*2660. «Преемник Путина уже находится в его ближайшем окружении»

[Политическое Обозрение]

http://politobzor.net/show-78511-med...u-na-ruku.html
Автор: Михаил Нейжмаков | Дата: 20 Январь 2016

Дебаты вписываются в дискуссию о «России после Путина»

Если бы Путин не смог пойти на президентские выборы и не назвал преемника, только 3% россиян предпочли бы поддержать Сергея Шойгу и 30% — Дмитрия Медведева. Такой результат исследования компании «Башкирова и партнеры» уже вызвал жаркие споры в блогосфере. Вроде бы, все ясно. Данные социологов должны обрадовать премьер-министра и огорчить министра обороны. Но если все наоборот? Что если цифры от «Башкировой и партнеров» говорят о как раз большем потенциале Шойгу, да и уже сейчас сыграют на руку именно ему?

Мы не знаем, насколько репрезентативным было данное исследование. В открытом доступе данных об этом нет. Поэтому сложно обсуждать сами цифры, которые в этих материалах указаны. Но вот о популярной трактовке этих цифр можно поспорить уже сейчас. Например, по данным этой группы социологов, 67,5% опрошенных считают, что «демократия имеет свои недостатки, но в длительной перспективе лучше любой другой политической системы». СМИ, опубликовавшие эти выкладки, сразу делают вывод: вот он, хороший сигнал для Дмитрия Анатольевича. Получается «в длительной перспективе» будет востребован образ «либерала Медведева», который многие россияне (если верить опросам других служб) не готовы оценить сегодня.

Стоит однако задаться вопросом — а что сами респонденты понимали под демократией? Например, сотрудники «Левада-центра» уже проводили исследование на эту тему. В марте 2015 года самая большая группа, 36% опрошенных, считали, что это «общественное устройство, при котором все, независимо от своего положения в обществе, обязаны соблюдать законы». 34% полагали, что это «общественное устройство, при котором власть заботится о нуждах людей». И лишь 19% главным признаком демократии считали ситуацию, когда «властные органы избираются на свободных альтернативных выборах». Причем доля опрошенных, выделяющих именно последний признак демократии, с января 2012 года сократилась примерно на треть (тогда она составляла 28%). Получается, что для большинства опрошенных демократия — это сочетание «диктатуры закона» с патернализмом. Популярность именно такого понимания демократии говорит о перспективах, прежде всего, тех политиков, которые олицетворяют «сильную руку». Это может стать хорошим политическим подспорьем и Путину, и Шойгу. Впрочем, и для Дмитрия Анатольевича не все так пессимистично. Если он убедит сограждан, что «либерал Медведев» — ему не только не родственник, но даже не однофамилец.

Немного перефразируя Стругацких, в мире информационных войн, ни один прогноз не остается долго без хозяина. После появления слухов, что Сергей Шойгу «подставит плечо» Медведеву и войдет в федеральную часть списка «Единой России», предположения о невысоком электоральном потенциале министра обороны будут на руку тем, кто не хочет реализации такого сценария. Но снова зададимся вопросом — а нужно ли участие в кампании «единороссов» самому Шойгу? Буквально с каждой неделей «партии власти» прочат все более сложную кампанию. Если «Единая Россия» получит не слишком впечатляющий результат, с этой неудачей будут ассоциироваться все федеральные лидеры списка, а не только первый номер — Медведев. И чем выше их влияние, тем существеннее будет удар по их авторитету. А ведь и Кремлю их популярность еще может пригодиться. С другой стороны, если именно они «вытянут» кампанию «единороссов», часть лавров все равно достанется Медведеву, как лидеру списка. Так нужно ли Шойгу доказывать кому-то сейчас свой электоральный потенциал, если само участие в предвыборной кампании «партии власти» мало что принесет ему самому? По крайней мере, на существующих условиях.

Как бы то ни было, дебаты на тему «Медведев против Шойгу» хорошо вписываются в дискуссию, начатую внесистемной оппозицией — о «России после Путина». Политические цели самой дискуссии понятны. Мобилизация принципиальных противников существующей власти, которым напоминают, что решающая «битва за будущее» — не в 2024 или 2018 году, а уже на носу. Впрочем, мобилизационные возможности данной темы тоже ограничены. На кухне политических баталий 2016 года это только «комплимент от шеф-повара». Что будет «основным блюдом», мы скоро увидим.

[Новое время]

http://www.newtimes.ru/articles/detail/107551
№4 (395) 08.02.16
Евгения Альбац , Иван Давыдов
Возможно ли, что правящий класс пойдет на замену Путина? Каким образом это может произойти? Какие есть альтернативы нынешнему президенту РФ и каковы риски, связанные с отставкой человека, который 16 лет стоял у руля страны? Эти вопросы непосредственно в редакции The New Times и с помощью сервиса Skype из Санкт-Петербурга и Лондона обсуждали: профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Владимир Гельман, политолог Кирилл Рогов, лидер «Открытой России» Михаил Ходорковский

Владимир Гельман, Кирилл Рогов и Михаил Ходорковский в редакции The New Times. Москва, 2 февраля 2016 года

The New Times: Существует точка зрения, что Владимир Путин в результате тех действий, которые он предпринял (Крым, Донбасс, Сирия, Турция), и последовавших ответных мер (санкции как против отдельных персоналий, так и против секторов российской экономики, и антисанкции правительства РФ) постепенно становится «проблемным активом» для российской элиты. Как вы относитесь к подобной гипотезе?

Михаил Ходорковский: Ну смотря что считать элитой. Я считаю, что существует значительная часть людей, которые связывают свою судьбу, свои доходы и некоторые из них — свои жизни с Путиным. И соответственно, эти люди не могут рассматривать его как проблемный актив, для них он — всё. Возьмите, например, нашего общего друга Кадырова, хотя можно ли его относить к элите — вопрос спорный, но без Путина его нет. Или Сечин, или Ротенберги и т.д. Можно сказать, что достаточно значительная часть общества намертво привязана к Путину, и для них он — единственный шанс на выживание. Но есть и те, кто при осознании тех проблем, которые им приносит Путин, и при определенных гарантиях, что масштабных проблем не добавится, за него не будут держаться. Все зависит от того, насколько быстро произойдет переход и насколько мягким или, наоборот, жестким он будет. Потому что если человек прижат к стенке, то он сражается намного жестче, не обращая внимания на правила игры. А если у него есть достаточно широкий канал выхода, то, может быть, он в него и пойдет и не будет заниматься глупостями.

