4661. Публикации Сергея Шелина

[Сергей Шелин]

http://www.rosbalt.ru/blogs/2016/06/17/1524238.html
17 июня 2016, 23:08

За неимением другого фундамента Путин и лидеры Евросоюза пробуют играть в сотрудничество поверх взаимных санкций.

От геополитической напряженности устали все. © Фото с сайта chryseosgate.com

Обозреватель
ИА «Росбалт»

Начну с того, что никоим образом не считаю прошедший ПМЭФ местом принятия серьезных решений. В том числе, и касающихся российско-евросоюзовских дел. Но приезд на это мероприятие нескольких европейских сановников, их укромные собеседования с Владимиром Путиным, протокольная необходимость для главы России произнести там речь, адресованную не столько своим, сколько Западу — все это сделало ПМЭФ чем-то вроде научного исследования, в ходе которого были замерены параметры политической атмосферы.

И в первую очередь — атмосферы российско-европейских отношений. Их пикантность определяется сейчас тем, что хотя европейские санкции не будут отменены, поскольку сдвигов в Донбассе нет, но обоюдное желание как-нибудь наладить отношения совершенно очевидно.

Карикатура Александра Сергеева, из архива газеты «Час пик» Что станет с Россией, когда геополитика увлечет всех

В начале 1970-х, в похожей ситуации, рассуждали о желательности «разрядки международной напряженности». При переводе на российский политический жаргон XXI века «международная напряженность» превратилась в «геополитическую». И именно на ПМЭФе Путин впервые публично ответил на знаменитую просьбу Кудрина ее «смягчить»: «Нынешняя геополитическая напряженность… Есть риск, что она может усилиться, даже искусственно провоцироваться. В наших общих интересах найти созидательный, конструктивный выход из этой ситуации…».

Видимо, это означает, что в одиночку, мол, «смягчать» не станем, но если хотите «искать выход», то можем вместе с вами этим заняться.

Первым «поиски выхода» начал французский экс-президент Саркози, который объявил публике, что якобы умолял Путина сделать великодушный жест и отменить продуктовое самоэмбарго: «Самый сильный должен протянуть руку первым, самый сильный — это Россия, это президент Путин».

Точность, с которой знатный европеец попал в резонанс с нашей домашней пропагандой, изображающей спор с Европой именно как столкновение крутого пацана с кучкой робких слабаков, делает честь его растущей придворной квалификации. После чего эстафету у нового коллеги принял пресс-секретарь Песков: «Заниматься какой-то благотворительностью и отменять контрмеры — не знаю, насколько это было бы разумно».

Этот обмен шутовскими репликами, предпринятый ради развлечения почтеннейшей публики, предварял главное мероприятие ПМЭФа — переговоры президента Путина с главой Еврокомиссии Юнкером. О санкциях и контрсанкциях собеседники то ли вовсе не говорили, то ли просто сообщили друг другу, что они останутся. Но при этом беседа «прошла в хорошей атмосфере», а ее финалом стал уговор «поддерживать тесный контакт».

Противоречие тут кажущееся. На сегодняшний день обоюдные санкции сильно потеряли в важности для обеих сторон.

Россия, будем считать, просто привыкла. Неотложные долги уже выплачены в 2014-м — 2015-м. Сограждане приспособились к суррогатам, изготовляемым взамен европейской еды, и почти не ропщут. Однако желание смягчить конфликт есть. Как минимум, в двух важных для наших верхов пунктах — в персональных въездных ограничениях и в доступе к привычным западным партнерам по бизнесу.

Что же до Евросоюза, то он существенного материального ущерба не нес изначально. Потеря продуктового рынка на десяток миллиардов евро в год, составлявшего всего одну двухсотую внешней торговли ЕС, ударила только по узкому кругу бизнес-друзей нашей страны. А на газпромовские угрозы уменьшить или перекрыть подачу газа давно уже не обращают внимания, ввиду очевидного их несоответствия рыночным реалиям.

