прежде чем писать о героических походах готов, нам необходимо разъяснить одну весьма существенную деталь. В традиционной историографии славянского этноса готы занимают совершенно особое место – считается, что именно в списке покоренных готами народов племена с названием «славяне» и были впервые упомянуты на скрижалях истории. Из-за этого готов называют то «первыми учителями славян», то «первыми господами», а некоторые историки даже уверены, что благодаря готам в некоторых западных языках появилось слово «slave», обозначающее невольника или раба (в немецком языке раб называется «sklave», на французском – «esclave», а на испанском «esclavo».) На основе этого фонетического совпадения некоторые нацистские идеологи начала прошлого века даже сформировали гипотезу о рабском менталитете славян, заложенном чуть ли не на генетическом уровне. Что ж, может быть, готы и на самом деле виноваты в том, что самоназвание славянских народов для западного обывателя ассоциируется с рабством, но вот на тему кто и кого учил, еще можно поспорить.

Начнем с того, что вся нынешняя общепринятая история готов базируется лишь на одном единственном трактате – на сочинении «Getica - De origine actibusque getarum» («О происхождении и деяниях гетов»), написанном в VI веке от Р.Х. Кротонским епископом Иорданом Готским. Но в том-то и дел, что к фактам, изложенным в этом опусе, следует подходить весьма осторожно. И, прежде всего, потому, что Иордан был вовсе не историком или ученым. Нет, он был просто компилятором - то есть, его сочинение является лишь вольным и довольно кратким пересказом не дошедшего до нашего времени фундаментального 12-томного труда «Libri de XII de rebus gestis Gothorum», автором которого был римский политик начала VI века Магнус Аврелий Кассидор. Об этом Иордан признается читателю в самом первом абзаце: «Хотя я и не припоминаю самых слов этих книг, однако я уверен, что целиком удержал в памяти и их замысел, и (описанные) события. Кроме того, я добавил к ним кое-что соответственное из некоторых историй как греческих, так и латинских, перемежая и начало, и конец, и многое в середине собственным своим рассказом...» (20)

Также заметим, что и сам Иордан по своему происхождению был вестготом, так что у него могло возникнуть вполне понятное желание несколько приукрасить дела своих предков.

А вот Кассиодор о готах знал не понаслышке - практически всю жизнь он провел при дворе короля Теодориха Великого, основателя Остготского королевства в Италии. Причем, Кассиодор не просто служил Теодориху, а занимал должности консула, префекта претория и Магистра всех служб - то есть, по сути, был премьер-министром правительства при короле, его правой рукой.

Между прочим, на должности магистра Кассиодор был преемником известного римского государственного деятеля и выдающегося ученого-энциклопедиста Боэция из древнего сенаторского рода Анциев, чья «слава со времен Диоклетиана не уступал блеску императорского достоинства». Что ж, возможно, так оно когда-то и было, но вот только после завоевания остготами Италии все римские аристократы были вынуждены подчиняться новым господам. Впрочем, первое время римляне сами ратовали за упрочение союза готов и римлян – черт с ним, с достоинством, тут лишь бы жизнь спасти. Боэций же был для Теодориха живым воплощением преемственности римских имперских традиций - все-таки, приятно, когда тебе служит не какой-нибудь трус или карьерист, а известнейший на весь античный мир поэт, философ, ученый и автор учебников по всем основным предметам тогдашнего среднего образования: грамматике, логике, риторике, арифметике, геометрии, музыке. Но, увы, благородный Боэций, в силу аристократического воспитания не отличавшийся обходительной гибкостью и самоуничижительной льстивостью, совершенно не вписался в политические интриги при дворе Теодориха. В 524 году от Р.Х. – то есть, через год-полтора после своего назначения – он был казнен по личному указу короля как государственный изменник за оскорбление королевского величества, за тайный сговор с властями Византии, которые, дескать, хотели восстановить в Италии римские порядки. Ожидая казнь в тюрьме, Боэций нашел в себе мужество и силы написать лучшую свою книгу «Утешение философией», в которой он так объяснил причину ссоры с королем: «Ты спрашиваешь, за какую вину я осужден? Меня обвинили в том, что я хотел спасти сенат. Но я желал и никогда не откажусь желать здоровья сенату. Повинюсь ли? Но это будет означать отказ от борьбы с клеветником. Могу ли я назвать преступлением желание спасти сенат?.. Нужно ли еще говорить о подложных письмах, на основании которых я был обвинен в том, что надеялся на восстановление римской свободы?» (21)

Вместе с Боэцием казнили и его тестя Симмаха, и множество других знатных сенаторов – владыка готов хотел преподать римской аристократии наглядный урок на будущее.

Что ж, Кассиодор хорошо усвоил все ошибки своего предшественника и никогда не давал повода заподозрить себя в антиготских настроениях. Поэтому, думаю, с учетом всех обстоятельств, вряд ли его трактат «Libri de XII de rebus gestis Gothorum» можно назвать сколько-нибудь объективной научной работой. Скорее всего, это было хвалебное описание подвигов самого Теодориха и его предков из царской династии Амалов. Но, согласитесь, история правящей династии отнюдь не тождественна истории народа – как, скажем, история династии Романовых не может заменить собой многовековой истории России. Да и свои фолианты Кассиодор писал лишь с одной сугубо пропагандистской целью - дабы показать римлянам выдающуюся генеалогию их новых правителей, по сравнению с которыми все римские августы и цезари были едва ли не безродными выскочками. И уж, конечно, на этом основании, по мысли Кассиодора, готские короли имели куда больше прав на власть над миром: нежели сами римские сенаторы. «Среди всех варваров готы всегда были едва ли не самыми образованными, чуть ли не равными грекам, - пересказывал Иордан слова Кассиодора. - И едва ли сама достойная восхищения древность может похвалиться, что были у нее подобные герои...» (20)

Итак, как рассказывал Кассиодор, предки готских королей в незапамятные времена вышли «с острова Скандзы, как бы из мастерской, (изготовляющей) племена». Вел их король Бериг, который, покорив народ ульмеругов (т.е. «ругиев из страны вязов») основал первые поселения готов в устье реки Вислы. Потомок Берига король Филимер «в поисках удобнейших областей и подходящих мест для поселения пришел в земли Скифии, которые на их языке назывались Ойум...»

В Скифии они покорили все местные народы, основали великое царство Дакию, а после римского завоевания они снова ушли в степи Скифии и завоевали все причерноморские степи. «Первое расселение готов было в Скифской земле, около Мэотийского болота; второе - в Мизии, Фракии и Дакии, третье на Понтийском море. В третьей области на Понтийском море, став уже более человечными и более просвещенными, они разделились между двумя родами своего племени: везеготы служили роду Балтов, остроготы - преславным Амалам. Одержав повсеместно большую победу, они провозгласили представителей своей знати, благодаря фортуне которых они будто бы и оказались победителями, - не простыми людьми, но полубогами… Племя это без страха держало огромные пространства земель и столько морских заливов, столько течений рек! Под его десницей нередко лежал (распростертый) вандал, принуждаем был к дани маркоман, обращены были в рабство вожди квадов...» (20)

Еще более велеречивый гимн готской славе оставил Севильский архиепископ Исидор, написавший в самом начале VII века «Историю королей готов, вандалов и свевов». Исидор был не просто священником, но духовником короля Рекареда, вдохновившим своего духовного сына на создание Толедского королевства вестготов.

«Кто способен описать великую силу народа Готов? - вопрошал Исидор. - Все народы Европы боялись их. Альпийские преграды расступились перед ними. Они вели такие великие войны и имели такую громкую славу, что сам Рим, покоритель народов, надел на себя ярмо и уступил Готам победу: господин всех народов прислуживал им как служанка...» (18)

Что ж, этот эпический гимн во славу рода Амалов пережил не только самих готских владык, но и всех готов вместе взятых. Единственное, что осталось от этого народа – это название «готический стиль», который, впрочем, к самим вестготам не имеет никакого назначения. Это была маленькая месть итальянцев готам за их высокомерие. Будучи поклонниками романского стиля в архитектуре, итальянцы называли «готическими» - то есть, варварскими – все тесные и мрачные постройки своих северных соседей франков, а позже это определение стало обозначать целый архитектурный стиль средневековья.

Прижизненный портрет Теодориха Великого.

* * *
Однако, и этой «официальной» версии истории племенного союза готов есть и немало критиков. Например, известный австрийский историк профессор Хервиг Вольфрам, директор национального Института исторических исследований Австрии и основатель проекта Monumenta Germaniae Historica. Проанализировав донесения римских легионов с Дунайской границы, профессор Вольфрам пришел к выводу, что поначалу ведущая роль в племенном союзе готов принадлежала вовсе не мифическим переселенцам из Скандинавии, а народу карпов - коренным жителям Карпатских гор из фракийской группы народов (собственно, в честь карпов эти горы и получили свое название). «Союзники готов, карпы, еще в 238 году чувствовали свое превосходство над ними, - пишет Хервиг Вольфрам. - За отвод войск и освобождение пленных римские власти были готовы отпускать (если не возобновлять) готам оговоренные ежегодные субсидии. А вот карпы должны были уйти ни с чем. В ответ на это они угрожали: «Мы сильнее, чем готы». Эта самооценка разочарованных, похоже, была не пустым хвастовством, а отражала реальное, хотя уже и меняющееся соотношение сил. Очевидно, прошло некоторое время, прежде чем готы стали задавать тон в рамках дако-сарматской общности и превзошли своих наставников-карпов…» (22)

Иными словами, если в истории готской федерации племен и были какие-то переселенцы с Балтики, то в могущественных готов они превратились только после того, как были ассимилированы степными кочевниками - сарматами и фракийцами, то есть, сами стали «скифами», как их всех скопом именовали греческие источники.

Огромную роль в формировании «готского» союза сыграли и венеты, о чем писал и сам Иордан Готский. «Германарих двинул войско против венетов, которые, хотя и были достойны презрения из-за (слабости их) оружия, были, однако, могущественны благодаря своей многочисленности и пробовали сначала сопротивляться. Но ничего не стоит великое число негодных для войны, особенно в том случае, когда и бог попускает, и множество вооруженных подступает. Эти венеты, как мы уже рассказывали (…),происходят от одного корня и ныне известны под тремя именами: венетов, антов, склавенов. Хотя теперь, по грехам нашим, они свирепствуют повсеместно, но тогда все они подчинились власти Германариха». (20)

И пусть вас не смущает, что венеты здесь выведены не в самом лучшем образе – ведь сама стилистика этого хвалебного гимна роду Амалов требовала, что бы все народы, преклонив колени, молили своих повелителей о пощаде. Между прочим, куда с большим презрением Иордан отзывается о гепидах – дескать, «ленивое неповоротливое племя, отличавшееся медлительным умом» и «возомнившее о себе в горделивой надменности», а ведь гепиды были ближайшими родственниками династии Амалов! Лучше обратим внимание на другие слова Иордана. посвященные венетам: «могущественны благодаря своей многочисленности».

О союзнических отношениях венетов и готов говорит и тот факт, что знать из рода Амалов стала перенимать типично «славянские» имена – с окончанием на «мер» или «мир». Так, из трактата Иордана нам известно, что, по меньшей мере, четыре великих короля носили такие «славянские» имена – Тиудемер, Валамир, Видемир и его сын Видимир. Причем, это были весьма славные короли – тот же Тиудимер ходил в завоевательные походы по всей Италии. Между тем, из истории нам известно, что победитель никогда не перенимал имена у побежденного народа – как, например, русские казаки никогда не принимали якутских имен, а английские колонизаторы не называли своих детей африканскими или индейскими именами. Зато имел место обратный процесс, когда сыновья вождей из племени сиу или банту становились Джорджами и Джонами, а оленеводы – Юриями и Василиями. Так что, тот факт, что сами короли готов дали своим сыновьям чужие имена, говорит о том, что наши пращуры играли в готском союзе далеко не последнюю роль. Впрочем, «венетские» формы имен перенимали не только готы, но и другие европейские народы – так, к примеру, в «Истории франков» епископа Григория Турского упоминаются Маркомир, Маркомер, Рихимер и его сын Теодомер – великие короли франков из династии Меровингов. У бургундов встречались имена Ингомер и Хлодомер. (23)

У готов и венетов были не только общие имена, но и общие слова – прежде всего, обозначение оружия. Из перевода Библии готского архиепископа Вульфилы нам известно несколько сотен готских слов, которых вполне хватило на небольшой словарик. И вот, свои стальные доспехи готские всадники называли «brnnjo», в котором русское ухо без труда узнает знакомую «броню». Меч у готов назывался «meki» - практически как русский «меч», а шлем – «hilms» (что, по сути, является одним и тем же словом, учитывая законы перехода согласных с течением времени). Еще характерный пример - готское «hlaiba» или «hleib» означало наш русский «хлеб», а «hlaiw» - помещение для скота, «хлев». (24.)

Стоит заметить, что в традиционной науке считается, что это как раз славяне заимствовали эти слова у готов. Основывается эта гипотеза исключительно на постулате о первородной цивилизованности германцев-готов – дескать, ну, всем же ясно, что эти славянские дикари только и могли, что брать с них пример! Однако, если предположить, что славяне действительно заимствовали эти слова у готов, то можно ожидать, что такие же слова будут присутствовать и в шведском языке – ближайшем родственнике готского. Но на поверку выяснится, что в шведском и близко нет похожих по звучанию слов. К примеру, хлеб шведы называют словом «brod», доспехи – «pansar» или «rustning», а меч – «svard». Нет похожих слов и в голландском языке, также претендующем на родственную связь с готским. Так кто же у кого заимствовал?

Наконец, именно ведущая роль венетов и объясняет то волшебное превращение готов, когда эти степные кочевники-скотоводы, привыкшие даже спать в седле, вдруг в одночасье стали прекрасными мореходами, покорившими едва ли не все Средиземное море.

* * *

Карта морских походов готов.

На страницы римских хроник племенной союз готов впервые попал лишь в 238 году от Р.Х., когда в результате небольшой стычки с римлянами они вместе с карпами выбили у империи ежегодные денежные субсидии – в обмен на обещание ежегодно поставлять три тысячи рекрутов в римские войска. Уже через пять лет эти солдаты – «федераты» участвовали в походе против персов, который организовал император Гордиан III. Правда, тогда готы не произвели на римлян должного впечатления. «Эти длинные парни - бесполезны и смешны; при более близком знакомстве страх перед ними пропадает, – писали римляне, посмеиваясь, что «достаточно галатских работорговцев, чтобы держать их в узде». (22)

Вероятно, презрительное отношение к готам и стало причиной того, что уже через шесть лет новый император Филипп Араб приостановил ежегодные платежи готам (все равно ведь от этих «бойцов» нет никакого толка!) и разорвал мирный договор, поручив полководцу Децию Траяну отогнать этих никчемных варваров от границы. Но Деций решил переиграть по-своему – заручившись поддержкой армии, он отправился в поход на Рим, что бы самому стать императором.

Правивший в то время готский король Книва воспринял отказ от ежегодных выплат как личное оскорбление, и весной 250 года готы отправились в поход против империи. Удар шел по трем направлениям сразу – одна группа отправились грабить города в долине реки Алюты (левый приток Дуная), другая осадила Филиппополь (ныне - Пловдив в Болгарии), где находилась резиденция наместника провинции Фракия. Жители города сами открыли ворота неприятелю, надеясь на милость победителей. Но варвары не выполнили соглашения – масса горожан была перебита, женщины и дети уведены в плен, в том числе – и много знатных лиц сенаторского сословия.

А вот сам Книва пошел громить провинцию Нижняя Мёзия. Навстречу ему бросился Деций Траян, уже ставший к тому времени императором. Но готы не приняли сражения - разграбив город, Книва успел скрыться в ущельях Балканских гор. Когда Деций бросился было в погоню, он внезапно развернулся и напал на римлян в самом узком ущелье. Войска Траяна были наголову разбиты, а сам император лишь чудом успел скрыться с поля брани.

Второе решающее сражение произошло уже летом следующего года, когда римская армия и готы сошлись в битве у города Абритта (ныне – Разград на северо-востоке Болгарии). И здесь Фортуна окончательно отвернулась от римлян – по преданию, в первые же минуты боя стрелой в лицо был убит сын императора по имени Геррений. Легионы дрогнули, а тут еще в тыл войскам из засады ударила кавалерия варваров. И битва превратилась в настоящее избиение. (15)

«Все поле битвы покрылось телами убитых; среди них лежали полуживые, тщетно цеплявшиеся за надежду сохранить жизнь, – писал римский историк Аммиан Марцеллин. - Когда же… в этой страшной тесноте нельзя было очистить места для отступления, и давка отнимала всякую возможность уйти, наши в отчаянии взялись снова за мечи и стали рубить врага, и взаимные удары секир пробивали шлемы и панцири. Можно было видеть, как варвар в своей озлобленной свирепости с искаженным лицом, с подрезанными подколенными жилами, отрубленной правой рукой или разорванным боком, грозно вращал своими свирепыми глазами уже на самом пороге смерти; сцепившиеся враги вместе валились на землю, и равнина сплошь покрылась распростертыми на земле телами убитых. Стоны умирающих и смертельно раненых раздавались повсюду, вызывая ужас… А готская конница между тем… как молния появилась с крутых гор и пронеслась в стремительной атаке, сметая все на своем пути… Варвары сокрушали всякое сопротивление и не давали пощады сдававшимся.» (6)

В бою погиб и сам Деций Траян. Впервые во всей истории Рима император – практически живой бог! - позорно погиб от руки варварских солдат, и эта смерть вызвала огромный резонанс во всем античном мире.

Преемник Деция – император Требониан Галл - поспешил закончить эту ненужную и невыгодную для империи войну. Он не только возобновил ежегодные выплаты, но даже согласился оставить в руках готов всю добычу и огромное число пленников – римских граждан. Интересно, что столь позорный мирный договор не помешал сыну императора Волусиану, правившего вместе с отцом, получить почетный титул «победителя венетов» - «Venedico Volusiano Augusto». Поскольку в истории не осталось ни малейших следов ратных подвигов Волусиана, то, можно предположить, что сенаторы просто поощрили императора авансом – за его стремление покорить всех варваров от Черного до Балтийского морей. Тем не менее, этот титул ясно говорит нам, кого римляне считали главными среди своих врагов.

Затишье на границах продолжалось лишь три года – до 253 года от Р.Х. - до тех пор, пока наместник Марк Эмилий Эмилиан («воинственный и безрассудный мавр» по определению историка Аврелиана Виктора) не решил забрать все «готские» деньги себе. Разумеется, в ответ на это готы объявили войну, но на этот раз Эмилиан без особых проблем отбросил варваров за Дунай.