Владимир Гельман: Действительно, значительная часть российского правящего класса не видит для себя какой-либо реалистической альтернативы, которая позволила бы им сохранить свое положение без довольно серьезных рисков потерять все. Понятно, что это результат стратегии, которую российские власти реализовывали на протяжении значительного времени, когда всякие институционализированные каналы, институционализированные механизмы управления обрубались, заменялись личными, персональными связями, осложняя появление какой-либо альтернативы (Путину).

Рогов: «Тех, кто, как Сечин, до Путина был никем, — наверное, человек 100. Эта группа чем-то похожа на закрытый орден, она плохо входит в коалицию с другими и полагается на силовой ресурс, которым является для них Путин»

В нашей политической истории есть схожий пример. А именно — последние годы жизни Сталина. Его окружение, сильно натерпевшееся от непредсказуемости вождя, от репрессий, тем не менее ничего не предпринимало — ждало времени «Ч». Конечно, они к нему готовились, некоторые готовились более успешно, некоторые, как оказалось, менее успешно, но тем не менее вплоть до смены режима в силу естественных причин (смерти И.В. Сталина 5 марта 1953 года) никаких шагов они не делали. Отчасти потому, что боялись при живом вожде чего-то делать, а отчасти потому, что не без оснований ожидали, что смена режима может вызвать потрясения. И мы знаем, что никто из тех, кто находился в верхних эшелонах советского руководства в 1952 году, в течение следующих 15 лет у власти не удержались.

Кирилл Рогов: Тех, кто, как Сечин, до Путина был никем, — наверное, человек 100. Эта группа чем-то похожа на закрытый орден, она плохо входит в коалицию с другими и полагается на силовой ресурс, которым является для них Путин. Да, для них уход Путина — это потеря всего. Так это выглядит сейчас. Но возможно, по мере того как Путин будет ослабевать — если он будет ослабевать, — они будут вынуждены вступить в коалиции с другими игроками. Но если Путин вдруг исчезает, то более традиционные элиты, выращенные предыдущими десятилетиями и имеющие другие корни, этих людей сметут.

Вторая часть истории заключается в том, что… Я на другом круглом столе The New Times уже говорил, что рассматриваю (присоединение) Крым (а) как своего рода переворот. Это был переворот, осуществленный очень узкой группой людей, и это резко изменило баланс сил в элитах. Те элиты, которые были связаны с Западом и были очень влиятельны, начали стремительно терять свое влияние, и это открыло шанс для новых элит вырваться вверх, захватить позиции, сделать рывок. Мы сейчас видим на всех этажах, как люди одного типа выходят на первый план, занимают руководящие посты, отодвигая других. Конкуренция, борьба элит — это сильный ресурс сохранения устойчивости власти Путина.

Выбор-2018

NT: В последние недели Великобритания и США обрушились с целым рядом обвинений в адрес Путина: и в возможном заказе убийства подполковника ФСБ Литвиненко в 2006 году, и в коррупции — устами чиновника Министерства финансов США, курирующего вопрос санкций и финансовую разведку. Кажется, что коллективный Запад говорит российским элитам: «Если вы хотите отмены санкций, дешевых кредитов и возможности для ваших детей учиться и жить в цивилизованных странах, то Путин не должен вновь стать президентом в 2018 году». Что скажете?

Ходорковский: Мне кажется, как минимум в Вашингтоне есть понимание, что заявления типа «этого мы хотим видеть во главе страны, а этого — нет», скорее способствует удержанию власти тем и теми, кого Запад мечтал бы увидеть на пенсии. Я думаю, в данном случае американское правительство дает сигнал своему обществу, а никак не нашему. Оно говорит: «На какие бы временные компромиссы с Путиным мы ни шли, тем не менее ставим метку: это человек, с которым в долгосрочные соглашения мы вступать не будем, он для нас человек не договороспособный».

Рогов: Запад просто говорит: Путин — больше не партнер по переговорам.

И этот месседж обращен внутрь Европы и Америки — прежде всего, и связан с популярностью путинизма в Европе и в мире вообще. Отсюда — смена стратегии Запада: от «нас не касаются качества вашего правителя, мы будем иметь с ним дело, только чтобы он нам не мешал», — до перехода к фазе антипутинской пропаганды.

Гельман: «Для авторитарных режимов, чье богатство зависит от ресурсов, кризис цен на эти ресурсы оказывается трагедией — об этом говорят исследования»

NT: Какие группы интересов в России могут поддерживать идею ухода Путина, а какие будут бороться до конца за сохранение статус-кво!

Гельман: Конечно, для тех, кто лично обязан Путину, обвальный уход Путина в ближайшей перспективе является крайне рискованным. Идеальным вариантом для них было бы, если бы Путин продолжал находиться у власти еще достаточно длительное время, давая им насладиться нынешней ситуацией, а потом, через 15–20 лет, начал бы готовить себе в преемники, скажем, Кирилла Шамалова и передал бы ему власть. На самом деле большинство авторитарных лидеров типа Путина так себя и ведут. Проблема в том, что вот такая династическая передача власти, она очень редко бывает успешной, как правило, ничего из этого хорошего не получается.

Тем не менее общая стратегия — как можно дальше оттянуть момент смены лидера. Конечно, он неизбежен, но может случиться через год, а может, через 20 лет. Собственно, в постсоветских странах те же проблемы сейчас встают перед Назарбаевым, перед Каримовым — там, где не за горами физическое исчерпание возможности править.

NT: И все же: в последние годы СССР наметился раскол между теми, кто, как энергетики, нуждался в открытии страны, и теми, кто, как представители военно-промышленного комплекса, был скорее заинтересован в железном занавесе. Вы таких противоречий сейчас не видите?

Ходорковский: Несомненно, это один из факторов. Но другие факторы будут играть не меньшую, а может быть, и большую роль. И существенным аспектом будет позиция людей, которые сегодня оппонируют режиму, то есть наша с вами позиция.

