*133. Август 1991 года

[Евгения Альбац]

http://newtimes.ru/stati/temyi/gkchp...t-spustya.html
17.08.2016 | | №25 (414) от 15.08.16

Сотрудник Девятого управления КГБ СССР Виктор Золотов (крайний справа) в чекистский путч охранял Бориса Ельцина. Ныне — генерал армиии Золотов возглавляет «опричнину Путина» — Федеральную службу войск национальной гвардии

История ничему не учит. Даже инстинкт самосохранения — и тот отказывает.

Феликса Дзержинского вывезли с Лубянки в ночь с 22 на 23 августа 1991 года (см. фоторепортаж на стр. 24): он лежал ничком вниз, упершись носом и острой бородкой в днище грузовика, — так в тридцатых и сороковых из подвальной лубянской тюрьмы и расстрельных гаражей, расположенных рядом, на Сретенке, различных подразделений НКВД/МГБ вывозили трупы «врагов народа». Толпа, еще несколько часов назад собиравшаяся штурмом брать «желтый дом», удовлетворилась свержением памятника и постепенно разошлась: из-за темных окон многочисленных зданий КГБ СССР Дзержинского провожали глаза тех, для кого он был Железным Феликсом, основателем ЧК, символом священного братства щита и меча, на протяжении семидесяти трех лет державшего в страхе огромную страну. «Освобождение от КГБ» — пестрели той осенью заголовками газеты, печатавшие статьи-разоблачения, совсекретные документы, исповеди чекистов и их секретных сотрудников, коих под разными предлогами и угрозами заставляли доносить на родственников, сослуживцев, коллег. Боевые офицеры — о беспределе особистов в армии (военная контрразведка КГБ), старосты церквей — об обязанности сообщать сведения, полученные на исповедях (отдел № 4 идеологической контрразведки — Пятого управления КГБ), журналисты — о плате «стуком» за командировку во вкусную страну, младшие и старшие научные сотрудники — о плате тем же за устройство жены на работу или продвижение в очереди на получение квартиры. Вдруг выяснилось, что чуть ли не две трети сотрудников посольств и консульств — сотрудники различных управлений КГБ (даже управление кадров КГБ имело свою квоту — говорят, именно по этой квоте оказался в Дрездене и майор Путин), то же было и в бюро центральных газет и телеканалов в различных странах мира, товарищи в погонах, вплоть до генеральских, занимали видные посты в РПЦ, в творческих союзах, в Госбанке и Академии наук, доверенные лица КГБ (откомандированные сотрудники) имели кабинеты практически во всех мало-мальски значимых учреждениях СССР. Неудивительно, что, когда началась либерализация режима, перестройка и гласность, главные бенефициары советской системы — политическая полиция и военно-промышленный комплекс — попытались восстановить статус-кво. Поручения по разработке плана переворота председатель КГБ СССР Владимир Крючков отдал 9 декабря 1990 года, 19 августа 1991 года шифровка с приказом распространять документы ГКЧП и сообщение о внезапной «болезни» президента СССР Михаила Горбачева пошла во все управления и резидентуры КГБ как в стране, так и за рубежом.

7 мая 2000 года бывший обвиняемый по статье об измене Родине и амнистированный Государственной думой в 1994 году генерал армии КГБ в отставке Владимир Крючков присутствовал на инаугурации второго президента РФ, полковника КГБ Владимира Путина: для престарелого Крючкова в уголке поставили стульчик. Выходцы из конторы в те дни стоя пили за возрождение КГБ. Демократы вновь стали обсуждать плюсы и минусы люстрации. «Неужели вы не понимаете, что во власть идет не один человек — корпорация КГБ?» — спрашивала автор тогдашнего руководителя администрации президента РФ Александра Волошина. Не понимал — был, как и многие другие, уверен, что держит бога за бороду, а уж Путина под контролем — и подавно.

Они вернулись. А с ними — конспирология, поиски врагов, борьба с инакомыслием, реинкарнации Холодной войны
с «противником № 1» (США)

В первые три года после воцарения Путина в Кремле эксперты фиксировали массовый переход выходцев из КГБ, работавших раньше в частных бизнесах, — в государственные или аффилированные с государством компании. Дальше — больше: к 2008 году уже 50% российской номенклатуры составляли представители КГБ/ФСБ, они же заняли командные высоты в самых вкусных отраслях — нефть, газ, коммуникации, финансовая сфера — от контроля за финансовыми потоками до бизнеса обналичивания, не говоря уже об оборонке, которая, как было и в СССР, стала одним из главных реципиентов бюджетных денег… Президент страны, только что смещенный многолетний глава администрации президента, на место которого назначен очередной представитель дружной чекистской семьи, с десяток министров, два с лишним десятка заместителей руководителей различных ведомств, главы ведущих госкорпораций, несколько глав регионов — ими теперь становятся бывшие охранники Путина — 25 лет назад казалось, что путь в органы власти выходцам из КГБ закрыт навсегда. Они вернулись. А с ними — конспирология, поиски врагов, борьба с инакомыслием, реинкарнации Холодной войны с «противником № 1» (США). Нет, история ничему не учит. Но платить за невыученные уроки приходится всегда.

Фото: валентин кузьмин и александр чумичев/тасс

["Коммерсантъ"]

http://www.kommersant.ru/doc/3066709
За 25 лет граждане так и не сформировали единого мнения о событиях августа 1991 года
19.08.2016

Почти треть граждан, опрошенных фондом "Общественное мнение", либо не знает о событиях августа 1991 года, либо не очень четко представляет, что тогда произошло. Среди знающих большинство из тех, кто имеет собственную позицию, симпатизирует Борису Ельцину, который выступил против ГКЧП, их число возросло по сравнению с 2011 годом. Выросло количество и тех, кто считает, что от победы ГКЧП стало бы хуже. Эксперты считают, что граждане не до конца понимают, что произошло в августе 1991 года. Тем временем организаторы традиционных праздничных мероприятий получали отказы от мэрии на предоставление привычных мест и маршрутов. Конфликт уже исчерпан и мероприятия пройдут там же, где всегда, но сами долгие переговоры подтверждают странный статус этого события.

Накануне 25-летнего юбилея событий 19-21 августа 1991 года фонд "Общественное мнение" (ФОМ) провел опрос об отношении к Государственному комитету по чрезвычайному положению (ГКЧП), предпринявшему попытку взять власть в свои руки, и о личной позиции граждан. Выяснилось, что 19% "что-то слышали" об этих событиях, еще 11% признались, что не в курсе предпринятой 25 лет назад попытки переворота в СССР. Тем не менее 69% о путче знают. Взгляды респондентов, родившихся не позднее 1986 года (78% от общего числа опрошенных), на события августа 1991 года разделились. Так, 25% во время путча симпатизировали президенту РСФСР Борису Ельцину и тем, кто его поддерживал, всего 8% были на стороне организаторов путча — руководителей Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), а 28% не симпатизировали никому. Максимальное число сторонников ГКЧП социологи зафиксировали в 2006 году — 13%. Число тех, кто поддерживал в августе 1991 года Бориса Ельцина, не поднималось выше 25% за все время проведения опроса (с 2003 года). Еще 15% сегодня говорят, что "не помнят", за кого они были, 16% ссылаются на то, что они "тогда были маленькими", а 8% затруднились с ответом.

Всего 17% думают, что для страны в целом было бы лучше, если бы руководители ГКЧП смогли в августе 1991 года взять власть. Столько же респондентов поддерживали эту точку зрения в 2011 году (подробнее см. график). По мнению 26%, для России было бы хуже, если бы победили путчисты, в 2011 году таких было 17%. Большинство же (56%) затрудняются ответить, принесла ли бы победа ГКЧП больше хорошего или плохого.

Устойчивое число тех, кто настаивает, что поддерживал бы противников ГКЧП, и подросшее количество тех, кто негативно оценивает его возможную победу, несколько противоречит идеологической линии, взятой в последние годы. Поражение ГКЧП стало детонатором для распада СССР, а это официально признано крупнейшей геополитической катастрофой XX века. Так, по апрельскому опросу Левада-центра, 56% опрошенных сожалеют о распаде СССР. Исход августовского путча вынес окончательный приговор социалистической экономике — все больше граждан сегодня сожалеют об этом. Однако ГКЧП, успех которого был последним шансом для СССР, не имеет явных сторонников, так же как и в 1991 году.