Странным образом, но эта победа в конечном итоге принесла римлянам куда больше бед, чем поражение. По традиции, солдаты объявили Эмилиана своим императором, и тот отправился в Италию добывать себе трон, взяв с собой с все боеспособные войска с восточной границы. (Поход, впрочем, закончился неудачей, и через несколько месяцев разочарованные солдаты зарезали Эмилиана и избрали себе другого императора, что было, в принципе, обыденным событием для «эпохи солдатских императоров») Понятно: что озлобленные готы, воспользовавшись ослаблением охраны границ, тут же возобновили войну. Но на этот раз они обрушились на побережье Черного моря, где доживали свои последние дни наследники некогда великих культур – Скифское и Боспорское царства, вассалы Рима. Жителей Неаполя Скифского (близ Симферополя), казавшегося неприступным монолитом среди всеобщего упадка, не спасли ни крепостные стены высотой до 30 метров, ни отвесные кручи, прикрывавшие город со стороны моря. После недолгого штурма Неаполь был предан огню, а горожане безжалостно перебиты – археологи при раскопках города обнаружили множество ям, куда сваливали тела умерших после «контрольного» удара боевым топором по затылку.

[готский вождь.jpg]

Следующий удар был нанесен по богатым городам Греции и Азии, куда готские отряды переправились по морю – благо, в Крыму они захватили весь боспорский флот. Византийский историк V века Зосим писал: «Готы попытались даже переправиться в Азию и легко устроили это при посредстве жителей Боспора, скорее из страха, чем из расположения давших им суда и показавших путь при переправе. Пока у них (боспорцев) были цари, получавшие власть по праву наследства от отца к сыну, то вследствие дружбы с римлянами, правильно организованных торговых сношений и ежегодно посылаемых им императором даров они постоянно удерживали скифов (т.е. готов и вообще всех северян – Авт.), желавших переправиться в Азию. Когда же по исчезновению царского рода во главе стали недостойные и потерянные люди, то, боясь за себя, они предоставили скифам проход через Боспор в Азию, переправив их на собственных судах… » (25)

В огне пожарищ сгинули торговые города Каппадокии и Вифинии, в Эфесе был разграблен и сожжен древнейший храм Дианы, построенный, по преданию, еще во времена владычества амазонок. Страшному разгрому подвергся и некогда великолепный торговый город Трапезунд. «Варвары овладели бесчисленным множеством сокровищ и пленных; ибо почти все окрестные жители собрались в этот город, как в безопасное убежище, - писал Зосим. - Истребив храмы и жилища и вообще все, что служило к украшению или увеличению города, а затем опустошив и всю его область, варвары возвратились на родину с огромным количеством кораблей..» (25)

Весной 268 года случилось еще одно нашествие невиданных прежде масштабов – как писал историк Требеллий Поллион, «варвары имели две тысячи судов, то есть двойное число сравнительно с тем, с каким также некогда вся Греция и вся Фессалия пытались завоевать города Азии. Но то - выдумка поэтического стиля, а это относится к истинной истории.» (26)

Уже через несколько недель вся Греция подверглась тотальному разграблению, готские пираты хозяйничали в Афинах, Коринфе, Спарте и Олимпии. Впрочем, «хозяйничали» это не совсем верное слово. Более верное представление о характере той войны дает письмо Григория Тавматурга, епископа Неокесарии, в котором святой отец с гневом обрушился на христиан, помогавших готам. Оказывается, многие бедные крестьяне не только показывали пришлым варварам дома самых зажиточных горожан, но и сами устраивали грабежи своих соседей якобы от имени готов. Дескать, война все спишет.

В том же 268 году активизировались и военные действия на суше – на границы империи обрушалась огромная армия готов и их союзников, которая насчитывала 320 тысяч человек. «Триста двадцать тысяч вооруженных! - восклицал Поллион - У какого Ксеркса было их столько? В какой сказке выдумано это число? Какой поэт сочинил его? Было триста двадцать тысяч вооруженных! Прибавь к этому рабов, прибавь домочадцев, прибавь обоз, прибавь то, что реки были выпиты, леса уничтожены, что сама земля, наконец, страдала, приняв на себя такую массу варваров!» (26 )

Казалось, в этой армии собрался весь варварский мир, чтобы сокрушить ненавистную им империю – Требеллий Поллион скрупулезно перечислил всех участников этой варварской коалиции: «певки, грутунги, австроготы, тервинги, визы, гипеды, а также кельты и эрулы». На сей раз венеты в этом списке не были упомянуты, но, возможно, они в это время воевали на море?

Тем не менее, военную машину Римской империи было еще рано списывать со счетов. Император Клавдий II, собрав в кулак отборные части, нанес готам сокрушительное поражение в битве у города Наисс недалеко от побережья Адриатики. Некогда неисчислимая варварская армия тут же распалась на мелкие отряды, которые бежали в Македонию, где они надеялись пережить зиму. Варваров поодиночке вылавливали и вешали вдоль дорог. «Сражались в Мезии, было много битв у Марцианополя, - писал о менее заметных битвах той войны Поллион. - Кроме того, бились у Византии… Бились и у Фессалоники, которая в отсутствие Клавдия была осаждена варварам. Бились в разных областях, и везде под верховным командованием Клавдия над готами были одержаны победы... Реки покрыты их щитами, все берега завалены их палашами и короткими копьями. Не видно полей, скрытых под их костями, нет проезжего пути, покинут огромный обоз. Мы захватили в плен такое количество женщин, что каждый воин-победитель может взять себе по две и три женщины... Римские провинции были наводнены рабами-варварами и скифскими земледельцами. Гот стал поселенцем пограничной линии с варварами. Не было ни одной области, которая не имела бы раба-гота, попавшего в рабство после этого триумфа. Какое множество варварских быков увидели наши предки! Какое множество овец! Какое множество кельтских кобылиц, прославляемых молвой! Все это надо целиком отнести к славе Клавдия.» (26)

Немногим лучше обстояли дела у тех готов, кто действовал в Эгейском море – хотя экипажи кораблей и понесли значительный урон от боев, голода и эпидемии чумы, все-таки многие из них возвратились на родину с богатой добычей.

В знак своего триумфа император Клавдий II получил от сената победный титул «Готский» - «Gothicns» и золотую статую перед храмом Юпитера на Капитолии.

Но спокойствие продолжалось недолго. Уже зимой 271 года Клавдий II умер от эпидемии неизвестной болезни, и готы снова обрушились на римские земли. Вел из король «Каннаб или Каннабауд» - то есть, «Конопляный король», если перевести на русский это имя, приведенное в хронике историка Флавия Вописка Сиракузянина. Война закончилась для Рима не совсем удачно – была полностью потеряна провинция Дакия. Впрочем, это не стало значимым событием для большинства римлян - как свидетельствуют археологические находки, большинство состоятельных граждан и колонистов покинуло эти края еще в середине III века. На протяжении столетия все больше и больше мигрантов наводняло Дакию, и римляне не способны были справиться с этим ползучим переворотом – ни силой оружия, ни с помощью дипломатических мер. Ситуацию усугубило и то, что именно в Дакию император Клавдий II переселил огромное количество рабов-готов, а в результате плотность варварского населения в этой провинции стала больше, чем где бы то ни было. Так что, поход короля Каннаба лишь юридически закрепил давно состоявшееся отпадения Дакии.

Правивший тогда император Аврелиан – тот самый, что присоединил Галлию обратно к империи – пошел на уступки варварам и сделал вид, что такой провинции вообще никогда не существовало. Как писал Флавий Вописк Сиракузянин, император «видя, что Иллирик опустошен и Мезия разорена, покинул созданную Траяном задунайскую провинцию Дакию, уведя оттуда войско и провинциалов, так как потерял надежду удержать ее; уведенных оттуда людей он поселил в Мезии и назвал своей Дакией область, которая сейчас разделяет две Мезии». (17)

После этого император преспокойно устроил себе военный триумф, на котором он въехал в Рим на роскошной колеснице готского короля, запряженной четверкой оленей, а впереди колесницы гнали десять женщин, которые изображали «пленных амазонок».

Так или иначе, но именно с этого момента интенсивность готских войн быстро пошла на спад. Историк Аммиан Марцеллин писал: «Разбитые Аврелианом, они (готы) многие столетия хранили спокойствие». (6)

* * *

Но это спокойствие наблюдалось лишь с римской стороны границы. А вот на землях, завоеванных готским союзом, война и не думала утихать – варвары, как это часто бывает с победителями, занялись внутренними распрями, ведь добычи никогда не хватает на всех поровну. Так, именно в то время произошла война с гепидами. Затем, примерно в 330 году от Р.Х., настал черед венетов и вандалов. Король вандалов Визимар был убит, а выжившие вандалы бежали на запад, в Римскую империю. Император Константин радушно принял беженцев и выделили им под расселение земли в провинция Паннония с условием, что они обзаведутся крестьянскими хозяйствами и будут поставлять рекрутов в армию. И, конечно, научатся быть похожими на римлян.

Даже сами готы не смогли удержать единства. К концу III века готская федерация племен распалась на две части. В бывшей римской провинции Дакии обитали западные готы, или просто вестготы (или везиготы), которых еще называли тервинги. К востоку от них, за рекой Днестр, располагались остготы - восточные готы, или остроготы (гревтунги). Последние, как считается, сумели превратить свою державу в подобие империи, объединив вокруг царского двора Амалов все народы, обитавшие от Балтийского до Черного морей.

[Building_ships.jpg]

Библиография

1- Флавий Евтропий «Римские историки», Изд-во РОССПЭН, М., 1997.

2 - Кассий Дион Коккейан. Римская история. Книги LXIV-LXXX. Перевод с древнегреч. А. В. Махлаюка, К. В. Маркова, Н. Ю. Сивкиной, С. К. Сизова, В. М. Строгецкого под ред. А. В. Махлаюка. Филологический факультет СПбГУ. Изд-во «Нестор-История», СПб, 2011.

3 - Капитолин Юлий. Текст приведен по изданию: Властелины Рима, изд-во «Наука», М., 1992.

4 - Марк Аврелий «Наедине с собой. Размышления» Изд-во «Ардис», М., 1996.

5- Е.П.Борисенко, В.М. Пасецкий «Тысячелетняя летопись необычных явлений природы». Изд-во «Мысль», М., 1988.

6 - Аммиан Марцеллин «Римская история». М., "Просвещение", 1965.

7 - О.М. Олейников «Климат в районе Верхней Волги в средние века.» Серия «Новгород и Новгородская земля. История и археология», Вып. № 6. Изд-во Новгородского музея-заповедника, Новгород, 1992.

8 - Е.П.Борисенко, В.М. Пасецкий «Тысячелетняя летопись необычных явлений природы», Изд-во «Мысль», М., 1988.

9 - Цитируется по изданию - Поль Гиро «Частная и общественная жизнь римлян». Изд-во «Алетейя», СПб., 1995.

10 - Письма Плиния Младшего. Изд-во «Наука», М., 1984.

11- Г.С. Лебедев «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси». Изд-во «Евразия», СПб., 2005.

12 - «Сага о гутах». Пер. С. Д. Ковалевского. Сборник «Средние века», № 38, М., 1975.

13 - Герберт Дж.Уэллс «Очерки истории цивилизации», Изд-во «ЭКСМО», М., 2004.

14 - «Песнь о Нибелунгах», Пер. Ю. Б. Корнеева. Изд-во «Наука», Л., 1972.

15 - М.Грант «Римские императоры». Пер. М.Гитт. Изд-во «Терра», М., 1998.

16 - Цитируется по изданию: Дитрих Клауде «История вестготов». Изд-во «Евразия», СПб., 2002.

17 - Флавий Вописк Сиракузянин «Проб». Пер. С.П. Кондратьева. Текст приведен по изданию: «Властелины Рима». Изд-во «Наука», М., 1992.

18 - Исидор Севильский «История готов, вандалов и свевов». Изд-во Ивановского государственного университета, 2000.

19 - Прокопий Кесарийский. «Война с персами. Война с вандалами. Тайная история». Изд-во «Наука», М., 1993.

20 – Иордан «О происхождении и деяниях гетов» ("Getica"). Спб., Изд-во «Алетейя», 1997.

21 - Аниций Манлий Торкват Северин Боэций «Утешение философией и другие трактаты». Пер. В.И. Уколовой и М.Н. Цейтлина. Изд-во «Наука», М., 1990.

22 – Хервинга Вольфрам «Готы: От истоков до середины IV в. (опыт исторической этнографии).» Пер. Б.П. Миловидова и М.Ю.Некрасова. Изд-во - «Издательский Дом «Ювента», СПб., 2003.

23 - Григорий Турский. История франков. М., Изд-во «Наука», 1987.

24 - A Comparative Glossary of the Gothic Language» by G. H. Balg. Washington, 1887.

25 - Зосим «Новая история». Изд-во Белгородского государственного университета, 2007.

26 - Требеллий Поллион «Божественный Клавдий». Пер. С.П. Кондратьева Текст приведен в сборнике «Властелины Рима» , Изд-во «Наука» , М., 1992.

[Владимир Тихомиров]

http://www.istpravda.ru/research/13029/

"Историческая правда" продолжает исследовать прошлое нашего народа.

Лицо «ангелочка», вырезанное на полированном кусочке голубовато-серого халцедона, не по-детски взрослое, строгое и печальное; наверное, его действительно можно было бы принять за лицо ангела, если бы не одна деталь – косичка волос, опускающейся с темени на лоб. С такой косичкой две тысячи лет назад бегали все мальчишки Древнего Рима, включая и Гая Юлия Цезаря — умершего в малолетстве брата и тезку императора Калигулы. Сам император Калигула, прославившийся в Риме весьма эксцентричным нравом, повелел гражданам воздавать почести всем своим братьям и сестрам, а портрет старшего брата Гая, умершего еще до его рождения, Калигула повелел вырезать на специальных солдатских медалях - фалерах, выдаваемых римским легионерам за различные ратные подвиги. Получить такую медаль из горного стекла или из халцедона, было очень почетно, и многие легионеры и центурионы с гордостью носили эти медали с «ангелочками» поверх помятого в боях панциря. Причем, если многие указы Калигулы после его убийства были отменены, то вот солдатские медали с «ангелом» давали солдатам и много лет спустя после заката династии Цезарей. Поэтому сегодня археологи находят подобные солдатские награды по всей Европе, и как две капли воды похожие друг на друга медальоны с детскими личиками можно увидеть в музеях Оксфорда, Лондона, Парижа, Вены, Кракова, Петербурга.

Но вот эту римскую фалеру российские археологи нашли в Пермской области – на раскопках Мокинского могильника, что на левом берегу реки Камы (1). Захоронения здесь датированы IV—V веками нашей эры, и судя по всему, здесь были похоронены знатные воины: археологи вместе с костями нашли длинные железные мечи с ножнами, украшенными золотой и серебряной фольгой, кинжалы, стрелы с костяными наконечниками, поясные наборы из бронзы и серебра. Некоторые особенности вооружения и погребения тел говорят о том, что эти воины принадлежали кочевому народу сарматов.

[венеты_гемма.jpg]

Понять, каким именно образом награда римского легионера попала на западный Урал, невозможно. Возможно, кто-то из кочевников-сарматов, принимавших участие в походах на римские города, взял эту фалеру как военную добычу, а затем передавал эту вещь по наследству своим потомкам, которые после первой волны Великого переселения народов откатились не на запад, как большинство кочевников, а на восток, к самому Уралу. Или, предположим, эта медаль была вручена молодому воину-варвару, состоявшему на римской службе, а тот, в свою очередь, передал эту ценную награду своему сыну. Словом, гадать можно бесконечно, но бесспорным остается тот факт, что к римской боевой награде сарматские воины испытывали необычайное почтение, раз бережно передавали ее из поколения поколение на протяжении нескольких веков.

Так римские солдаты носили награды

Впрочем, это не единственный пример трепетного отношения варваров к наследию Рима. К примеру, польские археологи обнаружили среди ритуальных предметов Пшеворской культуры, датированных рубежом II—III вв., уменьшенные копии римского оружия. По–видимому, предполагают ученые, эти «сувенирные» мечи играли какую-то культовую роль – например, они использовались для жертвоприношений в языческих ритуалах. (2)

Обычно, когда речь заходит о взаимоотношениях Римской империи и варварских народов, все историки вспоминают о войнах и завоевательных походах. Но ведь были и десятилетия мирной жизни, когда Римская империя была для многих народов настоящим образцом для подражания, центром цивилизованного мира, притягивающим как магнит. Особенно «римскому очарованию» подвергались юноши из варварских племен, мечтавшие о карьере военачальника в имперском войске. И Рим давал всем смелым и удачливым варварам возможность покорить мир.

В исторических летописях сохранилось множество имен варварских князей, сумевших достичь на службе империи весьма впечатляющих высот.

Так, например, Вадомарий - выходец из знатного аламанского рода - дослужился до звания военного наместника Финикии.

Вестгот Мундерих был командиром всей пограничной стражи в Аравии.

Франк Маллобавд служил комитом доместиков – начальником отряда придворной гвардии в резиденции императоров в галльском Трире. Еще один выходец из франкской знати – некто Бальхобавд - был трибуном арматур, отборных частей имперской армии, состоявших, как правило, только из офицеров. Понятно, что и эти офицеры, и сотни тысяч других солдат – от рядового до сотника – были выходцами из варварских племен.

Князь аламанов Маларих на римской службе стал командиром «гентилов» - то есть, начальником всех рекрутов с приграничных территорий.

Его соплеменник Фраомарий, выходец из царского рода, командовал легионом в Британии, сам легион был также полностью набран из аламанских рекрутов.

Другим британским легионом командовал аламан Бигерид, а вся береговая охрана острова находилась в руках аламанского принца Нектарида. Даже наместником Британии был варвар – некто Фуллофавд, чье имя выдает готские корни.

Широкую известность снискал себе и другой британский главнокомандующий - вождь аламанов по имени Хрок, который, как свидетельствовал Аврелий Виктор, помог императору Констанцию завладеть властью после смерти его отца Константина Великого. Также Хрок вошел в историю и как убежденный язычник, безжалостно преследовавший христиан в Галлии. Григорий Турский писал: «Он… собрал аламаннов, прошел с ними всю Галлию и разрушил до основания все (христианские) храмы, построенные еще в старину. (…) Хрока схватили около галльского города Арля, подвергли различным пыткам и изрубили мечом. Так он заслуженно понес наказания, какие сам налагал на святых». (3) Интересно, что Хрок, возможно, дал имя и польскому городу Кракову – «Кракову граду», которое происходит от легендарного князя Крока или Хрока. В старейшей версии легенды о Кроке, излагаемой хронистом XII века Винцентием Кадлубком, основатель города пришел в эту местность откуда-то с запада – из «страны Каринтии», провинции на юге нынешней Австрии. Сведения о Кроке сохранились и в чешских источниках. Летописец XII века Козьма Пражский писал, что современники почитали Крока как сверхчеловека, объединившего вокруг себя множество людей из самых разных племен.

