*4009. 1812. ПЕРВАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ

[Игорь Буккер]

http://www.pravda.ru/society/fashion...-rostopchin-0/
11 сен 2012 в 17:00

Общество » Наследие » Россия

События, последовавшие за вступлением армии Наполеона в Москву осенью 1812 года, настолько потрясли россиян, что как только столица была оставлена неприятелем, сразу же начались поиски "виноватых". И хотя, откровенно говоря, имя таковым было — легион, но в итоге все взвалили на одного человека, графа Федора Ростопчина. Однако справедливо ли это?

На столичном Пятницком кладбище покоится прах графа Ростопчина, чье имя по-прежнему связывают с поджогом Москвы в 1812 году. Христиане без малого 2 тысячи лет вспоминают пожар Рима при императоре Нероне, а тут едва-едва 200 лет набежало. Вот и Федор Васильевич сумел возбудить вокруг своего имени страсти нешуточные. Не только после своей отставки, но и после того, как его положили в гроб, бывший московский градоначальник продолжал возбуждать вокруг своего имени кипение и бурление.

Граф Семен Воронцов, бывший с Ростопчиным на дружеской ноге, сравнивал его с князем (уже титульное повышение!) Пожарским и при этом отдавал предпочтение первому, поскольку его дело было "трудно исполнимо", чем за 200 лет до этого. Русский историк и писатель Сергей Николаевич Глинка восторженно писал в 1845 году: "Справедливо можно сказать, что глас Божий слышан был и в голосе народном, когда в 1812 году граф Ростопчин был назначен главнокомандующим в Москву, а на Москву смотрела Россия".

Мнения отдельных прозорливцев не в счет — общественное мнение настолько сильно наэлектризовано против Ростопчина, что после своей отставки тот не смог более оставаться в Первопрестольной. "Немалую роль в этой злобе играли мотивы личной корысти", — заключает русский историк Александр Александрович Кизеветтер. Ученик В. О. Ключевского верно подмечал: "Вернувшись после ухода французов на старые пепелища, москвичи принялись подсчитывать только что понесенные материальные потери.

Итоги этого подсчета, естественно, вызывали в них горькие сетования на судьбу, а человек так уж устроен, что ему всегда служит некоторым утешением возможность выражать свои сетования на судьбу в форме личных обвинений против определенного виновника своих несчастий. Этой особенности человеческой психологии Ростопчин, несомненно, был обязан многими нападками на него со стороны перенесших французский погром москвичей в таких случаях, в которых всего справедливее было бы винить общий ход событий". И, добавим, власть у нас всегда любили и ругать, и поругивать.

Безусловно, неординарные личности вызывают разноречивые отклики о себе. Кизеветтер, в частности, упоминает Кутузова также в свое время вызывавшего у публики и неумеренные восторги, и проклятья. Но прошло время, и о нем стали судить намного спокойнее — а вот главнокомандующий Москвы продолжал вызывать споры, переходящие в ругань среди дискутирующих. И если одни восхваляли Ростопчина неумеренно (граф де Сегюр (de Ségur) изображал своего тестя как рыцаря без страха и упрека), то другие им в пику делали из него чудовище, сплошь состоящее из одних пороков и преступлений (например, французский актер Домерг (Domergue), лично пострадавший от действий Ростопчина в 1812 году). Между двумя противоположными точками зрения лежит не истина, а, как верно подметил Гете, проблема.

Невозможно не согласиться с умницей Кизеветтером: "На наш взгляд, уже a priori (на основании ранее известного — Ред.) нельзя предположить, чтобы заурядный и посредственный человек мог привлечь к своей личности такое обостренное внимание и такие оживленные споры даже своими ошибками, как это случилось с Ростопчиным". Не избежал отрицательного обаяния этой личности и великий Лев Толстой, нарисовавший в "Войне и мире" Ростопчина самыми мрачными красками. Теперь даже интересующиеся историей школьники знают, что роковую роль в негативной репутации Ростопчина сыграла военная хитрость главнокомандующего Кутузова, которого писатель противопоставлял московскому градоначальнику. Хитрый лис Михаил Илларионович, как настоящий военачальник, скрывал свои думушки даже от собственной подушки и к чему ему было раскрываться перед Федором Васильевичем. Пусть себе готовит Белокаменную к еще одному сражению у стен Кремля, а мы в Филях с Барклаем уже решили ее так оставить. Бородина хватило и французам, и нашим. А что знают двое, говорил Мюллер-Броневой, то знает и свинья.

С августа 1812 года в мелочных лавках Москвы продавались лубочные портретики Наполеона по копейке за штуку. В народе поговаривали, что их выпустили по распоряжению Ростопчина, чтобы русские мужики знали как выглядит французский император и могли бы его, опознав, поймать. Современник писал: "Чего не выдумывают на бедного Ростопчина, — сказал Ростопчин с видом самодовольства и тотчас, с живостью, взяв карандаш, подписал под портретиком: "Ну право, дешево и мило. Покупайте и харью этой ж…у подтирайте". Вообще-то Ростопчину не была свойственна грубость, но соленое словцо всякий раз срывалось с его уст, когда речь заходила про Бонапарта. Или как он сам про себя говорил: "Как скоро начинаю прославлять этого мошенника, так нехотя навоняю". Лев Толстой вполне мог бы это оценить.

Подобные дурацкие шутки в тогдашней среде московского барства воспринимались на ура — других и не понимали, и не ценили. Но Ростопчин был не просто гаер, охочий до низкопробных штучек. Главнокомандующий столицы был мизантропом. "Человечество было для него скопищем дураков и подлецов, — заключает Кизеветтер. — Изъяны его духовной личности проистекали не из бедности натуры, а из черствости души. Личность Ростопчина — один из ярких образцов того, в какой сильной степени умственные дарования могут иногда обесцениваться дефектами сердца".

Возможно, этими изъянами и объясняются некоторые мелодраматические театральные эффекты, к которым прибегал граф Ростопчин. Особенно когда он публично сжег свою усадьбу в Вороново с тем, чтобы она не досталась врагам. Позже он неоднократно по случаю и без восклицал: "Я сжег Вороново!".

Что касается сожжения Москвы, то давным-давно историки пришли к заключению, что поджигатели действовали на свой страх и риск. Ростопчин мог косвенно способствовать появлению в Москве пожаров, но не призывал к этому напрямую. Если такие приказы кто-то и отдавал, то в архивах не сохранилось документальных свидетельств, что этим человеком был тогдашний столичный градоначальник.

Наоборот, до нас дошло письмо графа к жене в Ярославль от 11 сентября 1812 года, в котором он пишет: "Моя мысль поджечь город была бы полезной до вступления злодея, но Кутузов меня обманул, и когда он занял позицию в шести верстах накануне отступления от Москвы, было уже поздно". И далее Ростопчин сожалеет, что не он сжег Москву. Такое признание, сделанное не на публику, а "другу сердечному", дорогого стоит. Во всяком случае, большая часть историков объективно оценила излишне демонизированого господина Ростопчина.

Однако, увы, это случилось уже спустя годы. А вскоре после окончательной победы над Наполеоном граф Федор Васильевич Ростопчин, немало сделавший для того, что бы эта победа состоялась, был вынужден покинуть Россию, которая видела в нем лишь виновника московского пожара. Неблагодарные московские обыватели забыли все: и эффективную деятельность руководимой непосредственно Ростопчиным столичной полиции по поимке французских шпионов, и формирование ополчения, чем Ростопчин тоже занимался лично, и титанические усилия графа по спасению культурных ценностей столицы, и, наконец, оперативную расчистку завалов, уборку трупов (что предотвратило эпидемию среди выживших), и возведение временных строений в оставленной французами Москве…

Все это было сделано при непосредственном участии Ростопчина, благодаря его самоотверженному труду, Москва была восстановлена в рекордные по тем временам сроки. Однако сколько бы ни трудился на благо Отечества Федор Васильевич, все равно от злых языков неблагодарных обывателей не смогли защитить его ни благорасположение Государя, ни государственные награды. В итоге измученный и больной Ростопчин в 1814 году уехал в Париж, где и жил до 1823 года. Только тогда он вернулся на Родину, но, как оказалось, лишь для того, что бы прожить три года в отстроенном после пожара Воронове в полном забвении и одиночестве.

