*164. Владимир Ленин

[Сергей Гупало]

http://forum-msk.org.prx.zazor.org/m.../11702700.html
Опубликовано 23.04.2016

В одном из последних своих писем Владимир Ильич, обращаясь к руководству партии, настаивал на включении в состав ЦК существенного числа рабочего актива, именно так, а не абстрактных "про людське око" рабочих, как говорят на Украине.

Разница между рабочим активом и рабочими аристократами социал-бюрократического разлива особенно ярко проявлялась в позднесоветские времена. Именно тогда в ЦК и всякого рода советы по разнарядке направлялись удобные и управляемые формально рабочие, а по существу прикрываемые этим статусом прислужники партхозбюрократии, уже дозревавшей до капиталистической реставрации. Вместе с пароход бюрократией до этого дозревали и прикормленная ею социал-бюрократическая рабочая аристократия.

Трагический для нас 1991 год я встретил на Украине.

Развал СССР для нас сторонников нового рабочего социализма означал утрату прекрасной стартовой площадки для борьбы за рабочий социализм, которая возникла с началом так называемой перестройки-1 Горбачёва.

Именно так, а не иначе.

Невозможно себе представить, что при правлении Брежнева можно было пытаться трансформировать бюрократический социализм в социализм рабочий - тот, кто бы решился на такой шаг, неминуемо попал бы в жернова КГБ.

Именно того КГБ, который во времена Горбачёва стал закопёрщиком капиталистической реставрации, эта самая контора товарища Андропова подвергала репрессиям как автора этих строк, так и Геннадия Захарова за так называемый отход от генеральной линии КПСС или по-другому - за неформатность, как сказали бы сейчас.

При всех нападках на Ленина никакие его ненавистники не могут приписать ему отход от внутрипартийной демократии.

Особенно это проявлялось в переломные для жизни партии, страны и мира моменты, будь то знаменитые апрельские тезисы 1917-го, сперва никем из руководства большевиков не понятые, или эпопея с заключением Брестского мира, достигнутого ценой противостояния Ленина почти со всем тогдашним ЦК, саботировавшим все попытки вождя мирового пролетариата пройти единственно спасательным для дела революции на тот момент путём.

Фактически Ленин на себе вытащил и октябрь 1917-го и последовавшую затем гражданскую войну и иностранную военную интервенцию.

Я уверен, что случись такое чудо и Ленин не умер бы так рано, то под его "очным руководством" история СССР шла бы с меньшими перекосами. Ведь Ленин беспощадно, совершенно справедливо критиковал того же Троцкого, но ни разу даже не предложил убрать его с высоких партийных и государственных постов. А при его наследнике Сталине всё в этом отношении пошло вразнос. Хуже было бы, если наследником Ленина стал бы не Сталин, а Троцкий. Я считаю, несмотря на имевшиеся тогда перекосы, в целом Сталин был всё же во многом прав, ибо в его положении он не мог поступить иначе, у него, как говорится, "вес был не тот". Не прекрати Сталин в 20-е годы разброд и шатания в ЦК - вполне возможно, что развал СССР произошёл бы не в 1991, а лет эдак на 60 раньше. Но с другой стороны: Сталин, хотя в молодости и был несомненным лидером рабочего движения, но уже к моменту прихода на высшие посты в СССР он стал типичным руководителем социал-бюрократического образца.

Это проявилось и при формировании конституции 1936, которую даже наша украинская прогрессивная социалистка Наталья Витренко в начале 90-х посчитала одним из стартовых моментов реставрации капитализма 1991-го. Я тут с Натальей согласен, но частично - конституция 1936-го лишь закрепила то, к чему СССР неизбежно шёл после смерти Ленина, утратив его гениальное руководство.

При живом Ленине к 1936 году мы бы также провели коллективизацию, индустриализацию и культурную революцию, но не путём формирования социал-бюрократического режима, а путём создания основ рабочего самоуправления под руководством партии большевиков, которая из партии вождистского типа трансформировалась бы в партию рабочих активистов не анархистского типа, а именно рабоче-социалистического - именно такой стачкомовский (не профсоюзный!) актив в том числе проявился после шахтёрской забастовки в СССР в июле 1989-го, но был подмят шедшей к реставрации капитализма партхозноменклатурой КПСС.

Соответственно вторую мировую войну под руководством Ленина мы бы провели с намного меньшими потерями.

В заключение же отмечу, что проживи Ленин лет на десять дольше, то и никакого рокового 1991-го так бы не наступило.

Даже те несколько месяцев, когда элементы рабочего социализма проявились в шахтёрских посёлках после забастовки июля 1989-го, показали его потенциальную гигантскую созидательную силу.

Но случилось как случилось.

Из бюрократического социализма мы впали посредством реставрированного капитализма почти что в новое средневековье.

Подниматься из нового постсоветского средневековья к чему-то более человечному - задача архисложная.

Но пойти по пути преодоления этого положения - задача, которая по плечу только новому небюрократическому социализму, реальным основоположником которого был именно Ленин.

[Александр Владленович Шубин]

http://histrf.ru/lyuboznatelnim/hist...i-rievoliutsii
История заблуждений, 100-летие Революции

Краткое описание мифа

Бухгалтерия Октябрьской революции (или переворота, как это называли сами большевики) – обязательная составляющая исторического мифотворчества всех мастей.

Для одних Ильич – вождь мирового пролетариата и основатель великого Советского государства, объект клеветы многочисленных врагов. Деньги на его дела собирали рабочие, и никто более. Для других Ленин – метафизическое зло, человек, «погубивший Россию». Он «пораженец», и вполне естественно, что «брал деньги у немецкого генштаба». А как бы ещё такой злодей вскарабкался на вершины власти, чтобы творить свои демонические дела?

На самом деле

Однако, если очистить вопрос о финансировании большевиков от пропагандистской шелухи, он остаётся важной и интересной научной проблемой. День рождения Ленина – удобный повод об этом поговорить.

***

Письма Ленина показывают, что в 1915–1916 годах финансовое положение партии большевиков было нестабильным и временами крайне тяжёлым[1]. Это опровергает придумки некоторых мифотворцев о том, что большевики оказались на содержании «немецкого генштаба» вскоре после начала Первой мировой войны[2]. Так что тема немецкого финансирования большевиков относится к периоду не до, а после возвращения Ленина в Россию в «пломбированном вагоне» через территорию Германии (сама эта «пломбированность» подчёркивала, что эмигранты не хотят общаться с германскими властями).