Что ж, легенды лишь отражали действительность. Многие римские военачальники, отслужив положенный срок, возвращались на родину, где они начинали внедрять полученные в империи знания. То есть, вводили новые законы, строили армию по римскому образцу. К примеру, как свидетельствовал Аммиан Марцеллин, таким вождем-реформатором был Хонодомарий, верховный король аламанов, создавший против римлян «союз 10 королей».

«Хонодомарий, с пунцовым султаном на голове, смело выступал, полагаясь на свою огромную силу, впереди левого крыла, где предполагался наиболее ожесточенный бой. Конь под ним был в пене, в руке его торчало копье ужасающих размеров, блеск его оружия распространялся во все стороны; прежде храбрый солдат, теперь полководец, далеко превосходящий всех остальных. Правое крыло вел Серапион, тогда еще юноша с едва опушившимися щеками, не по летам деятельный и энергичный. Он был сын брата Хонодомария, Медериха, который в течении всей своей жизни проявлял по отношению к Риму величайшее вероломство. Свое имя он получил потому, что его отец, пробыв долго в качестве заложника в Галлии и познакомившись с некоторыми греческими таинствами, дал такое имя своему сыну, называвшемуся ранее на родном языке Агенарихом». (4) (Имя Серапион означает «посвященный богу Серапису», культ которого был распространен в эллинистическом Египте. -Авт.)

Согласитесь, просвещенный германский князь, знакомый с греческой литературой и мистериями, совершенно не соответствуют «книжному» образу первобытных троглодитов с большой дубиной в руке.

Но Хонодомарий и другие ветераны римской армии внедряли среди своих соплеменников не только передовой опыт организации военного дела. Они несли с собой культуру Рима и, прежде всего, латынь – официальный язык империи, ставшего универсальным средством межнационального общения. И самое главное: благодаря десяткам и сотням тысяч ветеранов, варварский мир начал перенимать религиозные культы империи, которые пришли на смену древней «матриархальной» религии и почитанию множества богинь.

Мать Росмерта, милостивая Негаленния, грозная богиня Танфана и великая Эрекура были забыты. Формирование мощных военных племенных союзов потребовало нового пантеона – сугубо мужского, с грозными могущественными богами-воителями, способными покарать врага ударом огненной молнии или огромного боевого молота. Именно такие воители почитались в Риме, и люди видели, что римские боги гораздо «сильнее» и «могущественнее», чем их прежние богини.

Этот поворот в религиозном сознании варварских племен подметил еще Тацит, указавший в своем трактате: «Из богов они (германцы) больше всего чтят Меркурия и считают должным приносить ему по известным дням в жертву также людей... Геркулеса и Марса они умилостивляют закланиями обрекаемых им в жертву животных…» (5)

К этой троице богов стоит присмотреться повнимательнее.

Итак, главенствующее положение занимает Меркурий - это древний и традиционный персонаж языческого пантеона практически всех индоевропейских народов. Покровитель скотоводства, бог тайного знания и проводник душ умерших. В Греции Меркурия знали как Гермеса, в Галлии – как Vasso-Galelis, в Ирландии – как Цернунна (или Луга), индусы его называли Валу, а славяне – Велесом. В мифологии практически всех индоевропейских народов Меркурий был неразрывно связан с Марсом – покровителем скотоводов, богом защиты государства и отмщения. Причем, эти двое богов составляли неразрывную пару антагонистов: Меркурий похищал у Марса стадо коров – древний символ богатства и власти, а тот настигал похитителя на земле и поражал его молнией. (6)

Но вот почему германцы поклонялись Геркулесу – этому жизнерадостному культуристу из древнегреческих мифов, ставшего героем бесчисленных мультфильмов голливудских блокбастеров?

Действительно, сегодня нам практически невозможно хоть как-нибудь серьезно воспринимать образ Геркулеса-Геракла, растиражированного в сотнях фильмов и рекламных роликах. В нашем представлении Геракл это такой древнегреческий терминатор с огромной дубиной, который то ли ради славы, то ли от нечего делать совершил двенадцать дурацких подвигов, самым известным из которых считается санитарная экспресс-обработка Авгиевых конюшен.

Но в действительности культ Геркулеса был воплощением стоицизма - первой в Римской империи наднациональной мировой религии, своеобразным предшественником христианства. Само единство многочисленных народов и племен, проживавших в пределах единой Римской империи, нивелировка всех жителей империи сначала по принципу «граждане – неграждане», затем по принципу «император – подданные», способствовали формированию представлений об универсализме мира и равенстве всех людей перед высшими силами. Космополитичное общественное сознание граждан империи требовало новых богов, которые бы обращались ко всем людям сразу, вне зависимости от их этнической принадлежности. Таким «новым богом» и стал богочеловек Геркулес - сын Юпитера и смертной женщины, вознесенный после смерти на небеса.

* * *
В испанской провинции Галисия у самого берега Атлантического океана стоит небольшой городок La Coruna, известный тем, что именно здесь находится единственный в мире сохранившийся маяк Римской империи - Башня Геркулеса. Возвели его еще в II веке н.э. по приказу императора Марка Ульпия Траяна, о чем свидетельствует чудом уцелевшая надпись на одном из камней фундамента: «Посвящается Августу. Гайус Сервиус Люпус, архитектор из Аэминиума, в исполнение своей клятвы». Но место для маяка было выбрано не только в силу естественного удобства для навигации – в самом начале нашей эры именно на этом мысу располагался старейшее в Европе святилище Геркулеса, настолько древнее, что самому Траяну, выросшему на побережье Испании, каменный алтарь этого сурового бога казался чудом сохранившимся осколком забытых доисторических эпох. Сам император Траян считал, что этот ветхое святилище было основано как раз на месте погребального костра Геркулеса, после которого античный герой обрел судьбу бессмертных богов. Конечно, насчет костра – вопрос более чем спорный, но по сути Марк Траян был абсолютно прав – именно с этого храма и началось распространение по Европе культа божества, которого впоследствии назовут Геркулесом. Но тогда у этого бога было совсем другое имя – это был Мелькарт, главный покровитель финикийских мореходов и колонистов.

Три тысячи лет назад Мелькарт – вернее, «Melek qart», что переводится с финикийского как «Царь города» - был хозяином и покровителем Тира – самого богатого города на всем побережье Средиземного моря, который когда-то находился на территории нынешнего Ливана. Говорят, роскоши жителей Тира завидовал и сам царь Соломон, а библейский пророк Иезекииль называл его самым прекрасным местом на земле: «Ты (т.е. город Тир. – Авт.) печать совершенства, полнота мудрости и вечной красоты!… Ты находился в Едеме, в саду Божием; твои одежды были украшены всякими драгоценными камнями; ты был помазанным херувимом; ты был совершен в путях твоих…» (7)

Мелькарт

Но в Х веке до н.э. Тир из-за внутренних распрей и междоусобиц погрузился в пучину гражданской войны. Десятки тысяч горожан были вынуждены покинуть побережье Ливана и искать спасения в чужих краях, положив начало финикийской колонизации Западного Средиземноморья. Экспансия финикийцев шла двумя путями: часть беженцев пришла в Северную Африку, где появился город Карфаген, другие же пошли вдоль южной кромки Эгейского архипелага к Сицилии, а оттуда - в Южную Испанию, богатой серебряными рудниками. На побережье Атлантики в устье реки Гвадалквивир и возникли первые испанские колонии финикийцев – города Таршиш и Гадир (или Гадес - т.е. «крепость»). Центром каждого города и было святилище Мелькарта, которому финикийцы посвящали все окрестные земли.

Правда, к тому времени образ Мелькарта претерпел значительные изменения: из царственной особы он превратился в мускулистого бродягу в львиной шкуре. Кстати, заимствованные римлянами черты Мелькарта можно увидеть на самых древних римских статях Геркулеса, которого изображали как раз по карфагенской моде – львиная морда на голове, лапы перекрещены на груди, остаток шкуры спускается по плечам.

Но львиная шкура на плечах Мелькарта - атрибут вовсе не случайный. Дело в том, что в те времена в Европе львы уже вымерли, а вот в Северной Африке жил и здравствовал Атласский, или Берберийский лев – настоящий красавец, царь зверей! От всех прочих кошачьих собратьев эти львы, увы, давно уже истребленные человеком, отличались огромными размерами и густой черной гривой, которая росла не только на голове, но переходила через плечи на брюхо. Древние египтяне испокон веков считали Атласских львов священными животными, воплощением «львиноголового» бога Апедемака – символа военной мощи египтян. Самый большой храм Апедемака, построенный в середине III века до Р.Х., был найден археологами в местечке Мусавварат-эс-Суфра на верхнем Ниле. На одной из стен этого храма Апедемак был изображен в позе фараона, когтистой лапой рвущего врагов на части, на другой – в виде обычного льва, перед которыми стоят ряды согнувшихся пленников – в том числе, и финикияне. (8) Так что, бог Мелькарт победил в африканской пустыне вовсе не хищное млекопитающее из семейства кошачьих, нет, львиная шкура на его плечах была символом превосходства Карфагена и всех прочих финикийских колоний над дряхлеющим Египтом. Кстати, точно таким же образом и древние иудеи – дальние родственники финикиян - воспели свою независимость от египетских фараонов, сложив легенду о еврейском герое Самсоне, голыми руками разорвавшего льва. Кроме того, не стоит забывать и про персидского львиноголового бога времени — Зервана, ставшего предметом собственного религиозного культа - зерванизма, которое даже соперничало с зороастризмом. С львом ассоциировали и демона Ахримана – главное воплощение сил зла в иранских религиозных культах.

Апедемак.

Наконец, львиная шкура свидетельствовала о преемственности культа Мелькарта тотемным символам средиземноморских народов. Известно, что облачение в шкуры животных было обычной магической практикой у многих древних народов – используя звериную атрибутику при проведении обрядов инициации, жрецы как бы сами превращались в священного зверя и выступали уже от его имени. В мифах многих средиземноморских народов говорится и о том, что для приобретения сверхчеловеческих способностей герой должен убить и съесть священное животное, что бы приобрести его силу и покровительство – как, к примеру, кентавр Хирон вскармливал Ахилла внутренностями диких хищных животных. То же самое произошло и с Мелькартом - убив льва и облачившись в его шкуру, Мелькарт сам стал львом-оборотнем, взяв его силу, неуязвимость и всесокрушающую ярость.

О героических подвигах Мелькарта сегодня нам известно очень мало – так, по одной из легенд, он победил в единоборстве ужасного морского дракона Йамму. В этом бою погиб и Мелькарт, но потом он по воле богов вернулся к жизни – так что, карфагенские колонисты почитали его и как «воскресающего» бога весны, олицетворявшего торжество жизни над смертью. Также в нескольких античных источниках сохранилось описание финикийского храма в Гадире – так называемый Гераклейон, развалины которого многие века спустя и поражали воображение будущего римского императора Траяна. На воротах этого храма были изображены десять эпизодов «биографии» Мелькарта, среди которых была и победа над адским трехголовым псом - «Стигийским привратником», и поединок с человекоголовым быком, и другие подвиги, позже приписываемые Геркулесу.

От финикийцев культ Мелькарта переняли греческие колонисты, населявшие множество городов-колоний в Южной Италии, которая в то время носила название Великой Греции. Финикийского бога они стали почитать как внебрачного сына Зевса по имени Геракл, что в переводе означает «прославленный Герой» – то есть, богиней Герой, которая так ненавидела пасынка, что наслала на его голову множество испытаний.

О заимствовании культа Геракла говорит и «отец истории» Геродот: «Тому, что египтяне заимствовали имя Геракла не от эллинов, а скорей, наоборот, эллины от египтян, у меня есть много доказательств (под египтянами Геродот подразумевал и жителей Сирии. – Авт.)… У эллинов самыми младшими из богов считаются Геракл, Дионис и Пан. У египтян же, напротив, Пан – самый древний бог, один из сонма так называемых восьми первых богов. А Геракл принадлежит к сонму двенадцати так называемых вторых богов, Дионис – к третьему сонму, который произошел от этих двенадцати богов.» (9)

В поисках доказательств своих слов Геродот даже посетил все значимые храмы Геракла: «Я видел это святилище (в Тире Финикийском), богато украшенное посвятительными дарами. Среди прочих посвятительных приношений в нем было два столпа, один из чистого золота, а другой из смарагда… Видел я в Тире и другой храм Геракла, которого называют Гераклом Фасийским. Ездил я также и на Фасос (остров в Эгейском море) и нашел там основанное финикиянами святилище Геракла, которые воздвигли его на своем пути, когда отправились на поиски Европы. И это было не менее чем за пять поколений до (принятой в Греции даты) рождения в Элладе Амфитрионова сына Геракла. Эти наши изыскания ясно показывают, что Геракл – древний бог. Поэтому, как я думаю, совершенно правильно поступают некоторые эллинские города, воздвигая два храма Гераклу. В одном храме ему приносят жертвы как бессмертному олимпийцу, а в другом – заупокойные жертвы как герою.» (9)

[heracles_cerberus.jpg]

Именно грекам Геракл и обязан своим долголетием - греческие поэты и певцы, творчески переработав финикийские легенды о подвигах Мелькарта, создали потрясающий по своей красоте и законченности эпос, выводящий осмысление судьбы богочеловека на совершенно новый уровень. Геракл не просто очищает землю от различных чудовищ, порожденных Преисподней на погибель человечеству, он еще и страдает от противоречий собственной натуры, от сочетания могущества сына Зевса и пороков несовершенной человеческой природы. И, по большей части, Геракл сам виноват в своих бедах, вызванных его необузданным нравом и яростью – так, в приступе бешенства он убивает своих детей, за что боги и осуждают его на унизительное служение царю Эврисфею. По приказу царя Геракл и совершает свои знаменитые подвиги, которые состоят не столько в уничтожении монстров, сколько в обуздании собственной гордыни – к примеру, когда его, богочеловека, словно какого-то жалкого раба, отправляют убирать конюшни. Также известно, что Геракл сидел за ткацким станком и собирал виноград, что в то время было занятием рабов.

Собственно, Геракл и был самым настоящим рабом, более того – рабыней. Поскольку эта деталь биографии Геракла имеет ключевое значение и в то же время мало известна широкой аудитории, я позволю себе подробно рассказать, как было дело. Все началось с того, что у царя Эврита украли табун лошадей. Царевич Ифит, старший сын Эврита, заподозрил в краже Геракла, который как раз бродил поблизости от конюшен. Но в ответ на все обвинения Геракл отвел Ифита на самую высокую скалу и спросил:

- Посмотри вокруг и скажи, видишь ли ты, чтобы где-нибудь паслись твои кобылы?

- Я их не вижу, — признался Ифит.

- Тогда ты по ошибке держал на меня в своем сердце обвинение в краже! - взревел Геракл, которым внезапно овладел неистовый гнев, насланный на него богиней Герой, и сбросил Ифита со скалы.

За это убийство Геракл был приговорен богами к изгнанию из родной Греции. Более того, он на три года был продан в рабство царице Омфале, которая правила Лидией – небольшой страной в самом центре нынешней Турции.

Никогда еще не испытывал Геракл таких унижений, как на службе у лидийской царицы, которая, казалось, находила наслаждение в издевательствах над сыном Зевса. Нарядив величайшего из героев в женские одежды, она заставляла его сидеть за ткацким станком и ткать шерсть вместе со своими служанками. В конце концов, Геракл даже внешне стал походить на женщину. Овидий рассказывал о том, как бог Пан, влюбленный в Омфалу, пришел к ней однажды ночью, но, будучи сбит с толку женоподобным Гераклом, по ошибке вознамерился лечь к нему в постель, но тут же был вышвырнут. (10)

Геракл и Омфала.

Культурологи уверены, что эта история с переодеванием Геракла происходит из древних обрядов плодородия, в которых богиня-мать подчиняла себе всех богов мужского пола. Жрецы, исполняя роли этих богов, носили женские платья и парики.

В конце концов, Геракл сумел побороть темные стороны своей натуры. Более того, Геракл сумел побороть и весь установленный богами миропорядок, включая саму смерть. Этот подвиг описан в трагедии Еврипида «Алкестида», когда Геракл вырвал из рук всесильного демона смерти Танатоса царицу Алкестиду, решившуюся отправиться в царство мертвых вместо своего любимого мужа.

Земной путь Геракла, как писал Климент Александрийский, продолжался 52 года. (11) По легенде, Геракл сам взошел на погребальный костер, будучи не в силах терпеть страшные муки от отравленной одежды, которую ему по неведению подсунула жена. Но в пламени костра Геракл преобразился – Зевс даровал ему бессмертие, и в свете молний герой был вознесен на Олимп, где стал супругом Гебы, богини вечной юности.

[Twelve_Labours_Altemps_Inv8642.jpg]

* * *
Культ Мелькарта переняли не только греки, но и племена этрусков (или тусков, как называли их римляне), которые переименовали бога-странника в Херкле. Считается, что Херкле – это предок всего народа тусков: родившись обычным смертным (по другой версии – от богини Уни), Херкле совершил массу славных деяний и был признан равным богам. После своей смерти он стал супругом богини Минервы, а его сын Тиренна был первым царем тусков, и именно в его честь благодарные потомки назвали море у западных берегов Италии Тирренским.