Что же, как видно, действительно нет пророка в своем отечестве - однако все-таки самый беспристрастный судья, имя которому время, расставил все на свои места. И настоящий русский патриот, талантливый государственный деятель граф Федор Васильевич Ростопчин по праву занял свое место среди настоящих героев 1812 года…

[Игорь Буккер]

http://www.pravda.ru/science/useful/...kutuzov_eye-0/
07 сен 2012 в 15:00

Наука и техника » Полезно знать

Ни одно крупное историческое событие или выдающаяся личность не может обойтись без мифов. Впрочем, если за событием тянется шлейф легенд, то значит, мы имеем дело с чем-то незаурядным. Герои Отечественной войны 1812 года и она сама окружены мифами: кто более плотным кольцом, как у планеты Сатурн, а кто совсем тонким, как озоновый слой Земли.

Начнем с самого незамысловатого мифа об одноглазом Кутузове. Эта расхожая легенда даже попала в культовую советскую кинокомедию: "Детям мороженое, бабе — цветы. И смотри не перепутай, Кутузов!". Так Лелик напутствовал своего напарника Козодоева, у которого была повязка на глазу. На самом деле Кутузов, получивший ранение во время осады турецкой крепости Очаков в августе 1788 года, долгое время видел обоими глазами, и только спустя 17 лет (во время кампании 1805 года) "приметил, что правый глаз начал закрываться".

Кстати, разновидностью этого мифа является утверждение, будто бы Михаил Илларионович ослеп на один глаз еще раньше — после своего первого ранения, полученного при отражении турецкого десанта под Алуштой в 1744 году. Действительно, тогда премьер-майор Кутузов, командовавший гренадерским батальоном Московского легиона, был тяжело ранен пулей, пробившей левый висок и вышедшей у правого глаза, который "искосило". Тем не менее, зрение будущий герой Отечественной войны сохранил.

Однако крымские экскурсоводы до сих пор пересказывают доверчивым туристом легенды о выбитом глазе Кутузова в Шумском сражении, и более того, всегда показывают место, где это случилось. Все бы ладно, только оно каждый раз почему-то разное — так, один мой знакомый, постоянно отдыхающий в Крыму, насчитал девять подобных мест, разброс между крайними из которых составляет полкилометра. Это сколько же глаз было у Михаила Илларионовича и в скольких местах одновременно он находился во время сражения? Прямо не человек, а гамма-квант какой-то!

Однако вернемся из мифов в реальность. Отсутствие прижизненных портретов полководца без пресловутой повязки может быть объяснено как тем, что Михаил Илларионович продолжал видеть искалеченным глазом и не позировал в ней, поскольку в быту ею не пользовался — то есть художественным реализмом, так и желанием соответствовать устоявшимся канонам живописи — на парадных портретах сия деталь казалась неприемлемой.

Об обстоятельствах ранения скажем ниже, а сейчас приведем свидетельства самого Кутузова о том, что он видел обоими глазами. 4 апреля 1799 года в письме своей супруге Екатерине Ильиничне он пишет: "Я, слава Богу, здоров, только от многого письма болят глаза". 5 марта 1800 года: "Я, слава Богу, здоров, только глазам так много работы, что не знаю, что будет с ними". И в письме дочери от 10 ноября 1812 года: "Глаза мои очень утомлены; не думай, что они у меня болят, нет, они только очень устали от чтения и письма".

Кстати, о ранении: оно было настолько серьезным, что медики всерьез опасались за жизнь своего пациента. Некоторые отечественные историки утверждали, что пуля прошла "из виска в висок позади обоих глаз". Однако в записке хирурга Массо, приложенной к письму Потемкина Екатерине Второй, написано: "Его превосходительство господин генерал-майор Кутузов был ранен мушкетной пулей — от левой щеки до задней части шеи. Часть внутреннего угла челюсти снесена. Соседство существенно важных для жизни с пораженными частями делало состояние сего генерала весьма сомнительным. Оно стало считаться вне опасности лишь на 7-й день и продолжает улучшаться".

В современной биографии полководца Лидия Ивченко пишет: "Спустя много лет специалисты Военно-медицинской академии и Военно-медицинского музея, сравнив сведения о ранениях прославленного полководца, поставили окончательный диагноз: "двукратное касательное открытое непроникающее черепно-мозговое ранение без нарушения целостности твердой мозговой оболочки, коммоционно-контузионный синдром; повышенное внутричерепное давление". В те времена не только Кутузов, но и лечившие его по мере своих сил медики подобных слов не знали. Сведений о том, что они оперировали Кутузова, не сохранилось.

Судя по всему, его лечили способом, описанным хирургом Е.О. Мухиным: "Ко всей окружности раны прикладывается "смольный пластырь". Ежедневное обмывание раны дочиста обыкновенной прохладной водой. Присыпание раневой поверхности тертой канифолью, и поверх повязки беспрерывное лежание снега или льда. Специалисты утверждают: если бы пуля отклонилась хотя бы на миллиметр, то Кутузов был бы либо мертв, либо слабоумен, либо слеп. Но ничего подобного не произошло".

Еще один более серьезный миф касается значения Бородинского сражения. Только заведомый подлец или круглый дурак отрицает огромное значение этой битвы, которая во французской историографии более известна как La bataille de la Moskova (битва при Москве-реке), нежели как bataille de Borodino. Для русских Бородинская битва — это прежде всего великая нравственная победа, о чем писал в своей эпопее "Война и мир" Лев Толстой. В этом смысле Бородино имеет символическое значение, к которому сведены все баталии 1812 года: и тогда, когда русская армия, огрызаясь, отступала, и когда она била врага. Именно в этом, а не в военном смысле Бородино занимает такое значение в великой русской литературе (Лермонтов, Толстой и др.).

Когда враги хотят сломить наш дух, они начинают "развенчивать" Бородинское сражение. Доводы этой братии также сводятся не столько к анализу военного противостояния Наполеона и Кутузова, сколько к уничижению морального значения победы русского оружия. Наполеон признал, что из 50-ти данных им сражений под Бородино его войска проявили наибольшую доблесть и добились наименьшего успеха. Русские, как сказал Бонапарт, стяжали право быть непобедимыми.

Спор настоящих историков, а не идеологических прохвостов и их прихвостней сосредоточился в основном на том, кто одержал победу в Бородинском сражении. Сложность тут заключается скорее не в том, за кем осталось поле сражения, а в том, что генеральное сражение Отечественной войны 1812 года, или Русского похода Наполеона, не решило окончательно их судьбы. И французский император и Голенищев-Кутузов доложили, что одержали победу. Однако Бонапарт не сумел разгромить русскую армию, к чему он стремился с самого начала войны (по оценке Клаузевица: "Русские потеряли около 30 тысяч человек, а французы около 20 тысяч") и заставить царя Александра I подписать мир, а Михаил Илларионович не смог защитить Москву, которая была целью его противника.

Однако в стратегическом смысле расчет Кутузова на то, что Первопрестольная станет могилой для французов, полностью оправдался. Великая армия именно после Бородино потеряла свое преимущество, которым она обладала над обеими русскими армиями с самого начала похода. Как свидетельствует Карл фон Клаузевиц: "Когда главная французская армия вошла в Москву, она насчитывала всего лишь 90 тысяч человек; Наполеон оказался не в состоянии развивать дальше свои операции".

[Маргарита Троицына]

http://www.pravda.ru/society/fashion...moscow_fire-0/
05 сен 2012 в 07:00

Общество » Наследие » Россия

В преддверии 200-летия Бородинской битвы мы все чаще возвращаемся памятью к тем дням. Считается, что Московский пожар 1812 года стал переломом в войне против армии Наполеона и именно он предрешил дальнейшую победу русских войск. Однако так ли это? Не ошибся ли Кутузов, сдав французам пустую Москву? Ведь в итоге пострадали сотни простых горожан…

В Бородинском сражении российская армия понесла тяжелые потери, и 8 сентября (27 августа по старому стилю) 1812 года фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов дал приказ отступать по направлению на Можайск. 13 сентября в подмосковной деревне Фили состоялся военный совет. Кутузов велел продолжать отступление, оставив Первопрестольную врагу. Этим, как он полагал, удастся сохранить армию, ослабленную при Бородино, в которой уже начались упаднические настроения. Таким образом, 14 сентября русская армия, пройдя через Москву, повернула на Рязанскую дорогу.