Старший научный сотрудник Института социологии РАН Леонтий Бызов связывает снижение симпатий граждан к ГКЧП с тем, что события августа 1991 года уходят из исторической памяти и люди плохо ориентируются, чем вообще ГКЧП был. "Результатом победы над путчистами, по мнению многих, в долгосрочной перспективе стал нынешний режим, который пользуется популярностью,— говорит господин Бызов.— В телепрограммах звучат тезисы, что Ельцин был не во всем хорош, но ему можно все простить, поскольку он выбрал преемником Путина". События путча, по мнению социолога, активно вытесняются из памяти, поскольку "люди не любят вспоминать свои исторические ошибки", а власть же старается к событиям 1991 года не возвращаться для собственной легитимизации.

"У нынешней власти отношение к ГКЧП не столь величественное, как к СССР, а точнее, им на них наплевать",— говорит член комиссии СПЧ по исторической памяти Николай Сванидзе. "На самом деле речь шла не о сохранении союза. Путчисты опасались потерять свои посты и решили взбунтоваться. Подобное поведение не может вызывать симпатии людей",— считает господин Сванидзе.

Заведующий отделом социологии фонда ИНДЕМ Владимир Римский считает более важным, что большинство не имеет мнения о путче: "Политика для основной части граждан — дело элит, а не обычных людей. Поэтому они о ГКЧП не задумываются вовсе".

"Доля тех, кто в 1991 году еще не родился или был маленьким и не помнит этих событий, в силу естественных причин увеличивается. У них информированности о путче и понимания этих событий меньше,— заявил президент ФОМ Александр Ослон, объясняя, почему большинство затруднилось с ответом на вопрос.— С того времени в истории страны было еще много переломных событий, которые заставляют граждан переоценивать путч 1991 года".

Илья Константинов (в 1991 году — член Верховного совета, участник защиты Белого дома) полагает, что на снижение числа симпатизирующих ГКЧП работает возрастной фактор: "Сторонники сохранения СССР и Коммунистической партии еще в 1991 году были сосредоточены в средних и старших возрастных группах, многих сейчас уже нет в живых". В целом политолог считает, что путч и распад СССР оказал такое влияние на людей, переживших это, что их воспоминания и мнения вряд ли может изменить пропаганда.

"В середине 2000-х на фоне "нефтяного дождя" триумфалистская имперская пропаганда влияла задним числом и на оценки прошлого",— заявил "Ъ" Сергей Станкевич, в августе 1991 года зампред Моссовета, руководивший демонтажем памятника Дзержинскому. Теперь же, невзирая на успехи в Крыму и Сирии, "люди понимают, что кровопролитие — неизбежное следствие силы",— полагает он. Потому и растет негативное отношение к ГКЧП. "Я полностью согласен с результатами сегодняшнего опроса: если бы власть тогда осталась в руках ГКЧП, было бы хуже всем — это привело бы к жесткой конфронтации",— заявил "Ъ" профессор МГУ, иностранный член РАН Аскар Акаев, который в 1991 году был президентом Киргизии. В том, что растет доля тех россиян, кто видит негатив ГКЧП, он видит позитивную тенденцию. И он призывает "не забывать роль Бориса Ельцина, которые оказался в нужном месте и в нужное время, став лидером противостояния ГКЧП".

Тем временем организаторы традиционных праздничных мероприятий, посвященных августовским событиям, поначалу получили отказ от мэрии на предоставление привычных мест и маршрутов. Мероприятия проходят по вполне традиционному сценарию, который незначительно отличается год от года. И в этом году заявка на согласование панихиды 20 августа и митинга с поднятием флага 22 августа была заблаговременно подана сопредседателем московского отделения партии ПАРНАС Михаилом Шнейдером и директором общероссийского движения "За права человека" Львом Пономаревым (подробнее см. "Онлайн"). 16 августа стало известно, что департаменты региональной безопасности и противодействия коррупции обе заявки отклонили. Среди ссылок на "ремонт дорожной сети и реконструкцию уличного пространства", а также опасность для "функционирования транспортной и социальной инфраструктуры" указывалось также, что в этот день "в городе Москва запланировано большое количество мероприятий, посвященных празднованию Дня государственного флага". То есть традиционный праздник помешал официальному.

18 августа Михаил Шнейдер сообщил, что накануне вечером его и Льва Пономарева пригласили в мэрию, и переговоры возобновились. Днем 18 августа он опубликовал в своем фейсбуке план мероприятий, который, как он полагал, удастся согласовать с властями не позднее полудня 19 августа — первые мероприятия намечены на 18:00 19 августа. Вечером 18 августа высокопоставленный источник "Ъ" в мэрии подтвердил, что в таком виде заявки будут согласованы. Долгие переговоры с мэрией организаторов традиционного празднования, посвященного событиям августа 1991 года, являются отличной иллюстрацией странного отношения к нему.

Сергей Горяшко, Иван Сухов, Софья Самохина, Виктор Хамраев

["Коммерсантъ"]

http://www.kommersant.ru/gallery/2258875
19 августа 1991 года группа руководителей СССР во главе с вице-президентом Геннадием Янаевым и председателем КГБ Владимиром Крючковым отстранила от власти президента Михаила Горбачева и объявила о передаче власти образованному ими Государственному комитету по чрезвычайному положению (ГКЧП). В Москву и другие крупные города России были переброшены войска. В ответ граждане вышли на улицы. Переворот провалился, положив в итоге конец советской власти. Москва 19-21 августа 1991 года — в фотогалерее «Ъ».