Поскольку именно этруски были первыми царями и духовными учителями римлян, то вскоре и потомки Ромула стали почитать Херкле под именем Геркулеса. Также римляне переняли у этрусков погребальный ритуал тризны, когда в честь покойного устраивались показательные бои на мечах, призванные как воздать почести покойному, так и умилостивить Херкле. В Риме эти погребальные поединки стали известны, как гладиаторские игры, хотя для обозначения поединков использовался и термин «munus» (или «munera» во множественном числе), у которого было и другое значение – «прощальная обязанность», подразумевающая прощение долга в память об усопшем. (12)

[rome.jpg]

Первые в истории Рима гладиаторские бои прошли в 264 году до Р.Х. на похоронах знатного сенатора этрусского происхождения Брута Пере. Как писал историк Тит Ливий, сыновья покойного Марк и Брут Десятый после поминального пира выставили три пары бойцов сражаться на Бычьем форуме. Затем на том же самом форуме прошли погребальные игры в честь сенатора и консуляра Марка Эмилия Лепида: «Они продолжались три дня, и выступало на них двадцать две пары гладиаторов». Примечательно, что именно на Бычьем форуме и располагался древнейший в Риме алтарь Геркулеса – по легенде, он был поставлен этрусским царем Эвандром (основателем первого поселения на холме Палатина) в память посещения его самим сыном Юпитера, который тогда возвращался из Испании со стадами Гериона - это был как раз один из двенадцати великих подвигов Геркулеса. Именно на месте будущего Рима Геркулес вместе с Эвандром провел первое бескровное жертвоприношение, посоветовав всем людям в Италии отказаться от человеческих жертв и заменить их куклами, которых нужно было бросать в священные воды Тибра.

У братьев Стругацких есть очень хороший термин – «прогрессор». Так вот, Геракл-Геркулес в представлении людей античной эпохи был эдаким странствующим «прогрессором»– недаром же его святилища (вернее, святилища Мелькарта) находили буквально по всему Средиземноморью. Греки и римляне верили, что именно Геракл придумал спортивные игры и состязания, открыл искусство медицины. Даже его облик имел мало общего с привычным нам типажом агрессивного культуриста. Так, философ Иероним «рассказывает о внешности Геркулеса, говоря, что это – маленький, взъерошенный крепыш, а Дикеарх – что он напряженный, жилистый, черный, с орлиным носом, блестящими глазами и длинными волосами». (11)

Уже к началу нашей эры культ «прогрессора» Геркулеса превратился в совершенно особую «демократическую» религию Рима, которая была основана на древнегреческой философии стоиков. Формулу же римского стоицизма лучше всего выразил знаменитый римский философ Луций Анней Сенека: «Кто согласен, того судьба ведет, кто не согласен, того она тащит». Проще говоря, человек – это часть мира, которым правит невидимый Божественный Логос, определяющий Судьбу всего сущего. Поэтому человек, несмотря на то, что он обладает разумом и свободой воли, совершенно несвободен и всецело пребывает в распоряжении высших сил и судьбы, избегнуть которую невозможно – об этом как раз и повествует едва ли не каждая греческая трагедия. Высшая же благодетель и свобода каждого человека свобода состоит в том, чтобы понять замысел Логоса и добровольно его выполнять, подчиняться своей судьбе и следовать предначертанному. Идеал стоиков – человек, мужественно и с достоинством подчиняющийся судьбе, бесстрастно принимающий все ее испытания. Как Геркулес, покорно выполнявший волю богов.

Стоицизм стал мировоззрением многих образованных римлян еще в I в. до н. э. – в эпоху гражданских войн и гибели республики. Еще через сто лет культ Геркулеса стал всенародной религией, которую разделяли и образованные римские граждане, и городская чернь.

Патриции и римские всадники видели в Геркулесе идеал справедливого правителя, борца с тиранией, призванного реанимировать «золотой век» и восстановить исконные Римского государства. (13) Адвокат и императорский легат Плиний Младший называл Геркулеса "богом честности". (14)

Римские плебеи, в чьем ведении и находилось формирование жреческих коллегий «геркуланов», почитали сына Юпитера как вечного труженика и защитника обездоленных. Легионеры поклонялись Геркулесу как покровителю солдат и богу-целителю, а все полководцы, удостоенные триумфального шествия в Риме, жертвовали храму Геркулеса десятую часть военной добычи, которая целиком шла на угощение народа. Даже в каменоломнях, где тянули лямку осужденные преступники и рабы, археологи обнаружили сотни примитивных и бесхитростных жертвенников Геркулеса – молитва к богу-заступнику помогала этим людям сохранить веру в освобождение хотя бы после смерти.

[heracles_big.jpg]

О масштабах поклонения Геркулесу свидетельствует римский календарь: к примеру, первого февраля в каждом крупном городе империи проводились игры в честь дня рождения Геркулеса, а третьего апреля отмечался праздник Геркулеса Победителя (Hercules Victor). Четвертого июня праздновался день основания храма в честь Геркулеса Великого Хранителя (Hercules Magnus Custos) возле Фламиниева цирка в Риме, а тридцатого июня - день основания храма Геркулеса Мусагета (Hercules Musarum). Двенадцатого августа отмечался день основания храма Геркулеса Непобедимого (Hercules Invictus), расположенного возле римского Большого цирка, а на следующий день – день основания храма Геркулеса у Тригеминских ворот. Наконец, двадцать первого декабря отмечался праздник Геркулеса и Цереры, богини земледелия и плодородия.

Еще один показатель: в честь сына Юпитера были названы десятки городов по всей Империи – достаточно вспомнить Геркуланум, погибший вместе с Помпеями в августе 79 года от Р.Х. от извержения Везувия. Или Гераклею Понтийскую — на территории современной Турция. Город Гераклея Линкестис располагался в современной Македонии, Гераклея Синтика — в современной Болгарии, Гераклея Фракийская — на территории провинции Текирдаг в Турции. Несколько городов, посвященных Геркулесу, сохранили свое название и до наших дней – это Каттолика-Эраклея на юге Сицилии и Гераклея Критская - ныне Ираклион.

Особенно активно пропаганда культа Геркулеса велась в римской армии - уже с конца I века нашей эры храмы и жертвенники Геркулеса строятся практически в каждом военном лагере на всем протяжении восточных границ империи – от Рейна и побережья Балтийского моря до Италии. Археологи подсчитали, что в зоне Рейнского Лимеса Геркулес по числу надписей-посвящений занимал третье место после Юпитера и всех римских императоров вместе взятых. (13)

К примеру, при раскопках римского военного лагеря Виндонисса на территории современной Швейцарии были найдены останки некогда величественного храма Геркулеса, в центре которого когда-то стояла великолепная статуя сына Юпитера в львиной шкуре, опирающегося на тяжелую палицу. Еще один храм Геркулеса был найден на берегу реки Маас близ голландского города Den Bosch. Рядом с жертвенным алтарем было найдено огромное количество оружия, которое солдаты посвящали в жертву своему покровителю.

В провинциях Паннония и Мезия, где были расквартированы части дунайского Лимеса, археологи обнаружили множество надгробных памятников римских военных с изображением сцены спасения Геркулесом царицы Алкесты – согласно мифам, Геркулес отбил умирающую царицу у Бога смерти Танатоса. Интересно, что этот сюжет был настолько популярен, что присутствовал даже на памятниках христиан и на фресках в христианских катакомбах на via Latinа неподалеку от Рима. А вот неподалеку от современного хорватского города Винковцы, где в начале нашей эры располагался бальнеологический курорт для легионеров-ветеранов, археологи нашли алтарь, который неизвестный воин посвятил Геркулесу в благодарность за излечение от тяжелой раны. Такой же алтарь был обнаружен и при раскопках лагеря Петовий в Верхней Паннонии.

Впрочем, похожие памятники находят не только в районе Лимеса, но и в других уголках империи – в том числе, в Крыму, в Азии и Африке. К примеру, российские археологи в ходе раскопок римских военных лагерей на Крымском полуострове обнаружили сразу несколько алтарей с надписью «Herculi sacrum» («Посвящено Геркулесу»), а на одном из уцелевших постаментов ученым удалось даже прочитать надпись-посвящение: «Геркулесу посвящено. За здравие императора Антонина Августа и Марка Аврелия цезаря. Антоний Валент, военный трибун I Италийского легиона поставил с помощью Новия Ульпиана центуриона того же легиона». (16)

Во времена правления императора Элия Адриана культ Геркулеса стал официальным символом лояльности императору и всему римскому государству. Именно возле жертвенников Геркулеса христиан под угрозой пыток и заставляться отрекаться от своих «заблуждений». Зристианская церковь сохранила память о святой великомученицы Ермионии, которая под пытками отказалась поклониться идолу Геркулеса: «Святая стояла на раскаленной сковороде, как на зеленой траве, и воспевала славословие Господу. Сойдя со сковороды, святая мученица сделала вид, что желает принести жертву богу Геркулесу. Радостный царь приказал отвести ее в идольское капище. Когда же святая помолилась там Богу, послышался сильный гром, и все идолы в капище упали и разбились.» (17)

Император Луций Элий Аврелий Коммод - сын Марка Аврелия - пошел еще дальше. Он сам объявил себя сыном Юпитера и новым воплощением Геркулеса - «Геркулесом Амазонием». Для пущей схожести Коммод вместе со стилизованными доспехами одевал и львиную шкуру – униформу мифического героя, и даже имитировал его подвиги на цирковой арене, что раньше было совершенно немыслимо! Император, подобно – подумать страшно! – презренному рабу-гладиатору, сам выходил сражаться на арену Колизея, истребив целые стада диких животных.

Император Коммод в образе Геркулеса.

Но «подвиги» Коммода были вызваны вовсе не сумасбродством принцепса, в котором его часто укоряли историки. Во-первых, последнему императору из династии Антонинов было необходимо укрепить основы римской веры, пошатнувшиеся после правления его отца, который вообще не верил ни в каких богов. Лучшего же способа укрепить религиозные догматы, чем публичные театрализованные представления, в античном мире попросту не придумали. Во-вторых, отождествляя себя с Геркулесом, Коммод рассчитывал заручиться и поддержкой в армии. Дело в том, что Коммод, нарушив римские законы престолонаследия, стал императором без согласия сената и армии. Грубо говоря, сын Марка Аврелия правил как настоящий самозванец и узурпатор, а на кого еще опираться узурпатору, кроме военных? Поэтому он и постарался приблизить к себе армейских жрецов–геркуланов, возвысив «солдатский» культ Геркулеса до статуса первой религией империи.

Его примеру последовал и император Септимий Север, который объявил Геркулеса своим личным покровителем. Более того, как уверял Север своих подданных, Геркулес лично почтил Рим своим присутствием во время открытий «Столетних игр», ознаменовавших собой начало нового «золотого века» в истории Римской державы. После этого буквально каждый новый император считал своим долгом подтверждать присутствие Геркулеса возле своего трона. А вот император Максимиан, правивший вместе с Диоклетианом, и вовсе сменил имя в честь небесного патрона. «Максимиану, ввиду его преклонения перед Геркулесом, было дано прозвище Геркулий; отсюда же произошло и название вспомогательных отрядов, особенно отличавшихся среди других войск.» (18)

[митра.jpeg]

* * *
Государственная пропаганда культа Геркулеса была связано не только с желанием остановить распространение христианства. Сын Зевса стал ответом римским ответом на культ Митры, который в это время стал чуть ли не главной религией в восточных провинциях империи.

Вообще-то в традиционном зороастризме Митра не бог, но скорее архангел бога–творца Ахура–Мазды, его полное имя язат Митра, а слово "язат" в переводе с персидского означает «помощник» или «правая рука». Митра покровительствовал справедливости, и в праздник Джашн Мехрган – день язата Митры - цари древней Персии по традиции подтверждали свой договор перед Ахура–Маздой и народом, что они навеки будут защищать страну и веру.

Однако, когда Митра появился в римском мире, его образ был уже частично эллинизирован. Он стал своего рода посредником между высшим Творцом – вечным непознаваемым Логосом - и людьми. Он родился из скалы, и поклониться ему пришли пастухи. Главным из чудес и подвигов, совершенных Митрой, был бой со священным быком – именно изображение тавроктонии, убийства священного быка, стало главной частью митреумов – храмов Митры. Из крови убиваемого Митрой быка произрастают растения, она увеличивает плодородие и жизненную силу земли. Появляется образ утроенного Митры, то есть большого Митры в сопровождении двух малых Митр: это были Кауто и Каутопат – олицетворения утренней и вечерней зари. Их изображали в виде юношей с факелами в руках: фа кел Кауто поднят вверх, а факел Каутопата опущен вниз. (19)

Тавроктония.

Главной миссией Митры считали его борьбу с Ахриманом – верховным божеством зла в иранской мифологии. В конце существования мира, когда добро станет сильнее зла, Митра должен возвратиться на землю, окончательно победить зло и установить всеобщее царство добра.

Сначала религия Митры не оказывала большого влияния на римлян – считалось, что это религия рабов и восточных купцов, а также солдат-наемников из Сирии и Персии, хотя митраизм никогда не входил в состав официальной религии римской армии. Однако, уже в начале нашей эры культ Митры получил большое распространение в Британии и в Галлии – именно здесь стояли легионы, набранные из сирийцев и арабов. И именно в Европе сохранилось наибольшее количество храмов Митры – митреумов.

Раскопки митреума в Лондоне

Например, настоящей археологической сенсацией стали митреумы, найденные в Британии - в Лондоне, в Карнарвоне, в Хаусстедзе и в Керроубеге. Самый большой из британских митреумов – это святилище в Лондоне, построенное в конце 2 века нашей эры. Это огромное подземное сооружение, убранство которого дает некоторое представление о совершавшихся там священных ритуалах. На скамьях, стоявших в боковых приделах, возлежали митраисты во время их совместных трапез. Рядом со скамьями и внутри центрального нефа найдены следы деревянных стоек или столов и фрагменты винных амфор. В храмах обнаружены кости животных, из мяса которых готовились пиршественные блюда. Предпочтение отдавалось цыплятам - их кости сложены отдельно, как бы образуя своеобразные ритуальные хранилища. Участники митраических пиршеств иногда носили маски, соответствовавшие каждой из семи ступеней посвящения: митраисты-неофиты считались «воронами», за ними шли «нимфы», «воины», «львы», «персы», «гелиодоры» - волшебные лошади, несущие колесницу Солнца, а самые старшие называли себя «отцами».

Митреум (реконструкция)

Постепенно митраизм стали перенимать и европейцы. Например, в митреуме Хаусстедзе был найден алтарь, посвященный храму неким Литорием Пакатианом, бенефициарием консуляра - это своего рода чиновник особых поручений при наместнике провинции. Другой алтарь митреума был изготовлен на пожертвование центуриона Публия Прокулина. В митреуме в Керроубеге один главный алтарь был пожертвован храму префектом первой когорты батавов Симплицием Симплексом, а алтарь из митреума в Рудчестере был сооружен на средства центуриона Люция Сентия Каста. В Лондоне же барьельеф с тавроктонией был пожертвован ветераном Второго Августова легиона Ульпием Сильваном. Как пишет британский археолог Майкл Хенига, митраизм с его строгой иерархией посвященных, с дисциплиной и характерным для него чувством товарищества был настоящей солдатской религией. Он позволял римским солдатам и офицерам, стоя плечом к плечу с их единоверцами, легче переносить лишения и опасности военной жизни на границе далекой британской провинции. (20)

Впрочем, по мнению Хенига, небольшие размеры британских митреумов, помещавших от 30 до 50 человек, скорее свидетельствуют о слабости культа: члены митраистских общин вербовались из очень узкой социальной прослойки. В то же время в лондонском митреуме были найдены прекрасные образцы скульптуры, которые могли быть куплены в Италии и привезены в римскую Британию гражданскими лицами – по большей части, коммерсантами.

Митреум на горе Хальберг

Множество митреумов находится и в континентальной Европе – прежде всего, в Германии и в Италии, где найдены руины десятков храмов. Самый примечательный находится недалеко от Саарбрюккена – на восточном склоне горы Хальберг, где прямо в толще скал был выбит митреум, сохранившийся и до наших дней. Маленькое святилище представляет собой зал, перекрытый цилиндрическим сводом с двумя рядами колонн.

Другой вопрос: насколько сильным оказалось влияние митраистских культов на европейское язычество? С одной стороны, большинство исследователей утверждает, что культ в 4 - 5 веках нашей эры был предан забвению, а все митреумы - уничтожены, поскольку христианская церковь видела в митраистских мистериях сатанинскую пародию на христианство. С другой стороны, символы Митры не потеряли своей актуальности и сегодня. Прежде всего, это фригийский колпак, ставший символом свободы и для французских революционеров. А «солнечная» - с семью лучами - корона Митры стала «визитной карточкой» Статуи Свободы в Нью-Йорке. Так что, мы можно уверенно сказать, что наши предки перенимали у римлян не только какие-то знаковые символы, но и религиозные ритуалы, которые они активно включали в языческую практику. Наследие Митры можно найти в славянских мистериях, речь о которых еще впереди.


Митра в солнечной короне

Статуя свободы

Митра в колпаке

Колпак Митры - символ Французской революции

Библиография:

1- А. В. Колобов, А. Ф. Мельничук, Н. В. Кулябина. «Римская фалера из Пермского приуралья». Журнал «Вестник древней истории»», 1999, № 1.
2 - Czarnecka K. «The Re-Use of Roman Military Equipment in Barbarian Context. A Chain-mail Souvenir?». Journal of Roman Military Equipment Studies. 1994 г. № 5.)
3 – Григорий Турский. «История франков». Изд-во «Наука», М., 1987.
4 - Аммиан Марцеллин «Римская история». М., "Просвещение", 1965.
5 - Корнелий Тацит « Сочинения в двух томах». Науч.-изд. центр «Ладомир», М., 1993.
6 - «Lexikon der Antike», VEB Biblliographisches Institut, Leipzig, 1987 – «Словарь античности», М., «Прогресс», 1989.
7 - Книга пророка Иезекииля, 28:13.
8 - Э.Е. Миньковская «Львиноголовый бог Апедемак» - публикация по докладу на Второй Всесоюзной Конференции по мероистике. Журнал "Вестник Древней Истории», № 2, М., 1973.
9 - Геродот «История в девяти книгах». Изд-во «Наука», Ленинград, 1972.
10 - Публий Овидий Назон «Элегии и малые поэмы» . Изд-во «Художественная литература», М., 1973.
11 - Климент Александрийский «Увещевание к язычникам». Серия «Библиотека христианской мысли. Источники». Изд-во Олега Абышко, СПб., 2006 г.
12 - Фабрицио Паолуччи «Гладиаторы – Идущие на смерть». Пер. с итальянского – Изд-во «Ниола-Пресс». М., 2007 г.
13 - А.В.Колобов «Геркулес и римская армия ранней империи (На материале западной части Балкано-Дунайского региона)». Журнал «Проблемы истории, филологии, культуры», № 9 за 2000.
14 - «Письма Плиния Младшего. Книги I – X». Изд-во «Наука», М., 1982.
15 - Mocsy A., Czentlelecky T. «Roemische Steindenkmaler aus Savaria». Budapest, 1971.
16 - В. М. Зубарь «Новые латинские эпиграфические памятники II – середины III вв. из Херсонеса, Балаклавы и Харакса». Археологический журнал «STRATUM plus», Кишинёв, Республика Молдова, № 6, 2000.
17 - «Житія святыхъ, на русскомъ языке изложенныя по руководству Четьихъ-миней св. Димитрія Ростовскаго съ дополненіями, объяснительными примечаніями и изображеніями святыхъ». Изд-во «Синодальная Типографія», М., 1903.
18 - Секст Аврелий Виктор «О Цезарях», Римские историки IV века». Пер. В. С. Соколов. Изд-во «Наука», М., 1997.
19 - Н.С. Широкова «Религия римской Британии: культ Митры». Журнал «Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира», под редакцией профессора Э.Д. Фролова, № 11. Спб. 2012.
20 - Henig M. «Religion in Roman Britain». London, 2005.