Но при этом европейское начальство, измученное домашними раздорами, брекситом, беженским кризисом и турецкими ультиматумами, страстно хочет избавить себя от любых добавочных хлопот, будь то новая вспышка боев в Донбассе или российская силовая жестикуляция на восточных границах ЕС.

Поэтому обе стороны ищут формулу некоего частичного восстановления сотрудничества — так сказать, поверх санкций, отмена основного пакета которых выглядит сегодня делом неблизким.

С формулой явно есть проблемы. Хотя Владимир Путин попробовал изложить ее в своей установочной речи: «Желание создать зону свободной торговли с Евразийским экономическим союзом выразили уже более 40 государств… Уже в июне с нашими китайскими коллегами мы планируем дать официальный старт переговорам о создании всеобъемлющего торгово-экономического партнерства в Евразии с участием государств Евразийского экономического союза и Китая… Хорошо понимаю наших европейских партнеров, которые говорят о непростых решениях для Европы в ходе переговоров по созданию трансатлантического партнерства… Ставка лишь на одно региональное объединение явно сужает ее возможности… Проект, о котором я только что сказал, проект „большой Евразии“, открыт, безусловно, и для Европы, и уверен, такое взаимодействие может быть взаимовыгодным…».

Короче, Россия вместе с Китаем и неназванными сорока странами чуть ли не в этом месяце соорудит какую-то неслыханную «большую Евразию», а Европе пора перестать увлекаться проектом трансатлантического партнерства с США и поспешить в объятия нового гигантского альянса. И, конечно же, среди этих великих начинаний санкции забудутся сами собой.

Про это можно сказать только то, что ни одно европейское должностное лицо в такие игры играть не станет. Нет и не может быть ни сорока стран, свободно торгующих с Россией, бизнес-сословие которой люто ненавидит свободную торговлю, ни китайско-российской «великой Евразии», о рождении которой человечество почему-то оповестили в отсутствие ее предполагаемого лидера Си Цзиньпина, не нашедшего времени заглянуть на ПМЭФ, как, впрочем, и второе, и третье лица КНР.

По сути, «великая Евразия» была дезавуирована почти сразу же — в речи Нурсултана Назарбаева, который демонстративно избегал этого словосочетания: «Огромные перспективы имеет формирование общих точек экономического роста между Евразийским экономическим союзом (интеграционный проект, реализуемый Россией — ред.) и „Экономическим поясом Великого Шелкового пути“ (конкурирующий интеграционный проект, реализуемый Китаем — ред.) Другой важный проект — тесное взаимодействие ЕС с АСЕАН. В этом плане мы приветствуем и поддерживаем инициативы России…»

Если отжать евразийские грезы, то в сухом остатке европейцы обнаружили скромное, но понятное предложение Путина: «В качестве первого встречного шага возобновить диалог на техническом уровне между экспертами по широкому кругу вопросов. Это торговля, инвестиции, техрегулирование, таможенное администрирование. Таким образом, мы сможем наработать базу для дальнейшего сотрудничества и взаимодействия». Считаю вероятным, что они его примут.

Санкции и контрсанкции — плохой фундамент, но желание хоть что-то на нем построить является взаимным. Разрядка международной — то есть, простите, геополитической — напряженности при нынешнем состоянии дел не может быть устойчивой. Однако попытку поиграть в нее и поглядеть, что из этого выйдет, стороны предпримут.

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...utnaya-planeta
26.12.2016
В 2016-м заветная мечта Кремля, как никогда, приблизилась к исполнению: мир действительно становится многополярным. Но в этом мире России будет неуютно

«Попытки создать однополярный мир не утвердились. Мы живем уже в другом измерении», – сказал недавно Владимир Путин. С этим не поспоришь. Уходящий 2016‑й действительно был самым «многополярным» годом после Второй мировой. Формальные правила вроде бы еще прежние – ни G7, ни G20 никто не отменял, Генассамблея ООН принимает резолюции, Совбез заседает, но то, что принято называть международной атмосферой, меняется на глазах. События перестают укладываться в логику, к которой человечество так привыкло в эпоху гегемонии сначала двух, а потом и одной сверхдержавы.