После того как Михаила Горбачева блокировали на даче в Форосе за отказ выполнить требования ГКЧП по введению чрезвычайного положения и подписанию союзного договора, поднимаются по тревоге и начинают выдвигаться в Москву мотострелковые, танковые и десантные части Московского военного округа. Москвичи, несмотря на запрет митингов и демонстраций, начинают собираться в центре города
[IMG][/IMG]
19 августа президент РСФСР Борис Ельцин выходит из здания Верховного совета РСФСР (Белого дома) и с танка №110 Таманской дивизии обращается к собравшимся демонстрантам с призывом сопротивляться путчистам. В ответ начинается строительство баррикад для защиты здания от предполагаемого штурма
Все больше людей стекается в центр Москвы на стихийные митинги и забастовки
19 августа на Манежной площади начинается стихийный митинг противников ГКЧП под лозунгами «Фашизм не пройдет!», «Свободу!», «Язова, Пуго, Крючкова — под суд!». Вскоре митинг проходит и у здания Моссовета. Военные и милиция не препятствуют акциям
Обстановка в Москве остается напряженной, среди защитников Белого дома циркулируют слухи о возможном начале атаки здания. Строительство баррикад не прекращается
По призыву российских властей у Белого дома собраются массы людей, среди которых представители демократически настроенной общественности, студенческой молодежи, интеллигенции и даже ветеранов афганской войны
Вечером 19 августа 1991 года по телевизору передали пресс-конференцию членов ГКЧП: (слева напрво) Борис Пуго, Геннадий Янаев и Олег Бакланов. На пресс-конференции Геннадий Янавев заявил о прекращении полномочий Михаила Горбачева и введении ЧП
19 августа на многотысячном митинге у Белого дома выступает Борис Ельцин. Он сообщает, что руководители России будут круглосуточно находиться в здании
В Москве граждане мешают перемещению военной техники, блокируя дороги троллейбусами и автомобилями
20 августа страну охватывают митинги и забастовки. Около 300 тыс.человек собираются в Санкт-Петербурге на Дворцовой площади. Горняки Воркутинского, Северо-Уральского бассейнов начинают забастовку, прекращают работу 40% шахт в Кемеровской области
20 августа в 12:00 возле Дома Советов начинается митинг, на который собрались несколько десятков тысяч человек. Организаторы митинга — движение «Демократическая Россия» и советы трудовых коллективов Москвы и Московской области. Официально заявленный лозунг митинга — «За законность и правопорядок»
20 августа по всей Москве распространяют листовки с текстом «Обращения к гражданам России», подписанного 19 августа в 9 часов утра Ельциным, Силаевым и Хасбулатовым: «В ночь с 18 на 19 августа 1991 года отстранен от власти законно избранный президент... Призываем граждан России дать достойный ответ путчистам... Призываем к всеобщей бессрочной забастовке... Не сомневаемся, что мировое сообщество даст объективную оценку циничной попытке правого переворота»
Командиры спецподразделений КГБ СССР «Альфа» и «Вымпел», изучив 20 августа обстановку вокруг Белого дома, приходят к выводу, что штурм повлечет за собой многочисленные жертвы. Начинается вывод спецтехники из Москвы
20 августа колонна боевых машин следует к Белому дому и прорывает баррикады у Нового Арбата, что было воспринято как начало штурма, несмотря на сообщения о выводе спецтехники из Москвы
В ночь на 21 августа в районе Садового кольца и Нового Арбата происходят столкновения между военнослужащими и демонстрантами. В резульатате конфликта погибли три человека: Илья Кричевский, архитектор проектно-строительного кооператива «Коммунар», Дмитрий Комарь, участник войны в Афганистане, водитель автопогрузчика и Владимир Усов, экономист совместного предприятия «Иком», сын контр-адмирала
Столкновение в районе Садового кольца и Нового Арбата стало самым кровавым в истории путча
24 августа 1991 года указами президента СССР Михаила Горбачева троим погибшим на пересечении Садового кольца и Нового Арбата Илье Кричевскому, Дмитрию Комарю и Владимиру Усову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза «за мужество и гражданскую доблесть, проявленные при защите демократии и конституционного строя СССР»
Утром 21 августа Москву покидает большинство введенных в город армейских подразделений
Среди тех, кто защищал Дом Советов от возможного штурма - Мстислав Ростропович (на фото), Андрей Макаревич, Константин Кинчев, Александр Городницкий, Маргарита Терехова, Борис Хмельницкий, Татьяна Друбич, Анатолий Крупнов, будущий террорист Шамиль Басаев и будущий руководитель компании ЮКОС Михаил Ходорковский, вице-мэр Москвы Юрий Лужков и его беременная жена Елена Батурина
21 августа Борис Ельцин подписывает указ об аннулировании всех постановлений ГКЧП. Возле Белого дома начинается рок-концерт в честь победы над путчистами
22 августа в Москве объявлен траур по погибшим. На Краснопресненской набережной проходит массовый митинг, в ходе которого манифестанты выносят огромное полотнище российского триколора, который станет новым российским флагом
22 августа Борис Ельцин выступает на митинге на Краснопресненской набережной, на котором объявляет о «прекращении деятельности антизаконного комитета по чрезвычайному положению». Завершается вывод спецтехники из Москвы
23 августа Борис Ельцин (справа) на сессии Верховного cовета России в присутствии Михаила Горбачева подписывает указ о приостановлении деятельности Компартии РСФСР
24 августа в центре Москвы проходят похороны троих погибших защитников Белого дома. Олег Бакланов и ряд других путчистов арестованы
24 августа Михаил Горбачев покидает пост генсека ЦК КПСС. В этот же день о независимости заявляет Украина. Продолжив «парад суверенитетов», Молдавия провозглашает независимость 27 августа, Азербайджан — 30 августа, Киргизия и Узбекистан — 31 августа

[Олег Ожерельев]

https://www.vedomosti.ru/opinion/art...-ne-bilo-gkchp
Статья опубликована в № 4142 от 19.08.2016 под заголовком: Если бы не было ГКЧП

Помощник президента СССР по экономике Олег Ожерельев о причинах распада Советского Союза
18 августа 23:43

Министр внутренних дел СССР Борис Пуго, вице-президент СССР Геннадий Янаев, зампредседателя Совета оборонны Олег Бакланов на пресс-конференции ГКЧП
ТАСС

К августу 1991 г. были утеряны все основные старые рычаги управления и поддержания целостности страны. Новых рычагов создано не было. В ответственнейший момент перестройки генсек ЦК КПСС не смог выстроить новый механизм власти. Отказ от контроля над партией и через партию разрушил единство власти и создал колоссальную неопределенность внутри нее. Парализовал способность всей управляющей системы страны.

Уже к концу 1987 г. нарастали симптомы системного кризиса, в обществе росло недовольство, много лет не находившее выхода. Организационная работа ЦК потеряла связи с реальной жизнью. Общество, вдохновившись перестроечными идеями, ушло далеко вперед. В прессе, в культурной жизни сняли все запреты. Можно было показывать и писать все, что думаешь. А в экономике все старые путы, сдержки, тормоза оставались почти нетронутыми. Госплан, Госснаб, Госкомитет по ценам работали в старом режиме. Особую роль играло Статуправление, которое умудрялось покрыть завесой секретности любую информацию. Получить реальные данные о ресурсах продовольствия, товарах народного потребления, источниках и запасах валюты, роли нефти (ее производство начало сокращаться в это время) и расходах на оборону было невозможно, даже работая в ЦК.

Полную картину предстоящего коллапса, вызванного спадом валютных доходов от поставок нефти, видели только председатель Совета министров Николай Рыжков, некоторые его замы и часть аппарата правительства. Эта информация была, к сожалению, недоступна и для ученых-аналитиков, и для Центрального Комитета в целом.

Конечно, внешней причиной крушения СССР можно назвать мятеж ГКЧП. Но это очень поверхностное представление. ГКЧП появился на той стадии, когда страна фактически уже находилась в плачевном состоянии. Гораздо более глубокой, но опять-таки не единственной причиной оказался острейший дефицит продовольствия и товаров народного потребления. Он нарастал долгие годы, но начиная с 1988-го превратился в настоящее бедствие для абсолютного большинства населения страны. Цены на единственный, по существу, источник валюты – нефть – падали.

«Не будет нефти – не будет экономики страны. Чего мы ждем?» – говорил Рыжков на одном из внутренних совещаний со своими замами. Встреча проходила, как всегда, за закрытыми дверями. Тупиковый путь развития экономики СССР, начатый коллективизацией и раскулачиванием в 1930-е гг., нашел свое завершение в столь же бесперспективной политике руководства в конце 1980-х. К 1988 г. грянул настоящий экономический кризис, проявившийся прежде всего в катастрофическом расстройстве финансовой системы. Произошло раскручивание дефицитной спирали. Программа экономических реформ, разработанная июньским пленумом ЦК КПСС 1987 г., фактически была похоронена.

Партию от власти к этому моменту уже почти отстранили. Правительством был утерян контроль над денежной массой, потоками доходов населения. Товары народного потребления исчезли. Недовольство граждан стремительно росло. Усиливалась разбалансированность программы капитального строительства с материально-техническими ресурсами, что ударило даже по такой стратегически важной отрасли, как нефтедобыча. В это же время началось недовыполнение плановых показателей по поставкам нефти. Примерно с 1988 г. эмиссия денег Госбанком СССР перестала носить кредитный характер и превратилась в источник покрытия дефицита государственного бюджета. Рубль стремительно начал обесцениваться и постепенно терять функции всеобщего эквивалента.

Задолго до кризиса, в узком кругу на рабочей даче «Волынская» не раз обсуждался вопрос о возврате к НЭПу. Но на главные вопросы не хватало смелости ответов. Как быстро сломать сложившуюся систему планов, снабжения и райкомовского руководства? Как обеспечить бесперебойное снабжение городов, если мы отказываемся от Госснаба? Как перейти на свободные рыночные цены на сельхозпродукты? Ясно, что цены сразу же рванут вверх, а зарплаты на госпредприятиях регулируются планом. В конечном счете был единственный выход – переход к свободным ценам сразу и во всей экономике. Необходимо было не только ломать всю прежнюю систему, но одновременно и создавать новую. На такой сложный шаг у высшего руководства страны, к сожалению, не хватило ни понимания, ни политической воли.