[Владимир Тихомиров]

http://www.istpravda.ru/research/13031/

Римская античная революция привела к первой в истории человечества религиозной войне.

В прошлой главе мы рассказали о том, как варварские народы Европы, включая и предков славян, массово перенимали новые религиозные культы Римской империи – культ Геркулеса и митраизм. Но у читателя может возникнуть очень интересный вопрос: если варварские народы были так близки к духовной жизни Рима, то почему же они следом за римлянами не приняли христианство? Почему крещение славян произошло так поздно?

Ответ на этот вопрос очевиден: в этом виноваты, прежде всего первые христианские императоры Рима и те методы, с помощью которых они устанавливали торжество новой веры в провинциях империи. Именно превращение христианства в новую государственную идеологию Империи на несколько веков отвратило от Бога многие европейские народы.

Документально зафиксировано, что первая массовая расправа над христианами в Риме произошла приблизительно в 50 году от Р.Х. – то есть, спустя всего два десятилетия после проповеди и воскресения Христа! Как писал Светоний, в тот год император Клавдий «изгнал из города иудеев, постоянно волнуемых Христом». (1)

Но гонения Клавдия были настоящими цветочками, по сравнению с теми изуверскими казнями, что всего через пятнадцать лет обрушились на христианскую общину Рима. В 64 году от Р.Х. по приказу императора Нерона было схвачено «великое множество» христиан, которых обвинили в поджоге города (Светоний и Тацит утверждают, что пожар, бушевавший в Риме девять дней, устроил сам Нерон, решивший таким способом расчистить центр города для новых построек). Тацит писал: «Сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах, или обреченных на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения…» (2)

Особую значимость расправе Нерона над христианами придали и казни двух апостолов – Петра и Павла.

Между тем, сам нарочито демонстративный сценарий кошмарных казней свидетельствует о феноменальной скорости распространения евангельской проповеди в пределах империи. Всего за два – три десятилетия христианская община не только появилась в столице империи, где процветали десятки самых разнообразных культов с Востока, но и настолько окрепла, что ее растущее влияние на социальное дно римского общества всерьез испугало власти и даже самого императора. Действительно, только в столице империи официально насчитывалось более двухсот тысяч безработных плебеев, существовавших лишь за счет бесплатных раздач зерна и масла от специального министерства продовольствия. Еще больше было бедных ремесленников, подмастерьев, нищих учителей, чернорабочих, бывших солдат и либертинов-вольноотпущенников, перебивавшихся случайными заработками. И все эти сотни тысяч людей тайно или явно симпатизировали христианам, все они жадно ловили каждое слово о скором установлении нового и справедливого Царства Небесного.

Но больше всего римскую власть беспокоили не эти ожидания, но отказ христиан поклоняться другим богам – Юпитеру, Геркулесу и, прежде всего, Гению римского императора. Отказ же в клятве верности римскому императору фактически означал признание в государственной измене, и поэтому при императоре Траяне был принят закон о том, что «доказанный христианин подлежит смерти».

Сенатор Цельс в своем труде «Истинное слово» писал: «Появилась новая порода людей, вчера только родившаяся, без рода и племени, соединившаяся против всех божественных и гражданских установлений. Их преследует закон, повсюду они покрыты бесчестием, но похваляются всеобщей ненавистью. Это христиане». (3)

[Jean-Léon_Gérôme_-_The_Christian_Martyrs'_Last_Prayer_-_Walters_37113.jpg]

Император-философ Марк Аврелий, которого европейские гуманисты XIX века поспешили объявить «святым язычником», среди современников считался величайшим ненавистником христианства. Во времена его правления проповедников Евангелия десятками и сотнями бросали на растерзание диким зверям, как это произошло, например, в 177 году в городе Лионе, тогдашней столице Галлии. По приказу префекта города солдаты задержали членов местной христианской общины, которых молва обвинила в возникновении различных болезней. Допросы продолжались несколько недель, христиан держали все это время в подвалах, откуда их выводили только на пытки и казни, причем по дороге их нещадно избивала толпа, а епископ Лионский, девяностолетний старец по имени Потин, был растерзан насмерть. Остальных же христиан ради потехи бросили на арену цирка на съедение львам.

А потом наступил III век нашей эры – эпоха христианской революции. Только вообразите себе: в империи наступает эпоха стабилизации, придворные риторы славят наступление нового «золотого века», столичные аристократы соревнуются в роскоши нарядов… И вдруг в самых разных городах империи появляются десятки и сотни христианских кружков, куда в поисках новой социальной альтернативы бегут юноши и девушки в возрасте от 16 до 30 лет - и это не просто молодые люди, но дети высшего сословия римской аристократии. Христианство из учения нищих отщепенцев и угрюмых фанатиков вдруг превращается в модную религию продвинутых кругов горожан.

Это был первый в истории нашей эры бунт нового поколения против затхлого мещанства отцов, против лицемерия и тупого самодовольства родителей, считавших, что нет на свете более важного события, нежели приглашение на обед к знатному вельможе. «Верхом хорошего тона считается у них, что бы чужой человек, если его приглашают к обеду, лучше бы убил брата у кого-то, чем отказался от приглашения, - язвительно писал Аммиан Марцеллин. - Сенатору легче потерять половину состояния, чем перенести отсутствие на обеде того, кого он решил пригласить после основательного и неоднократного рассмотрения этого вопроса.» Гостей звали не просто так - приглашенные на обед должны были неустанно восхвалять богатство и щедрость хозяина, и каждый аристократ или купец-нувориш старался обзавестись свитой из десятков льстецов и прихлебателей. «Иной раз на пирах требуют весы, что бы взвесить рыб, птиц и сонь, затем идут до тошноты повторяющиеся восхваления их величины, как будто никогда не виданной; а тут еще стоит при этом тридцать нотариев, с записными книжками, недостает только школьных преподавателей, что бы произнести об этом речь.» (4)

Важным ритуалом римской знати стали и ежедневные походы в бани-термы, которые обставлялись с таким пафосом и помпезностью, что напоминали военные парады. «Когда такие люди входят в сопровождении 50 служителей под своды терм, то грозно выкрикивают: «Где наши?» Если же узнают, что появилась какая-нибудь блудница или девка из маленького городка или хотя бы давно промышляющая своим телом женщина, они сбегаются наперегонки, пристают ко вновь прибывшей, говорят в качестве похвалы разные сальности, превознося ее, как парфяне свою Семирамиду…» (4)

Ничуть не лучше были и нравы плебса. «Всю свою жизнь праздная и ленивая чернь проводит за вином и игрой в кости, в вертепах, увеселениях и на зрелищах. Великий цирк является для них и храмом, и жилищем, и местом собраний, и высшей целью всех их желаний… Безделие так въелось здесь в нравы, что лишь только забрезжит желанный день конских ристаний, как все спешат чуть ли не наперегонки с самими колесницами…При таком образе жизни Рима там не может происходить ничего достойного и важного.» (4)

Именно против такого образа жизни и выступала римская «золотая молодежь», которая больше не желала походить на своих отцов. Молодые аристократы сбрасывали в грязь дорогую одежду, демонстративно стригли волосы и сбривали бороды – тогда считалось, что длинные волосы и растительность на лице - признак язычников и консервативных старперов! Материализму и потребительской философии старшего поколения они предпочитали вольную бедность, коллективные ценности и новое христианское братство. Точно так же и в начале ХХ века от Р.Х. дети русских дворян вдруг пошли в террористические отряды эсеров «делать революцию», а в конце 60-х отпрыски сытых буржуа строили баррикады в Париже и Лондоне. И это закономерно – ведь успех любой революции приносят лишь мальчики и девочки из хороших семей. Дети крестьян и пролетариата обычно послушны, они конформисты по своей природе и боятся гнева властей; и только взбунтовавшиеся маменькины сынки, эти застенчивые хилые ботаники в очках, способны сломить сопротивление Системы.

Изменение качественного состава христиан можно проследить по житиям ранних христианских святых, среди которых впервые стали попадаться представители детей аристократии. К примеру, в Риме приняли крещение актер Генезий – любимец всех столичных матрон, знатные патриции Прим и Фелициан и даже сам городской трибун Маркелл. И не просто приняли крещение, но добровольно пошли на мучительную смерть, предпочитая казнь и пытки отречению от своих идеалов.

[мученики]

В Риме прославилась и Анастасия Хрисогон – «Узоразрешительница», дочь знатных патрициев. Она сбежала из дома, много странствовала по стране, собирая милостыню для помощи узникам-христианам, томившимся в римских тюрьмах. Также в Риме была известна и девица Соттерия, происходившая из древнего патрицианского рода, «дочь магистратов и консулов». (5)

Другая знатная аристократка Агния примкнула к христианскому движению в возрасте 13 лет, сбежав от жениха – сына римского префекта Семпрония. В житие святой Агнии сказано, что разгневанный префект арестовал девушку и поставил перед ней выбор: либо она признает язычество и идет замуж, либо он продает ее в местный публичный дом. Агния выбрала второй вариант, ведь она не могла изменить Христу. Тогда префект велел солдатам сорвать с нее одежды и нагой отвести по городским улицам в публичный дом. Но тут случилось чудо - волосы Агния мгновенно отросли до пят, и девушка смогла прикрыть ими наготу. Солдаты же, попытавшиеся изнасиловать Агнию, разом лишились зрения, и тогда святую, сумевшую сохранить целомудрие, убили ударом меча.

В Антиохии гремела слава святой Маргариты – единственной дочери языческого жреца по имени Эдессий. Она отказалась выйти замуж за наместника Малой Азии и ушла из дома, поселившись вместе с верной кормилицей в землянке, вырытой прямо на пастбище. По соседству, в городке Низибия, жила Иерия, дочь римского сенатора, ставшая монахиней в первом женском монастыре. Патрицианка Иулитта из близлежащего города Икония раздала нищим все свое богатство, оставила роскошную виллу, и вместе с трехлетним сыном отправилась бродить по Палестине.

В городе Илиополе Финикийском, крещение приняла Варвара – дочь верховного жреца при храме Диоскуров. Отец, дабы избавить дочь от пагубных увлечений, посадил Варвару под домашний арест, но девушка все равно умудрилась сбежать. Тогда разъяренный отец сам осудил Варвару на смертную казнь через обезглавливание.

Аналогичный случай произошел и на Сицилии, где один знатный римский сенатор отправил на мученическую казнь своего 12-летнего сына Витуса – будущего святого Витта.

В городе Мелитины, римской колонии в Армении, главой местной общины христиан был некто Полиевкт – сын сенатора и зять градоначальника города. А вот в Александрии прогремело имя Досифеи (в крещении - Екатерина) - дочери самого наместника провинции Египет, оставившей дворец ради жизни в катакомбной общине. Отец Досифеи употребил все свое влияние на императора, чтобы избавить дочь от смертной казни. Он нанял 50 мудрецов, чтобы те убедили девушку отречься от веры, но и лучшие философы не смогли ничего поделать с упрямой девой.

Властные элиты пребывали в растерянности. Римский патерналистский режим «бога-императора» оказался не готов «переварить» молодежный христианский бунт, и ответом властей стали небывалые по своей жестокости репрессии, призванные задавить христианство в самом зародыше. Диоклетиан даже подписал указ, предписывавший разрушать любое здание – церковь или частный дом, в котором найдут Библию. Священное писание полагалось сжечь, а хозяев дома – если они публично не отрекутся от своей веры - казнить или обратить в рабство.

Но чем больше раскручивался маховик насилия, тем сильнее христианские идеи проникали уже в саму римскую армию. Только в начале IV века мученическую смерть приняли центурион легиона Траяна Святой Маркелл Африканский, командир римской армии в Галлии трибун Ферреол Вьенский и Святой Маврикий (или Мориc), легат Фиванского легиона, расквартированного в крепости Aguanum - ныне это Сан-Морис в Швейцарии. Причем, вместе со своим командиром было казнено и 6600 легионеров, которые демонстративно отказались участвовать в жертвоприношениях Геркулесу.

Даже в Никомедии – в самой резиденции императора Диоклетиана! – появилась подпольная община христиан. Причем, среди новообращенных христиан были не только дети знатных вельмож, но и жрецы языческих храмов, и придворные евнухи. Знаковым событием стала и расправа над легатом Георгием Каппадокийцем – командиром отряда телохранителей Диоклетиана, который ныне известен как Святой великомученник Георгий Победоносец, небесный покровитель Москвы. Наблюдая казни христиан, легат сам объявил себе христианином. По приказу взбешенного Диоклетиана легата подвергли восьмидневным пыткам, а потом казнили. Вместе с легатом на эшафот взошла и жена императора Александра, пытавшаяся отговорить мужа-тирана от террора. После этого уже всем стало ясно, что старая языческая империя уже больше не может сопротивляться переменам. Согласитесь, после таких подробностей образ Диоклетиана, добровольно отошедшего от дел, чтобы выращивать на огороде капусту, воспринимается несколько иначе.

Де-юре победу «христианской революции» IV века зафиксировал т.н. «Миланский эдикт» от 313 года от Р.Х., в котором новый император Константин Великий провозгласил свободу совести для всех подданных: «Руководствуясь здравым и правым смыслом, мы объявляем следующее наше решение: никому не запрещается свободно избирать и соблюдать христианскую веру и каждому даруется свобода обратить свою мысль к той вере, которая, по его мнению, ему подходит...» (6). Позже Константин Великий был канонизирован церковью в образе «святого равноапостольного императора» и «идеального христианина».

Константин Великий

* * *
Правда, путь самого императора к Христу был не так прост, как это представлялось в византийской исторической традиции. Крещение Константин пинял лишь перед самой смертью, а все это время он был Pontifex Maximus – главой всех жреческих коллегий Рима.

Гай Флавий Валерий Константин был внебрачным сыном вице-императора Констанция Хлора и некой Елены, дочери безвестного трактирщика из городка Наисса на территории нынешней Сербии. Отец признал бастарда, и Константин вырос как настоящий принц того времени – заложником при императорском дворе в Никомедии. Когда же Констанций Хлор, правивший в Британии, оказался при смерти, Константин бежал из дворца, и, как писал историк Лактанций, «с невероятной быстротой прибыл он к уже угасающему отцу, который, препоручив его солдатам, передал ему из своих рук власть». (7) В итоге разгневанному императору Галерию, преемнику Диоклетиана, ничего не оставалось делать, как признать Константина цезарем – то есть, младшим соправителем.

Константину в этот момент было всего 20 лет, и он стал самым молодым цезарем на троне империи. Для сравнения – его отец, Констанций Хлор, был провозглашен цезарем в 55 лет. Диоклетиан получил власть в 42 года, а Галерий – в 63.

Так что, нет ничего удивительного в том, что Константин лихо развернул империю в духе своего бунтарского поколения. Когда после смерти Галерия вспыхнула гражданская война между четырьмя претендентами на трон, Константину удалось перетянуть на свою сторону всех христиан империи, представив схватку за власть как священную войну против тиранов и сил зла. (Воплощением же сатаны стал Максенций – сын Максимиана Геркулия и зять Галерия, поклонник языческих культов).

Константин завоевал Рим, но не самих римлян, которые наградили его презрительной кличкой «Трахала», что в переводе с греческого означает «сушеный». Старая родовая аристократия презирала молодого императора-выскочку, рожденного от служанки на постоялом дворе, Константин в ответ платил сенатором той же монетой, выражая при каждом случае свое надменное пренебрежение. Простой же народ боялся свирепого и подозрительного характера императора, готового прибегнуть к насилию по малейшему поводу. Горожане шепотом рассказывали друг другу истории, как Константин, поверив ложному навету, велел казнить 10-летнего старшего сына Криспа, а свою вторую жену Фаусту он заживо сварил в кипятке.

Впрочем, неприязнь была взаимной – Константину точно также не нравился Рим, эти толстозадые вельможи, их хвастовство, бахвальство и лицемерие, этот жадный плебс, это хаотичное нагромождение ветхих дворцов и убогих лачуг, постоянный запах пота и нечистот. Просидев в Риме три месяца, он сбежал в Медиолан - нынешний Милан, куда и перенес императорскую резиденцию, а потом и вовсе основал новую столицу - на месте греческого городка Byzantium, что стоял на европейском берегу Босфора, в месте, где Европа соприкасается с Азией. Расположение города имело огромное символическое значение: Константин словно порывал с деградирующим Римом и разворачивал империи в сторону прогрессивного Востока, откуда исходил свет не только новой религии, но и эллинистической цивилизации и просвещения.

Было и еще одно обстоятельство в пользу Византия: этот город был дотла разорен – сначала готами, затем солдатами Септимия Севера. Пограбили византийцев основательно, выметая все подчистую, а что не могли утащить - уничтожали. То есть, это была идеальная стройплощадка, на которой Константин вознамерился построить город своих снов. Второй Рим, только лучше, больше и красивее первого. Город, который станет символом нового государства и новой веры. (Впрочем, как свидетельствовал историк Зосим, в Константинополе нашлось место и для язычников – так, возле ипподрома был построен храм Диоскуров, храм Аполлона и храм Матери богов.)(8)

Возведение Константинополя велось стахановскими темпами и петровскими методами. Для строительства было нанято свыше 40 тысяч готских воинов, которые временно переквалифицировались в рабочие. Только на сооружение городских стен, крытых колоннад, водохранилищ и водопровода было израсходовано 60 тысяч фунтов золота. Для того, чтобы собрать необходимые средства, Константин обложил тяжелейшими налогами всех своих подданных, а когда в казне закончились деньги, император, не сомневаясь ни минуты, повелел изъять все золото из кладовых языческих храмов. Заодно солдаты забирали и мраморные статуи, которые были необходимы для украшения новой столицы. Но Константин добился своего, и в мае 330 года от Р.Х. – всего через пять лет после начала строительства! - состоялось официальное открытие новой столицы, которое сопровождалось 40-дневными празднествами и увеселениями.