Однако уже сама поездка в «пломбированном вагоне» подсказала противникам большевиков ключевую тему антибольшевистской пропаганды. Французский военный атташе в Швеции Л. Тома доложил в военное министерство Франции: «Русское Временное правительство желало бы найти, что группа большевиков из окружения Ленина получает немецкие деньги… Г. Альбер Тома проездом через Стокгольм дал мне указание доказать в интересах Временного русского правительства, что группа большевиков из окружения Ленина получает немецкие деньги»[3].

Итак, ответ был известен заранее, работа закипела. Нужно было искать «немецкий след», и он нашёлся.

***

Под подозрением оказался большевик и польский социал-демократ[4] Яков Ганецкий (Фюрстенберг) – коммерческий директор (с 1916 г. – фактический управляющий) созданной в 1915 г. фирмы «Хандельс-ог экспорт – компагниет астиеселскаб». Создана она была на деньги Парвуса, то есть Александра Гельфанда – правого германского (а за десятилетие до того – левого российского) социал-демократа и германо-турецкого бизнесмена. Акционеры компании – сам Гельфанд и его сотрудник Георг Скларц, который с 1916 г. был формально и директором.

Ганецкий как управляющий фактически распоряжался всем в этой фирме. Она торговала медикаментами и другими потребительскими товарами, используя каналы фирмы брата Ганецкого Генриха Фюрстенберга «Фабиан Клингслянд АО», базировавшейся в Скандинавии. В Петрограде интересы фирмы «Хандельс-ог экспорт» по совместительству представляла сотрудница «Фабиан Клингслянд АО» Евгения Суменсон, двоюродная сестра Ганецкого.

То, что Ганецкий давал деньги на партию, подтвердил Карл Радек в письме Ленину от 28 июня 1917 года. Масштабы финансирования не впечатляют, однако большевики благодарны и за это: «Последние два года Ганецкий не одну тысячу дал нашей организации, несмотря на то, что все рассказы о его богатстве – пустая сплетня»[5].

В советское время было опубликовано письмо Ленина Ганецкому о получении 21 апреля от его сотрудника, польского социал-демократа Мечислава Козловского, 2000 рублей[6]. В дальнейшем Козловский объяснил передачу этих средств возвратом средств, которые Ленин оставил Фюрстенбергу в Стокгольме (они причитались ему из фонда эмиграционного бюро)[7].

***

Может быть, Ганецкий успешно прятал переправку денег за фасадом коммерческой фирмы? Проанализировав телеграммы Ганецкого и его партнёров, перехваченные контрразведывательным отделом Главного управления российского Генштаба, современный американский историк Соломон Ляндрес (родственник советского писателя Юлиана Семёнова) пришёл к выводу: «В действительности телеграммы не содержат свидетельств о переводе каких-либо капиталов из Стокгольма в Петроград… Товары направлялись в Петроград, а вырученные за них деньги – в Стокгольм, но никогда эти средства не шли в противоположном направлении»[8]. Теперь эти телеграммы опубликованы, и в правоте С. Ляндреса может убедиться любой желающий[9].

Суменсон получала товар как от фирмы «Клингслянд», так и от фирмы Фюрстенберга-Гельфанда, распределяла его между перекупщиками, получала деньги за проданный товар и отсылала их хозяевам фирмы.

Деньги от Суменсон к Фюрстенбергу шли через отделения «Ниа Банкен» в Копенгагене и Стокгольме; банк тоже оказался под подозрением из-за левых взглядов его директора Улофа Ашберга. Нужно иметь в виду, что «Ниа банкен» просто предоставлял счета и был банком нейтральной страны. Он имел дела и с Германией, и с Россией.

Масштаб дотаций Ганецкого большевикам в любом случае не может превышать общий доход от продаж товаров минус средства, переведённые в Стокгольм, минус средства, оставшиеся на счетах Ганецкого и его финансового агента в Петрограде Суменсон. Номинальная стоимость товара 2 млн рублей. Всего Суменсон выручила 850 021 рубль. 676 336 рублей 13 копеек она отправила Фюрстенбергу в Стокгольм, но из-за июньского (1917 года) запрета на перевод денег за границу на счету у Суменсон оставалось для Фюрстенберга 120 182 рубля[10].

Есть одна неясная статья: «разным лицам» выплачено 65 847 рублей. Кто же эти лица? Во-первых, Козловский, который в качестве юриста получал высокие гонорары от Ганецкого. Козловскому и его жене было выплачено через Суменсон 13200 рублей[11]. Остаток на счетах Козловского на момент ареста составил 12200 рублей (2800 в Азовско-Донском и 9400 в Сибирском банках)[12].

Азовско-Донской банк предоставил следствию Временного правительства данные о счёте Козловского. На нём содержалось 12299 рублей самого Козловского и 52074 рублей, поступившие от Розенблита, коммерческого партнёра Фюрстенберга, и принадлежавшие последнему. Фюрстенберг уплатил Козловскому через Суменсон и из средств, поступивших от Розенблита 20623 рубля (ещё 2800 рублей на его счету было к началу года). Так что всего лично Козловский получил от Фюрстенберга 23424 рубля[13].

Всего со счетов Козловского было всего списано 61573 рубля. 24 мая он списал со счёта 41850 рублей, которые, как он объяснил, были переданы Ганецкому, прибывшему на короткое время в Петроград. Остальные выплаты Козловского по распоряжению Ганецкого составили 19723 рубля[14]. Деньги, полученные от Козловского, Ганецкий положил на счёт Суменсон, оставив себе всего три тысячи рублей[15].

Потенциально оставленные на счёте средства могли использоваться на политические нужды в дальнейшем. Но этого не случилось, так как в июле 1917-го операции с этими деньгами были заморожены.

Приличные по размерам гонорары Козловского могли быть формой «отмыва» и передаваться на политические цели. Козловский имел право брать деньги Фюрстенберга у Суменсон по первому требованию и при этом, как утверждала Суменсон, делами фирмы не занимался «настолько, чтобы быть в курсе их; никогда также он не вчинял по моим делам исков в русских судебных учреждениях, советовалась я с ним по делам всего два раза»[16].

Получается, что Ганецкий платил Козловскому десятки тысяч рублей практически ни за что (сама Суменсон получала около тысячи рублей в месяц).