ГКЧП, собственно, зафиксировал лишь акт отчаяния. Сделать нечто большее члены комитета были не способны. Их крушение было предопределено самим неконкурентным механизмом прихода этих людей на вершину власти.
Связи нет. 19–20 августа 1991 г.

В тот день меня не арестовали. И на следующий тоже. Хотя несколько двусмысленных ситуаций по пути к рабочему кабинету в Кремле все-таки возникло.

Утром 19 августа, как всегда, собрался к половине девятого на работу. Я с семьей находился тогда за городом, в Успенке. Вместе со мной решили доехать до метро жена и сын. Подходим к машине. Водитель как-то напряженно говорит: «Олег Иванович, а вы включали телевизор или радио?» – «Нет, не включал». – «А вы включите. Что-то странное происходит». Я вернулся, сел к телевизору. Шли известные сюжеты, «Лебединое озеро». В какой-то момент появилось сообщение о том, что в связи с тем, что Горбачев заболел и не может исполнять свои обязанности, создан Государственный комитет по чрезвычайному положению, который взял на себя руководство.

Я был в курсе, что у Горбачева никаких проблем со здоровьем не было. В общем, мне стало понятно, что происходит что-то очень серьезное и неясное, похожее на переворот. Я предложил жене и сыну остаться, а сам поехал в Кремль на свое рабочее место.

Подъезжаю к воротам Кремля. Как всегда, стоит часовой. «Пропустит или нет?» Отдает честь и пропускает. Подъезжаю к подъезду, где были кабинеты Горбачева и помощников. Выхожу из машины. На входе часовой. «Или остановят, или пропустят, или скажут: «Пройдемте!» Но все происходит как обычно.

Дальше мне к своему кабинету надо было идти по коридору мимо кабинета Янаева. Увидел, что там стоят человек 8–10 из охраны, которая обычно сопровождала Горбачева. Напрягся. Замначальника охраны Горбачева делает шаг в мою сторону и спокойно произносит: «Здравствуйте, Олег Иванович!» Мы с ним здоровались за руку и раньше. Поздоровались. Ни он у меня ничего не спросил, ни я у него.

Пошел дальше к себе. Сел. «Связь отключена или нет?» У меня была прямая связь с Горбачевым в кабинете в Кремле. Была и так называемая междугородняя связь, тоже прямая – где бы Горбачев ни находился. Поднимаю трубку. Включается, как обычно, служба спецсвязи. Женский голос: «Добрый день, Олег Иванович! Что вы хотели?» – «Я бы хотел связаться с Михаилом Сергеевичем». – «С Форосом связь прервана», – отвечают мне. «Понятно», – вешаю трубку.

Обычно утром мне на стол кладут закрытую почту. Информация из-за рубежа, от спецслужб. Все принесли, как обычно. Но никаких звонков, тишина. Все телефоны молчат, но все работают. Проверил – все каналы связи работают.

Где-то к середине дня начинает поступать информация, что происходит вокруг Ельцина, в руководстве Российской Федерации. Идут сообщения из городов, республик, из-за рубежа. Информация необычная. Обычна лишь процедура ее поступления.

Я сам не выхожу из кабинета и никому не звоню. Секретарша заходит ко мне. Спрашиваю, что там. Рассказывает. Девочки между собой ведь общаются. Она говорит: «Болдин собрал совещание» (Валерий Болдин, руководитель аппарата президента СССР. – «Ведомости»). К счастью, он меня не пригласил. Я совсем не горел желанием идти к нему на совещание. Вообще, у меня с Болдиным – это отдельная тема – всегда были прохладные отношения. По-человечески он мне был почему-то не очень приятен.

В какой-то момент позвонил Егор Гайдар. Отношения у нас были нормальными. Не могу сказать, что теплыми, но товарищескими, рабочими, уважительными, спокойными и в какой-то мере доверительными. Он спросил: «Нет ли у вас связи с Горбачевым?» Я сказал: «С Горбачевым связи нет». Он спросил: «Могу ли я чем-то быть полезен? Не нужна ли какая-то помощь?» Я сказал: «Спасибо. Пока никакой помощи не надо». Вот так первый день прошел в сидении в одиночестве, в размышлениях и анализе происходящего.
Вечером я решил заехать к Владимиру Егорову, референту по культуре. Он достал бутылку. Посидели. Попытались дать оценку тому, что происходит. Было ясно, что идет какая-то возня с отстранением Горбачева. Чем занимается ГКЧП, было непонятно.

На следующий день, 20 августа, снова с утра поехал на работу. Все продолжалось в том же духе. В какой-то момент появился глава протокольного отдела Володя Шевченко. Мы с ним были в дружеских отношениях. Вошел, спросил, что происходит. Говорю: «Кроме общей информации, которая поступает, больше ничего не знаю. Я не хожу ни к Болдину, ни к Янаеву, меня никто не трогает. А ты заходил туда?» Он: «Нет, с какой стати? Я в каком-то смысле давал присягу. Меня на работу брал Горбачев, и я признаю только его».

Срочно вернулся из отпуска советник президента Вадим Медведев. Он, по существу, правая рука Горбачева. Надежный, порядочный: «Что у вас тут происходит? Я, пожалуй, сейчас к Болдину схожу». Возвращается, рассказывает: «Первый мой вопрос был: «Как так получилось, как ты мог? Ты же всегда был ближайшим доверенным лицом Горбачева. Почему ты оказался в другом лагере? С людьми, которые отстранили его от власти?» Болдин заерзал. Разговор вышел очень тяжелый. Потом огрызнулся: «А почему вы решили, что мы против Горбачева?» И чуть ли не бросил фразу, что «Горбачев будет с нами. Все в его руках». И быстро ушел.

К вечеру второго дня стало ясно, что ГКЧП абсолютно беспомощен. Путч бесславно провалился. Но дни Михаила Горбачева у власти все равно были сочтены. Стремительно закатывалась и звезда Советского Союза.
Звезда президента закатилась в Крыму

«Путч – это конец Горбачева как президента. Завершение его карьеры» – это пророчество Вадима Медведева сбылось быстрее, чем можно было ожидать. А тогда, ночью 21 августа 1991 г., мы мчались вдвоем по ночной Москве в аэропорт встречать Михаила Сергеевича из крымской резиденции. «Странно, почему конец? – размышлял я. – Он же законно избранный, и есть возможность продолжать работать!»

Едва самолет замирает на полосе, как из люка двери выскакивает Александр Руцкой с автоматом. И к нам – проверить, все ли чисто. Кроме нас с Медведевым президента СССР встречает министр иностранных дел. В дни путча он от страха переусердствовал и дал команду нашим зарубежным посольствам на всякий случай снять портреты Горбачева. Руцкой трясет нас за руки, щупает взглядом, нет ли оружия, – а вроде как здоровается. Машет в сторону лайнера: «Только свои. Теперь можно!» Спускается Михаил Сергеевич. Обмен рукопожатиями – и по машинам: «Ребята, до завтра! С утра начнем!»

Самый распространенный вопрос: как вообще мог возникнуть ГКЧП? Ведь в нем были выдвиженцы Михаила Горбачева. Они не считались такими близкими сподвижниками, как, например, Медведев, Яковлев, Шеварднадзе и целый ряд других. Но все же... Янаева на пост вице-президента Горбачев буквально протащил через Верховный совет. Парламент категорически не хотел утверждать эту спорную кандидатуру. До того момента Янаев не зарекомендовал себя ни как яркий политик, ни как толковый администратор. Он работал в профсоюзах. А еще раньше возглавлял Комитет молодежных организаций, укреплял связи с зарубежьем. Даже не секретарь ЦК комсомола. Собственно говоря, его обязанности сводились к установлению дружеских отношений. Нужно было грамотно вести себя за столом, участвовать в пиршествах, уметь поддерживать компанию, быть рубахой-парнем.

Уровень компетенции Янаева нельзя даже сравнивать с постом вице-президента. Вице-президент должен быть человеком государственным. Случись что с президентом, и Янаев занял бы его место. Выбор Горбачева не был понятен никому. Можно было предложить этот пост Назарбаеву, Яковлеву, тому же Рыжкову, Медведеву. Они были на три головы выше Янаева.