Но куда более трудным делом, нежели строительство второго Рима, оказалось возведение фундамента христианства как новой государственной религии.

* * *
За три века подпольной жизни многочисленные проповедники настолько извратили евангельское учение, что ни о какой единой христианской религии не могло быть и речи. Среди всех этих «вероучителей» не было даже единого мнения о природе самого Христа – так, одни общины считали, что Он был зачат и рожден в грехе, как все обычные люди, другие же, напротив, видели в Нем сгусток мыслящей энергии - «эон», принявший призрачное тело, третьи считали Его воплотившимся в плоть иудейским Яхве. Словом, как писал выдающийся русский историк и профессор Киевской Духовной академии Михаил Эммануилович Поснов, «Последователями христианства делались или иудеи, или язычники, и некоторые из них, принимая христианское учение, или не умели, или не хотели отрешиться от прежних своих верований и, привнося их с собою в христианскую Церковь, смешивали их с христианскими воззрениями». (9)

Расплодились и «лжепророки» всех мастей – так, епископ Епифаний Кипрский насчитывал более 60 ересей, а его современник Филастрий - 156. (10) К примеру, во Фракии действовал некий Монтан, объявивший себя «новым апостолом», на которого сошел Святой Дух. Новоявленную «мессию» всюду сопровождала толпа возбужденных женщин, доводивших себя до исступления причитаниями о скором конце света. Последние дни до Страшного суда отсчитывали и «манихеи» - поклонники пророка Манеса, который без лишней скромности объявил себя потомком Заратуштры и вторым воплощением Христа, пришедшим в мир, что бы восстановить якобы извращенное учение.

Самым же заметным ересиархом эпохи был Арий, священник из египетской Александрии, с именем которого было связано целое направление христианства – арианская ересь.

Арий.

О жизни этого человека, оказавшего самое радикальное влияние на развитие церкви, известно очень мало. Родился он где-то в Сирии, еще подростком Арий принял веру и стал приближенным епископа города Ликополь, участовал в различных спорах, потом он перебрался в Египетскую Александрию, где стал настоятелем храма и открыл миссионерскую школу для всех желающих принять крещение.

Александрия – в те годы это настоящий мегаполис античного мира, который славился не только своим маяком и величайшей библиотекой мира, но и как крупнейший морской порт во всем Средиземноморье. Ежедневно сюда заходили сотни кораблей и барж из всех концов империи. И большая часть жителей Александрии были не философами, но простыми работягами – матросами, грузчиками, плотниками на верфях, рыбаками. Арий, которому едва исполнилось 30 лет, чувствовал себя своим в этой среде, и специально для своей паствы он придумал «упрощенную версию» христианства, согласно которой Христос был рожден от Бога обычным человеком, но потом – пройдя через крестные испытания и воскресение – сам стал Богом. Такая религия была понятна всем вчерашним язычникам, которые не могли или не хотели вникать в богословские споры о догматах веры и о природе Святой троицы.

Безусловно, миссионерская деятельность Ария быстро набирала обороты, но такая упрощенная концепция ставила под сомнение все основные принципы христианства: единобожие и поклонение Творцу. Ведь со слов Ария получалось, что раз Христос, как и все прочие люди, был порожден Богом-отцом, то он имел такую же тварную природу, как и весь мир. То есть, он не мог считаться равным Творцу, а был как бы «младшим богом» - примерно как Геркулес по отношению к Юпитеру. Или как светоносный ангел Кауто по отношению к Митре. Поэтому, как замечали отцы церкви, арианская ересь по сути была настоящим язычеством, замаскированным под христианство. В итоге новый епископ Александрии по имени Александр закрыл школу Ария, а сам пресвитер был изгнан из города и отлучен от церкви.

Но гонения только прибавили Арию популярности. По свидетельству историков, тогда на сторону опального пресвитера перешли 700 монахинь, 12 диаконов и 6 пресвитеров – то есть, более трети всего духовенства Александрии. Нашлись у Ария и влиятельные покровители – например, епископ Евсевий Никомедийский, имевший огромное влияние на императорский двор. Всего же в партии Евсевия, как писал историк Филосторгий, состояло 22 епископов восточных городов, которые очень негодовали, когда их называли поклонниками учения Ария. «Мы и не думали быть последователями Ария, - говорили они. - Как мы, епископы, да последуем за пресвитером? Мы испытали и исследовали веру Ария и его приняли в свое общение, а не сами к нему присоединились». (11)

В 325 году конфликт вышел на государственный уровень, и «арианский вопрос» стал предметом обсуждения на Первом Вселенском соборе в Никее. Император Константин Великий принял сторону большинства собравшихся, и в итоге отцы церкви приняли Символ Веры –молитву, излагающую основополагающие догматы христианства, включая и догматы о равенстве и единосущности Отца, Сына и Святого Духа. Арианство было признано ересью, а сам Арий был приговорен к ссылке в провинцию Иллирия ( позже он был убит своими противниками в Константинополе).

Но ариане вовсе не собирались сдаваться. В конце концов, если Символ веры можно принять простым голосованием, то голосованием его можно изменить или вовсе принять другой. И ариане под руководством Евсевия Никомедийского начали скрытую борьбу – причем, не столько против самого догмата единобожия, сколько против духовенства из «Никейской партии». Главным же козырем ариан стало положение «придворной партии», обретенное после того, как в 337 году Евсевий Никомедийский крестил самого Константина Великого. Арианами стали и дети императора, но самым ревностным поборником арианской ереси стал император Валент, занявший престол в 364 году. Профессор Василий Болотов писал: «Церковная политика Валента имела целью объединить Восток под гегемонией ариан. Партии, не имевшие общения с арианами, подвергались преследованию. Сам Валент старался личным влиянием действовать в интересах ариан. Нередко он, прибыв в какой-то город, ставил епископу альтернативу: общение с арианами или изгнание… Таким образом, он давил на отдельные единицы, которые одна за другой или изменяли делу никейской веры, или были устраняемы». (11)

* * *
Революции редко достигают поставленных целей. Если римская молодежь в начале века и хотела добиться более справедливого миропорядка, основанного на общинности и христианских ценностях, то результат вышел прямо противоположным.

Как только христианство стало приобретать характер государственной религии, так в Церковь сразу же кинулись сонмы карьеристов и состоятельных богачей, стремившихся оказаться на хорошем счету у императора. Для этих вчерашних язычников все споры вокруг спасения души и природы самого Христа не имели никакого значения, ведь на кону стояли куда более весомые вещи - власть и деньги из императорской казны. И за эти блага они были готовы пускать в ход все средства – от клеветы до физического устранения конкурентов. Как писал в те годы епископ Афанасий Великий, «заносимы были обнаженные мечи на святых дев (монахинь) и братий… Против них совершались позорные поступки, — посылаемы были толпы язычников, обнажать, бить их, бесчинствовать пред ними, грозить им алтарями и жертвами, и иной безчинник, как бы по данной уже от епарха власти, в угодность епископам, брал деву за руку и влек ее к первому встретившемуся жертвеннику, подражая тем временам, когда необходимо было принести жертву... И все это терпели они во время поста от тех, которые в домах пировали с епископами. (12)

К примеру, новый епископ Александрии Георгий Каппадокийский, арианин и близкий друг императора, распорядился всех неугодных священнослужителей продать в рабство на рудники, а прихожан, осмелившихся выступать в защиту гонимых епископов, велел высечь плетьми и изгнать из города. Правда, через несколько лет Георгий Каппадокиец сам оказался жертвой насилия – он был убит восставшими горожанами, которые привязали его труп к верблюду и на потеху толпы возили по городским улицам.

Епископы городов Антиохия, Газа и Александрополь лишь чудом избежали смерти после того, как ариане донесли властям, будто бы священники оскорбительным образом отзывались о Елене, матери императора.

В догматические споры были вовлечены и простые прихожане. «Ты спросишь о волах, а он любомудрствует тебе о Рожденном и Нерожденном, - писал богослов Григорий Нисский. – Хочешь узнать о цене хлеба, а он отвечает тебе, что Отец больше, а Сын у Него под рукой; если скажешь, что пригодна баня, решительно говорит, что Сын из ничего. Не знаю, как надлежит назвать это зло - бредом или сумасшествием и такой повальною болезнью, которая производит помешательство в рассудке.» (13)

В итоге уже к середине IV века ариане праздновали полную победу над разгромленной партией «никейцев». В восточной части Римской империи остался всего лишь один единственный неарианский епископ - Афанасий Великий из Александрии, да и того пять раз подряд изгоняли из города, ложно обвиняя его в различных преступлениях. В западных провинциях «никейцы» еще кое-как сопротивлялись, но и там действовала мощная группировка ариан, постепенно подмявшая всю церковную жизнь.

Но тут на пути мировой гегемонии ариан встало одно, но весьма существенное препятствие – старый консервативный Рим.

* * *
Конечно, это был уже не тот великолепный мегаполис эпохи Августа Октавиана или Марка Аврелия – в Вечном городе уже нельзя было встретить ни императоров, ни влиятельных чиновников двора, ни богатых олигархов. Из-за нескольких эпидемий чумы количество жителей сократилось до 200 – 300 тысяч человек, и многие городские кварталы превратились в руины, поросшие бурьяном и сорняками. Но христианский энтузиазм восточных провинций никак не коснулся медленно умирающего Рима. В середине IV века здесь было всего семь церквей, причем пять из них располагались за городской чертой. Только Латеранская базилика - резиденция Римского епископа, да церковь Святого Креста Иерусалимского находилась внутри городских стен, но и их «сослали» на восточную окраину.

А вот в центре Рима по-прежнему стояли языческие храмы, и практически все горожане – от знатных сенаторов до нищих плебеев – были убежденными язычниками, которые видели в новой религии лишь угрозу всей империи и традиционному миропорядку. Римлян поддерживала и жители западных провинций, и короли варваров, которые в то время практически срослись с Римом в единый военно-экономический организм. Понятно, что вожди франков и аламаннов, добившиеся весьма влиятельного положения при дворе, не собирались молча наблюдать за гибелью их мира.

Первый конфликт между язычеством и христианской властью вспыхнул еще в 350 году, когда военачальник Магн Магненций (сын британца и франкской матери) поднял мятеж против императора Константа, усиленно насаждавшего христианство в армии. Констант пытался бежать, но был настигнут солдатами и убит. Вскоре власть императора Флавия Магненция признал весь Запад, включая и Африку. В ответ на это император Констанций II двинул свои войска в Италию, и в окрестностях Аквилеи произошло самое кровопролитное сражение IV столетия. По некоторым сведениям, Магненций потерял 24 тысячи человек, а Констанций – 30 тысяч (14). Тем не менее, будучи не в силах удержать Италию, Магненций был вынужден отступить в Галлию, где он, покинутый всеми своими сторонниками, покончил жизнь самоубийством.

Вторая попытка языческого реванша была связана с именем императора Флавия Клавдия Юлиана, который вошел в историю под именем «Отступник».

Юлиан Отступник

Вообще-то, Юлиан был арианином – с самого раннего детства, он, оставшись круглым сиротой, воспитывался во дворце своего двоюродного брата, императора Констанция II, окруженный арианскими священниками. Мальчик получил блестящее образование – в том числе и благодаря усилиям придворного евнуха Мардония, сумевшего познакомить будущего императора с лучшими образцами классической эллинистической литературы и философии. Несмотря на строжайшие запреты богомольного императора, Юлиан даже смог тайком прослушать курс лекций знаменитого языческого ритора Либания – для этого принц нанял человека, которому поручил записывать слова Либания, а потом изучал конспекты. Неудивительно, что христианство вскоре стало представляться ему как чудовищная смесь насилия, интриг, бесплодных догматических споров и грубых суеверий.

Но не только воспитание сыграло свою роль в обращении Юлиана от арианства к язычеству. В возрасте 24 лет Юлиан принял командование войсками в Галлии и провел несколько удачных походов против аламаннов и франков, самовольно захватывавших земли на границах империи. религиозные распри подтачивали основы всего государства, которое было уже не в состоянии дать отпор воинственным соседям. Поэтому, став полновластным хозяином империи, Юлиан провозгласил политику религиозной терпимости, а сам стал последовательно восстанавливать языческие государственные культы в «новой очищенной форме эллинизма», за что, собственно, христиане и назвали его «Отступником». Что ж, кто знает, может быть, у Юлиана и получилось бы реформировать язычество, но история отпустила ему мало времени – через два с половиной года правления, в июне 363 года, он был смертельно ранен дротиком в ходе боев с персами. Впрочем, ходили слухи, что императора убил кто-то из своих солдат – некий христианин, отомстивший Юлиану за отречение от веры. Либаний в своей надгробной речи Юлиану прямо сказал: «Имени убийцы я не знаю, но что убил не враг: явствует из того, что ни один из врагов не получил отличия за нанесение ему раны». (15)

Император Валентиниан, занявший престол в 364 году, также старался быть терпимым к религиозным спорам, хотя он с недоверием относился к языческой римской аристократии, ведь сам он был выходцем из низшего сословия. И, как писал Аммиан Марцеллин, он правил, «никого не обижая приказом избрать тот или иной способ поклонения богу». (4) Впрочем, такая благодушная политика продолжалась недолго - ровно до того момента, когда Валентниан осознал, что арианские епископы, действующие в его стране, проводят линию установления гегемонии Константинополя над Римом. То есть, фактически являются «пятой колонной» императора Валента. Поэтому Валентиниан и начал поддерживать сторонников «никейской партии».

Показательный случай произошел в 366 году при избрании нового епископа Рима, когда спор между враждующими партиями христиан быстро перерос в кровавое побоище, в ходе которого погибло 137 человек. В итоге победили сторонники «никейца» Дамаса, а его противник - чудом выживший в резне дьякон Урсин – был особым указом изгнан из города. Более того, Дамас тут же получил щедрое финансирование из казны, и, как писал Аммиан Марцеллин, «стал выезжать на колеснице, одеваться в пышные одежды и давать банкеты, превосходящие пищею императорский стол». (4) Даже римский градоначальник, не самый бедный человек в городе, при виде столь вызывающей роскоши воскликнул: «Сделайте меня римским епископом, и я стану христианином!» (10)

Что ж, под этими словами язычника мог бы подписаться и епископ Амвросий Медиоланский - человек, который фактически создал католическую Церковь.

Амвросий Медиоланский

* * *
Амвросий родился около 340 года в провинциальной аристократической семье. Его отец был префектом города Августа Тревиров, сам Амвросий с детства жил в Риме и получил превосходное по тем временам образование. Наверняка, он был вхож и в высшие круги богемной «золотой молодежи» - позже Амвросий прославился как поэт и музыкант, сумевший значительно усовершенствовать христианскую литургику. В Русской Церкви нет, наверное, ни одного человека который не слышал бы его гимн «Тебе Бога хвалим» («Те Deum laudamus») - он поется на благодарственных молебнах и на молебне Новогоднем. (Правда, от старого гимна остались лишь слова Амвросия Медиоланского, а вот музыку написал композитор начала 19 века Дмитрий Бортнянский.)

Свою карьеру Амвросий начал с должности адвоката, потом стал советником в аппарате наместника Италии, а через некоторое время молодой старательный чиновник привлек внимание и самого императора Валентиниана. В 373 году Амвросий переехал в Медиолан, где находился двор императора, и был назначен на пост наместника сразу двух провинций северной Италии - Лигурии и Эмилии. Наверное, он бы смог дослужиться и до самых высших постов в имперской администрации, но в 374 году скончался прежний епископ Авксентий - арианин и ставленник Валента. Епископ Дамас много лет воевал с Медиоланским епископом, пытаясь сместить его, но все было напрасно. Теперь же в дело вступил сам император, который решил назначить на столь важный пост своего человека, и выбор его пал на префекта провинции, который хоть и не был христианином, зато был всецело обязан императору.

Так 34-летний Амвросий – язычник! – стал христианским епископом. Бывший префект был крещен, затем рукоположен в священники и поставлен на должность епископа, пробежав, таким образом, за несколько дней все ступени церковной иерархии.

Сложно сказать, обрел ли Амвросий за такой короткий срок веру в Христа, важно другое – все теологические и догматические споры он воспринимал лишь как продолжение политического соперничества между Западом и Востоком. Как и большинство аристократов, Амвросий был убежден, что только Рим – историческая колыбель и древний сакральный центр всей империи – мог претендовать на статус духовного центра новой государственной религии. Кроме того, немаловажное значение имел и тот факт, что именно в Риме приняли мученическую смерть апостолы Петр и Павел, основатели христианской Церкви. Претензии же строящегося Константинополя на первенство (или, что еще хуже, Александрии или Антиохии) воспринимались римлянами как оскорбление – ведь эти выскочки-греки, подлые ростовщики и гнусные мародеры, строили свой «второй Рим» за счет разграбления богатств Италии!

Но, как бы не были велики амбиции Амвросия и Дамаса, для исполнения этих замыслов требовалась сущие «пустяки»: искоренить арианство на Востоке и очистить сам Рим от всякой языческой скверны. То есть, задача была практически невыполнимой.

Но, казалось, сами небеса помогали Амвросию. Осенью 374 года огромная армия квадов форсировала Верхний Дунай, и император Валентиниан, не раз воевавший с варварвами в Галлии, лично возглавил военный поход. Квады были разгромлены, но и сам император во время мирных переговоров скончался от инсульта, не сумев совладать с приступом ярости. Новым императором Запада стал 19-летний Грациан – сын Валентиниана от первого брака.

Политика и прочие скучные государственные дела Грациана не интересовали в принципе. Как писал Секст Аврелий Виктор, «днем и ночью император был занят не чем другим, как упражнением в метании копья, считая за величайшее удовольствие и за божественное искусство, если попадал в цель… Он был бы полон всякой добродетели, если бы направил свой ум к познанию искусства управления государством; но он чуждался этого не только по своей нелюбви к этому занятию, но и уклоняясь от практики.» (16)

В итоге вся власть в империи фактически перешла в руки деятельного Амвросия, который обладал неограниченным влиянием на юного недоросля.

[Владимир Тихомиров]

С этого момента в Риме начались беспрецедентные гонения на язычников. Первым делом Амвросий добился того, что бы Грациан отказался от титула Pontifex Maximus – главы всех языческих жреческих коллегий Рима. Это решение имело не только символическое значение – поскольку теперь император не имел никакого отношения к языческим культам, было прекращено финансирование всех публичных мероприятий, имевших хоть какое-то отношение к прежней религии.