Во-вторых, 50 тысяч рублей с санкции Ганецкого были 10 марта взяты для передачи американскому вице-консулу А. Рейлли, ненадолго приезжавшему в Россию[17]. Похоже, таким образом Ганецкий просто получил деньги по оказии. С 10 марта 1917 года нет признаков передачи денег посторонним лицам через Суменсон.

В свою очередь, Козловский мог передать «на сторону» чуть более 30 тысяч рублей (потраченные Козловским собственные средства плюс выплаты по распоряжению Ганецкого). В действительности потенциальный политический капитал Ганецкого – Козловского был ещё меньше. Ведь что-то Козловский определённо тратил на собственные нужды.

Торговля Ганецкого шла со скрипом, и это его волновало – что вряд ли имело бы место, если бы он просто отмывал деньги. В июне 1916 года он писал Суменсон: «Повторяю, самым главным вопросом для меня является получение денег, в противном случае вся торговля должна будет приостановиться, так как, не имея денег, я не в состоянии закупать»[18].

В начале 1917-го Ганецкий и Суменсон разочаровались друг в друге и взяли курс на сворачивание дела. В июне фирма фактически остановила свою деятельность, тем более, что из-за закона 14 июня Суменсон уже не могла пересылать прибыль фирмы за границу.

При этом Ганецкий получал деньги от большевиков на издание в Стокгольме интернационалистического бюллетеня. Левый социал-демократ Б. Веселовский в мае передал ему по поручению секретаря «Правды» 4500 рублей, из которых он взял 3000, а 1500 поручил внести на счет Суменсон[19]. Это также говорит в пользу того, что Ганецкий не мог быть особенно щедр в отношениях с большевиками.

***

После июльских событий Суменсон была схвачена, избита и препровождена в заключение как опасная преступница. Глава контрразведки Б. Никитин утверждал: «Я сейчас же послал в банк Александрова с финансовым экспертом. Они выяснили, что Суменсон за последние месяцы сняла в одном этом банке (Сибирском. – А. Ш.) 800 тыс. руб., а на её текущем счету ещё оставалось 180 тыс. руб. В Сибирский банк, как то расследовал Александров уже после восстания, деньги переводил из Стокгольма, через Ниа банк, Фюрстенберг (Ганецкий). Очень важно заметить, что от этих переводов денег и их получения Суменсон никак не могла бы отказаться, даже если обыск у неё не дал бы никаких результатов: банковские книги и расписки Суменсон давали нам в этом полную гарантию… Чтобы не возвращаться больше к Суменсон, должен обратить внимание, что, арестованная во время июльского восстания, она во всём и сразу чистосердечно призналась допрашивавшим её в моем присутствии начальнику контрразведки и Каропачинскому. Она показала, что имела приказание от Ганецкого выдавать Козловскому, бывшему в то время членом ЦК партии большевиков, какие бы суммы он ни потребовал, и притом без всякой расписки. Из предъявленных чековых книжек явствовало, что некоторые из таких единовременных выдач без расписки доходили до ста тысяч рублей… Но было особенно характерно, что Суменсон даже и не пыталась прятаться за коммерческий код и сразу и просто призналась, что никакого аптекарского склада у неё не было и никакой торговлей она не занималась»[20].

Кроме того, что Козловский имел право получать деньги (хотя и здесь масштаб преувеличен на порядок), всё это – чистейшая фантазия. Решившись откровенно лгать, Никитин исходил из того, что при его жизни материалы следствия вряд ли могут быть опубликованы (он умер в Париже в 1943 году).

В действительности Суменсон своей вины не признала[21] и весьма аргументировано, с документами и цифрами в руках доказывала, что занималась исключительно коммерцией и выполняла поручения Ганецкого, не вникая в политическую сторону его жизни, и аккуратно пересылала сотни тысяч рублей в Стокгольм, а не снимала их со счетов в Петрограде. Обо всех этих поручениях, а также об организации торговли, включая, конечно, и наличие складов, она подробно рассказывала, и ничего предосудительного в её действиях следствие не обнаружило, что бы потом ни фантазировал в эмиграции Никитин.

Когда следователь спросил у Суменсон, «была ли торговля Як. Фюрстенберга фиктивной и не присылал ли он под видом медикаментов пустые ящики или иного малоценного груза», это вызвало у нее недоумение: «Самый вопрос столь странный, такой же, как если бы меня спросили, жива ли я и существую я или нет, так как ни малейшего подозрения в фиктивности в данном случае быть не может. Это наглядно устанавливается тем, что каждая отправка вскрывается и проверяется в таможне…»[22]

Итак, можно согласиться с известным петербургским историком Г.Л. Соболевым в том, что «прямых улик в получении большевиками «немецких денег» через торговую фирму Парвуса-Ганецкого не удалось обнаружить ни французской разведке, ни следственной комиссии»[23]. Прямых улик нет.

***

Это, однако, не значит, что совсем отсутствуют косвенные улики.

Крупная политическая партия в буржуазном обществе не может действовать без финансирования. Но аппаратная работа большевиков была довольно экономной. По данным слежки, например, Каменев «живёт очень бедно; средств никаких не имеет»[24]. На жалованье работникам ЦК официально было потрачено в апреле-августе всего 10135 рублей. Ещё на орграсходы и канцелярские товары ушло 18922 рубля. Отчисления от взносов местных организаций – 4104 рублей – даже для этого не хватало, так что и ЦК собирал пожертвования – 50644 рубля[25].

На что ещё большевикам нужны были деньги?

Закупать оружие для восстания? Нет, это было не нужно – оружия было более чем достаточно. Октябрьский переворот потом делался воинскими частями и созданной Советами Красной гвардией.

А вот солдат и вооружённых рабочих нужно было сагитировать. Ведь ещё весной они в большинстве своем стояли за эсеров и меньшевиков. Агитационная работа требовала затрат на печать.

Очень скоро это обстоятельство вывело следователей на след: встал вопрос о средствах, на которые 15 мая 1917 года была куплена типография большевистской «Правды». Она стоила 225 тысяч рублей[26], но для её наладки пришлось купить в рассрочку ещё ротационную машину, только на установку которой было потрачено 15 тысяч[27]. Были и другие траты на наладку типографии.