Очевидно, Горбачев руководствовался тем соображением, что ближайший к нему человек должен быть слабее его. Именно этот подход к выдвижению и высветил путч. Ведь в распоряжении заговорщиков было все: КГБ, МВД, у них была партия, которая их поддержала практически изначально. В их распоряжении была армия. Сдуру или спьяну они ввели даже танки.

Когда их пришли арестовывать, все уже разошлись, но Янаев оставался в кабинете, ночевал там. Как рассказывали очевидцы, он был с перепоя и плохо соображал, что происходит. Вообще, те, кто в дни путча общался с членами ГКЧП, говорили, что они все находились в каком-то маловменяемом состоянии. Не понимали, что делать. И ведь не какие-то «черные полковники» пришли к власти. Это все были люди из ближайшего окружения Горбачева. Янаев – вице-президент, Павлов – премьер-министр, Крючков – председатель КГБ, Лукьянов, который с ними практически сотрудничал, – председатель Верховного совета.

Эта растерянность – свидетельство их уровня. И следствие импотенции авторитарной системы, сложившейся в Советском Союзе.

За шесть лет пребывания Михаила Горбачева у власти коренным образом изменился не только облик СССР, стран советского блока, но и, по сути, мира в целом. Это факт. Но другая неоспоримая истина состоит в том, что все действия и бездействия системы в тот момент предопределяли ее судьбу.

Автор – помощник президента СССР Михаила Горбачева, доктор экономических наук

Статья представляет собой избранные главы из книги воспоминаний «Идеалы и преступления»

[Газета.Ru]

http://www.gazeta.ru/science/photo/a...shtml#!photo=0
В ночь на 19 августа 1991 года, 25 лет назад, представители высшего руководства СССР, несогласные с политикой реформ Михаила Горбачева, создали Государственный Комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР). Ранним утром СМИ объявили о том, что Михаил Горбачев не способен выполнять свои функции по состоянию здоровья и о том, что власть, согласно союзной конституции, переходит к вице-президенту страны Геннадию Янаеву. Горбачев в это время находился в изоляции в резиденции в Крыму.
18.08.2016, 23:55

Источник: ТАСС
У здания Верховного Совета РСФСР 20 августа 1991 года

[Газета.Ru]

http://www.gazeta.ru/social/video/20...18/gkchp.shtml
18.08.2016 | 20:18

«Газета.Ru» представляет документальный фильм об августовских событиях 1991 года. Журналисты встретились с участниками и очевидцами путча, чтобы выяснить все подробности. Неизвестные ранее детали от первых лиц в документальном фильме «ГКЧП» в «Газете.Ru».

[Илья Константинов]

http://www.besttoday.ru/read/8457.html
18.08 12:21

И вновь о том, что произошло 25 лет назад. Небольшой мемуарчик..

Только что прилетел из США и тут же уснул. Проснулся я поздно. Посмотрел на часы – 19 августа 1991 года 9 часов утра. Надо в Верховный Совет на работу.

В чем ехать? Погода теплая. Настроение превосходное. Еще не зная, что ждет впереди, выбрал единственный светлый полотняный костюм, белую рубашку и галстук - ярких праздничных тонов.

Водитель – молодой русоволосый парень в светлой рубашке и тщательно отутюженных брюках привычно распахнул дверцу:

-- На Краснопресненскую?

-- Конечно.

-- Попробуем.

-- А в чем проблема?

-- Войска в городе.

-- Не понял, - я тупо уставился на водителя, - Какие войска?

-- Вы что, не в курсе?

-- Нет.

Водитель включил радио. Диктор железобетонным голосом читал: «Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР полностью отдает себе отчет о глубине поразившего страну кризиса, он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять самые серьезные меры по скорейшему выводу государства и общества из кризиса».

-- Оппаньки, переворот! – только и нашлось, что сказать.

-- Он самый, - спокойно подтвердил водитель.

А по проспекту Мира в направлении центра города уверенно двигалась армейская колонна, состоящая из бронетранспортеров и крытых армейских грузовиков, из которых выглядывали любопытные солдатские физиономии.

Как ни гнал водитель свою верную «Волгу», а когда мы подъехали к Верховному Совету, сердце у меня екнуло: возле знакомого здания на Краснопресненской набережной уже стояли танки.

Но боевые машины мирно дремали, прогуливавшиеся около них офицеры спокойно покуривали, оцепления не было, я привычно прошел мимо белодомовской охраны и поднялся к себе в кабинет.

Виктор Аксючиц вышагивал по комнате, как зверь по клетке, нервно вороша свои роскошные кудри:

-- Говорят, вот-вот будет штурм! Войска уже подошли.

-- Что-то не похоже. Я только что проходил мимо. Стволы зачехлены.

-- Все равно будет, – он продолжал ворошить волосы, - Говорят, по городу уже идут аресты.

-- А где Ельцин?

-- Здесь, в здании.

-- А Руцкой, Хасбулатов?

-- Тоже здесь.

-- А Горбачев?

-- Он арестован на своей даче в Форосе. Что делать будем?

-- Надо разобраться в ситуации. Хотя бы телевизор посмотреть. У кого телевизор есть?

-- У Лукина в кабинете.

-- Пошли.

Владимир Петрович Лукин, возглавлявший в Верховном Совете Комитет по международным делам, встретил нас сияющей улыбкой на симпатичном румяном лице:

-- Здорово, ребята, заходите.

Он вовсе не производил впечатления испуганного или подавленного человека, в отличие от его гостей: Ильи Заславского, походившего на только что выпавшего из гнезда вороненка, и мрачного Николая Травкина, нервно постукивавшего пальцами по подлокотнику кресла. Все смотрели телевизор, на экране которого разыгрывалась вечная драма «Лебединого озера»: черный злодей кружил над поникшей фигурой прекрасной царевны-лебедя.

-- Жалко птичку? – лукаво улыбнулся Лукин.

-- Людей жалко, - скривился как от зубной боли Травкин, - покосят пулеметами.

-- Не торопись, Николай, раньше времени паниковать, - посоветовал Лукин, доставая из шкафа бутылку коньяку и несколько рюмок, - Давайте-ка по чуть-чуть, для успокоения нервов.

-- А что, все-таки, с Михаилом Сергеевичем? – я честно старался уловить суть происходивших событий.

-- Болеет Михаил Сергеевич, - все так же улыбчиво объяснил Лукин, - Радикулит у него.

-- Так он арестован, или нет?

-- Точной информацией на этот счет не располагаю. Ясно одно: он находится в Форосе и обязанности президента СССР в настоящий момент не исполняет.

В кабинет без стука залетел Борис Немцов – депутат от Горьковской области и доверенное лицо Ельцина:

-- На Тверской идет митинг против ГКЧП. И у нас люди собираются. Пошли к народу.

-- Беги, беги! – покровительственно похлопал его по плечу Лукин, - мы еще успеем, намитингуемся.

Стоило Немцову исчезнуть, как на его месте, словно бы из воздуха, материализовался Олег Румянцев – тоже не последний человек в Верховном Совете – недавно назначенный ответственным секретарем Конституционной комиссии Съезда:

-- Обращение к гражданам России почти готово – Ельцин последние правки вносит. Скоро выйдет к народу, - и испарился так же быстро, как и Немцов.

-- Надо сходить послушать, - согласился Лукин и неожиданно подмигнул мне.

Владимир Петрович Лукин всегда вызывал у меня двойственное чувство: искренней симпатии и глубокого недоверия. Симпатии – потому что невозможно не симпатизировать умному и обаятельному человеку; а недоверия – ну, сами посудите, мог ли в советской системе координат человек, открыто демонстрирующий свою оппозиционность, работать на ответственных должностях в Министерстве иностранных дел? А Лукин работал, и при этом – демонстрировал. Что-то тут было не так. Но именно поэтому Владимир Петрович считался человеком весьма информированным, и его бодрое настроение в тот день – 19 августа – дорогого стоило.