Если мы говорим: «Ребята, мы сметем весь старый мир и новый построим с нуля», то, вероятно, от 30 % до 50 % населения будут этим недовольны при любом развитии событий, в том числе и при ухудшении экономической ситуации. А если мы скажем: «Были люди, которые осмысленно двигали страну в направлении, выгодном исключительно им, но большинство было других, нормальных». Если они лично не совершали преступных деяний, то и не должны нести ответственность за то, что творилось в эти годы, — я имею в виду не только передел собственности, но и потерю жизни многими людьми. Тогда за режим намертво будет стоять сравнительно небольшое число людей. Поэтому когда мы начинаем здесь себе говорить про некие объективные обстоятельства, ВПК, экспортеров, высокотехнологичные отрасли и так далее, это все немножко схематично, потому что каждый человек, он ведь не только сам по себе, у него есть родственники, друзья, интересы. Скорее, здесь критическую роль будет играть представление о собственном будущем, реальные экономические интересы.

Рогов: «Запад просто говорит: Путин — больше не партнер по переговорам. И этот месседж обращен внутрь Европы и Америки — прежде всего, и связан с популярностью путинизма в Европе»

Гельман: Мне представляется важным вопрос о качестве разных представителей элит. Возьмите уже упомянутого здесь Сечина. Он представляет определенный тип элиты — не той, что в 1990-е ориентировалась на какие-то рыночные механизмы — ну, хотя бы в понимании, во что имеет смысл вкладываться, потому что там ждет прорыв, а во что — нет. Элита эпохи Путина во главу угла поставила не рынок, не конкуренцию — силовой ресурс. Когда встанет вопрос о том, что рыночные силы должны играть большую роль, а силовой ресурс в связи с кризисом — меньшую, то положение этой элиты очень осложнится.

Вторая часть ответа состоит в том, что для авторитарных режимов, чье богатство зависит от ресурсов, кризис цен на эти ресурсы оказывается трагедией — об этом говорят исследования.

Потому что изменение доходов от экспорта требует адаптации экономики к новой ситуации. И выбор той или иной стратегии, вот этот вот adjustment (приспособление), он обязательно будет для кого-то болезненным и он вызовет конфликт, потому что издержки будут переложены с одной группы на другую. Собственно говоря, этот конфликт и определит развитие конфликта политического.

Переворот, хунта, или...

NT: Каковы варианты смены режима? В Бразилии 1940–1970-х годов прошлого века конфликт решался через бесконечные перевороты. В Аргентине это обернулось десятилетним правлением военной хунты и 20 тыс. пропавших навсегда. В Венесуэле власть качалась на ногах двух партий, и это обеспечило какую-никакую стабильность. Как это будет происходить у нас? Электоральная смена режима — возможно ли это в принципе? Внутриэлитный переворот и утверждение у власти хунты в погонах? Или можно рассчитывать на что-то более вегетарианское?

Гельман: Когда мы говорим об электоральных механизмах смены авторитарных режимов, здесь есть некое лукавство. Смена через выборы происходит тогда, когда уже сам режим достаточно сильно либерализовался. И скорее всего, такого рода развилку мы уже проехали. Я не вижу у российского режима в ближайшем будущем потенциала для либерализации, если только к этому не призовут какие-то уж очень сильные внутренние обстоятельства, типа массовых протестов, намного более масштабных, чем в 2011–2012 годах. Пока такой перспективы не видно.

Другой вариант: какие-то внутриэлитные переговоры, кризисы и смена первого лица в результате дворцового переворота. На самом деле большинство автократов боится этой угрозы намного больше, чем угрозы массовых протестов. Именно поэтому всех привязывают лично к главе государства. Именно поэтому стремятся ни в коем случае не допустить возникновения всяческих организованных альянсов и коалиций, чтобы те не сговорились между собой о свержении главы государства.

Я не говорю, что возможность дворцового переворота исключена в принципе. Но на сегодняшний день все основные игроки слишком боятся того, что если, не дай бог, власть сменится, то им может оказаться еще хуже, чем сейчас. Короче, и электоральный вариант смены режима, и дворцовый переворот — по состоянию на февраль 2016 года совершенно исключены.

Ходорковский: «Никаких выборов в 2018 году — как механизма смены власти — не будет. Смена власти произойдет революционным путем, то есть с выходом за существующие законы»

Ходорковский: Соглашусь с Владимиром (Гельманом). Никаких выборов в 2018 году — как механизма смены власти — не будет. Смена власти произойдет революционным путем, то есть с выходом за существующие законы. А уж будет ли это дворцовая революция или это будет революция более массовая, или это будет революция, которая перерастет в гражданскую войну, это уже в большей степени зависит от нас.

И вот на что еще я хотел бы обратить внимание. Когда вы говорите, что, например, Сечин закредитовался, а сейчас кредиты получить не может и ему очень плохо, или Дерипаска закредитовался, сейчас из-за санкций не может перекредитоваться и ему очень плохо… Дерипаска не является по большому счету частью путинской поддержки: он был до, есть при нем и с определенной степенью вероятности смотрит на себя, как на того, кто будет после. Поэтому его особо близко никто и не подпустит к реальным рычагам управления. А вот если взять того же Сечина, то мы видим, что, может быть, ему сейчас плохо, но он-то прекрасно понимает, что при любой смене власти ему-то точно будет хуже. И неважно, кто придет — (мэр Москвы Сергей) Собянин или (генерал-полковник, командующий Воздушно-десантными войсками Владимир) Шаманов.

NT: Или глава Ростеха, выпускник Первого главка КГБ СССР (разведка) Сергей Чемезов, о котором в последнее время стали говорить как о возможном преемнике.

Ходорковский: Я думаю, что не только Сечин, но и другие фигуры из близкого окружения Путина — Миллер, Ротенберги и т.д. — они прекрасно понимают, что намертво прикручены с точки зрения бизнеса к государственным заказам, а значит, и к своему положению в нынешней иерархии власти. Но насколько для них это существенно по сравнению с возможностью отчалить с частью миллиардов, это зависит от того, насколько очевидной им кажется возможность их личного преследования после Путина. Это вопрос не нашего представления о них, а их представления о себе.

На перепутье

NT: Вы допускаете возможность добровольного ухода Путина?

Ходорковский: Я лично — допускаю.

Гельман: Это вопрос оценки рисков. Если речь пойдет о выборе между Гаагским трибуналом и пулей, тогда — да. Есть лидеры, которые ушли не очень по своей воле, получив гарантии того, что они смогут в дальнейшем, уйдя в частную жизнь, спокойно доживать свой век. Будут ли такие гарантии для Путина, для меня большой вопрос.