Избрание Дональда Трампа, козыряющего изоляционизмом. Brexit. Миграционный кризис в ЕС и сопутствующий ему взлет правого популизма и евроскептицизма. Сирия и Ирак, раздираемые на куски местными и неместными, ближними и дальними.

Пыль пока не осела. Подлинный размах перемен станет понятен позже. Но очевидно повсеместное усиление интереса к realpolitik, нацеленной на достижение каждым мировым игроком собственных, а не коллективных целей, как бы эти цели ни понимались.

Поскольку путинская Россия именно так и действует уже давно, то ее вождю самое время напомнить о своей духовной победе. Она налицо. Но ирония ситуации в том, что побед практических прошедший год нашей державе как раз и не принес. Скорее, наоборот, обозначил пределы возможностей.

2016‑й стал еще одним годом хозяйственного спада и снижения стандартов жизни. Крымский экстаз прошел, а повседневность вгоняет рядового россиянина в уныние.

Вес России в мировой экономике продолжает снижаться. Уровень производства в конце 2016‑го не выше, чем был в середине 2008‑го, на тогдашнем предкризисном пике. Вошедший у нас в моду тезис о «потерянном десятилетии» если и выглядит преждевременным, то самую малость. Ведь в сколько-нибудь заметный подъем в 2017‑м – 2018‑м не верит никто, включая и составителей казенных прогнозов.

Даже самое святое – военные траты – в 2017‑м – 2019‑м запланировано слегка сократить. Не оттого, что больше не хочется, а потому, что потолок возможностей российской экономики достигнут. Расходовать 6% ВВП на военные цели – это слишком много, чтобы страна могла развиваться, и одновременно слишком мало, чтобы она была сверхдержавой. Общемировые военные расходы в двадцать с лишним раз больше.

Если realpolitik станет законом международной жизни, то какая роль на этом глобальном толковище достанется России, стране с размером экономики впятеро меньше китайской или американской? С хозяйственной мощью и военными тратами, которые ощутимо уступают, скажем, суммарному потенциалу трех других стран–участниц войны в Сирии – Турции, Саудовской Аравии и Ирана?

2016‑й как раз и стал временем осознания этого факта. Террористическое убийство российского посла в Анкаре уж точно более вопиющее событие, чем годом раньше сбитие самолета у турецких границ.

Контраст между крайней взвинченностью кремлевской реакции тогда и предельной ее аккуратностью теперь бьет в глаза. За год к Путину и его кругу пришло понимание, что Турция слишком сильна, чтобы безответно служить объектом пропагандистского попирания. Хочешь не хочешь, турок приходится брать в долю и мириться с тем, что они получат в Сирии свой кусок.

В 1980‑е старцам из советского Политбюро даже и в голову бы не пришло взять кого-то в долю в Афганистане. Но родился многополярный мир, и Россия в Сирии – лишь один из полюсов.

А ведь на планете есть игроки и посильнее, вполне способные потребовать от Москвы за свою благосклонность куда более высокую плату. Если прежние ограничения и тормоза и в самом деле исчезнут, то не только нашему начальству все станет дозволено.

Некоторое утешение можно найти в том, что многополярность свалилась на человечество довольно неожиданно и мало кто понимает, как с ней теперь обходиться.

Голосование за Brexit успешно состоялось, но полгода спустя британские усилия клонятся к поискам такого способа уйти из Европы, чтобы на самом деле там остаться. Трамп победил, но признаков по-настоящему революционного скачка в прошлое пока не заметно.

Есть еще надежда, что глобальный поворот к realpolitik окажется не таким уж радикальным. Если да, то это будет в интересах России, по крайней мере, долгосрочных. Ведь для нашей страны многополярье – совсем не такое уютное место обитания, как это грезится нашим правителям.