На набережной возле Белого дома уже шумела разношерстная толпа демонстрантов, облепившая неподвижные танки, как муравьи облепляют неповоротливого жука. У некоторых в руках были самодельные плакаты: «Долой ГКЧП», иные выражали свою позицию еще лаконичней: «Ельцин!!!».

Но вот появился и Борис Николаевич в сопровождении своего вечного охранника Коржакова. Со свойственной ему некоторой неуклюжестью он, тем не менее, легко взобрался на один из танков. Никто из военнослужащих не пытался ему помешать. За спиной Ельцина маячила невыразительная физиономия Бурбулиса. Достав из кармана бумажку, Ельцин начал читать, довольно энергично при этом жестикулируя:

« В ночь с 18 на 19 августа 1991 года отстранен от власти законно избранный президент страны. Какими бы причинами не оправдывалось это отстранение, мы имеем дело с правым реакционным антиконституционным переворотом», - народ затих, внимательно слушали и стоявшие поодаль офицеры, - «Все это заставляет нас объявить незаконным пришедший к власти так называемый комитет… Призываем граждан дать достойный ответ путчистам»!

--Илья, - пошли баррикады строить, - залетевший в кабинет Румянцев был лихорадочно возбужден.

-- Какие баррикады?

-- Вокруг Верховного Совета. Народ вовсю активничает.

-- Ну, пошли, - согласился я, с грустью посмотрев на свой белый костюм.

Вокруг Белого Дома кипела работа: на Конюшковской улице, неподалеку от Горбатого моста уже сооружали нечто, отдаленно напоминающее баррикаду. Активисты ломами разбивали булыжную мостовую, кто-то катил позаимствованную в соседнем доме металлическую пожарную бочку, несколько молодых парней волокли целую секцию выломанной неподалеку парковой ограды. Я бросился им помогать, нагнулся, ухватившись за ржавый край решети, поднатужился и… услышал треск лопнувших брюк. Белые штаны в обтяжку, предназначенные для покорения сердец молоденьких москвичек, как выяснилось, совершенно не годились для выполнения погрузочно-разгрузочных работ. Стыдливо прикрыв задницу снятым пиджаком, я поспешил назад – в здание Верховного Совета, на поиски иголки с ниткой. К счастью, необходимые швейные принадлежности вскоре нашлись и, запершись в кабинете, я, как умел, восстановил целостность штанов и душевное равновесие.

И тут опять появился веселый Аксючиц, чей здоровый румянец свидетельствовал о том, что физическая разминка на баррикаде пошла ему только на пользу.

-- Сейчас будут транслировать пресс-конференцию ГКЧП. Айда смотреть.

-- Опять к Лукину?

-- Да нет, тут рядом кабинет Полосина, у него тоже телевизор. Я с ним договорился.

По внешности председателя Комитета по свободе совести, вероисповеданиям и благотворительности Вячеслава Полосина с первого взгляда можно было понять, что человек этот относится к духовному сословию. Даже когда Вячеслав Сергеевич был облачен не в рясу, а в светский костюм, все выдавало в нем служителя культа: мягкие, почти женские руки, не привыкшие иметь дело с объектами материального мира, покатые плечи, приятный округлый живот, и лицо, на котором была написана нездешняя снисходительность к человеческим слабостям.

Он был у себя в кабинете, и встретил нас со всем возможным радушием:

-- Прошу, проходите, сейчас чайку организуем. Людочка!

Появившаяся секретарша, по кошачьим движениям которой можно было предположить, что руки Вячеслава Сергеевича, все же соприкасаются не только со Святыми Дарами, принесла чай и печенье. Но только мы приступили к чайной церемонии, как экран телевизора, на котором уже не первый час продолжалось противостояние добра и зла, в интерпретации балета Большого театра, внезапно сморщился и заморгал. Через несколько секунд, вместо царевны - лебедя мы увидели лицо исполняющего обязанности Президента СССР Геннадия Ивановича Янаева.

Геннадий Иванович выглядел, мягко говоря, не свежо. Из каждой черточки его лица торчали: бессонная ночь (а, может и не одна), неуверенность в своих силах и лютый страх.

-- Дамы и господа! – начал Янаев, и уже по этому обращению, явно адресованному не прильнувшим к телевизорам советским людям, а зарубежным журналистам, чувствовалось, что ничего путного он не скажет.

И действительно дальше пошла какая-то невнятица про состояние здоровья Горбачева, про кризис, способный «поставить под вопрос курс реформ», про спад производства, безвластие и хаос.

-- В этих условиях, - продолжал он, - у нас нет другого выбора, кроме как принять решительные меры, чтобы предотвратить сползание страны к катастрофе.

Произнося эти грозные слова, Геннадий Иванович дергался, кривился, постоянно сморкался, производя впечатление человека, который не способен взять под контроль не только ситуацию в стране, но даже свои собственные трясущиеся руки.

-- Всякие попытки говорить с нашей страной языком диктата, от кого бы они ни исходили, будут решительно пресекаться, - под конец с трудом выдавил из себя Янаев.

-- Ничего у них не получится, - пренебрежительно махнул рукой Полосин.

-- Почему?

-- Потому, что на них без слез смотреть невозможно. Так и хочется погладить по голове и отвести спать.

-- Не знаю, - засомневался я, - Мне кажется, они все же пойдут на штурм. У них просто нет другого выхода.

-- Не думаю, однако, - пожевал губами Полосин, - а Вы, Илья, в комитете у Красавченко?

-- Я, молча, кивнул головой.

-- Он там не ко двору пришелся, - особой церемонностью Аксючиц не отличался.

-- Так переходите к нам, - оживился Полосин, - Мы ведь не только религиозными, но и общественными организациями занимаемся. Кстати говоря, Вы к какой партии принадлежите?

-- Беспартийный пока.

-- Чудесно. А у нас собственная партия есть: Российское христианское демократическое движение. Не хотите вступить?

-- Я человек не воцерковленный.

-- Это не беда. Крещеный, надеюсь?

-- Крещеный. Но в церковь хожу редко. Да и, вообще, грешен.

-- Ничего, Вячеслав Сергеевич отпустит тебе грехи. Он ведь протоиерей, - не слишком удачно пошутил Аксючиц.

-- Я за штатом, - скромно потупился Полосин, и тут же, засуетившись, начал собираться, - Рабочий день окончен, пора по домам.

К вечеру на площади у Белого дома собралось уже тысяч пятьдесят москвичей: трехцветные российские флаги, плакаты «Долой ГКЧП», «Диктатуре – Нет!» и, конечно, «Ельцин» - в разных цветах и с множеством восклицательных знаков. С балкона по очереди выступали депутаты, артисты, писатели, призывавшие «защитить молодую российскую демократию». Народ дружно хлопал, но слушал плохо – все ждали Ельцина.

Но сначала выступил Иван Силаев – председатель правительства России:

-- Мы не дрогнем, мы сделаем все, чтобы защитить нашу свободу. Мы безоружны, у нас нет танков, орудий, пушек. Но мы рассчитываем на поддержку россиян и верим – реакция не пройдет!

-- Не-прой-дет! Не-прой-дет! – скандирует площадь.

И вот на балконе появляется Ельцин. Толпа взрывается таким восторженным ревом, что невозможно разобрать его слов

Слышны только обрывки:

-- Дорогие россияне… антиконституционный переворот… повернуть вспять… объявлен вне закона… не допустить бойни… призываем военнослужащих… все на защиту… мировое сообщество… вместе победим!

-- Ель-цин! Ель-цин! Рос-си-я! – бушует площадь.

Народ не расходится: жгут костры, разговаривают, кое-где даже шутят и смеются.

Но тут по толпе разнеслось:

-- Танки, танки!

Огромная масса людей заворчала, зашевелилась и потекла в сторону ближайшего прохода, проделанного в баррикадах, окружавших к тому времени все здание. А оттуда, глухо лязгая стальными гусеницами, уже медленно выползало несколько бронированных машин.

Над башней головного танка красовался российский триколор.

-- На сторону народа перешла танковая рота Таманской гвардейской дивизии под командованием майора Евдокимова, - разнесся над площадью чей-то торжествующий голос, усиленный динамиками, - Приветствуем гвардейцев!