Гельман: «Я не вижу у российского режима в ближайшем будущем потенциала для либерализации, если только к этому не призовут какие-то уж очень сильные внутренние обстоятельства»

NT: Следовательно, уже сейчас должны быть сформулированы условия безопасного ухода Путина и его команды? Ведь вы именно это имели в виду, Михаил Борисович, когда в самом начале нашей беседы говорили о «широком канале ухода»?

Ходорковский: Угу.

NT: А вы не думаете, что Путин не уйдет ровно потому, что видит себя в роли человека, исполняющего некую миссию?

Рогов: Путин представляется мне человеком в высшей степени артистичным и прагматичным. Если еще два года назад война на Востоке Украины была представлена как его миссия в борьбе за русский мир, то по событиям последнего года мы видим, как прагматика побеждает идею миссии, и мы видим, как война на Востоке Украины была в месяц свернута и отложена в дальний ящик — после встречи с Керри и неизвестных нам слов, сказанных там.

NT: Кто может стать преемником Путина? Возможно ли повторение операции «Преемник»? Есть ли шансы на возвращение в Кремль у Медведева? Почему вы смеетесь, Михаил Борисович?

Ходорковский: Я лично представляю себе, что режим дошел до такого уровня маразматичности, при котором возможно все, даже такое.

Ходорковский: «В ближайшей перспективе, я имею в виду до 2024 года, уход Путина с точки зрения развала страны никаких особых рисков не несет»

Гельман: Часто случается, что процесс передачи власти сопровождается борьбой разных группировок, и какие-то промежуточные лидеры, которые оказываются у руля в момент смены режима, они потом утрачивают власть. Пример фигур промежуточного типа — это Георгий Маленков (ко времени смерти Сталина второй человек в партии и государстве: был отодвинут Хрущевым и закончил свою жизнь директором теплоэлектростанции. — NT) в Советском Союзе и Хуа Гофен (официальный преемник Мао Цзэдуна, был отстранен от власти Дэн Сяопином, выступившим за проведение рыночных реформ. — NT) в Китае. И я подозреваю, что вот те, кого мы имеем в виду сейчас, будь-то Медведев или Собянин, — вообще-то далеко не факт, что они удержатся в руководстве. И наоборот, фигуры, о которых, возможно, сегодня даже никто и не помышляет как о возможных преемниках, могут оказаться бенефициарами коллапса режима.

Рогов: «Опыт преемничества был чрезвычайно неудачным. Он показал, что даже если бы в Кремле сидел просто кот — да-да, кот, то элиты потянулись бы к коту за ресурсами»

Рогов: Опыт преемничества был чрезвычайно неудачным. Он показал, что даже если бы в Кремле сидел просто кот — да-да, кот, то элиты потянулись бы к коту за ресурсами и вокруг кота возникла бы сильная группировка. Медведев, ничего не делая, создал ситуацию, при которой Путину было трудно вернуться к власти. И в этом смысле я бы не исключил, что начнутся разговоры о конституционной реформе, которая адаптирует нынешнюю конструкцию к хунте, — по модели, скажем, политбюро. Наконец, мы совсем не сказали про региональные элиты, а именно им суждено стать одними из ключевых игроков будущего политического кризиса. Если говорить очень в общем виде, то российские элиты можно структурировать следующим образом: традиционные — это региональные элиты, в прошлые времена их называли хозяйственниками, те, кто сидит на земле, ведет бизнес и контролирует регионы. Вторая группа — это сырьевая олигархия, те, кто связан с экспортом сырья, это федеральная элита. Третья группа — силовая бюрократия, четвертая — гражданская бюрократия. Это самые мощные группы. Безусловно, будущий конфликт будет выглядеть, как атака против сырьевой олигархии, которая сейчас очень тесно инкорпорирована в государство, и против силовой бюрократии со стороны других гражданских элит. Сегодняшняя история с (главой Чеченской Республики Рамзаном) Кадыровым в моем понимании это по-настоящему кризисный кейс. Это пример того, как начинает разбалтываться система.

NT: Последний вопрос: в недавней публикации в респектабельном журнале Foreign Affairs утверждается неизбежность распада России после ухода Путина. Как вы оцениваете эти риски?

Ходорковский: В ближайшей перспективе, я имею в виду до 2024 года, уход Путина с точки зрения развала страны никаких особых рисков не несет. Для того чтобы создалось некое реальное сепаратистское движение, необходимо все-таки, чтобы в элитах сформировалась концепция отдельного от Москвы государственного субъекта. Такого мы сегодня не видим. Даже на Северном Кавказе, который в этом смысле является особым субъектом, — даже там они себя реально не видят вне России.

ОПЫТ

Победы без насилия

Участник дискуссии Владимир Гельман в своей статье «Как умирают авторитарные режимы» (The New Times № 10 от 19 марта 2012 года) выделяет три возможные модели либерализации жестких политических систем:

1. Пактовое соглашение (Аргентина и Бразилия в начале 1980-х, Испания в середине 1970-х, Польша конца 1980-х). При такой схеме авторитарный режим, столкнувшись с внешними шоками — экономический кризис и проигранная война за Фолкленды в Аргентине, крах плановой системы распределения в Польше, — вынужден был идти на частичную либерализацию. Оппозиция активизировалась (профсоюзы в Аргентине, движение «Солидарность» в Польше). Власть оказалась перед дилеммой — быть свергнутой или искать партнеров по переговорам в оппозиционной среде. Склонные к либерализации части правящих групп заключали с оппозиционерами пакты (в Бразилии, например, с партией «За демократическую Бразилию»). От переговоров отсекались и радикалы, и наиболее консервативные представители правящих элит, в итоге режимы либерализировались. Принципиальное условие для реализации такой модели — наличие сильной организованной оппозиции с массовой поддержкой (в «Солидарности» было 9 млн членов).

2. Либерализация сверху (Южная Корея). Студенческое восстание в городе Кванджу в 1980 году, длившееся десять дней, поддержанное населением — 200 тыс. жителей семисоттысячного города встали на сторону студентов — и жестоко подавленное (погибли, по разным данным, от 200 до 2 тыс. человек), вызвало волну протестов по всей стране. Власти попытались смягчить ситуацию поэтапными реформами, но это не удалось по причине активизации самых разных общественных движений — от профсоюзов, организовавших массовые забастовки, до представителей христианских церквей. В итоге, чтобы избежать революции, власть изменила конституцию и провела демократические выборы, победителем на которых стал кандидат от правящей партии Ро Дэ У, поскольку оппозиция не смогла выдвинуть единого кандидата. Отчасти примером либерализации сверху могут служить и горбачевские реформы в позднем СССР.