В тот же день приблизительно в четыре часа пополудни в Москву через Дорогомиловскую заставу вошли наполеоновские войска. Французский император ожидал, что навстречу ему будет выслана делегация с ключами от города, но этого не случилось.

В момент входа французской армии в город в разных концах его начались пожары. Поднявшийся сильный ветер раздувал пламя, и на следующий день, 15 сентября (4-го по старому стилю) практически вся Белокаменная (а большинство домов в ней в ту эпоху были деревянными) уже полыхала. В ночь с 16 на 17-е пламя охватило Замоскворечье, Солянку и стало подбираться к Кремлю.

Военно-полевой суд оккупантов постановил расстрелять около 400 горожан из низших сословий по подозрению в поджогах. Однако было уже поздно. Пожар настолько усилился, что рано утром 16 сентября Бонапарт вынужден был перебраться из Кремля в Петровский дворец. Он предполагал остаться в Москве на "зимних квартирах". Но и этим планам не суждено было сбыться. Российские власти на контакт не шли, а в армии французских оккупантов начались перебои с продовольствием… В конце концов, 18 октября Бонапарт принял решение оставить Москву. Этому способствовали и ранние заморозки. Климат в средней полосе России оказался слишком суров для теплолюбивых французов, в чем заключался еще один расчет хитроумного Кутузова.

Перед уходом император отдал приказ маршалу Мортье, назначенному "московским генерал-губернатором", поджечь все публичные здания в городе, за исключением Воспитательного Дома, магазины и военные казармы, а также заложить порох под кремлевские стены.

19 октября французская армия выступила из Москвы по Старо-Калужской дороге. В Белокаменной временно остался лишь корпус Мортье, которому предписывалось взорвать Кремль. Однако предписание это было выполнено маршалом частично, от взрывов пострадали лишь некоторые кремлевские башни. По-видимому, у французских солдат попросту не хватило времени, чтобы заложить больше пороховых зарядов. Итак, оккупанты покинули Москву — но ее больше не существовало…

В этой серии исторических событий, если разобраться, немало белых пятен. К примеру, имел ли смысл вообще сдавать Москву? Наверное, имел. Ослабленная русская армия в то время была не в силах сопротивляться вторжению. Но ведь существуют определенные законы военного времени. Если бы Наполеону доставили ключи от города, он считался бы сданным на милость победителя. Были бы наложены определенные контрибуции, защищаюшие Москву от разграбления и гарантирующие неприкосновенность гражданскому населению. Однако, так как ни на какие переговоры русские не пошли, французская армия принялась мародерствовать, грабить, убивать, насиловать и поджигать. Были уничтожены не только материальные, но и культурные ценности, в том числе старинные рукописи, хранившиеся в библиотеке Мусина-Пушкина — например, Троицкая летопись и подлинник Слова о полку Игореве. Сами же москвичи — те, кто по каким-то причинам не уехал из города — не могли быть спокойными ни за свое имущество, ни за свою жизнь, ни за жизнь своих близких… Так что считать, что Москва отделалась малой кровью — это заблуждение…

Но кто на самом деле оказался инициатором поджогов? Одна из версий — поджог Москвы русскими лазутчиками. Несколько поджигателей было арестовано французами по этому обвинению. Существует и версия, что пожар начался случайно из-за неосторожного обращения с огнем пьяных французских солдат. Мирные жители также могли поджигать свои (и чужие) дома, поддавшись всеобщей панике и патриотической пропаганде, предписывающей не оставлять город "на милость победителю", а насолить французам.

Бесспорно одно: сожжение Москвы стало величайшей трагедией для ее жителей. Но историю не повернуть вспять.

[Игорь Буккер]

http://www.pravda.ru/science/useful/...826-davidov-0/
26 окт 2012 в 15:00

В общественном сознании сложилось ложное впечатление об Отечественной войне 1812 года как о стихийном выступлении "простого народа" против французов. Мифы окружают и легендарного героя Дениса Васильевича Давыдова, к которому навечно пристал эпитет "поэт-партизан". В его таланте сомневаться не приходится, но правильно ли считать его партизаном?

Учитывая, насколько впоследствии изменилось русское общество, другого Давыдова у нас не будет. Наверняка родятся еще замечательные поэты, да и от того, чтобы (не приведи Господи, конечно) уйти к партизанам, зарекаться нельзя. Но "два в одном" — поэта-партизана — нам не стоит больше ждать. Это была неповторимая особенность той эпохи.

Нынче нас потешают изыски зарубежной политкорректности, но вот 30 лет назад подобным грешили и отечественные деятели. В 1980 году был снят приключенческий боевичок "Эскадрон гусар летучих", в котором не только показывалась партизанская "деятельность" Дениса Давыдова, но и звучали песни на его стихи. Однако знаменитые и лихие строки: "За тебя на черта рад, // Наша матушка Россия! // Пусть французишки гнилые // К нам пожалуют назад!" — переделали в нескладные по рифме и бредовые по смыслу: "За тебя на черта рад, // Наша матушка Россия, // Пусть французы удалые // К нам пожалуют в кабак". Не хотели чиновники Госкино СССР обидеть потомков Великой армии, которым в свое время русские партизаны накрутили хвоста и выдворили вон. Кроме тех, кто стал природным удобрением для бескрайних пашен и полей нашей Родины.

Нужно признать, что к созданию мифа о партизанском движении 1812 года приложили руку маститые советские историки. Академик Евгений Тарле писал: "В России ожесточение народа против вторгшегося неприятеля росло с каждым месяцем. Еще в начале войны среди крепостных крестьян кое-где бродили слухи о том, что Наполеон пришел освободить крестьян. Но когда месяц шел за месяцем и ни о какой отмене крепостных порядков даже и речи не поднималось, то для русского народа стало вполне ясно одно: в Россию пришел жестокий и хищный враг, опустошающий страну и грабящий жителей. Французским солдатам, когда они брали хлеб и сено, крестьяне оказывали яростное вооруженное сопротивление, а если французский отряд оказывался слишком для них силен, убегали в леса, а перед побегом сами сжигали хлеб и сено".

В этом отрывке чудесным образом правда сочетается с отсебятиной. Автор самой полной новейшей биографии Дениса Давыдова военный историк и писатель Александр Бондаренко, процитировав своего знаменитого коллегу, удивительно точно подмечает: "Предполагаемое освобождение от крепостного права — вопрос сложный и спорный. Ну, подписал бы Наполеон декрет, а в ответ русские священники провозгласили бы во всех церквах, что это происки Антихриста. Да и от кого крепостных освобождать, если большинство господ уехали до прихода французов? Вот и остаются в основе побуждающего мотива "чувство обиды" и "жажда мести", да еще то, что мужикам жалко было отдавать завоевателям свои 'хлеб и сено'".

Если встать на точку зрения Тарле, то получается не русский мужичок с его психологией православного человека, а герой французской беллетристики — наглядный пример мести в стиле графа Монте-Кристо. Расхожий и не только французский, хотя прежде всего ей свойственный, сюжет мировой литературы. Это взгляд европейца, пусть и "косящего" под советского историка. Современники тех событий только подтверждают сей факт! Полковник лейб-гвардии Преображенского полка, поэт Сергей Марин, исполнявший обязанности дежурного генерала 2-й Западной армии, писал своим приятелям: "Крестьяне, оживляемые любовью к Родине, забыв мирную жизнь, все вообще вооружаются против общего врага, всякий день приходят они в главную квартиру и просят ружей и пороха; то и другое выдают им без малейшего задержания, и французы боятся сих воинов более, чем регулярных, ибо озлобленные разорениями, делаемыми неприятелем, истребляют его без всякой пощады".

Итак, православные восстали не только за "святую Русь", не только за краденый "хлеб и сено", даже не царя-батюшку. Приведем свидетельство очевидца, прапорщика свиты его величества по квартирмейской части Николая Муравьева: "Женщины не могли избежать насилия и поругания. Рассказывали, что Фигнер (полковник, командир партизанского отряда — Ред.) застал однажды в церкви французов, загнавших в нее из окрестных селений баб и девок. Одну двенадцатилетнюю девочку лишали они невинности, пронзая ей детородную часть тесаком; товарищи злодея около стояли и смеялись крику девочки. Все эти французы погибли на месте преступления, ибо Фигнер не велел ни одного из них миловать.