Затем епископ распорядился убрать из здания Сената древний символ государственной власти - Алтарь богини Победы, на котором испокон веков императоры и сенаторы приносили клятвы при вступлении в должность, а жертвоприношения с использованием животных стали караться смертной казнью. (Впрочем, истории не известно ни одного случая, когда эта мера была применена к язычнику, застигнутому при исполнении своих религиозных обрядов). На все жалобы язычников Амвросий давал лаконичный ответ: «Об убытках жалуются те, кто никогда не жалел нашей крови, кто разрушал сами здания церквей.» (5)

А ровно через год аналогичным образом решилась и проблема господства арианства.

[кочевники идут]

* * *
… Дождливым летом 376 года до императора Валента, остановившегося в Антиохии, дошли тревожные слухи с дунайской границы империи, куда внезапно нахлынули толпы беженцев из соседнего государства тервингов-вестготов. Они пришли не с оружием в руках, как это уже случалось прежде, но с мольбами о помощи - как говорили готские послы, их королевство погибло, а уцелевших преследовала «доселе неизвестная раса людей», которые «явились из отдаленного уголка земли, разрушая все на своем пути подобно буре, обрушившейся с высоких гор.»

Это были кочевники-гунны, и в глазах жителей Средиземноморья они действительно выглядели как само воплощение уродства и варварства. К примеру, Иордан Готский писал, что гунны произошли от демонов пустыни и злобных колдуний скифского племени: «Когда их (колдуний), бродящих по бесплодным пространствам, увидели нечистые духи, то в их объятиях соитием смешались с ними и произвели то свирепейшее племя, которое жило сначала среди болот, — малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только лишь в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи. Никто не мог сравниться с ними в жестокости и уродстве – одна черта подчеркивала другую – поскольку они разрезали своим сыновьям щеки, чтобы, когда те станут взрослыми, борода росла у них клоками (очевидно, речь идет о шрамах, полученных мальчиками в ходе обряда инициации – Авт.). Они жили как настоящие дикари, не пользуясь огнем и поедая пищу сырой, а мясо подкладывали под лошадиные седла, что бы оно подгнило и размягчилось…. Побеждали их не столько войной, сколько внушая величайший ужас своим страшным видом. Их образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразный комок с дырами вместо глаз.» (17)

Конечно, в реальности гунны не имели ничего общего со своим имиджем кровожадных дикарей. Когда-то этот народ обитал в степях нынешней Монголии, но глобальная климатическая катастрофа начала нашей эры, ставшая причиной натиска варваров на границы Римской империи на Западе, нарушила и упорядоченный быт кочевников Востока. Рухнула привычная цикличность сезонов, пастбища и пашни были занесены снегом, голод и болезни уносили все больше жизней… Прежде бескрайних просторов степей вдруг перестало хватать на всех, а с севера все шли и шли переселенцы.

Сначала гунны, как и все другие народы, отправились было на теплый юг, но там их уже поджидали войска племенного союза Маньчжурии. Как сообщают китайские источники, в 87 году н. э. маньчжуры отбили натиск гуннов и даже захватили их вождя в плен, с которого содрали кожу - в качестве трофея. Еще через два года гунны потерпели окончательное поражение, и их рассеянные племена были вынуждены идти на запад. Где-то в середине IV века. гунны переправились через Волгу и двинулись в сторону причерноморских степей, подгоняемые в спину другими народами - прежде всего, тюрками.

Вскоре передовые отряды гуннов достигли побережья Азовского моря и подчинили своей власти местные кочевые племена (Иордан Готский приводит список покоренных гуннами народов - алпидзуры, алцилдзуры, итимары, тункарсы и боиски). Очевидно, они тогда же вступили в конфликт и с королевством остготов, которым тогда правил Германарих (или Эрменрих в латинских источниках), который считал тамошние степи своей вотчиной. Однако, готов защищала естественная водная преграда - река Днепр. Но кочевники нашли обходной путь – через мелководные заливы и лиманы Азовского моря, и от первого же толчка рыхлая империя Германариха рухнула как карточный домик.

Впрочем, гуннам сопутствовал успех еще и по той причине, что в те годы державу Германариха раздирал на части серьезный внутриполитический кризис. Иордан Готский так описал смуту в остготском королевстве: «Вероломному же племени росомонов, которое в те времена служило (готам) в числе других племен, подвернулся тут случай повредить ему (Германариху). Одну женщину из вышеназванного племени росомонов, по имени Сунильду, за изменнический уход от короля ее мужа, король Германарих, движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав ее к диким коням и пустив их вскачь. Братья же ее, Cap и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом. Мучимый этой раной, король влачил жизнь больного. Узнав о несчастном его недуге, Баламбер, король гуннов, двинулся войной…»(17)

Что ж, эта демонстративная расправа над несчастной Сунильдой наглядно показывает, что держава остготов и без всяких гуннов доживала свои последние дни. Каковы бы ни были прегрешения вождя племени росомонов, ясно, что он не стал бы замышлять ничего серьезного против Германариха, оставив при дворе в заложниках свою жену, детей и других родственников. Скорее всего, устроив эту жуткую казнь по явно надуманному поводу, Германарих рассчитывал преподать вассалам наглядный урок – дескать, смотрите, что ждет ваших родных и близких в случае даже малейшего неповиновения. И неслучайно его гнев обрушился на «вероломное племя» росомонов, в котором легко опознать славян – народ, который «никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению». (18) Через несколько лет на славян обрушился наследник Германариха король Винитарий, который «распял короля их Божа с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных». (17)

Но страх уже не работал. Многочисленные подданные Германариха только и ждали подходящего случая, что бы ударить в спину остготским владыкам. Помимо славян на строну гуннов перешли кочевники-аланы, которые и помогли гуннам завершить разгром армии остготов. В итоге Германарих предпочел покончить жизнь самоубийством, а готская знать смиренно признала власть гуннского вождя Баламбера.

Быстрое падение державы Германариха произвело сильное впечатление на их соседей вестготов, которые обитали за Днестром. Король вестоготов Атанарих бросился было ремонтировать и укреплять старую линию римских укреплений вдоль Днестра, но гунны опередили его. Переправившись ночью через Днестр, они обошли крепостные валы с тыла и устроили настоящую резню. Второй раз вестготы попытались закрепиться на берегу реки Прут, но и там они были наголову разбиты. Армия Баламбера, совершив марш-бросок через Карпаты и тайные горные перевалы, ударили вестготам в спину. И тогда они бросились бежать к Дунаю, надеясь найти спасение под крылом могучего соседа. Именно они и принесли в Европу первое известие о нашествии таинственной и непобедимой орды дикарей с самого края земли.

* * *
Императора Валента, однако, беспокоили не столько фантастические рассказы о неведомых пришельцах с востока, сколько вполне реальные толпы беженцев на границе, умолявшие дать им пристанище. Их было настолько много, что Аммиан Марцеллин привел строку из Вергилия: «Сосчитать их было столь же невозможно, Как сосчитать понимаемые ветром песчинки в Ливийской пустыне.» (4)

Поскольку, в случае крайней нужды, готы могли форсировать Дунай и без разрешения властей, Валент решил воспользоваться ситуацией к обоюдной выгоде. Он разрешил вестготам поселиться в провинциях империи , но с тремя условиями. Во-первых, все готы должны были сложить оружие. Во-вторых, принять крещение по арианскому канону и присягнуть императору на верность. И, наконец, принять на себя обязательство отправлять практически всю молодежь на службу в армию империи – в то время Валент вел очередную войну с Персией, и солдат катастрофически не хватало.

Страница из готской Библии

Со всеми выдвинутыми условиями готы охотно согласились. Не возникло вопросов и с Крещением – по логике язычника, раз в этой земле властвует христианский Господь, значит, надо поклоняться именно Ему. К тому же, у готов уже давно действовал своей христианский миссионер – арианский епископ Вульфила, который перевел Священное писание на готский язык.

То, что произошло дальше, никак нельзя назвать «гуманитарной помощью переселенцам». Имперские чиновники, отвечавшие за прием и размещение беженцев – главнокомандующией армией на Балканах Люпицин и некий Максим, оставили вестготов в пересыльных лагерях, открытых прямо на болотистых берегах Дуная. Голод в лагерях стоял страшный, а римские чиновники специально задерживали поставки еды, что бы вынудить беженцев продавать последнее и даже предоставлять рабов в обмен на собак, которых пустили в пищу: одна собака – один раб. «И среди таковых забирались даже сыновья вождей», – писал Марцеллин.

Неизвестно, сколько бы продолжался такой грабеж, но тут через Дунай – уже без всякого разрешения римских властей – перебралась довольно многочисленная группа остготов, бежавших от гуннов. Лупицин, опасаясь бунта, попытался было заманить в засаду и перебить вождей вестготов вместе с королем Фритигерна, но те, заподозрив неладное, первыми напали на римских солдат. И тут толпа беззащитных беженцев превратилась в мстительную орду, которую уже никто из римлян был не в состоянии сдержать. Готы, «подобно диким зверям, вырвавшимся из клетки, прокатились неистовым потоком по широким просторам Фракии». На Балканы вновь опустился кошмар анархии и всеобщего разрушения, описанный Марцеллином: «младенцы, убитые на груди матерей, изнасилованные женщины, уводимые в рабство мужчины, оплакивающие пепелища своих домов и сокрушающиеся по поводу того, что дожили до этого дня».

Почти два года готы безраздельно владели римскими городами на полуострове, пока император Валент, спешно вернувшийся в Константинополь, собирал по провинциям боеспособную армию. О катастрофической нехватке солдат говорит хотя бы тот факт, что, как писал архиепископ Григорий Турский, христианский император приказал «призывать христианских монахов на воинскую службу, а не желающих приказывал бить палками» (19)

Наконец, Валент сообрал 15-тысячное войско (против 10 тысяч готов) и лично возглавил «поход возмездия». Решающая битва состоялась 9 августа 378 года от Р.Х. недалеко от города Адрианополя. Римляне первыми атаковали вестготов, которые поспешили укрыться с семьями в «вагенбурге» – передвижной крепости, составленной из тяжелых повозок, сцепленных в виде круга. Битва продолжалась весь день – натиск с обеих сторон был настолько силен, что «воинам стоило огромного труда поднять руку с оружием». Но потом римские легионы были окружены силами тяжелой готской кавалерии, и началось настоящее избиение. Сам император Валент погиб во время беспорядочного бегства. Марцеллин оставил нам красочное описание, как он пробирался меж мертвых тел, «медленно шагая через груды трупов», и умер от стрелы какого-то варвара посреди обычной солдатни. Его тело так и не нашли, да, наверно, и не особенно искали. В тот день Восточная Римская империя потеряла две трети своих вооруженных сил – примерно 40 тысяч человек, то есть, в два раза больше, чем Вар в Тевтобургском лесу, и Константинополь в течении долгих десятилетий не мог оправиться от этого удара.

Император Валент
* * *
Гибель Валента ознаменовала собой начало краха арианской ереси. Естественно, Амвросий не мог упустить такого шанса расправиться с оппонентами, и взял вопрос о назначении нового восточного императора в свои руки. Именно по совету епископа Медиоланского император Грациан назначил на освободившийся трон в Константинополе испытанного в боях испанского полководца Феодосия – друга покойного Валентиниана, кузена супруги самого Грациана и, разумеется, крещеного православного христианина.

Сразу же по вступлению на престол новый император Феодосий развернул активную борьбу с арианской ересью. Один из первых его эдиктов гласил: «Мы хотим, чтобы все народы, которыми правит наша милость, пребывали в той религии, которую передал римлянам Святой Апостол Петр, как свидетельствует о сем доселе установленное им учение, которого держится понтифекс Дамас и епископ Петр Александрийский, муж апостольской святости (глава Египетской Церкви, убитый язычниками в 311 году. – Авт.) Согласно апостольскому постановлению и евангельскому учению, будем верить в единое Божество Отца, Сына и Святого Духа в равном величестве и Святой Троице. Тем, которые следуют этому учению, повелеваем принять имя кафолических христиан и считаем, что другие сумасбродные безумцы, которые несут на себе бесчестие еретического учения… подлежат прежде всего возмездию от Бога, а затем и мщению от нашего побуждения, которое мы восприняли по небесному решению» (11)

Феодосий Великий

Следующий указ предписывал солдатам императорской гвардии выселить всех арианских священников из храмов, которые передавались православным. Прежнему епископу Константинополя Димофилу император прямо заявил, что бы тот либо принял Никейский Символ веры, либо покинул город. В ответ Димофил поступил вполне достойно епископа - он объявил, что власть императора простирается на церкви, как здания, и перенес свои богослужения за городскую черту. Новым епископом восточной столицы был назначен Григорий Богослов, воскликнувший по этому поводу: «Уж лучше бы я отправился к диким зверям!». Когда же Григорий Богослов, прослывший в церковных кругах неисправимым идеалистом, добровольно отказался от участия во внутрицерковной войне, то на его место был рукоположен один из приближенных Феодосия – некий Нектарий, сенатор из Киликии, который, как и Амвросий, до избрания епископом был язычником.

Весной 381 года в Константинополе прошел Второй Вселенский Собор, на котором был окончательно сформулированы слова Никео-Цареградского Символа веры, который в неизменном виде и сегодня употребляется при богослужении как в православии, так и у католиков. Все же остальные толкования догмата Святой Троицы были признаны вне закона.

Однако, пока православные «отцы церкви» искореняли арианскую ересь на востоке, они совершенно упустили из внимания западную часть империи, где гонения на язычество вызвали среди римской аристократии настоящий взрыв ярости.

Впрочем, поначалу представители римских элит попытались было «по-хорошему» договориться с Грацианом. Лидер «языческой партии» сенатор Квинт Аврелий Симмах направил в Медиолан делегацию с просьбой вернуть язычникам право на свободу вероисповедания. Ответ Амвросия был бескомпромиссным: «Пусть они (язычники – Авт.) требуют этого, но лишь от тех, кто разделяет их суеверия: христианский император привык почитать алтарь одного Христа. Затем они принуждают благочестивые руки и верные уста пособничать им в их святотатстве? Пусть голос нашего императора произносит имя одного Христа и говорит только о нем, которого он чувствует, ибо «сердце царя в руке Господа». Разве какой-нибудь языческий император воздвигал алтарь Христу?» (5)

За словом последовало и дело – император по совету Амвросия распорядился конфисковать все земли, принадлежавшие жреческим коллегиям.

Тогда-то «языческая партия» и пошла на крайние меры. В 383 году от Р.Х. Грациан был убит заговорщиками во время своей поездки в Лион. Новым императором армия объявила испанца Магна Максима, командующего войсками в Британии. Поскольку все легионы, расквартированные в Британии и Галлии, состояли из аламаннов и франков, то можно смело предположить, что варварской знати отводилась далеко не последняя роль в заговоре. Вероятно, ценой соглашения стали земли в Галлии, которые даровались аламаннам под поселение. Не осталась без награды и «языческая партия» - так, тот же сенатор Симмах был назначен градоначальником Рима.

* * *
Именно Магн Максим – как олицетворение «языческого реванша» - и представлял самую главную угрозу для императора Феодосия, но вовсе не какие-то там готы или гунны. Проблема была лишь в том, что Феодосий принял власть над фактически обескровленной страной: армия была фактически уничтожена восставшими готами, на границах Армении шла вялотекущая война с персами, повсюду царили смута и упадок. Нечего было и думать начинать еще одну войну с такими силами, а поэтому Феодосий, скрепя сердце, признал власть узурпатора, а сам начал накапливать силы. Первым делом он заключил мир с Персией, отдав им часть армянских земель. Затем он восстановил договор с вождем вестготов Фритигерном, и в обмен на новые земли завербовал все его войско в поход на Рим.

В двух сражениях на Дунае готская конница наголову разбила войско Магна Максима. Сам узурпатор вместе с малолетним сыном Виктором был захвачен в плен и показательно казнен. Так Феодосий снова объединил империю в единое целое, а номинальным правителем западных провинций он поставил 12-летнего Валентиниана II, младшего брата покойного Грациана.

Валентиниан II

Как раз в этот период произошел весьма показательный эпизод, ставший символом окончательной победы над арианством. Дело в том, что мать Валентиниана II – Юстина – была убежденной арианкой. Но, если во времена правления Грациана, она была оттеснена на задний план деятельным Амвросием, то теперь, получив власть в свои руки, она поспешила расквитаться за все прошлые унижения и обиды. От имени своего сына она издала специальный эдикт, в котором Амвросию приказывалось немедленно оставить кафедру епископа и удалиться из Медиолана в изгнание. Следом вышел другой указ, согласно которому все христианские храмы передавались арианским священникам, а любое неповиновение каралось смертной казнью. Ответ Амвросия был оригинален – епископ забаррикадировался в главной базилике города и подписал буллу об отречении от церкви императора Феодосия (поводом для анафемы послужили религиозные беспорядки в Фессалониках, когда солдаты по приказу императора перебили около пятнадцати тысяч горожан). Намек епископа был более чем прозрачен - бывший испанский вояка явно запамятовал, кому он был обязан своим возвышением! Угроза отлучения подействовала - чтобы умилостивить разгневанного Амвросия, император Феодосий в рубище кающегося грешника приполз к порогу базилики и публично исповедовался в грехах. Источники ничего не сообщают о судьбе Юстины, но, думаю, столь явное торжество Амвросия навсегда перечеркнуло все ее амбиции.

Феодосий и Амвросий

Между тем, конфликтом между императором и епископом решили воспользоваться «партия язычников». Вероятно, сенатор Симмах, прощенный Феодосием за участие в мятеже Максима, полагал, что император в этой ситуации не станет пренебрегать поддержкой римской аристократии. Но Симмах опоздал – к моменту, когда делегация язычников переступила порог дворца, анафема Феодосию уже была отменена. Петиция сенаторов о восстановлении языческих обрядов вызвала такой гнев императора, что тот приказал связать посланников и на крестьянской телеге вывезти их прочь из Медиолана. Затем были приняты еще более суровые указы по борьбе с язычеством, написанные под диктовку Амвросия – например, были отменены Олимпийские игры 393 года, которые за все предыдущее тысячелетие не пропускались ни разу. Другим эдиктом было запрещено «поклоняться тварям вместо Творца» - то есть, скульптурам и изображениям, созданным рукой человека.

Да, читатели, именно этот закон и стал причиной целенаправленного уничтожения культуры античного мира. Толпы фанатиков (а вовсе не какие-то ужасные «варвары с востока») с санкции высшей власти разбили в Риме все статуи императоров и подвергли грабежу храмы и библиотеки.