3. Электоральная революция (Мексика в конце 1980-х годов). В 1988 году раскол в правящей партии PRI (Институционно-революционная партия) привел к выходу из нее влиятельного политика Куаутемока Карденаса — сына одного из основателей режима. Карденас примкнул к левым, возникла влиятельная партия. Это консолидировало оппозицию под лозунгом противодействия фальсификациям на выборах (до того оппозиционеры активнее боролись друг с другом, чем с правящей партией). Совместная работа привела к созданию Федерального электорального института — фактически независимого центризбиркома — и победам оппозиционеров: сначала на муниципальных выборах, в 1997-м — на парламентских, в 2000-м — на президентских.

[Александр Минкин]

http://www.mk.ru/politics/2016/03/31...ossii2018.html
Письма президенту
Вчера в 19:39, просмотров: 43146

фото: Алексей Меринов

Г-н президент, наконец-то нашёлся вам достойный преемник. Это Мединский (который пока всего лишь министр культуры). Многим наивным гражданам казалось, что его вот-вот уволят. Депутаты Петербурга даже обращались к вам, г-н президент, с требованием отправить этого деятеля в отставку. Ведь его зам арестован по обвинению в многомиллионных махинациях. Говорят, Мединский жутко напугался, кинулся к вам (не знаем, был ли допущен к телу), но в Кремле его якобы успокоили: работайте!

Когда тебе в Кремле говорят «работайте!» — значит, верят в тебя, значит, всё у тебя будет хорошо. И немедленно — 30 марта — состоялась итоговая коллегия Министерства культуры. Выступали знаменитые люди и говорили о Мединском так, как прежде говорили только о вас: мол, его нам Бог послал. Просто чудо какое-то. Неужели он такой же тефлоновый?

Вот некоторые детали этого молебствия.

УГОЛЬНИКОВ (кинопродюсер). Владимир Мединский — первый и, наверное, единственный министр культуры России, который приезжает разбивать тарелку на первый съёмочный день картины.

Вообще-то, г-н президент, одной этой похвалы достаточно, чтобы Мединский навечно остался в анал…, простите, в анналах русской культуры (двойная буква «н» тут крайне важна). В безумные 1980-е и в лихие 1990-е министр культуры, который ездит бить тарелки, стал бы персонажем эстрадных шутников. Но за годы вашего правления шутники невероятно поумнели.

ФОКИН (художественный руководитель Александринского театра). Министерство культуры не должно обращать внимания на различные вбросы. Вся команда должна достойно двигаться дальше, продолжать работать.

«Различные вбросы», г-н президент, это лексика вашего пресс-секретаря Пескова. Он на днях заявил, будто некие западные агентства готовят вброс компрометирующей лично вас информации о немыслимых суммах, якобы вам принадлежащих. Но режиссер Фокин говорит про сообщения об аресте замминистра культуры Пирумова и ещё некоторых сотрудников Минкульта. Эти «вбросы» сделали не заграничные враги России, а наши родные следователи и прокуроры. Разница важная.

…Прямо по ходу коллегии Министерство культуры рассылало срочные сообщения. Чуть только скажет кто-нибудь что-нибудь приятное, так пресс-служба — бац! — пресс-релиз. Просто шквал экстренных сообщений — так, будто речь о нашей посадке на Луну. А ведь речь-то о посадке в Бутырку. Речь об очередном вороватом чиновнике. И далеко не самом важном из арестантов последнего времени: чай не губернатор. Уже год сидит в СИЗО арестованный директор ФСИН (министр всех тюрем и зон) Реймер. Сбежала от следствия министр сельского хозяйства Скрынник, прячется за границей, а если бы её вовремя арестовали…

Одно из экстренных сообщений Минкульта такое откровенное, что мы цитируем его полностью. Называется так:

Члены коллегии и деятели культуры будут

единодушно ходатайствовать

об изменении меры пресечения

Заголовок отдаёт лёгким безумием. Откуда эти члены знают, что все деятели русской культуры будут что-то там такое «единодушно»? Чуть позже мы, г-н президент, докажем, что это абсолютно не так.

А теперь — текст пресс-релиза:

«Те, кто подозревается в экономических преступлениях, не должны находиться в СИЗО. СИЗО это очень тяжелое место. Мне кажется, что мы должны какое-то принять обращение, чтобы эти люди, вина которых ещё не доказана, до суда находились под домашним арестом», — сказал зав. отделом культуры «Независимой газеты», руководитель рабочей группы по театральному делу Общественного совета Министерства культуры РФ Григорий Заславский. Его поддержали и другие члены коллегии Министерства культуры РФ. «Как бывший министр юстиции и внутренних дел я поддерживаю эту инициативу», — сказал Сергей Степашин. В свою очередь министр культуры РФ Владимир Мединский заявил, что ведомство в соответствии с законом «тактично» оформит это предложение и направит в соответствующие органы».

фото: Кирилл Искольдский

Вроде бы всё культурно, но… «Руководитель рабочей группы по театральному делу» путает бизнесменов, обвиняемых в экономических преступлениях, с чиновниками, обвиняемыми во взятках, мошенничестве и пр. Это не экономические, а должностные преступления, заурядная уголовщина. Но путаница простительная и понятная: так уж срослись чиновники с бизнесом, что чёрт их разберёт.

Что касается слов Степашина, то он мог бы высказаться ещё и как бывший премьер-министр России, бывший председатель Счетной палаты, бывший директор ФСБ. Но мы не помним: просил ли он выпустить арестованных напрасно, пока занимал все эти должности.

Десятки тысяч людей (а то и больше) сидят за экономические преступления. Но Министерство культуры и деятели культуры высказались против такого беззакония впервые. И — по ошибке. А уж как Мединский «тактично» оформит защиту своего арестованного зама — увидим, интересно будет почитать.