В мае «Правда» приносила доход около 25 тысяч рублей[28], в июне – около 30 тысяч[29]. Этого было явно недостаточно даже на покупку более дешёвой типографии в 150 тысяч рублей (но эта возможность сорвалась). Было решено прибегнуть к сбору пожертвований специально на типографию.

У «Правды» уже был опыт такого рода. В марте был создан «Железный фонд» газеты на случай каких-то внезапных проблем. Сразу после Февральского переворота народ был полон энтузиазма в отношении революционных партий и газет, и до конца месяца в «Железный фонд» «Правды» удалось собрать 14988 рублей 29 копеек. В день удавалось собирать от 103 до 1133 рублей, в среднем – около 600 рублей[30]. К 12 апреля было собрано 25450 рублей 34 копейки[31] То есть в первой половине апреля в среднем собирали побольше, но всё же менее 800 рублей в день.

И вдруг случилось чудо – 13 апреля «Правда» бросила клич, начала сбор денег на типографию, и рабочие скинулись, собрав, по данным газеты, к 29 мая только на типографию (не считая «Железного фонда») 136694 рублей 65 коп. Всего было собрано, согласно данным «Правды» (после исправления найденных следствием арифметических ошибок), 150 352 рубля в фонд типографии и 31002 рубля 16 коп. в «Железный фонд[32]. Это за полтора месяца. Но сборы второй половины мая шли уже не на покупку типографии, а на иные связанные с ней нужды (в частности, нужно было выплачивать деньги за дорогой ротатор, купленный для типографии позднее).

А. Гертик, заведующий хозяйственной частью Товарищества «Рабочей печати», которое занималось изданием «Правды», рассказывал, что 75 тысяч на типографию собрали буквально за пять дней, а потом ещё 65 тысяч[33].

Получается, что в апреле – первой половине мая спонсоры «Правды» собирали по несколько тысяч рублей в день. Такой скачок щедрости жертвователей трудно объяснить в рамках версии «всё собрали рабочие». В апреле–мае 1917-го партия большевиков не была самой популярной в рабочей среде даже в Петрограде. Ситуация сравнима с периодом падения влияния партии в июле – начале августа. Но тогда за две недели на газету «Рабочий и солдат» около 100 тысяч рабочих собрали несколько более 20 тысяч рублей[34]. Увеличивая в полтора раза, получаем несколько более 30 тысяч. Получается, что в среднем рабочий готов был жертвовать копеек по 20. И это с учётом инфляции в мае–августе, да ещё в ситуации, когда партия уже выстроила организационную структуру (июльские события не разрушили её).

С чего это так расщедрились питерские рабочие, что многократно перекрыли сборы сторонников большевиков в марте – начале апреля и после июльских событий? Или расщедрились не только рабочие?

Проверить бухгалтерию «Правды» было не так просто, и не по вине большевиков. Арестованный в июле 1917 года заведующий издательством «Правды» К.М. Шведчиков предлагал следователям проверить его слова по конторским книгам, уже зная, что враги большевиков сделали всё, чтобы затруднить себе работу: «Считаю необходимым указать, что при обыске конторы, который был произведён ночью, были взломаны замки у столов, переломаны самые ящики в столах и все находившиеся в них документы были выброшены в общую кучу на пол»[35]. Но всё же следовало держаться цифр, которые нельзя опровергнуть пусть и перепутанными, но всё же имеющимися у следствия конторскими бумагами.

По расчётам Гертика, на типографию ушло 140-150 тысяч из особого типографского сбора и 30-40 тысяч рублей, собранных в «Железный фонд», имевшиеся авансы, а также около 20 тысяч, предоставленных частным лицом. Казалось бы, зачем это лицо, офицер Чермовский, жертвовало своими накоплениями, ведь Гертик подтвердил – после покупки типографии осталось ещё несколько десятков тысяч рублей[36]? Однако баланс не сходится. Потрачено было от 190 тысяч (140+30+20) до несколько более 210 тысяч (150+40+20 + часть авансов) рублей, а требовалось не менее 240 тысяч рублей. Обнаруживается нехватка как минимум 30 тысяч рублей. Возможно, эти 30 тысяч появились вскоре после покупки типографии, потому что к 15 мая приходилось скрести по сусекам, а вскоре после покупки появились лишние деньги.

Следствие провело экспертизу бюджета «Правды». Прибыль за март-июнь была оценена в 74 417 рублей. Счета фондов составили 196 087 рублей 92 копейки[37]. У «Правды» были обнаружены ещё пожертвования на 166 677 рублей 7 копеек, в том числе от Чермовского не 20000, а 15530 рублей, от других лиц 56684 рублей 45 коп. Из этих 166 тысяч на типографию потратили 66 155 рублей 9 копеек[38], а 57 022 рубля оставили в банке (при проверке возникла версия, что это мог быть случайный перевод)[39]. Откуда взялись лишние 66 тысяч, осталось не вполне ясным – ведь пожертвования и так собирали с большим трудом в два фонда. Возможно, это как раз авансы, за которые потом предстояло рассчитываться.

Н. Чермовский был одним из руководителей типографии после её приобретения «Правдой»[40] (как член команды он мог просто внести деньги, предоставленные кем-то, пожелавшим остаться инкогнито, а мог и предоставить газете собственные накопления).

Получается, что «Правда» вложила в покупку 66 155 рублей, что было ей по карману, а также деньги фондов, собранные к середине мая (меньше, чем 190 тысяч, так как деньги продолжали собирать и после мая) – около 170 тысяч.

Если бы не было других трат, то этого могло почти хватить. Но доходы и пожертвования тратились не только на покупку самой типографии. Из этих сумм купили автомобиль за 6850 рублей[41], уплатили за помещение 3500 рублей. На обслуживание типографии уходило около 25 тысяч, которые полностью не окупались. Купили бумаги на 40 тысяч[42]. Бумага могла окупиться уже в июне, но всё равно получается, что после покупки типографии были свободные деньги.

***

Таким образом, можно утверждать, что у большевиков были спонсоры за пределами рабочего класса, но размеры их помощи составили всего несколько десятков тысяч рублей, что не играло существенной роли в успехах Ленина и его партии. Эти спонсоры были готовы одолжить большевикам недостающие им средства для налаживания более прибыльного и широкомасштабного издательства, чем «Правда» и «Прибой» весны 1917-го. Однако усилия, предпринятые в этом направлении в мае–июле, закончились разгромом «Правды» 5 июля 1917 года и дали довольно скромные результаты.