В другой раз Фигнер настиг карету, в которой ехал польский офицер; с ним сидели две девицы, родные сестры, обе красавицы, дочери помещика, которого дом разграбили, а самого убили; дочерей же увезли и бесчестили. Фигнер остановил карету, вытащил изверга, который был еще заражен любострастною болезнью. Спутницы его были почти нагие; они плакали и благодарили своего избавителя. Фигнер снабдил их одеждою и возвратил в прежнее их жилище. Поляка же привез к крестьянам, приговорить его миром к жесточайшему роду смерти. Мужики назначили три дня сряду давать ему по несколько тысяч плетей и, наконец, зарыть живого в землю, что было исполнено. Уверяют, что происшествие сие истинное. Многим также известно, как французы ругались над нашим духовенством. Им давали приемы рвотного, после чего сосмаливали им попарно бороды вместе…".

Любой нормальный мужчина хотел бы оказаться на месте тех мужиков, которые отнюдь не были варварами-садистами. Садистами оказывались земляки (и не только — вроде того поляка) де Сада, незваными гостями пришедшие на русскую землю. Наши историки чаще вспоминают зверства татаро-монголов, будучи при этом потомками тех самых ордынцев. Зато искренне восхищаются европейцами. Еще одни наши западные соседи придумали губить людей газом в машинах и сжигать в печах концентрационных лагерей. Они тоже были не азиатами. Так и будем в эйфории зацеловывать Европу?!

"Свобода, равенство и братство", кодекс Наполеона и Общественный договор — тоже достижения демократического Запада. Но почему во время похода русской армии, когда казаки стояли в Париже, в памяти и языках осталось слово "бистро" — исковерканное "быстро, быстро", как торопили французских гарсонов наши солдатики, — а не расстрелянные и сожженные иконы и поруганные храмы? Приобщение к ценностям западной демократии и либерализма для русского мужика начиналось с разграбления православных церквей и умертвления монахов.

Потом все это повторят большевики, выучившиеся на марксовых талмудах. А нам говорят, забирали "хлеб и сено"! Можно подумать, что свой барин миндальничал, когда забирал девок в гарем или заставлял отрабатывать барщину. Говоря на языке современной терминологии, русский мужик, как хорошая ракета, отчетливо различал позывной "свой-чужой". Барин русский хоть и говорил на непонятном языке, был все же своим родным, православным.

Унтер-офицер Киевского драгунского полка Ермолай Васильев, раненый в бою при Мире, когда очнулся и побрел к своим, наткнулся на мужиков, бежавших из захваченных неприятелем деревень. Его жизнь спас не русский язык (крестьяне сказали ему: "Мы думали, что француз говорит по-русски, как мы"), а показанный народу крест на груди. Потом Васильев собрал этих мужиков в конный отряд для нападения на вражеские обозы и отставших солдат. Васильев партизанил с 15 августа по 20 октября 1812 года и мог бы по праву считаться первым партизаном Отечественной войны - но он командовал не армейским, а крестьянским отрядом.

А Денис Васильевич сформировал именно что первый "летучий", как его тогда называли, партизанский отряд. В рапорте — через голову своего непосредственного начальника Васильчикова 2-го — на имя главнокомандующего 2-й Западной армией князя Багратиона его бывший адъютант Денис Давыдов испрашивал Его Сиятельство накануне Бородинской битвы разрешение на создание на создание "партизанской службы". Во время встречи Багратион подарил своему сослуживцу собственную карту Смоленской губернии, собственноручно написал инструкцию. А еще - два письма: одно адресованное шефу Ахтырского гусарского полка генералу Васильчикову, другое — казачьему генералу Акиму Карпову с указанием выделить в отряд Давыдова лучших людей. Больше они не увидятся: через три дня Багратион будет смертельно ранен на Бородинском поле.

22 августа к подполковнику Давыдову приехал его кузен, поручик лейб-гвардии Гусарского полка Василий Давыдов. От имени князя Петра Ивановича адъютант Багратиона сказал: "Светлейший согласился послать для пробы одну партию в тыл французской армии, но, полагая успех предприятия сомнительным, назначает только 50 гусар и 150 казаков". Правда, казак Аким Акимович отдал только 80 человек. Как вспоминал Денис Давыдов: "Я надел мужицкий кафтан, стал отпускать бороду, вместо ордена Святой Анны повесил образ Святителя Николая и заговорил с ними языком народным".

Видимо, именно из-за этого, а также из-за того, что отряд Дениса Васильевича фактически не получал армейского довольства, давыдовцев всем скопом записали в партизаны. Однако это не совсем так — все солдаты его отряда продолжали числиться в списках тех полков, в которых они служили. Правильнее было бы назвать соединение Давыдова (а также Сеславина, Фигнера, Винцингероде, Чернышова и прочих) рейдерскими группами, действовавшими на свой страх и риск в тылу врага.

Дело в том, что слово "партизан" в классическом смысле обозначает участника нерегулярного соединения, которое борется с оружием в руках против неприятеля. Но ведь группа Давыдова продолжала оставаться регулярным армейским соединением! Более того, каждый примкнувший к ней доброволец записывался в тот полк, где числились участники доблестного отряда. И это отличает ее от вышеупомянутого отряда Васильева — тот был типичным партизанским соединением, поскольку его бойцы не в каких армейских списках не значились.

Следует заметить, что рейдерские группы использовались и до кампании 1812 года — например, в Северной и Семилетней войнах. Кстати, великий полководец Александр Васильевич Суворов начинал свою боевую карьеру именно в таком соединении — в летучем рейдерском отряде полковника Берга, который успешно действовал против прусских войск. Тем не менее, тогда подобные отряды вовсе не называли партизанскими - просто потому, что они, несмотря на специфическую деятельность, все равно продолжали оставаться частями регулярной армии.

Так что термин "партизан" вряд ли подходит как к самому Денису Васильевичу, так и к его доблестным бойцам. Даже проводя операции в тылу врага, они продолжали оставаться армейским соединением. Скорее, отряд Давыдова следовало бы назвать "десантной диверсионной группой".

[Игорь Буккер]

http://www.pravda.ru/society/fashion...12_4_culnev-0/
02 окт 2012 в 17:00

Общество » Наследие » Россия

Русский генерал Яков Петрович Кульнев, друг Дениса Давыдова, бесстрашный гусар и опытный командир, стал первым военачальником, погибшим в войне 1812 года. Но его гибель не была напрасна. Благодаря его подвигу русские смогли разгромить под Клястицами превосходящие силы противника, после чего тот не смог вести активных действий на северном фланге.

Прежде чем начать разговор о подвиге генерала Кульнева, напомним нашим читателям о том, что в ходе трехдневного сражения под Клястицами было остановлено наступление корпуса маршала Николя Шарля Мари Удино (Nicolas Charles Marie Oudinot) на Санкт-Петербург. "Правда.Ру" уже подробно писала об этом. После этой победы высший свет столичного общества назвал генерал-лейтенанта Петра Христиановича Витгенштейна, будущего светлейшего князя, "защитником Петрова града", несмотря на поражение под Полоцком, нанесенное ему маркизом де Сен-Сиром (Laurent Gouvion, marquis de Saint-Cyr). Последний заменил на посту командующего в очередной раз раненого Удино, и Наполеон прислал Сен-Сиру маршальский жезл.

На петербургское направление Бонапарт двинул два корпуса: 2-й Удино и 10-й прусско-французский Макдональда. Перед ними стояла задача перерезать сообщение Витгенштейна со столицей. После сражений под Полоцком и Клястицами французский император отказался наступать на столицу России. Наполеон вернулся в Витебск со своей гвардией и больше не преследовал армию Барклая-де-Толли. "Я останавливаюсь здесь! — писал в мемуарах адъютант императора граф Филипп-Поль де Сегюр (Philippe-Paul de Ségur). — Я хочу здесь осмотреться, собрать армию, дать ей отдохнуть, хочу организовать Польшу. Кампания 1812 года кончена! Кампания 1813 года сделает остальное!".