Ещё одно выступление не можем обойти в этом отчёте. Известный кинорежиссёр сказал: «Необходимо отметить и принципиально «прорывные» достижения сегодняшнего Министерства культуры. Это то, чего не было ни в советское время, ни в российское. Одним из таких ключевых достижений является бесплатное посещение музеев России детьми и молодёжью до 18 лет. Это большое достижение министерства и лично Владимира Ростиславовича Мединского. Я поздравляю руководство министерства и убеждён, что уже этой инициативы и этого проекта 2015 года достаточно, чтобы признать работу Министерства культуры Российской Федерации эффективной».

Г-н президент, безусловно, хорошо, что дети будут ходить в музеи бесплатно. Но почему-то не хочется за это благодарить лично Владимира Ростиславовича. И картины не он нарисовал, и музеи не он построил, и дети не его, и деньги не из его кармана. Это наши музеи, наши дети, деньги из нашего бюджета. Вот если бы все руководители Министерства культуры, включая министра, отказались бы от зарплаты, тогда… Нет, и тогда мы бы не стали их благодарить, потому что есть какое-то бездоказательное ощущение, что они живут не на зарплату. Почему их иногда и арестовывают.

* * *

За что увольнять министра (необязательно культуры)? За невежество? За коррупцию? За глупости? Все эти обвинения спорны. Говорят: плохой историк. Но ведь кому-то он кажется хорошим. Плохой писатель? Но только что главред «Литературной газеты» переделал роман министра в пьесу, а пьесу тут же принял к постановке МХАТ. Такой высокий уровень соучастников культурного взаимопроникновения заставляет гадать: ждёт нас шедевр или позор, но молчать о конфликте интересов мы не обязаны (ведь от министра зависит, какой театр и сколько денег получит).

Итак: за что уволить? Но ведь этого требуют какие-то недовольные. Возможно, лично обиженные.

Спросим иначе. Г-н президент, за что вы назначили нашей великой стране, нашей высокой культуре такого министра? За какие заслуги? За какие заслуги беглая Скрынник стала министром сельского хозяйства? За какие заслуги скандально уволенный Сердюков был сделан министром обороны? За какие заслуги беглого депутата Митрофанова, обвиняемого в мошенничестве, сделали председателем Комитета Госдумы по информационной политике (то есть по прессе)? Помните ли, г-н президент, что много лет председателем Государственной думы России был Грызлов? А за какие заслуги? Был невероятно важным господином, произносил какие-то речи о нравственности, а вот исчез — как не бывало. Одновременно исчезли волшебные фильтры, которые он изобрёл в соавторстве с неким шарлатаном, исчезла и государственная программа «Чистая вода» ценою в 15 000 000 000 000 (15 триллионов!) рублей, тех рублей, которые стоили 30 за доллар.

Увольнение Мединского, конечно, не принесёт такой экономии. Но важен принцип.

* * *

Теперь о единодушии деятелей культуры. За Министерство культуры (читай: за министра) вступился Общественный совет Министерства культуры. Известные люди: дрессировщик Запашный, фокусник Кио, М.Ю.Лермонтов (вероятно, поэт). Но Общественный совет министерства — это три десятка людей. А деятелей культуры в тысячи раз больше. Далеко не все они так почтительно относятся к министру и министерству.

Слушателям радиостанции «Говорит Москва» в прямом эфире был задан вопрос (извините, цитируем, как прозвучало): «Вы разделяете мнение, что Мединского надо гнать в шею?». Голоса сотен слушателей разделились так: «да» — 85%, «нет» — 15%. А ведь это не какое-нибудь оппозиционное радио. Наоборот — даже очень патриотическое.

Слушатели — люди бесстрашные, потому что анонимные. Они говорят, что думают, и голосуют по совести, а не из какой-либо выгоды. А вот деятелям культуры ссориться с министром очень невыгодно, очень рискованно. Тем не менее таких людей много. Вот что говорили по радио в прямом эфире кинорежиссёры Виталий Манский (президент фестиваля «Артдокфест») и Андрей Смирнов («Белорусский вокзал» и др.):

МАНСКИЙ. Эшелоны денег Министерство культуры отправляет в топку бездарности… Ну что такое Мединский? Это просто какая-то щепка на пути развития нашей цивилизации…

СМИРНОВ. Сегодня в культуре хозяйничает Никита Михалков руками министра Мединского… Но российская культура там, где мы, а не там, где сегодня находится Министерство культуры. Российская культура — там, где мы, а не те, кто проповедует холуйский патриотизм, а под его маской — самый грубый национализм и ксенофобию…

фото: Лилия Шарловская

Девять нулей — это сколько в долларах?

«Эшелоны денег — в топку бездарности»? Они там, что ли, сгорают без следа? Вполне вероятно, часть этих эшелонов отправляется в другое место, да и следы остаются. Вся страна видела по телевизору, как вы спрашиваете у Мединского, где деньги, выделенные на культуру, а он пытается ответить, куда они ушли и почему не дошли. Этот ваш диалог, выражение ваших лиц, холодный взгляд одного и бегающие глаза другого — всё это шедевр документалистики.

…Г-н президент, ваш министр культуры Мединский не только первый и единственный, который приезжает разбивать тарелку, когда запускается угодный ему фильм. Он первый и единственный (и надеемся: первый и последний), кто обвинил во лжи фронтовика, защитника Ленинграда, писателя Даниила Гранина. Обвинил публично. А потом, вместо извинений, подал в суд на тех, кто об этом написал. И проиграл, несмотря на то, что он ваш министр.

Мы пишем «ваш министр», потому что назвать его министром русской культуры у нас язык не поворачивается. Даже если он, такой угодный вам, станет президентом России — исторически он уже проиграл всё и навсегда.

[Newsland]

http://newsland.com/user/4297789135/...putina/5187757
20:47 Вчера в рубрике Политика

Немецкий еженедельник Der Freitag назвал наиболее вероятного кандидата на пост президента России. И это не премьер-министр Дмитрий Медведев, как можно было бы предположить. Издание считает, что на выборах в 2018 г. победит Сергей Шойгу, в настоящее время — министр обороны РФ. Свою версию Der Freitag подкрепляет следующими фактами.

Уже в течение 20 лет Шойгу занимает руководящие должности. В 1994 г. он стал главой МЧС России и оставался на этом посту до 2012 г. Затем Шойгу стал губернатором Московской области, а всего через 6 месяцев — министром обороны.