-- Ура! – откликнулась площадь.

К танкам бросился народ: девушки норовили обнять танкистов, бабушки совали им принесенные из дома бутерброды, парни протягивали солдатам термосы с кофе, а может и с более крепкими напитками, кто там проверять будет. Всеобщему ликованию не было конца.

Ночевать в кабинете хорошо большим начальникам, тем, у кого есть «комната отдыха» с мягкими креслами и удобным диваном. А спать за рабочим столом, положив голову на телефонный справочник – удовольствие ниже среднего. Особенно, если в кабинете посреди ночи включается внутренняя трансляция и диктор начинает вещать о том, что победа над путчистами будет достигнута мирными средствами, а для этого нужно просто всем взяться за руки.

С трудом, то засыпая на полчаса–час, то просыпаясь для прослушивания новостей, я прокемарил до рассвета, а как только солнце заглянуло в кабинет, отправился «обходить баррикады». Не то, чтобы в этом была какая-то острая необходимость, а просто ради того, чтобы размять ноги.

Народу у Белого дома осталось немного, может быть, пара тысяч: кто-то спал в предусмотрительно принесенных спальных мешках или на разостланном брезенте, кто-то бодрствовал, покуривая у потухающих костров.

Неподалеку от баррикады, смотревшей на Конюшковскую улицу, расположились десантники генерала Лебедя. Об их переходе на сторону Ельцина, я услышал еще вечером: по Белодомовскому радио об этом торжественно объявил, кажется, тот же самый Руцкой. И мне захотелось познакомиться с бравым генералом.

-- Где командир? – спросил я у сонного часового, подпиравшего бок боевой машины десанта.

-- Да вон, разговаривает, - кивнул головой хмурый сержант, указывая на группу офицеров, беседовавших у штабной машины.

Пока я пробирался к ним, обходя бронетранспортеры и армейские грузовики, офицеры исчезли из поля зрения и, подойдя к штабной машине, я растерянно завертел головой, в поисках генерала. И тут я услышал голоса: двое мужчин разговаривали неподалеку, у другого борта машины:

-- Александр Иванович, что за разговоры, что вы перешли на сторону Ельцина? Вы же офицер, давали присягу?

-- Присяге не изменял и не изменю, - донесся густой характерный бас Лебедя, - Я получил приказ от министра обороны занять позиции вокруг Белого дома и не допускать беспорядков. Позиции заняты, беспорядков нет.

-- А если поступит приказ штурмовать здание Верховного Совета России, вы выполните его?

-- Приказы не обсуждаются. Будет приказ, выполним.

-- Мы можем быть в этом уверенны?

-- Слово офицера!

Честно говоря, мне стало неловко от того, что я стал невольным слушателем этого, вовсе не предназначенного для моих ушей, разговора. Но холодок тревоги пробежал по спине: дело-то серьезное! А если, действительно, будет штурм? Эти молодцы ведь нас, как кур, перестреляют.

Бочком, бочком, в тени бронетранспортеров, мимо часовых и, перейдя с быстрого шага на бег, в Верховный Совет. Кому рассказать? К Ельцину так сразу не попадешь, да и к Руцкому – тоже. Но есть генерал Кобец, он же назначен ответственным за оборону Белого дома!

Константина Ивановича я встретил на пороге его кабинета; он шел куда-то в сопровождении двух молчаливых мужчин в штатском, но с автоматами на плечах.

-- Константин Иванович!

Он чуть замедлил шаг.

-- Информация чрезвычайной важности.

Кобец остановился:

-- Слушаю Вас.

-- С глазу на глаз.

Генерал сделал выразительный жест рукой, и охрана отошла в сторону.

-- Случайно услышал разговор генерала Лебедя с каким-то полковником, - и я пересказал Кобецу все услышанное.

Константин Иванович слушал, нетерпеливо поглядывая на часы.

-- Успокойтесь, - он осторожно взял меня под локоть, - нам все известно. Ситуация под контролем. Но об услышанном разговоре лучше не распространяться. Договорились?

-- Договорились, - растерянно пробормотал я.

-- Ну и чудесно, - и генерал Кобец тут же исчез, вместе с молчаливыми людьми в штатском.

Вернувшись к себе в кабинет, я заварил стакан крепкого чая, и впервые засомневался в подлинности всего происходившего вокруг:

Ну, хорошо, допустим, Горбачев действительно изолирован в Фаросе. Допустим. Но почему не тронули Ельцина, Руцкого и Хасбулатова? Это же было элементарно. Почему на свободе Попов и Собчак? Арестовали никому не нужных депутатов: Гдляна и Уражцева, а всей российской верхушке предоставили полную свободу действий! Рассчитывали договориться? Зная крутой нрав Ельцина? Сомнительно. Да и документ о введении ГКЧП, это Постановление № 1, до крайности странный: «Незамедлительно расформировать структуры власти и управления, военизированные формирования, действующие вопреки Конституции СССР и Законам СССР». В стране вводится чрезвычайное положение. По логике вещей, деятельность обычных органов власти, по крайней мере, в столице, должна быть приостановлена, а их функции переданы структурам ГКЧП. А они заявляют, что будут расформированы только те органы власти, которые нарушают законы. А Ельцин нарушает законы, или нет? Кто будет это определять? И эти странные маневры с войсками: то их подтягивают к Белому Дому, то отводят. Нет, так перевороты не совершаются. Это чемоданчик, похоже, с двойным дном, а может - и с тройным.

Ближе к полуночи в кабинет заглянул Олег Румянцев:

-- Кажется, начинается: в тоннеле на Садовом кольце народ заблокировал колонну бронетехники. Идут столкновения.

-- Где конкретно?

-- Под Калининским проспектом, в Чайковском тоннеле. Я туда, - выпалил и убежал.

Когда я добрался до Чайковского тоннеля, там творилось что-то невообразимое: огромная толпа мечущихся людей, выстрелы, крики, пламя пожара. Выход из тоннеля был заблокирован баррикадой из нескольких троллейбусов, через которую пытались пробиться боевые машины пехоты. Двум или трем машинам это удалось, а одна застряла, и вокруг нее крутились десятки белодомовских добровольцев. Кто-то пытался поджечь машину «коктейлем Молотова», несколько человек энергично натягивали на БМП большой кусок брезента с тем, чтобы закрыть обзор экипажу. Машина, ревя, сдавала то назад, то вперед, крутилась на месте, иногда звучали выстрелы.

-- Людей, там людей поубивали! – прокричала пробежавшая мимо женщина.

-- Бензин, давайте сюда бензин! – молодой доброволец, взобравшийся на БМП, поливал машину из канистры.

-- Поджигай! – кричали ему из толпы.

Пламя вспыхнуло и медленно поползло по броне. БМП крутанул башней и дал длинную пулеметную очередь поверх голов. Народ отхлынул в стороны, я с трудом удержался на ногах, отброшенный людским потоком на несколько метров.

Снова крики: «Разойдись!», выстрелы, на этот раз, кажется из автоматов, звук сирены автомобиля скорой помощи. Спрашиваю врачей.

-- Сколько погибших?

-- Кажется, трое.

-- Военные где?

-- Ретировались.

В Белом доме полная боевая готовность: бегает охрана с автоматами, периодически гаснет свет, по радио выступает Руцкой – на этот раз, это точно – он:

-- Я приказал охране открыть огонь по нападающим. Во избежание ненужного кровопролития, призываю граждан отойти от Дома Советов на пятьдесят метров и не вступать в столкновения с военными.

По зданию расползаются слухи, что Ельцин с ближним кругом укрылся в бункере под зданием. Ну все, сейчас начнется.

В коридоре третьего этажа случайно натыкаюсь на депутата Виталия Уражцева. Смотрю на него, как на выходца с того света:

-- Ты же арестован?

-- Уже отпустили, – беспечно машет он рукой.

-- Как так?

-- А, вот так: взяли и отпустили. Да еще извинились и машину предоставили.

-- Ну и дела! А, что слышно, штурм-то будет?

-- Не думаю, - ухмыляется Уражцев, - они уже войска из города выводят.