У большевиков действительно возник в первой половине мая 1917 года дефицит в несколько десятков тысяч рублей (около 30 тысяч), который им нужно было быстро покрыть (хотя бы в долг). Этот дефицит был покрыт, но сама история с покупкой типографии оказалась малозначимым эпизодом, так как июльское поражение обнулило результаты этих усилий.

***

Роль Ганецкого и Козловского представляется важной не сама по себе (тем более, что их вклад в дело победы большевиков в любом случае скромен), а из-за их связи с Парвусом. Однако из сказанного выше следует, что они могли передавать большевикам не деньги Парвуса, а деньги, которые де-юре были заработаны ими лично.

Было ли это согласовано с Парвусом-Гельфандом? Учитывая, что Гельфанд активно, но безуспешно добивался контакта с Лениным[43], его согласие «взять в дело» близкого большевикам человека можно рассматривать как попытку наладить мостик к Ленину. Попытка не удалась, но Гельфанд уже инвестировал деньги и забрать их назад не мог. Он просто перестал помогать Ганецкому дальше.

Так что если большевики и получили средства от Ганецкого и Козловского, то это было возможно в пределах тридцати тысяч рублей, и только весной 1917 года. Если «Правда» получила деньги, то их предоставил не «немецкий Генштаб», а лично Ганецкий, управляющий скандинавской фирмой, и их корректнее называть не «немецкими деньгами», а «деньгами Ганецкого».

Очевидно, что «деньги Ганецкого» никоим образом не могли привести к влиянию Германии на политический курс большевиков. К германскому империализму Ленин относился с той же враждебностью, как и к российскому.

***

Типография так и не успела приступить к печатанию «Правды». Месяц ушёл на переоборудование типографии под печатание «Правды». В это время газета печатала листовки и брошюры для издательства «Прибой» (в том числе работы Ленина). Затем, так и не приступив к изданию «Правды», стали готовить выпуск «Солдатской правды», но до 5 июля успели выпустить только листок[44]. Типография работала с дефицитом, возможно – в десятки тысяч рублей[45]. К моменту закрытия типографии в июле проект не окупился. Не покупка типографии обеспечила популярность большевиков и «Правды», а содержание их пропаганды.

После июля 1917 года большевики уже не могли получать финансовой поддержки через Ганецкого, но и без этого сумели восстановить и тиражи, и массовую поддержку. К тому же не будем забывать, что в России тогда далеко не все жители читали газеты и даже не все сторонники большевиков были грамотны. Согласимся с В.Г. Сироткиным, что нельзя преувеличивать «роль антивоенной продукции, в частности «Окопной правды» и других пробольшевистских изданий, в их воздействии на фронтовые войска, где только четыре процента солдат имели «навык самостоятельного литературного чтения»»[46]. Большевики агитировали на улицах и на съездах, которых во время революции было множество. Поскольку у правительства не было телевидения, противостоять большевистской агитации было тяжело, даже если бы у РСДРП(б) не было больших тиражей газет.

***

Для обывательского сознания непостижимо, что, кроме денег, могло обеспечить победу радикальной левой партии. Но причина роста влияния большевиков лежит в другой плоскости. Экономический кризис, ухудшавший и без того тяжёлое положение трудящихся, продолжал углубляться, и Временное правительство ничего не могло с этим поделать. Это порождало массовое отчаяние, стремление вырваться из сложившегося положения одним скачком, нереальные ожидания и в итоге – стремление к быстрым и решительным мерам, качественно изменяющим общество. Большевики стали силой, которая взяла на себя консолидацию радикально настроенных солдатских и рабочих масс. Это, а не внешнее финансирование, обеспечивало их политические успехи.

[Visualhistory]

Журнал "Красная нива" (1925 год). И в качестве бонуса картинка с обложки этого журнала:

[Foto_history]

[Игорь Буккер]

http://www.pravda.ru/society/family/...pskaja_wife-0/
01 мар 2014 в 16:00

Общество » Семья » Житейские истории

В жизни Владимира Ленина было четыре женщины, в которых он влюблялся. О его первой кратковременной любви и о втором романе известно немногое. В последнее время все чаще говорят о его поздней любовнице Инессе Арманд. Она едва не заслонила собой законную супругу вождя. День рождения и памяти Надежды Константиновны Крупской отмечается в последние дни февраля.

Жена Ленина скончалась на следующий день после своего 70-летия. 26 февраля (по новому стилю) 1869 года в столице Российской империи в дворянской семье родилась девочка Надя, 27 февраля 1939 года в столице СССР скончалась вдова вождя мирового пролетариата Надежда Константиновна Крупская. Как и ее будущий супруг, Надежда Крупская происходила из дворянской семьи. Некоторые историки предполагают, что отец Крупской мог принадлежать к роду князя Андрея Курбского — первого русского диссидента, а точнее предателя, военачальника-перебежчика. Более известного в качестве корреспондента по переписке с царем Иваном Грозным. Такая версия возникла на основе сходства дворянского герба Крупских с гербом князя Курбского.

Однако к моменту рождения Наденьки беспоместная дворянская семья Крупских совсем обеднела. Поручик Константин Игнатьевич Крупский имел несчастье с симпатией отнестись к участникам польского восстания 1863 года. Офицер-либерал в должности военного коменданта в польской провинции ограждал местное население от политики насильственной русификации, не притеснял ни поляков, ни евреев и пользовался симпатией последних. После того, как в этих краях побывал с инспекцией генерал, Крупского судили, обвинив в том, что он не посещал церковь и говорил по-польски. Сфабрикованное дело тянулось целых десять лет, а семья все больше нищала. Отец вынужден был искать работу в разных городах России, но после своей смерти оставил одни долги.

В 14 лет Надежда самостоятельно зарабатывала на жизнь себе и матери, давая уроки детям из соседних домов. С утра девочка-подросток помогала матери обслуживать квартирантов, снимавших у них комнаты и не гнушалась никакой работы. Посещая занятия марксистского кружка, хорошенькая барышня невысокого роста познакомилась там с Владимиром Ульяновым. Произвести впечатления на молодого марксиста ей не удавалось. Казалось, молодого человека не интересует ничего, кроме дела, даже девушки.