С приходом Шойгу ускорилась модернизация Вооруженных сил России. Политику также удалось завладеть Крымом без вооруженных столкновений с Украиной и НАТО. В настоящее время Шойгу руководит военными операциями в Сирии, нанося удары по позициям боевиков «Исламского государства», запрещенного в России. И наконец, Сергей Кужугетович находится в хороших отношениях с Путиным — они не раз отдыхали вместе.

[Капо ААВ-старший]

http://echo.msk.ru/blog/pressa_echo/1771896-echo/
Допустим, Путина украли марсиане — как бы стали выбирать преемника? Попробуем провести параллели с тем, как в России это делали раньше. После смерти Сталина и после ухода Брежнева схема всегда была одна: возникает краткий промежуток смены малозаметных правителей, а потом на его место избирают кажущегося самым молодым и несерьезным кандидата — такого шута. Вот вам Хрущев и Горбачев. Поэтому мой прогноз на «послепутина» — Дмитрий Анатольевич Медведев.

[Владислав Иноземцев]

https://www.vedomosti.ru/opinion/art...-poroge-2020-h
Статья опубликована в № 4163 от 19.09.2016 под заголовком: Стратегия: Проблема-2024

Экономист Владислав Иноземцев начинает поиск преемников Владимира Путина
18 сентября 22:32

Вячеслав Володин – «верный солдат» Путина, замеченный им в 2000 г. и не подводивший его ни на одном посту
Михаил Метцель / ТАСС

Отвечая две недели назад на вопрос корреспондента агентства Bloomberg о перспективах своего участия в очередной президентской кампании, Владимир Путин сказал: «Сейчас мы стоим перед парламентскими выборами. Нужно пройти эти выборы, посмотреть на результат... Поэтому говорить об этом абсолютно преждевременно... Я пока [по поводу 2018 г.] ничего для себя не решил», добавив, что если говорить о преемнике, то «будущий лидер должен быть достаточно молодым человеком, но зрелым». Выборы, о которых говорил президент, прошли – и, на мой взгляд, уже сегодня можно сделать некоторые довольно очевидные выводы.

Судя по первым экзитполам, в третий раз подряд в Государственную думу по партийным спискам прошли четыре партии: «Единая Россия», ЛДПР, КПРФ и «Справедливая Россия». Последние три вряд ли могут восприниматься иначе, как спойлеры партии власти, а все вместе эти политические силы являются элементами единой правящей группы, что известно уже давно. Одномандатники лишь укрепили позиции «Единой России», обеспечив ей уверенное большинство в нижней палате. Ожидания перемен не то чтобы оказались обманутыми – они изначально были чистосердечными, но беспочвенными.

Состоявшиеся выборы, на мой взгляд, уже дали таким образом ответ на вопрос о 2018 г. Как бы оппозиционеры ни критиковали Путина, его ходы чрезвычайно успешны. «Крымский эффект» не сошел на нет. Во внешней политике Россия предпринимает шаги, пусть и не слишком выгодные для себя, но серьезно нервирующие Запад. Экономика, которую многие уже похоронили, пока еще не умерла. Холодильник не победил телевизор. Перемены страной не востребованы. Запроса на нового национального лидера не заметно. Оппозиция остается разрозненной. Попытка Михаила Ходорковского организовать своего рода праймериз не вызвала ничего, кроме улыбки, даже у либерально настроенной публики. И не для того в свое время меняли Конституцию, чтобы 66-летний президент уходил на покой (или «переходил на другую работу») в то время, когда обстановка в стране вполне стабильна, а ни одна из начатых им «больших геополитических игр» еще не закончена.

И так как никакой «проблемы-2018» не существует, следует обратиться к несколько иным сюжетным линиям и другим горизонтам. Подтверждение народной поддержки власти вчерашним голосованием не предполагает смены ни курса, ни главных действующих лиц в ближайшие годы. Дмитрий Медведев, которого с момента его назначения постоянно «отправляют в отставку», останется во главе кабинета; все бумажки, которые могут быть написаны командами Алексея Кудрина и Сергея Глазьева, отправятся в корзину – и страна застынет в ожидании нового политического цикла: выборов 2021 и 2024 гг.

Выборные кампании первой половины 2020-х будут отличаться от нынешних двумя важными обстоятельствами. Во-первых, к этому времени запрос на «молодого, но зрелого» кандидата в президенты вполне сформируется. Хотя многие оппозиционеры уверены, что Путин расстанется с властью только так же, как Ислам Каримов, стоит помнить, что, даже если он и не любит соблюдать правила, он с некоторым пиететом относится к законам – покинул же он пост в 2008 г. (хотя это и вызвало усмешки, но все же). Я не вижу причин, по которым он не оставит его и в 2024-м (и в этом случае вряд ли можно будет сыграть в прежнюю игру – а даже если такую попытку предпримут, новый президент уже не будет восприниматься гражданами и политической элитой только лишь как местоблюститель). Во-вторых, к этому времени потенциал сформировавшейся в 2000-е гг. экономической модели окажется полностью исчерпан, что подтвердит либо «потерянное десятилетие», либо продолжительная рецессия, и это потребует от власти существенных реформ, которые нынешняя команда не может провести и сейчас, а тогда и подавно не сможет. В связи с этим возникает главный вопрос: кто может стать преемником и насколько мягко может быть совершен транзит от четвертьвекового правления к менее аномальной альтернативе?

Мне кажется, что как только закончатся обсуждения деталей завершившейся электоральной кампании и элиты убедятся в отсутствии интриги в 2018 г., тема преемничества несомненно окажется одной из приоритетных в политологических дебатах. Разумеется, даже тогда 2024 год будет казаться далеким будущим, а доминирующей останется точка зрения, согласно которой власть «определится с преемником» в последний момент, но я не стал бы исключать, что одна из президентских кандидатур родилась именно вчера.

Недооцененной сенсацией стало участие в предвыборной борьбе серого кардинала Кремля Вячеслава Володина. Это можно было счесть попыткой усиления позиций «Единой России» по 15-й региональной группе, если бы за время кампании не сменился глава администрации президента. Этим подан сигнал, что Володин не вернется в Кремль на прежнее место под начало своего недавнего подчиненного. Притом в Думе V созыва он был заместителем председателя – что задает некую планку, – и, скорее всего, результатом (вероятно, важнейшим) прошедших выборов станет то, что Володин сменит аппаратную должность в Кремле на формально четвертый пост в государственной иерархии. Так что более чем вероятно, что начало 2020-х мы встретим с президентом Путиным, премьер-министром Медведевым и председателем Государственной думы Володиным, и наивно полагать, что последний к этому времени не будет задумываться о 2024 г.