Каждый был прав по-своему. Ненавидимый всеми Барклай, как мог, берег русскую армию для следующих сражений; Бонапарт осознавал, что за месяц похода, при отсутствии серьезных боев, он уже потерял свыше трети состава Великой армии. Из перешедших в июне Неман 301 тысячи в половине июля числилось всего 185 тысяч. Белоруссия и Литва наполнились толпами мародеров и дезертиров. Ослабла дисциплина, личный состав губили болезни, лошади падали от бескормицы и приходилось спешивать конные части. Это произошло, когда еще не грянули морозы и не нагрянули партизаны.

В донесении анонимного русского военного разведчика от 23 сентября 1812 года говорится: "Эти несчастные люди описывают яркими чертами плачевное свое состояние. Я старался узнать, с какого времени они начали претерпевать сей недостаток. Они отвечали, что сие было в разные времена различно, что иногда было лучше, а иногда хуже, но что в конце июля во всем оказалась нужда и что в течение августа армия была в отчаянии, видя, что по мере вшествия в Россию недостаток увеличивался. Для успокоения оной, говорят сии пленные, Наполеон публиковал ежедневно прокламации, в которых обещал, что вскоре они будут в Москве в величайшем изобилии". Можно сказать и так: теряя в количестве, французская армия укреплялась качественно. Однако нашему успеху способствовали еще не "зима, Барклай и русский Бог", но и дух русского народа.

Рассказывали такой анекдот. Преследуемые голодом французы ворвались в избу бедной старушки и на ломаном русском стали требовать "клеба" и "млека". Крестьянка отдала им свой хлеб, но сказала, что молока у нее нет, поскольку всех коровушек и овечек французы отняли и порезали, а осталась у нее одна коза (chèvre). "Куди коза?" — закричали оккупанты. "Там, родные, на дворе в хлеву", — ответила старуха. "На дворе казак (cosaque)!" — унося ноги, орали испуганные французы. Одно напоминание о казаках наводило ужас на солдат Grande Armée. Другая история повествует о том, как старуха, видя бедственное положение своих незваных гостей, вынула из печи щи и поставила на стол. Русская похлебка не понравилась французам и они стали плевать в щи, ругая старушку. Она схватила горшок и бросила его в голову одного нахала, сама выбежала на улицу, приперла двери ухватом и созвала крестьян, которые схватили французов и отвели их к ближайшей воинской команде.

В четырехтомной "Истории русской армии" дореволюционного русского историка А. А. Керсновского читаем: "Под Клястицами сражались 23 000 русских против 24 000 французов. Наши потери 4500, у французов убыло 5500 (1000 пленных). Кульнев преследовал по собственной инициативе до Боярщины, зарвался и был отражен, причем поплатился жизнью".

Так кому принадлежат лавры победителя? Воспеваемому придворным поэтом Василием Жуковским Витгенштейну, которого многие современники считали нерешительным полководцем, или Якову Петровичу Кульневу? Советский историк Е. В. Тарле высказался таким образом: "Кульнев, подобно Н. Н. Раевскому, Багратиону, Неверовскому, Кутузову, был одним из очень немногих генералов, достигавших полной власти над солдатами без помощи зуботычин, палок и розог… Но была у Якова Петровича Кульнева одна слабая сторона: он необычайно увлекался в битве и действовал нередко очертя голову, безумно рискуя и своей, и чужой жизнью. В бою под Клястицами 30 июля не его начальник Витгенштейн, а именно он, Кульнев, был победителем Удино, взял почти весь обоз маршала и 900 пленных".

"Во время преследования 1 августа авангард Витгенштейна под командой генерала Кульнева, переправившийся через Дриссу, потерпел такое поражение, которое превысило бы успех, достигнутый накануне, если бы со своей стороны французская дивизия Вердье при преследовании Кульнева снова не наткнулась на главные силы Витгенштейна и не была бы вынуждена отступить, понеся большие потери. Вследствие этого в конце концов успех оказался на стороне русских, так как Удино приостановил свое наступление и его пришлось подкрепить корпусом Гувиона-Сен-Сира", — так полагал знаменитый военный теоретик и современник описываемых событий, прусский генерал, бывший в 1812 году на русской службе, Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц (Carl Philipp Gottlieb von Clausewitz).

О сражении около деревни Сивошино на реке Дриссе, произошедшем 20 июля (1 августа), историк Тарле писал: "Увлекшись на другой день преследованием французов, Кульнев со своими 12 тысячами, которые отделил ему для этого Витгенштейн, бросился за отступающим маршалом. Неосторожно подавшись вперед, он натолкнулся на остановившийся внезапно и быстро построенный вновь в боевой порядок отряд Удино. Кульнев попал между двух огней и был отброшен с тяжкими потерями. Его отряд потерял около 2 тысяч человек и восемь орудий. Когда разбитый отряд уже отступал под огнем французских батарей, Кульнев, передают очевидцы, "печально шел в последних рядах своего арьергарда", подвергаясь наибольшей опасности обстрела. Французское ядро ударило в него и оторвало обе ноги. Смерть последовала почти моментально".

Бесстрашный русский полководец Яков Кульнев погиб на своей малой родине, в местах, где за 48 лет до этого родился. Богатырь — человеку нормального роста эфес сабли Кульнева доходил до плеча — был при этом образованным человеком, а не солдафоном. Поэт Жуковский, посвятивший Витгенштейну стихотворение "Певец во стане русских воинов", откликнулся на героическую смерть Кульнева строками:

Где жизнь судьба ему дала,

Там брань его сразила;

Где колыбель его была,

Там днесь его могила.

Не принижая заслуг командующего корпусом генерала Витгенштейна, отметим лишь, что без авангарда Кульнева, победы под Клястицами могло бы и не быть вовсе. Только соединенными усилиями всех участников, Россия смогла выстоять в схватке с сильнейшим врагом. Будущий победитель императора Франции, Голенищев-Кутузов, который лично контролировал выход армейской газеты, однажды дал нагоняй ее сотрудникам, заставив смягчить оскорбительные выпады в отношении Наполеона: "Кто тебе дал право издеваться над одним из величайших генералов".

Яков Петрович Кульнев, о котором знавший его Денис Давыдов отозвался как о "лучшем русском офицере кавалерии", был похоронен дважды. В 1816 году, по просьбе родных братьев героя Отечественной войны, его предали земле на берегу реки Дриссы. В 1832 году родственники перезахоронили прах Кульнева в имение его брата Ильзенберг Режицкого уезда Витебской губернии (ныне латвийский Ильзенкалнс). В 1850 году в Клястицах поставили памятник в честь боев 1812 года, впоследствии он был разрушен. Теперь здесь воздвигнута стела.

[Александр Широкорад]

http://www.pravda.ru/society/fashion...6-ucraina_1-0/
20 ноя 2012 в 17:00

Общество » Наследие » Россия

Тема участия украинцев в войне 1812 года до 90-х годов прошлого века в отечественной исторической литературе практически не затрагивалась. Но в 1991 году она стала предметом различных спекуляций. И вовсе не из-за рассекречивания каких-то важных документов. Просто националистам в Киеве и Львове потребовалась совсем иная трактовка событий этой войны.

Как и в иных разделах истории, у "оранжевых сказочников" нет единства во мнении. Одни уверяют, что война 1812 г. была для Украины чужой, войной ее врагов — Франции и России. Другие уверяют, что армия Наполеона несла на Украину прогресс, "свободу, равенство и братство". Третьи утверждают, что Наполеон был одержим мечтой создать на Украине независимое национальное государство.

В современном украинском учебнике заголовок одной из глав: "Подготовка Украины к отражению наполеоновского нашествия". Конечно, не стоит придираться, но справедливости ради — в 1812 году государства Украина не было в природе. Веселей дальше: "Встретив самоотверженный отпор украинского народа, захватчики вынуждены были отказаться от намерений продвигаться дальше вглубь Украины". Глава о том, как русские войска гнали Наполеона до Парижа, называется "Преследование противника украинскими полками". Что же было на самом деле?

Начиная войну, Наполеон планировал в приграничных сражениях разгромить русских, как это было при Аустерлице и Фридланде, а затем заставить Александра подписать мирный договор. Но, разумеется, у него, как у любого полководца, были и иные десятки вариантов военных и политических акций. Кроме того, Наполеон, опять же как любой грамотный правитель, пытался привлечь к борьбе с Россией как можно больше стран и политических движений, обещая всем "сорок бочек арестантов". Кстати, и раньше, в 1798–1810 гг., генерал, первый консул и император часто давал своим потенциальным союзникам совершенно взаимоисключающие обещания.