С первой любовью Ильича, Аполлинарией Якубовой, Надя была в дружеских отношениях. Близкие подруги, девушки-гимназистки работали в одной петербургской подпольной организации, занимаясь агитацией среди рабочих и периодически выполняя функции связных. Крупская описывала, как они с Аполлинарией, переодевшись в простолюдинок, смешивались с толпой работниц, чтобы получить информацию о положении на фабрике Торнтона и передать ее Ульянову. Используя собранный материал, Володя сочинял листовки, которые подружки в конце смены раздавали пролетаркам.

Современники утверждали, что Аполлинария была миловиднее и смышленее Надежды, но у работящей Крупской был более мягкий нрав и чисто женское лукавство. Незадолго до своего ареста в 1895 году Владимир Ульянов сделал Якубовой предложение. Из тюремной камеры он написал письмо, в котором попросил Якубову и Крупскую прийти на Шпалерную улицу и постоять в определенное время за воротами тюрьмы, с тем, чтобы он мог увидеть их в окошко, когда арестанта поведут из камеры на прогулку. Окошко выходило как раз на Шпалерную улицу. Более четверти века спустя Крупская "чистосердечно" призналась: "Аполлинария почему-то не могла пойти", и она одна-одинешенька простояла под стенам каземата. Надежда Константиновна не договаривает, утверждают историки. Аполлинария отвергла сделанное ей Владимиром Ульяновым предложение. Якубова умерла от туберкулеза в мае 1913 года.

Сближение с Лениным произошло во время отбывания ссылки. Надя находилась в Уфимской губернии, Володя — в Шушенском. Крупская подала прошение, где указывала, что собирается выйти замуж за Владимира Ульянова и на этом основании просила отбывать срок ссылки в Шушенском. Анна Ильинична Ульянова, повстречавшись с Крупской в Москве, писала брату: "У нас сейчас гостит Надя. Она похожа на селедку". Но Ленин радовался приезду Надюши, словно дитя. Хотя безумно влюбленным в нее он никогда не был. Наденька не была похожа на селедку (правда, среди ее партийных кличек были "Рыба" и даже "Минога"), но стала выглядеть несколько старше своих лет и не так привлекательно как в пору юности. Возможно, Ленин больше радовался библиотеке, которую везла с собой Крупская?

Надежда Константиновна привезла с собой не только библиотеку, но и свою мать. Крупская сама вела нехитрое хозяйство: выращивала на небольшом огороде овощи. С этим она ловко управлялась, чего не скажешь о ее стряпне. Занимаясь своими делами, она часто забывала про печку и любимый суп с клецками превращался в кашу. Через несколько месяцев посчастливилось найти 13-летнюю девочку Пашу, которая взяла на себя роль стряпухи. Надежда Константиновна обучала подростка читать и писать, а когда Паша начала вести дневник — очень обрадовалась. Летом 1898 года Крупская и Ульянов вступили в церковный брак.

Второй скоротечный роман Ильича случился в ту пору, когда в статьях "Новой Жизни" появлялись его статьи, под которыми стояла подпись "Н. Ленин". Под этим псевдонимом он писал, а жил под другим. С паспортом на имя англичанина Уильяма Фрея, русский революционер переходил с одной конспиративной квартиры на другую. Изредка Ильич ходил вечерами в приличные рестораны, чтобы немного развеяться. В компании со своим приятелем Михаилом Румянцевым, который тоже сотрудничал в "Новой Жизни", Владимир Ульянов как-то ужинал в ресторане. Заметив, что Ильич проявляет не свойственный ему интерес к одиноко сидящей за соседним столиком молодой женщине, Румянцев пригласил ее пересесть за их стол.

Это не составило труда сделать, поскольку Михаил был знаком с Елизаветой де К. Предварительно предупредив даму, чтобы она не задавала слишком много вопросов, он подвел ее к Ленину. Заинтригованная женщина поинтересовалась, действительно ли таинственный незнакомец поданный Британии. В ответ Ленин лукаво улыбнулся: "Не совсем англичанин". Они просидели около часа. Ленин на этот раз не язвил, но немножко подтрунивал над своей собеседницей. Екатерине это нравилось и немножко волновало. Она была умна, хороша собой и немножко авантюристка по натуре, как и Якубова.

Через неделю женщина волею судьбы оказалась в редакции "Новой Жизни" и неожиданно столкнулась там с Лениным. "Отчего вы больше не жалуете своим вниманием татарский ресторан?" — поинтересовался Ильич. Елизавете де К. показалось, что в этом вопросе кроется приглашение вместе поужинать. Приличной женщине по тогдашним понятиям невозможно было принять приглашение от малознакомого мужчины и она обратилась за советом к Румянцеву.

"Моего друга Фрея женщины, конечно же, интересуют, но, главным образом, в своей массе, так сказать, в коллективном, то есть социальном, или, если хотите, в политическом смысле слова. Очень сомневаюсь в том, что он может увлечься какой-то определенной женщиной. Позвольте мне к этому добавить, что после нашего ужина он спросил меня, могу ли я вам доверять, потому что он относится с подозрением к любому новому знакомству, опасаясь доносчиков. Я вынужден был ему сказать, кто вы такая. Кроме того, я ему намекнул, что ваша квартира как нельзя лучше подходит для нелегальных встреч", — ответил своей знакомой Румянцев.

В конце концов, Елизавета де К. не устояла перед предложением превратить свою квартиру в место для нелегальных встреч революционеров. Первым всегда приходил Уильям Фрей и сообщал хозяйке пароль на сегодняшний день. Иногда собрания отменялись и они оставались вдвоем. Елизавета вспоминала, что после ужина он с удовольствием мыл посуду и любил возиться с самоваром. Ленин раздувал самовар, когда тлеющий уголек попал на ее платье. Чтобы потушить вспыхнувшую ткань, Ильич сильно прижал ее к себе и своим телом потушил огонь. Отпрянув от Елизаветы, Ленин побледнел и задрожал, а затем, ни слова не говоря, выбежал на улицу. Ей показалось, что он любит ее.

Неплохая пианистка, Елизавета однажды исполнила для своего гостя любимую им "Патетическую" сонату Бетховена. Ленин попросил сыграть ее снова, а потом попросил повторить начало сонаты. На ее удивленный вопрос, чем его так привлекают первые аккорды сонаты, Ильич ответил, что начало бетховенского произведения напоминает ему мелодию революционной песни, которую поет еврейский Бунд.