Почему? Потому что с сегодняшних позиций его кандидатура выглядит почти идеальной. Во-первых, она вписывается в уже заметные тренды на омоложение когорты высших чиновников и возвышение администраторов (порой безосновательно называемых технократами). Во-вторых, Володин – «верный солдат» Путина, замеченный им в 2000 г. и не подводивший его ни на одном посту; но при этом не друг по кооперативу «Озеро» и не старый сослуживец, а именно соратник. В-третьих, Володин участвовал в ряде выборов, региональных и федеральных, в те годы, когда они были конкурентными, и если этот момент был не важен для местоблюстителя, то для преемника-2024 он может оказаться критичен. В-четвертых, потенциальный кандидат – русский (в отличие, например, от Сергея Шойгу, не говоря уже о Рамзане Кадырове). В-пятых, он провинциал, что даст ему поддержку регионов, и в то же время он не из Петербурга (что для многих само по себе достоинство). В-шестых, он обладает определенной харизмой, интеллигентен и умеет общаться с людьми (что уникально в эпоху Николая Меркушкина и Вадима Потомского). В-седьмых, у него есть навыки административной работы и кабинетной борьбы: он был руководителем аппарата правительства и de facto главой президентской администрации; выдавил из Кремля Владислава Суркова, а из публичной политики – Михаила Прохорова. В-восьмых, он, уйдя однажды из политики в бизнес еще в конце 1990-х, и там показал себя неплохо: с предпринимателями ему будет проще найти общий язык, чем пожизненному бюрократу. Наконец, он, что теперь редкость, не является выходцем из КГБ, армии или силовых структур – а к 2024 г. население вполне может утомиться обилием погон и силовыми приемами в политике.

Однако куда важнее другое – степень контроля над политической элитой страны. Как многие считают, именно Володин утверждал списки кандидатов в депутаты новой Государственной думы даже от тех партий, которые не имели ни одного шанса туда попасть (по сути, он возглавит парламент, выбранный им самим). Именно он, а не формальный председатель партии Медведев реально руководит «Единой Россией», через которую идет законотворческий процесс (премьер давно стал «человеком-мемом», почти утратив реальное влияние). На протяжении пяти лет Володин курировал в администрации назначения (простите, одобрение к избранию) губернаторов – а новых глав регионов появилось за эти годы почти 20 человек (про на порядок большее число вице-губернаторов я не говорю). Когда в Кремле для заслушивания послания президента собираются парламентарии и главы регионов, большинство из них избраны или назначены на свои посты не без участия или вмешательства Володина. Ни у кого в случае борьбы за высший пост в стране не будет столь масштабной поддержки.

Володин совмещает в себе статус влиятельной фигуры в мире силовиков и чиновников судебной системы (в его компетенции было и болотное дело, и нейтрализация неудобных мэров ряда городов, и более чем странное для стороннего наблюдателя дело Навального) с уважением со стороны демократических и либеральных политиков и активистов (он удостаивался комплиментов от самой Людмилы Алексеевой; не без его участия Элла Памфилова назначена председателем Центризбиркома; с его ведома на выборы 2016 г. были допущены многие оппозиционные политики).

Я не могу быть уверен в том, что Володина уже сейчас начинают раскручивать как правителя постпутинской России – но он, несомненно, может просчитывать такую возможность сам.

Когда Путин говорит о преемнике как о человеке «молодом, но зрелом», он осознанно или бессознательно забывает о более важной черте. Следующему президенту России помимо «зрелости», заключающейся в готовности обеспечить все возможные гарантии предшественнику, потребуется хорошо понимать границы допустимого и максимально использовать существующий потенциал страны и ее места в мире.

Сам Путин – человек, отталкивающийся от идей и представлений, использующий свою харизму, уверовавший в свою удачливость и непогрешимость. 2020-е годы принесут запрос на людей другого склада – на тех, кто больше стремится сохранить достигнутое и в этом смысле более осторожен; нацелен скорее на эффективность, чем на эффект. Именно поэтому 2024 год, хотя и станет рубежной точкой в новейшей российской истории, скорее вынесет наверх не пламенного оппозиционера, а человека, прекрасно знакомого с работой нынешней политической системы и способного адаптировать ее к новым вызовам и задачам. Я не утверждаю, разумеется, что отмеченный персонаж станет единственным кандидатом, но пока не вижу более подготовленных для подобной роли людей.

Хотя, конечно, у каждого из тех, кто занят сегодня анализом отечественного политического расклада, может быть свое мнение.

Автор – директор Центра исследований постиндустриального общества

[Ведомости]

https://www.vedomosti.ru/politics/ga...7802/normal/10
Фонд «Петербургская политика» составил рейтинг потенциальных кандидатов
21 августа 00:12

Евгений Разумный / Ведомости
Первое место – Дмитрий Медведев, председатель правительства

Денис Абрамов / Ведомости
Второе место – Сергей Собянин, мэр Москвы

Михаил Метцель / ТАСС
Третье место – Алексей Дюмин, губернатор Тульской области

Андрей Гордеев / Ведомости
Четвертое место – Сергей Шойгу, министр обороны

Андрей Махонин / Ведомости
Пятое место – Валентина Матвиенко, председатель Совета Федерации

Максим Стулов / Ведомости
Шестое место – Алексей Кудрин, председатель КГИ

Михаил Метцель / ТАСС
Седьмое место – Сергей Кириенко, 1-й замглавы Администрации президента

Михаил Метцель / ТАСС
В список включены политики, наиболее часто фигурировавшие в числе гипотетических преемников, которых эксперты оценили по пяти параметрам: публичность, ожидания продвижения в преемники в «интерпретационном пространстве», текущая активность, неконфликтность, «слабость субъектности». На восьмом месте Антон Вайно, руководитель Администрации президента

Валерий Шарифулин / ТАСС
Как указано в комментарии к рейтингу, понятие «преемники» при этом понимается как «фигура речи, означающая высший ранг присутствия в ближайшем кадровом резерве». Девятое место занял Вячеслав Володин, председатель Госдумы

Alexander Nemenov / AFP
Эксперты фонда «Петербургская политика» составили рейтинг преемников президента Путина. На десятом месте Игорь Сечин, президент «Роснефти»