Следует ли удивляться, что в 1812 г. Наполеон предлагал Австрийской империи за помощь в войне Волынь, остальные земли Правобережной Украины — герцогству Варшавскому, Черноморское побережье и Крым — Турции. Рассматривался и проект создания на территории Левобережной и Южной Украины трех государств, так называемых "наполеонид". Император также неоднократно намекал полякам на возможность возрождения Речи Посполитой в границах 1772 г. Ну, а сами паны мечтали о границах времен князя Витовта, а еще лучше — Речи Посполитой "от можа до можа", то есть от Балтики до Черного моря с Ригой, Смоленском, Киевом и Одессой.

Увы, в планы великого полководца не входило вообще создание Речи Посполитой ни в каких границах. Но зачем об этом раньше времени говорить наглым и глупым панам? В июне 1812 г. Неман перешли свыше 100 тыс. поляков, а всего в кампании 1812 г. на стороне французов воевало не менее 300 тыс. этнических поляков.

Два польских помещика — Нейман и Городицкий — еще в 1809 г. подали меморандум наполеоновскому министру иностранных дел Талейрану. Поляки заверяли, что как только Наполеон вступит в пределы России, против царской власти восстанут 50 тысяч человек, в основном украинцы. Правда, в 1812 г. тот же Нейман уже предлагал французскому военному командованию выслать в "южные провинции Польши" армейский корпус, на помощь которому должна будет немедленно выступить 40-тысячная украинская повстанческая армия.

Увы, Наполеон на Украине не получил какой-либо поддержки. Лишь несколько десятков польских помещиков летом 1812 г. бежали к наступающей Великой армии и были зачислены в состав польских частей. При большом желании "оранжевые" историки могут записать этих католиков-помещиков в "щирые украинцы", но картина от этого все равно не изменится.

Нравится или не нравится "оранжевым сказочникам", но ситуация в Малороссии весной-осенью 1812 г. мало отличалась от положения в тыловых губерниях Великороссии. Так, еще 2 марта 1810 г. военный министр Барклай де Толли в докладной записке императору "О защите западных рубежей России" предлагал экстренно привести в боевую готовность крепости Ригу, Динабург, Бобруйск и Киев. 9 июля был высочайше утвержден проект обороны Киева генерал-майора Глухова, также было дано указание "отстаивать Зверинецкое укрепление и приведенный в оборонительное положение Никольский монастырь до последней крайности". В качестве последней меры предлагалось взорвать монастырь.

20 июля генерал-майор Глухов и полковник Трузсон 3-й получили указание составить "примерный план осады" киевской крепости, исходя из численности осадного корпуса в 50 тыс. человек со 120 осадными и 180 полевыми орудиями. При этом гарнизон крепости должен был составлять 20 тыс. человек при 333 орудиях. Большая часть этих работ была выполнена.

Средства на модернизацию Киевской крепости и иные оборонительные мероприятия поступали как из казны, так и от частных лиц. Так, в1812 г. киевское дворянство внесло в "фонд обороны" 50 тыс. рублей, мещане дали 40 тысяч. Монастыри передали 9 пудов 33 фунта серебра и 3,5 фунта золота. В том же 1812 году киевский завод "Арсенал" отремонтировал 134 орудия, изготовил около 40 тысяч ружей и пистолетов, а также 35 тысяч сабель. Замечу, что этот завод был создан по указу Екатерины II в 1764 г. Всего на военные нужды население малороссийских губерний пожертвовало 9 млн. рублей, 13,5 пудов серебра, несколько килограммов золота, большое количество волов и коней, а также продовольствия. Киевский госпиталь, основанный еще в 1755 г., принял сотни раненых, еще сотни были размещены по домам мещан.

Существенную роль в снабжении русской армии боеприпасами сыграл Шосткинский пороховой завод на Сумщине. Он был построен в 1737–1739 гг. по указу императрицы Анны Иоанновны. В 1812 г. там произвели 25 тыс. пудов черного пороха. Забегая вперед, скажу, что в Крымскую войну производительность завода увеличилась в 6 раз. Ну, а 1 октября 1931 г. в Шостке вошла в строй первая отечественная фабрика фотопленки (в советское время автор, да, наверное, и кто-то из читателей, много лет делал фотоснимки на пленке Шосткинской фабрики).

В Киевской губернии были призваны в армию 3170 человек. Сам Киев поставил в ополчение 1050 мещан, добровольно вступили в ополчение около 600 шляхтичей. Уже 15 июля 1812 г. в Киев прибыло 290 пленных французов, а к концу месяца — еще 400. Замечу, что помимо них много пленных с благословения митрополита было размещено в монастырях.

С начала войны в русской армии сражались полки, укомплектованные личным составом в Малороссии. Среди них: гусарские — Ахтырский, Лубенский, Сумской, Павлоградский, Мариупольский; драгунские — Харьковский, Черниговский, Киевский, Новороссийский, Стародубовский, Житомирский; кирасирские — Глуховский, Малороссийский, Новороссийский; пехотные — Кременчугский, Черниговский, Полтавский; гренадерские — Екатеринославский, Киевский, Малороссийский; конно-егерские и уланские полки — Неженский и Чугуевский.

Рассмотрим, к примеру, историю формирования и боевой службы Нежинского пехотного полка. В город Нежин — центр одноименного уезда Черниговской губернии — известие о начале войны пришло одновременно с царским манифестом "Ко всем сословиям и состояниям, духовным и мирским" от 6 июля 1812 г. Через 12 дней черниговский предводитель дворянства Н. Н. Стороженко издал циркуляр, призывавший все уездное дворянство немедленно приступить к сбору ополчения.

А уже 23 июля дворянское собрание Нежинского уезда постановило:

— Одушевляясь любовью и усердием к народу и Отечеству…немедля приступить к назначению на первый случай из каждых 15-ти ревизских душ по одному человеку, обвестить всех помещиков, чтобы они из такого количества, а ежели по усердию своему имеют возможность, то из меньшего, выбрав способных людей и вооружив их, чем можно, а в недостатке того — и без всякого вооружения, но только в неизорванном одеянии и обуви, снабдив на месяц провиантом, без малейшего замедления… представили их в г. Нежин. И по мере принятия определять к ним на каждые 50, равно как и на каждые 100 человек, по одному чиновнику из избранных нами.

В ополчение набирали помещичьих крестьян, но мещанам и государственным крестьянам также разрешалось записываться в ополчение. Личный состав первой половины Нежинского полка включал в себя 5 сотенных начальников, 10 пятидесятных начальников и 674 ратника. Вторая половина состояла из 6 сотенных, 12 пятидесятных начальников и 756 ополченцев. Таким образом, Нежинский пехотный полк был одним из самых многочисленных среди сформированных в губернии, уступая только Суражской дружине, в составе которой насчитывалось 1482 человека, и Новозыбковской дружине (1950 человек). А всего в Черниговской губернии было сформировано 6 конных казачьих полков, каждый по 1200 человек. В ополчение поступили 25 873 ратника и 217 дворян.

Как видите, если обратиться к фактам, то никакого массового коллаборационизма в те годы в Малороссии не наблюдалось — наоборот, большинство населения поддержало российские власти в борьбе с Наполеоном. Так что утверждение о том, что война 1812 года была для Украины чужой, не соответствует действительности. И украинцы, и русские, и белорусы, и татары, и другие народы Российской Империи воспринимали Наполеона как врага.

Следов мифа о том, что французский Император собирался каким-то образом создавать независимую Украину, в хрониках того времени тоже найти невозможно. Это является доказательством того, что данный миф был создан куда позже — недобросовестными историками в угоду политикам-сепаратистам…

[Павел Коротич]

http://rusplt.ru/wins/kobrinskaya-pobeda-27843.html
26 июля 2016, 00:00
Русские победы, История

Первая победа 1812 года

Капитуляция саксонской бригады в Кобрине. Художник В.И. Стельмашонок

После того как 24 (12 по ст. ст.) июня 1812 года войска Наполеона перешли российскую границу, две основные русские армии под командованием Петра Багратиона и Михаила Барклая-де-Толли отступали, надеясь соединиться друг с другом. Третья, самая малочисленная резервная армия Александра Тормасова в это время прикрывала юго-западное и киевское направления. Со стороны неприятеля там в это время действовали австрийский корпус генерала Карла Шварценберга и саксонский корпус генерала Жана Ренье. Однако Наполеон недооценивал силы и боеспособность армии Тормасова, а потому дал приказ австрийцам идти на соединение со своей основной наступающей армией, а саксонцам Ренье — действовать против частей Тормасова, закрепившись в городах на границе Белоруссии и Украины.