Затеянный ею разговор о романах популярного тогда Кнута Гамсуна закончились анекдотом: Ленин прочитал только роман "Голод", понятый им исключительно как произведение, в котором показаны ужасы капиталистической эксплуатации. Другие вещи норвежского писателя он не читал. А поклоннице Гамсуна было интересно поговорить о его любовных романах. "Теперь мне ясно, что из тебя социал-демократка не получится", — сказал ей на это Ленин. "А из тебя никогда и ничего другого не получится, кроме социал-демократа", — резюмировала бывшая любовница. Елизавета де К. оставалась с Лениным в дружеских отношениях. Они встречались, писали друг другу письма. Ее письма затерялись, его письма к ней она сохранила.

Еще более глубокий след в жизни Ленина оставила Инесса Арманд. В своих письмах к ней Ленин обращался к ней на "ты", как и к Елизавете де К. История взаимоотношений Ленина и Арманд приобрела в последние годы такую широкую известность, что иногда складывается впечатление — с одной стороны была жена, а с другой — любовница. Но это уже отдельная история.

[Игорь Буккер]

http://www.pravda.ru/society/fashion...88780-lenin-0/
21 янв 2014 в 15:30

Общество » Наследие » Советское наследие

90 лет назад не стало Владимира Ленина. Цитируемый во всем мире мыслитель и первопроходец на пути к созданию общества социальной справедливости, Ленин на Родине превратился в героя анекдотов и орудие информационно-пропагандистских операций, содержание которых имеет мало общего с исторической правдой. Каким был самый известный русский XX века?

"Портретов Ленина не видно, похожих не было и нет, века уж дорисуют, видно, недорисованный портрет", известно, что сам себя Владимир Ульянов (Ленин) определял как литератора и журналиста. Самым главным делом жизни этого журналиста была Революция. В этом у него нашлись другие продолжатели, например, политический журналист Бенито Муссолини. Кстати, будущий вождь пролетариата Ленин виделся с будущим фашистским дуче ("вождь" по-итальянски) Муссолини. Обе революции каждая по-своему погубили своих творцов. Над телом итальянца надругались, повесив его вниз головой рядом с мертвой любовницей, тело русского бережно сохраняют в мавзолее и по сей день.

Известно выражение: революция пожирает своих детей. А вот всю сознательную жизнь готовивший революцию в России, Ленин очень сильно сомневался, что его поколение успеет воспользоваться плодами революции, в лучшем случае оставшись в роли "буревестников грядущей бури". В феврале 1917 года Владимиру Ульянову, одним из псевдонимов которого был "Ленин", почти 47 лет. Стареющий революционер вместе с некрасивой супругой живет эмигрантом в Швейцарии, ютясь в комнатушке, которую снимает у одного местного рабочего. Денег не хватает. На что жить в скором времени?

В Петроград Ленин отсылает письмо Марку Елизарову с просьбой посодействовать в издании педагогической энциклопедии или словаря под редакцией Крупской. Будущий могильщик русской буржуазии просит революционера Марка Тимофеевича Елизарова найти какого-нибудь буржуя, чтобы тот дал денег на проект. В "доходности такого предприятия" (так в письме) Ильич не сомневается. "Надя сможет выполнить это, я уверен, ибо она много лет занималась педагогикой, писала о ней, готовилась систематически. Цюрих — исключительно удобный центр именно для такой работы. Педагогический музей здесь лучший в мире", — приводит свои аргументы Ленин.

Нет нужды приводить это послание целиком, с ним каждый волен ознакомиться, если будет желание. Мы приводим его в качестве свидетельства безденежья четы Ульяновых накануне грядущих событий. Немудрено, что приходили и дни меланхолии. Как тут поверить в то, что он увидит русскую революцию? На это способны единицы. Вот Миха Цхакая ободрил вождя партии, выступавшего с речью, посвященной революции 1905 года. Ленин не забыл об этом и, как только узнал о февральских событиях в Петрограде, послал Цхакая открытку, где среди прочего отметил, что его "оптимизм был скоро вознагражден". И, даже прочитав в Neue Zürcher Zeitung новости о событиях в столице Российской империи, вынужденный швейцарский житель многого не знал, несмотря на то, что его регулярно посещали соратники по борьбе. И, когда Александра Коллонтай просила Ленина дать ей и партии указания, как вести политическую работу в свете новых событий, Ленин отказал в этом, сославшись на скудость информации.

Однако будучи целеустремленным человеком, Ленин знал лишь одно — нужно незамедлительно ехать в Россию и разворачивать там социалистическую революцию. Но как? В Европе полыхает война. Не будем говорить о промелькнувшем желании Ильича пересечь границы воюющих государств и фронтов мировой на аэроплане, но вот другой пример. Достаточно обзавестись шведским паспортом да выучить пару фраз на шведском, чтобы через нейтральную Швецию попасть в Финляндию, а затем на берега Невы. Тут здравомыслящий комментарий дала Надежда Константиновна: "Подумай, что случится! Заснешь, увидишь во сне меньшевиков и станешь ругаться: сволочи, сволочи! Вот и пропадет вся конспирация".

Не вышла затея и с Ганецким. Этому резиденту в Стокгольме Ленин писал: "Мы с Зиновьевым должны во что бы то ни стало добраться до России. Единственный возможный план заключается в следующем: вы должны найти двух шведов, похожих на меня и на Зиновьева, но поскольку мы с Зиновьевым не знаем шведского языка, они должны быть глухонемые. Прилагаю наши фотографии на этот случай". Вместо глухонемых скандинавов польский еврей передал фотокарточку Владимира Ильича репортеру газеты Politiken. На ее страницах появился снимок с подписью: "Ленин, вождь русской революции". Накаркал, одним словом.

До вождя еще надо было созреть несколько месяцев и снять плоды поздней осенью. В результате Ильич решил воспользоваться предложением своего давнего врага по "Искре" Мартова, который предложил обратиться к германскому правительству с просьбой русским эмигрантам проехать по территории Германии в обмен на такое же разрешение проезда по России для интернированных немцев.

За несколько дней ожидания ответа от властей Ильич набросал свои "Письма из далека". Никакой роли в февральских событиях они не сыграли. Но не только потому, что четыре письма из пяти были опубликованы лишь после смерти вождя. Скорее, это были мысли вдогонку событиям, а не их прозорливое предвидение. Ну, а далее в дело вступил бойцовский характер Ильича, который вылепил из политического изгоя, революционера-романтика фигуру всемирно-исторического масштаба. Он знал чего хотел, но получилось так как всегда. Революция не только перемолола судьбы народов России, но и ускорила смерть самого Ленина. Он скончался, не дожив до 54-х лет.