Но дикие погромы и гонения на язычников возымели обратный эффект – римская аристократия еще больше сплотилась в желании отстоять свою древнюю веру от поругания. И снова на стороне старого Рима выступила варварская знать – в центре нового заговора стоял вождь франков по имени Арбогаст, главнокомандующий римской армией и убежденный язычник.

Как только Феодосий возвратился в Константинополь, оставив западные провинции на попечение Валентиниана II, заговорщики решили действовать. В середине мая 392 году Валентиниан II был убит в своем дворце в Виенне - по приказу Арбогаста солдаты задушили императора как раз в тот момент, когда мальчик вместе с придворными шутами забавлялся надуванием пузырей через соломинку.

Новым императором Запада был провозглашен некий Евгений, бывший секретарь императора. Об этой загадочной и трагической фигуре нам известно немного. До своего возвышения Евгений жил в Риме и работал преподавателем латинского языка и риторики. Там он и познакомился с знатным франком по имени Рихомер, который в свое время был главнокомандующим всей армии Западной империи. Благодаря этому знакомству молодой талантливый ритор оказался вхож в круги высшей римской аристократии, а позже Рихомер порекомендовал Евгения своему племяннику – князю Арбогасту.

В 388 году Евгений переехал из столицы во Вьенну, где по протекции Арбогаста он был назначен главой канцелярии при императорском дворе. До конца так и не ясно, какую роль Евгений сыграл в убийстве юного Валентиниана II, но большинство историков сходятся во мнении, что Евгений был всего лишь послушной марионеткой в руках своих варварских покровителей. Интересно, что назначение ритора на пост императора одобрили и другие короли варваров – как писал Григорий Турский, «тиран Евгений… поспешил к границе Рейна, чтобы возобновить, по обычаю, союз с королями алеманнов и франков и показать диким народам огромное по тому времени войско». (19)

Реальную же власть в империи получила римская аристократия. Сенатор Квинт Аврелий Симмах стал главой Сената, а его зять - сенатор Никомах Флавиан, бывший глава преторианской префектуры, был назначен новым наместником всей Италии. Именно Никомах и стал главным вдохновителем языческого ренессанса. В Сенате был восстановлен Алтарь Победы, жрецам было возвращено все конфискованное имущество, по всей стране открывались заброшенные храмы и капища – в частности, храм Геркулеса в Остии и храм Венеры в Риме. Была разработана даже целая программа обращения людей из христианства в язычество, согласно которой в марте 394 года в Риме были устроены празднества Аттиса и Кибелы, в апреле - Мегалезийские игры в честь Кибелы, а в конце апреля - начале мая - празднества Флоры. В дополнение к этим мероприятиям было объявлено на три месяца прекращение всех дел с целью «очищения» Рима и других городов Италии.

Особенно Флавиан был щедр к отступникам от христианства. Известно, что некий Марциан, бывший викарием Италии – то есть, фактически заместителем Амвросия – после отречения от церкви получил должность проконсула Африки. Когда же епископ Медиоланский попытался было протестовать, Арбогаст пообещал устроить в его епископской базилике конюшню, а всех священников в Медиолане насильно забрить в армию. (10)

Но эта угроза так и осталась невыполненной – с востока на Римскую империю снова обрушились войска вестготов, которые вел император Феодосий.

[война]

* * *
Последняя битва римского язычества и христианства состоялась весной 394 года у реки Холодной в предгорьях Альп. Впрочем, поначалу армия Феодосия едва не потерпело сокрушительное поражение – едва вестготы с трудом прошли через заснеженные перевалы, как на них тут же налетели отборные отряды франков Арбогаста. Потеряв почти половину армии, готы были вынуждены отступить. От окончательного разгрома императора Феодосия спас лишь талантливый полководец Стилихон – варвар, выросший в Альпах и знавший эти горы, как свои пять пальцев. Он расположил войска таким образом, что, когда утром следующего дня солдаты пошли в атаку, из-за их спин в лицо франкам ударили ураганные порывы холодного северо-восточного ветра. И хотя ветер Бора является весьма обыденным явлением для Альп, франки, выросшие в лесах близ Рейна, приняли его за вмешательство могущественных высших сил, ведь под воздействием ветра стрелы и копья отказывались лететь в цель, а глаза воинов забивали тучи песка и пыли. Строй дрогнул, и солдаты бросились бежать под натиском приободрившихся вестготов. Победа была столь стремительной, что Евгений, наблюдавший за ходом битвы с холма, даже не успел что-либо предпринять, как оказался в окружении вражеских солдат. Его стащили с колесницы, связали и доставили к трону Феодосия, который тут же распорядился казнить узурпатора. Арбогаст и Флавиан сумели бежать, но после нескольких дней бесплодных скитаний они покончили с собой, не рассчитывая на милость победителя.

На этот раз Феодосий решил окончательно подавить последние очаги язычества в Риме, властвовать над которым он поставил своего полководца Стилихона (незадолго до смерти в 395 году императора Феодосия Стилихон стал и регентом 11-летнего Гонория - нового императора Запада).

Стилихон

Стилихон был из племени вандалов, а этот народ снискал известность своей привычкой отрезать пленникам носы – как знак порабощения и унижения. Известен случай, когда князь вандалов за какой-то мелкий проступок отрезал нос своей законной супруге и отослал ее назад к отцу – дескать, товар был бракованным. Принятие христианства никак не повлияло на дикарский обычай вандалов, благодаря которому их племенное имя и стало нарицательным обозначением антисоциального поведения и преднамеренного осквернения или уничтожения чужих святынь. Посмотрите, на уцелевшие римские статуи - у большинства античных героев отбит нос. Даже на единственном дошедшем до нас портрете Вергилия, который ныне хранится в музее столицы Туниса, у великого поэта отбит нос – таким образом вандалы показывали свое превосходство над римской культурой.

Примерно такими же методами действовал и сам Стилихон, железной рукой уничтожавший все, что имело хоть какое-то отношение к римскому культу. По его приказу солдаты сожгли священные Сивиллины книги и разбили древние мраморные статуи императоров и богов - все люди должны были видеть беспомощность «идолов». Издеваясь над сенаторами, Стилихон ободрал Алтарь богини Победы (сам алтарь он разбил на куски) и нарядил в священные драгоценности богини свою супругу Серену, которая в таком виде разгуливала по Форуму.

Грубость Стилихона не знала границ. Так, известен случай, когда некий христианин Кресконтий попытался спастись в храме от смертной казни через растерзание дикими зверями. Сам Амвросий Медиоланский встал на защиту приговоренного к ужасной смерти, но Стилихон просто послал епископа и приказал солдатам вытащить несчастного из церкви и бросить на арену цирка к голодным леопардам, как до этого язычники бросали львам христианских мучеников. (Примечательно, что много лет спустя сам Стилихон, оказавшийся в опале из-за интриг придворных Гонория, сам был вынужден искать спасения у церковного алтаря, но на этот раз уже некому было заступаться - полководца вывели из церкви и казнили.)

Погромы и бесчинства шли и в других провинциях – прежде всего, в Александрии, где толпы фанатиков разрушили знаменитый на весь мир храм Серапиум и убили известную ученую Гипатию, наставницу Платоновской академии в Александрии, вся вина которой заключалась лишь в том, что женщина «посвящала все свое время магии, астролябиям и музыкальным инструментам».

* * *
Но, если кто-то и праздновал победу в Риме, то только не король вестготов Аларих. Если «никейцы» восприняли победу над войсками Евгения как проявление Божьей воли, то с точки зрения арианина Алариха это была настоящая катастрофа, стоившая вестготам слишком большой крови – в битве с язычниками погибло более 10 тысяч готов, то есть, каждый второй его воин. Кроме того, у Алариха были весьма серьезные причины подозревать, что Феодосий умышленно послал готов на верную смерть, что бы сократить их количество. Ведь готы были арианами. То есть, еретиками, которых, как писал Феодосий, следовало либо обратить в свою веру, либо - истребить.

Поэтому, как рассудил Аларих, вестготы имели полное право потребовать с властей империи дополнительных земель и денежных субсидий – как компенсацию за погибших воинов. Когда же Стилихон ответил отказом, Аларих поднял восстание. Так началась новая война с вестготами, которая длилась более 15 лет и привела к полному опустошению Балканского полуострова и Северной Италии.

Было бы ошибкой изображать армию Алариха в виде странствующего отряда кочевников и грабителей-дикарей. К тому времени Аларих носил титул Magister Militum – главнокомандующего всей армии империи, а его вестгготы были не шайкой разбойников, но солдатами регулярной римской армии. Что, впрочем, не мешало им поступать с римскими городами и селами, как с законной добычей. «Как только готы вошли в Грецию, - писал историк Зосим сто лет спустя, - они немедленно начали грабить города и деревни, убивая всех мужчин, молодых и старых, и забирая с собой женщин и детей, вместе с деньгами… Во время этого нападения все области Греции, по которым прошли варвары, были столь опустошены, что следы нашествия видны и по сей день.» (8)

В 408 году войска Алариха взяли Рим в кольцо, согласившись пощадить жителей города лишь за солидный выкуп: 5 тысяч фунтов золота (фунт libra в Древнем Риме равнялся 327,6 грамма), 35 тысяч фунтов серебра, 4 тысячи шелковых платьев, 3 тысячи шкур, окрашенных пурпуром, и 3 тысячи фунтов перца. Сверх того, римляне должны были передать Алариху всех рабов-варваров, которых он освободил и принял в свое войско. Когда же один из сенаторов спросил, что же в таком случае останется горожанам, Аларих в ответ рассмеялся в лицо: «Их души!».

Впрочем, одним выкупом дело не ограничилось. Ровно через два года, когда римский император Гонорий отверг все условия нового мирного договора, Аларих вернулся и во второй раз взял Рим. Однако, грабеж измученного города не принес Алариху никаких выгод, ведь вестготам нужны были не руины римских зданий, а продовольствие, статус граждан империи и новые земли для спокойной жизни. Аларих переоценил и политический эффект от падения Рима – императору Гонорию, которые все это время жил в полной безопасности в Равенне, окруженной со всех сторон болотами, было откровенно наплевать на судьбу старой столицы империи.

[John_William_Waterhouse_-_The_Favorites_of_the_Emperor_Honorius.jpg]
Грациану принесли известие о гибели Рима. Говорят, поначалу он очень расстроился, поскольку подумал. что речь идет о любимом боевом петухе по кличке Рим. Но, узнав о гибели города, он беззаботно махнул рукой: а, ерунда какая!

* * *
Зато падение Рима вызвало настоящий шок в провинциях – ведь на их глазах рухнул вечный символ, казалось бы, незыблемого Pax Romania. Повторилось то, чего со времен нашествия Бренна никогда больше не должно было произойти: вождь варваров стал хозяином священных холмов Ромула, и все сенаторы приносили ему клятвы верности, покорно наблюдая, как чужеземцы рвут их государство в клочья.

Напрасно Аларих отдал строгий приказ своим солдатам не трогать христианских церквей, желая выглядеть цивилизованным христианским монархом и настоящим главнокомандующим Рима. Для всех горожан он так и остался чужаком-варваром, нанесшего смертельный удар не столько спесивому римскому характеру, сколько основам самого государства, частью которого он так хотел стать. Но еще большую пощечину Аларих – сам того не желая! – отвесил христианской церкви, положив начало новому витку «языческой контрреволюции». Как писал поэт Павел Орозий, даже сами римские христиане «вопили, что город брошен и скоро погибнет, потому что в нем не осталось богов и их священных обрядов, а имя Христа публично оскорблялось, словно оно было проклятием времен».

Отцам церкви было трудно возражать против очевидного. В течении восьми веков римляне правили миром, диктуя варварам свою волю. Затем они оставили родовых богов, отвернулись от Юпитера и Геркулеса ради новомодной религии, и чего же они добились?! В Вифлееме Святой Иероним писал, что у него нет слов от горя: «Целый мир погиб в одном городе». Еретик Пелагий, своими глазами наблюдавший разграбление Рима, сравнивал происходящее со Страшным судом, когда всех людей уравивает страх: «Рим, повелитель мира, дрожал, сокрушенный страхом при звуке ревущих труб и воя готов. Где было тогда благородство? Где было тогда предполагаемое неизменное деление людей в обществе? Все смешались в кучу и тряслись от страха. Рабы и нобили – все стали равны.»

В итоге языческие культы, казалось бы, навсегда уже задушенные в столице, стали возрождаться по всем окраинам измученной империи. Для исправления ситуации Блаженный Августин, епископ североафриканского города Гиппон, написал 22 книги под общим названием «Град божий против язычников». С этой же целью были написаны и 7 томов «Истории против язычников» Павла Орозия.

Но увещевания смириться с происходящей катастрофой не помогали. В римских городах по всей Европе звучали призывы собрать армию и освободить от захватчиков священную столицу империи. Ну, или хотя бы отделиться от Италии. К примеру, в галльском городе Трир власть захватил один из командиров британских легионов, объявивший себя императором Константином III. Узурпатор заключил союз с вождями франков и аламанов, с помощью которых он собирался завоевать Испанию. Чуть позже в Майнце был провозглашен императором некий Иовин, который собрал огромную армию из бургундов и кочевников-аланов, чтобы отбить Рим у вестготов.

Но ни тем, ни другим планам не суждено было сбыться. Войска Иовина разгромили Константина III, но и сам Иовин потерпел сокрушительное поражение от короля вестготов Атаульфа (сам Аларих к тому моменту уже умер от болезни). Как писал Олимпиодор, Иовин был схвачен в городе Валенсия, после чего он был вместе с братом казнен, а их головы «в знак преданности императору были отправлены Атаульфом в Равенну, где их выставили насаженными на копья для всеобщего обозрения за стенами города». (20)

[аларих грабит рим]

* * *
Военное поражение двух узурпаторов вовсе не означало краха языческого ренессанса. Некогда единое культурное пространство античного мира трещало по швам, по всем провинциям подданные империи народы отворачивались от христианской церкви, а языческие культы словно обрели «второе дыхание» - причем, как в народных низах, так и в образованной среде.

Показателен пример Британии, где в начале IV века существовали довольно многочисленные христианские общины в римских городах Эборакум (Йорк), Лондиний (Лондон), Линдум (Линкольн), Глев (Глостер), Дуроверни (Кентерберри) и Кориния (Сиренчестер). Когда же спустя двести лет на Британские острова прибыл аббат Августин с сорока монахами из Рима, они не обнаружили в этих городах ни одного христианина. Церкви были заброшены, а население исповедовало десятки языческих культов, многие из которых были перенесены на острова сангло-саксонскими переселенцами. Аббат Августин основал митрополию в городе Дуроверни (графство Кент) и обратил в христианство англо-саксонского короля Этельберта, который в то время хотел жениться на франкской принцессе Берте, уже исповедовавшей христианство. При помощи короля благочестивый аббат крестил более 10 тысяч его подданных – так, по крайней мере, он писал в Рим. Однако, после смерти аббата христианская церковь в стране быстро зачахла. Епископ был изгнан язычниками, все остальные клирики в полной безнадежности оставили остров. (9) В итоге Англию пришлось крестить вторично –уже в середине VII века, когда монах Паулин обратил в христианство короля Эдвина, владыку Нортумбрии.

Примерно такая же история произошла и в Галлии. Официально считается, что христианство пришло к франкам в конце V века, когда король Хлодвиг крестился после войны с аламанами по совету своей жены Хротехильды, уже крещенной в католичестве. Впрочем, это был, скорее, политический жест, рассчитанный на заключение военного союза как с Римской империей, так и с арианским королем остготов Теодорихом (тесть Хлодвига король Хильперих был арианином). Новая религия воспринималась франкской знатью как инструмент дипломатии, и слова Евангельской проповеди так и не были услышаны народом. Когда через сто лет в Галлию отправился святой Колумбан, он обнаружил там полное духовное запустение и торжество римских языческих культов, которые, будучи перенесенными в Северные леса, обрели вдруг новую и невиданную ранее силу.

Библиография

1 - Гай Светоний Транквилл «Жизнь двенадцати цезарей», Изд-во «Наука», М., 1993.

2 - Корнелий Тацит « Сочинения в двух томах». Науч.-изд. центр «Ладомир», М., 1993.

3 - Цитируется по изданию: Франсуа Фонтен «Марк Аврелий». Изд. «Молодая Гвардия», серия «Жизнь замечательных людей», М., 2005 г.

4 - Аммиан Марцеллин «Римская история». М., "Просвещение", 1965.

5 - Амвросий Медиоланский «Две книги о покаянии». Серия «Учители неразделенной церкви». Издательство Учебно-информационного экуменического центра ап. Павла при МГУ, М., 1997.

6 - Цитируется по изданию: Евсевий: «Церковная история»; 10; 5.

7 - Лактанций «О смертях преследователей». Пер. с лат. В.М.Тюленева. Изд-во «Алетейя», СПб., 1998.

8 – Зосим «Новая история». Пер. и коммент. Н. Н. Болгова, Изд-во БелГУ, 1999.

9 - М.Э. Поснов «История Христианской Церкви (до разделения Церквей — 1054 г.)» Изд-во «Жизнь с Богом», Брюссель, 1964.

10 - М.М. Казаков «Епископ и империя: Амвросий Медиоланский и Римская империя в IV веке». Изд-во « ТРАСТ-ИМАКОМ», Смоленск, 1995.

11 – В.В. Болотов «История Церкви в период Вселенских Соборов». Изд-во «Поколение», М. , 2007.

12 - «Творения иже во святых отца нашего Афанасия Великаго, Архиепископа Александрийскаго». Изд-во Спасо-Преображенскаго Валаамскаго монастыря, М., 1994.

13 - Григорий Нисский «Слово о божестве Сына и Духа и похвала праведному Аврааму». Антология «Восточные Отцы и учители Церкви IV века». Том II. Изд-во МФТИ, М., 2000.

14 – Евтропий «Краткая история от основания Города». Изд-во «Росспэн». М., 1997.

15 - Текст приводится по изданию: А.Б. Ранович «Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства». Изд-во «Наука», М., 1989 г.

16 - Секст Аврелий Виктор «Извлечения о жизни и нравах римских императоров». Сьорник «Римские историки IV века». Изд-во «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), М., 1997.

17 - Иордан «О происхождении и деяниях гетов». Изд-во Алетейя». С-Пб., 1997.

18 – Маврикий «Стратегикон» (Серия «Византийская библиотека»). Изд-во «Алетейя», СПб., 2004.

19 - Григорий Турский «История франков». Изд-во «Наука», М., 1987.

20 - Олимпиодор «История. Византийский временник» Том 8. Изд-во «Наука», М., 1956.