23 (11) июля саксонцы заняли Брест, в тот же день саксонская бригада под командованием генерала Кленгеля, насчитывавшая около 5000 человек, вошла в Кобрин. Тем временем войска Тормасова, которые еще в июне получили приказ атаковать неприятеля, должны были сначала освободить Брест, а затем идти на Кобрин. 24 (12) июля, воспользовавшись ослаблением противника из-за отхода австрийцев, русские взяли Брест, на следующий день — Пинск, а затем двинулись на Кобрин.

27 (15) июля части русской армии в количестве до 15 тысяч человек, имея более 100 пушек, с двух сторон подошли к городу. Атаку начала кавалерия, удар которой имел целью выманить неприятеля из Кобрина на открытую местность, где можно было воспользоваться численным превосходством и разгромить саксонцев. Но те плотно засели в городских зданиях. Тогда Тормасов приказал обойти город и перекрыть все дороги, ведущие из него. Вскоре саксонцы оказались в полном окружении, а их попытка уничтожить русский заслон на одной из дорог окончилась неудачей. Как впоследствии свидетельствовал генерал, неприятель неоднократно пытался вырваться из Кобрина, но всякий раз был отброшен обратно, неся большие потери. Причем один из русских полков, преследуя отступающих саксонцев, прямо за ними ворвался в город. Завязались упорные уличные бои.

Городские постройки, состоявшие в основном из деревянных зданий, служили плохой защитой для оборонявшихся. Русская артиллерия не давала возможности укрыться за деревянными стенами, город пылал (во время пожара сгорело абсолютное большинство строений: 548 домов, осталось лишь около 80). Вскоре начался общий штурм, саксонцы стали сдаваться в плен. Последними сложили оружие солдаты, засевшие за стенами местного монастыря.

В итоге боя, длившегося 9 часов, в плен попали свыше 2000 вражеских солдат, несколько полковников, более 60 офицеров и командир бригады генерал Кленгель; было захвачено 8 орудий. При этом были убиты 2000 саксонцев. Русские войска потеряли 77 человек убитыми и 181 ранеными.

Хотя в военном смысле кобринская победа носила локальный характер, ее моральное и политическое значение было очень велико. Самое главное заключалось в том, что это была первая победа русских войск над солдатами «непобедимой» армии Наполеона с начала Отечественной войны. Высоко оценил победу Тормасова и император Александр I. Он удостоил генерала высочайшей благодарностью и орденом святого Георгия 2-й степени, другие офицеры, руководившие войсками в том бою, тоже получили ордена и сабли с надписью «За храбрость».
День парашютиста: как родился праздник ныряльщиков в небесную глубину Далее в рубрике День парашютиста: как родился праздник ныряльщиков в небесную глубину26 июля 1930 года под Воронежем состоялись первые в нашей стране массовые прыжки с парашютом

[Антон Евсеев]

http://www.pravda.ru/society/fashion...1-chichagow-0/
05 дек 2012 в 17:00

Общество » Наследие » Россия

Коренной перелом в боевых действиях на юге в войне 1812 года наступил восемнадцатого сентября, когда к Луцку, где была ставка генерала Тормасова, подошла долгожданная Дунайская армия, которой, как это ни странно, командовал вовсе не генерал, а, пожалуй, первый в военной истории России "сухопутный" адмирал. И звали его Павел Васильевич Чичагов.

В итоге объединенные силы русских достигли численности в 65 тысяч человек (по некоторым источникам — в 83 тысячи). Прежний командующий 3-ей армией генерал от кавалерии Александр Петрович Тормасов уступил ему командование, поскольку Чичагов был старше его в чине (полный адмирал примерно соответствовал званию фельдмаршала), и, кроме того, именно этого хотел император Александр I, который возлагал особые надежды на военный талан Павла Васильевича. Ну, а Александр Петрович был переведен в штаб Кутузова, с которым у него были самые дружеские отношения. Позже генерал Тормасов еще проявит себя как храбрый и талантливый командир во время сражения под Красным.

И, следует заметить, ожидания государя полностью оправдались: дав армии небольшой отдых, Чичагов сразу же перешел к активным действиям. 23 сентября все силы 3-ей армии были приведены в боевую готовность, а на следующий день адмирал приказал выступать против австрийцев Шварценберга и саксонцев Ренье, которые расположились возле Брест-Литовска.

8 октября конный авангард, которым командовал генерал Ламберт, разбил передовые посты неприятеля у Шербина и уже собирался двигаться дальше, однако получил приказ дожидаться подхода основных сил. Графа Ламберта можно было понять: в произошедшем 17 августа арьергардном бою под Пружанами австрийцам и саксонцам был окружен его отряд, и хотя он прорвал блокаду без особенных потерь для себя, одно русское орудие неприятель все-таки захватил. Когда Ламберт узнал об этом, он сказал "за эту пушку они мне дорого заплатят". Поэтому-то горячий генерал так и рвался отомстить неприятелю.

генерал Ламберт

Чичагов, однако не разделял его стремлений — он понимал, что на 40-тысячное войско следует наступать силами всей армии. И поскольку генерал Ламберт расположил свои войска на расстоянии пушечного выстрела от позиции неприятеля, Чичагов очень торопился на выручку своего авангарда — противник мог контратаковать каждую минуту. И вот 11 октября, когда армия наконец-то приблизилась к Щербину, колонна правого крыла русских войск под командованием генерала графа Ламберта и князя Щербатова двинулись вперед на неприятельские позиции. Но Шварценберг и Ренье опасаясь, что русские стремительной атакой загонят их в болото рядом с рекой Буг, оставили занимаемые позиции и начали отходить за его приток — реку Лесну.

Итак, противник не принял решительного сражения, как на то рассчитывал Павел Васильевич, ограничившись вместо этого артиллерийской канонадой с левого берега Лесны. Преследование противника вновь поручили отряду графа Ламберта, который переправился вслед за ним через реку у Вистича и нанес отступающим несколько чувствительных ударов, взяв при этом в плен около пятидесяти солдат и офицеров. Чичагов же не смог присоединиться к нему, поскольку вся армия из-за разрушенных неприятелем мостов не смогла переправится. Адмирал отложил форсирование Лесны на следующий день, дав тем самым возможность противнику беспрепятственно отойти аж за границу в Варшавское герцогство, что после ставили ему в вину. На самом деле Павел Васильевич поступил правильно: переправа через броды все равно заняла бы много времени и противник так и так успел бы уйти, а его солдаты были бы утомлены после подобного мероприятия.

Переправившись наконец через Лесну, Чичагов выделили из своей армии корпус в 25 тысяч человек под командованием генерала Остен-Сакена, который должен был защищать фланги от возможных контратак со стороны Ренье и Шварценберга, а сам, захватив Брест-Литовский со всеми его провиантскими магазинами и складами боеприпасов, 27 сентября двинулся на Минск. Узнав об этом, противник попытался атаковать его войска с тыла обойдя заслоны Остен-Сакена. Однако опытный генерал, чья карьера начиналась еще в Щвейцарском походе Суворова, разгадал замысел Шварценберга. Он атаковал войска Ренье и заставил его отступить.

Шварценберг поспешил на выручку "коллеге" и совместными усилиями им удалось оттеснить отряд Остен-Сакена от Брест-Литовска, однако было уже поздно — 16 ноября Чичагов захватил Минск, а вместе с ним и все запасы продовольствия и более 2 тысяч французских раненых в госпиталях. Кроме того, войскам адмирала удалось сделать то, чего не получилось осуществить корпусу Витгенштейна — они вышли в тыл Великой Армии и перерезали ее коммуникации.