[Евгений Ихлов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=57CFA94E455C2

07-09-2016 (09:00)
В сентябре 1918 года началось прижизненное обожествление Ленина

! Орфография и стилистика автора сохранены

Я готов согласиться с историком Антоновым-Овсеенко-внуком, что красный террор фактически начался не 5 сентября 1918 года с легитимацией расстрела заложников, но в феврале, когда тогдашний красногвардеец левый эсер Муравьев (участник июльского мятежа) разносил из орудий Киев.

Но главнейшее событие мировой истории XX века как раз произошло в начале сентября 1918 года – началось прижизненное обожествление Ленина.

Плохо говорящий (Троцкий, Зиновьев, Свердлов считались куда лучшими ораторами*), картавый, низкий, весь какой-то злобный, Ульянов, казалось, никакой харизмой не обладал.

И вдруг сводки о его выздоровлении после ранения создают массовую истерию, охватывающую миллионы и миллионы.

Это обожествление, как вокруг Александра Македонского, Цезаря или Наполеона, уже не проходит, но только переносится на влюбленность в его партию [эсеров было не меньше и формально они, включая украинский и закавказские "клоны", контролировали летом 1918 года 3/4 бывшей империи] как в церковь, а потом – в Сталина….

Причем все описанное происходит в социуме, уже полтора года кишащем харизматиками разного калибра, и явно еще не успевших затосковать по новой "вселенской церкви"!

Вот это бы понять!!!
________________________________
* Г.С. Померанц [из переписки с А.Б. Зубовым, журнал "Новый мир", 2001, №8]:
"Поверьте участнику войны: ни одно сражение не было выиграно террором. Террор — вспомогательное средство в бою, решает воодушевление. У красных были великолепные ораторы, верившие в рай на земле и умевшие увлечь мобилизованных крестьян призраком рая.

Мне очень ярко рассказывал об этом М.Н.Лупанов, сосед по лагерному бараку. К 1950 году Лупанов стал антисоветчиком, но в 1920-м, после речей Троцкого или Зиновьева, он готов был штурмовать небо. И не он один, а весь полк. Не только белые — и красные беззаветно отдавали свою жизнь. Одни — за Русь святую, другие — за власть Советов, за мир без нищих и калек.

А потом герои сатанели и врагов расстреливали или вешали. Это общий грех большинства героев. В том числе — героев Вьетнама и Чечни. В годы советской власти, когда наперекор этой власти провозглашался тост “За наших мальчиков во Вьетнаме!”, я отказывался пить…

<…> Героев революции я имел случай наблюдать живыми, в одной тесной камере, где нас набили как сельдей в бочке. Это были старики, отбывшие по нескольку сроков и уцелевшие. В конце 40-х годов от них (и от меня) очищали Москву. Эсеров, анархистов, дашнаков съели разные идеи, но бросалась в глаза какая-то общность. Это были рыцари протеста. Некоторые были так возмущены несправедливым общественным устройством, что бросали бомбы.

Отвращение ко всякому насилию пришло к интеллигенции позже, около 1960 года. Я сам участник этого перелома и хорошо его помню. А в начале XX века даже очень хорошие люди, борцы за справедливость могли стать террористами, оставаясь хорошими людьми... В 70-е годы я был близок к диссидентам и почувствовал в них что-то общее с моими былыми сокамерниками.

Дореволюционных большевиков в камере не было. Коммунисты, вступившие в победившую партию, были другой породы. Идейность (в смысле верности принципам) им заменяла верность линии партии, куда бы она ни гнулась. Но впоследствии я познакомился со старой большевичкой и под суровой внешностью узнал ту же романтику подвига и жертвы. "Гитанджали" Тагора, — рассказывала она мне, — я в 16 лет готова была носить на груди”. — “Почему же Вы не сохранили книгу?” — “Пришли ходоки из деревни, сказали, что нет книг, я отдала им всю библиотеку. "Зачем в деревне Тагор?" "Разве я могла так рассуждать? Революция — значит, все общее. Все мои друзья погибли на фронтах..."

В революцию Оля Шатуновская убежала босиком (отец туфли запер). Турки, захватив Баку, приговорили ее к повешению; мусаватистский министр, которому Шаумян за несколько месяцев до этого спас жизнь, заменил казнь высылкой. Оля несколько раз оказывалась на краю гибели — и снова шла на отчаянный риск. Для моего покойного тестя, тоже бакинца, она была живой легендой. Потом партия приучила к дисциплине, но не переменила ее ума и сердца.

Как почти все большевики с необщим выражением лица, попала под Большой террор. С Колымы и послеколымской ссылки вернулась убежденной противницей сталинизма.

И тут легенда ее жизни получила неожиданное продолжение: Хрущев назначил ее в комиссию Партийного Контроля проводить реабилитацию, а потом — расследовать убийство Кирова.

В качестве члена так называемой комиссии Шверника (где, кроме нее, никто не вел фактической работы) она официально запросила КГБ о масштабах Большого террора и получила официальную справку, что с 1 января 1935 года по 1 июля 1941 года было арестовано 19 840 000 человек и 7 000 000 расстреляно. Хрущев не решился опубликовать чудовищные цифры и положил под сукно дело об убийстве (помнится, в 64-х томах), по которому Ольга Григорьевна допросила тысячу человек и восстановила картину сталинской провокации до мелочей.

За трусость она глубоко презирала Хрущева и, когда после отставки он просился в гости, отказалась его принять. Последним делом ее жизни была публикация статьи (кажется, в "Известиях"), где она сообщала, что все решающие документы дела Кирова и справка о числе жертв Большого террора были изъяты, уничтожены и подменены другими данными, на которые сегодня опирается Г. А. Зюганов. Шатуновская умерла в 1990 году, восьмидесяти девяти лет, до конца сохраняя ясность ума.

Цифру 19 840 000 я слышал от нее несколько раз. Рассказы ее детям и внукам записаны ими и находятся в Интернете. Облик Ольги Григорьевны я пытался передать в одном из своих эссе (“Октябрь”, 1996, № 12)".