Наполеон, весьма встревоженный этим обстоятельством, приказал Шварценбергу идти к Слониму для того, чтобы позже атаковать Чичагова. Однако австрийский генерал почему-то не выполнил эту задачу. Он так и остался стоять возле Бреста, вяло отражая контратаки войск Остен-Сакена. Возможно Шварценберг понял, что компания уже проиграна французами и не хотел подвергать своих солдат напрасному риску. Но также вероятно и то, что осторожный генерал не хотел начинать наступление, имея у себя на флангах весьма боеспособный отряд противника, который лишь немногим уступал в численности его войскам.

Тем временем Чичагов получил приказ занять Борисов, поскольку Кутузов предполагал, что через реку Березину отступающие войска Наполеона будут переправляться именно там. И вот 21 ноября солдаты 3-ей армии атаковали польскую дивизию генерала Домбровского, которая отдыхала там после поражений, понесенных при осаде Бобруйска. Удар был внезапным, поляки, не проводившие никакой разведки не сумели к нему подготовится и в результате были полностью разгромлены. В бою было убито более трехсот неприятельских солдат и офицеров и около трех тысяч сдались в плен. Таким образом дивизия перестала существовать — ее немногочисленные остатки вместе с Домбровским спешно отступили на территорию Варшавского герцогства, оставив Чичагову всю артиллерию вместе с боеприпасами.

О том, как вели себя войска адмирала во время неудачного для русских сражения при Березине 23-29 ноября мы расскажем в другом месте. Сейчас же следует отметить, что и здесь адмирал действовал весьма грамотно, а обвинение в том, что якобы он из-за своей бездарности упустил отступающие войска Наполеона, выдвинутые против него Кутузовым, совершенно безосновательны. В этом был виноват в основном сам главнокомандующий, чья медлительность привела к провалу в общем-то достаточно продуманного плана окружения французов. Есть также мнение, что Кутузов, который, увы, был весьма завистлив и злопамятен, не мог простить Чичагову того, что именно он был назначен его приемником для командования Дунайской армией, поэтому при Березине сознательно "подставил" своего недруга.

После переправы французов через Березину именно Чичагов начал их преследование и, внезапно обрушившись со своими войсками на Вильно, где отдыхали отступавшие войска Наполеона, 11 декабря русские с налета взяли город, захватив около 15 тысяч пленных, а также последние склады с продовольствием, что оставались у французов на территории Российской империи. Ошеломленным, голодным и почти безоружным французам пришлось спешно отступать в Варшавское герцогство. 18 декабря туда переместилась и армия Чичагова, ставшая таким образом первым русским войсковым соединением, перешедшим в этой войне границу России.

Что касается Шварценберга, то он вместе с Ренье покинул пределы нашей страны еще раньше. Узнав о сражении при Березине австрийский генерал спешно отступил к Варшаве, а Ренье последовал за ним. 14 декабря оба корпуса перешли границу, однако после их пути были различны — если Ренье отправился на соединение с остатками Великой Армии, то Шварценберг ушел в Австрию, которая вскоре заявила о разрыве с Наполеоном. Таким образом, недавний противник русских сделался нашим союзником.

Подводя итоги "странной" войны на юге России, следует отметить, что действия 3-ей армии, оттянувшей на себя сильные резервы Наполеона и в итоге перерезавший коммуникации французов, были весьма успешны. Русские войска выполнили все поставленные перед ними задачи, и, главное, не понесли при этом ни одного поражения. Таким образом, следует признать, что их вклад в победу над Наполеоном был весьма и весьма значителен.

[Историк. РФ]

http://историк.рф/history_day/26-%d0...%d1%8f-%d1%87/

26 ноября голодные, утомлённые войска Наполеона подошли к Березине. Их было около 40 тысяч.

С юга приближалась свежая 24-тысячная армия адмирала Павла Чичагова, которая, по замыслу императора Александра I, должна была отрезать Наполеону пути отступления, желательно при переправе через Березину. Одновременно с севера планировался удар по французам силами 35-тысячной армии Петра Витгенштейна. Казалось бы, Великая армия попала в ловушку. Но Наполеону удалось обмануть Чичагова и переправиться через Березину.

В сражении русские армии не смогли уничтожить противника.

Удавшееся бегство Наполеона поставило крест на полководческой репутации Чичагова. Иван Крылов высмеял его в басне «Щука и кот». Однако именно при Березине Великая армия потеряла около 30 тысяч.

[Eвразия Daily]

https://eadaily.com/ru/news/2016/11/...ie-na-berezine
26 ноября 2016
09:35

26 ноября 1812 года на берегах реки Березины в Белоруссии началось трехдневное сражение между французской армией под командованием императора Наполеона (75 тыс. чел.) и русскими войсками под командованием адмирала П.В. Чичагова и генерала П.Х. Витгенштейна (80 тыс. чел.).

После сражения под Красным кольцо вокруг наполеоновских войск начало сжиматься. С севера подходил корпус Витгенштейна (50 тыс. чел.), а в Минске уже стояла пришедшая с Украины армия Чичагова (30 тыс. чел.). У Березины они готовились сомкнуться и отрезать Наполеону пути отхода из России.

21 ноября авангардные части Чичагова подошли к Березине и взяли город Борисов. Но вскоре их выбил оттуда корпус маршала Н. Удино. Русские отступили на правый берег и взорвали за собой мост. Березина еще не замерзла, и когда 25 ноября к Борисову подошли главные силы Наполеона, они уперлись в речную гладь. Южнее Борисова находилась еще одна переправа. Наполеон послал туда корпус Удино. Но это был лишь обманный маневр. Подобной демонстрацией Наполеон создавал видимость того, что стремится захватить переправу южнее Борисова.

Адмирал принял этот маневр за попытку Наполеона прорваться на соединение с действовавшим в Западной Белоруссии корпусом фельдмаршала К. Шварценберга. В результате корпус Удино увел за собой в никуда почти всю чичаговскую армию, которая и так не обладала большой численностью. Фактически у Чичагова на Березине находилось под ружьем 20 тыс. чел., с которыми он пытался прикрыть почти 60-километровый участок возможного прорыва французских войск, общая численность которых значительно превосходила силы русских за Березиной.

Пока Чичагов двигался в южном направлении, вниз по реке, основные события разворачивались в 15 км севернее Борисова, у деревни Студенка (ширина реки достигала там 50 м), где польские уланы отыскали брод, а французские саперы навели временные мосты. По ним 26 ноября французская армия начала переправу на правый берег. Тем временем Витгенштейн, опасавшийся столкновения с основными силами Наполеона, действовал осторожно и медлил с выдвижением к Березине. Он вышел к реке лишь 27 ноября, когда переправа уже началась. К тому времени на левом берегу ее прикрыл корпус маршала К. Виктора.

В течение двух дней французы, отражая атаки разрозненных русских отрядов, переправлялись на западный берег. 27 ноября в Борисов ворвались авангардные части армии М.И. Кутузова под командованием атамана М.И. Платова и генерала А.П. Ермолова. Сам Кутузов не спешил к Березине, вполне резонно полагая, что и без него там достаточно сил для ликвидации французской армии. Стоит отметить, что план окружения Наполеона на Березине не предусматривал единого командования. Это предопределило несогласованность действий российских командующих, каждый из которых принимал решения самостоятельно. В итоге, когда Чичагов, поняв свою оплошность, возвратился к Борисову, наполеоновские войска уже закрепились на правом берегу реки.

28 ноября по обеим сторонам Березины закипел жестокий бой, ставший кульминацией битвы на Березине. Чичагов пытался отбросить прикрывавшие студенскую переправу французские части на правом берегу. Витгенштейн атаковал корпус маршала К. Виктора, который прикрывал переправу на левом берегу. Лесистая местность препятствовала действиям кавалерии, составлявшей почти половину численности чичаговских войск. До 11 часов ночи шел упорный фронтальный стрелковый бой, стоивший обеим сторонам больших потерь.

Из-за малой пропускной способности наведенных мостов, огромного скопления людей и обозов, паники, усиления натиска русских прорваться на запад удалось лишь трети войск Наполеона (25 тыс. чел.). Остальные (около 50 тыс. чел.) погибли в боях, замерзли, утонули или попали в плен. Опасаясь захвата русскими переправы. Наполеон 29 ноября велел уничтожить ее, бросив на левом берегу свои войска. Современники отмечали, что местами река была доверху завалена трупами людей и лошадей. Русские потеряли в этом сражении 8 тыс. чел. После Березины основные силы наполеоновской армии в России перестали существовать.