Вернувшись в кабинет, я снова, как прошлой ночью, подложил себе под голову толстый телефонный справочник и, на этот раз крепко заснул.

-- Победа, победа! – кричит внутренняя трансляция Белого дома.

-- Какая победа, что, как? – с трудом разлепив веки, я оглядываюсь вокруг. Обстановка все та же: кабинет в Доме Советов, в окно уже вовсю заглядывает по-летнему яркое солнце, на календаре – 21 августа 1991 года.

-- Войска из Москвы выведены, - лица депутатов сияют как новенькие медные пятаки, - Говорят, ГКЧПисты в панике. А у нас через час – сессия Верховного Совета. Ждут председателя КГБ Крючкова: приедет для полной и безоговорочной капитуляции.

Радостно улыбающийся Руслан Хасбулатов уже занимает председательское место и начинает произносить ритуальные заклинания о «антиконституционном перевороте», «трагических днях» и «угрозе гражданской войны».

Но вот появляется торжественный Борис Николаевич: зал встает и рукоплещет победителю. Ельцин в ударе: в голосе – гром, во взгляде – молния:

-- Путч произошел именно в тот период, когда демократия начала нарастать и набирать темпы, - грохочет он, - Но общество не желает возврата в темные времена тоталитаризма.

Вслед за ним на трибуну поднимается российский премьер Иван Силаев:

-- Мы должны убедиться, что Горбачев жив и здоров, - в такт каждому слову он внушительно кивает седой головой, - прошу Верховный Совет поручить мне и Александру Владимировичу Руцкому, вместе с председателем КГБ СССР Владимиром Крючковом и медицинскими экспертами выехать туда, где находится Михаил Сергеевич.

«Выходит, с Крючковым они в контакте, - делаю я еще одну зарубку у себя в голове,- и, скорее всего, эти контакты и не прерывались все эти дни. Сам черт во всем этом ногу сломит».

Верховный Совет, разумеется, поддерживает предложение Силаева, но из зала тут же раздаются призывы немедленно арестовать всех членов ГКЧП. Всех, значит и Крючкова. Что за дела?

Тут слово берет Хасбулатов и объявляет недоумевающим депутатам, что Крючков к нам с повинной не явится. Нарываться на лишние неприятности Владимир Александрович не стал.

Вскоре оглашается новая сенсационная весть:

-- Члены так называемого ГКЧП направляются в сторону аэропорта Внуково, - заявляет Ельцин.

« Куда летят»?- гудит зал.

Через полчаса выясняется: в Форос, к Горбачеву.

-- Не беспокойтесь за Горбачева, - спокойно улыбается Полосин, - все в руцах Божьих.

Хасбулатов объявляет, что Силаев с Руцким вылетели в Форос вслед за ГКЧПистами.

Вскоре приходят первые известия из Крыма: Горбачев отказался принять членов ГКЧП, но принял Руцкого с Силаевым. Вскоре Михаил Сергеевич вылетит в Москву, вместе с представителями российского руководства.

Все, игра закончена, можно спокойно разъезжаться по домам.

Поутру вновь отправился в Белый дом, возле которого должен был состояться мероприятие, заранее анонсированное СМИ, как «митинг победителей». Машина с трудом пробивалась сквозь неисчислимые толпы ликующих москвичей, направляющихся к Дому Советов. При виде белодомовского пропуска на лобовом стекле, народ охотно расступался, многие махали руками, некоторые – кричали «Ура».

-- Чему радуются? – раздраженно бубнил себе под нос немолодой водитель, - Когда паны дерутся, у холопов всегда чубы трещат.

Поднявшись на балкон, на котором собрались самые активные «победители», окинул взглядом море людских голов на площади. Сколько их собралось: двести, триста, тысяч?

-- Илья Владиславович! – раздался за спиной скрипучий голос Хасбулатова, - У меня к Вам большая просьба: возле здания КГБ на Лубянке собирается толпа, - Руслан Имранович вынул изо рта внушительных размеров трубку и указал ей в направлении центра Москвы, - Мне позвонил Шебаршин, только что назначенный исполняющим обязанности председателя КГБ вместо Крючкова, говорит, люди ведут себя агрессивно, звучат призывы штурмовать здание. Просит прислать группу авторитетных депутатов, чтобы не допустить беспорядков. Я отправил туда депутата Гуревича, поезжайте и Вы. Да, - Хасбулатов задумчиво пососал потухшую трубку, - вы там посидите подольше, присмотрите за ними. Кто знает, что может им придти в голову?

На Лубянке, вокруг памятника Дзержинскому, уже шел стихийный митинг. Несколько сотен человек слушали длинноволосого оратора, призывавшего «раздавить чекистскую гадину в ее логове».

-- Свободу политзаключенным! – призывал длинноволосый.

-- Долой КГБ! - откликалась толпа.

Серое мрачноватое здание Комитета Государственной Безопасности СССР в тот день походило на осажденную средневековую крепость, приготовившуюся к отражению штурма: окна нижних этажей были закрыты железными ставнями, входы заблокированы стальными сейфовыми дверями. У этих дверей мы и столкнулись с Гуревичем, тщетно пытавшимся достучатся до охраны.

-- Не открывают, - недоуменно развел он руками.

-- Нужно сказать: «Сезам, отворись»! – пошутил я, но, как ни странно, заклинание подействовало: раздался надрывный металлический скрежет, и сейфовая дверь сдвинулась в сторону, не полностью, а только на ширину прохода одного человека. В образовавшейся щели показалось бледное лицо молодого офицера:

-- Депутаты? Ваши удостоверения? Проходите.

Как только мы оказались внутри, вновь послышался характерный скрип закрываемого сейфа:

-- Замуровали, демоны! – шепнул Гуревич с невеселой улыбкой.

И я тотчас же вспомнил: Ленинград, Большой дом на Литейном, следователь Сергей Сергеевич: «Вы не подозреваемый и не свидетель. Пока. Вы приглашены на профилактическую беседу. Но, если мы не найдем с Вами общего языка, Ваш процессуальный статус может быстро измениться».

Молчаливый офицер ведет нас гулким, пустынным коридором без окон, в котором эхо шагов отдается глухим, как в подземелье, отзвуком; поднимает на лифте; еще несколько шагов и мы оказываемся в приемной начальника Первого главного управления КГБ СССР – тайной и легендарной советской разведки.

-- Проходите, вас ждут.

Из-за большого, но не броского письменного стола, навстречу нам поднимается высокий, подтянутый мужчина, с крупными чертами лица и умными, с легкой грустинкой глазами. Протягивает крепкую ладонь:

-- Шебаршин, Леонид Владимирович. Назначен сегодня исполняющим обязанности председателя КГБ. Проходите, располагайтесь. Хотите чаю?

-- А что же Вы, Леонид Владимирович не перебрались в кабинет председателя? – бесцеремонно интересуется Гуревич.

Шебаршин чуть заметно улыбается:

-- Знаете, как-то привычнее в своем. Да и кто знает, сколько времени мне предстоит служить в новой должности? Стоит ли тратить время на переезд?

Бесшумный офицер приносит чай в граненых стаканах, покоящихся в массивных подстаканниках, и тонко нарезанный лимон. Докладывает:

-- Митинг на площади продолжается, призывы к штурму звучат, но никаких действий митингующие не предпринимают.

-- Ну и хорошо, что не предпринимают, - бесстрастно реагирует Шебаршин, - Они не предпринимают, и мы не будем. Будем пить чай.

Телефонный звонок: сразу становится понятным, что звонят из Генеральной прокуратуры. Речь идет об обыске в кабинете Крючкова.

-- Пожалуйста, приезжайте, - пожимает плечами Шбаршин, - создадим все условия для работы.

-- Все члены ГКЧП, в том числе Крючков, арестованы - поясняет он нам, - кроме Пуго. Борис Карлович покончил с собой. Жаль, очень жаль. Порядочный был человек. Супруга его тяжело ранена. Настоящая трагедия. Не могу понять, зачем они полезли в эту мышеловку? Ведь все было ясно с самого начала!

-- Что ясно? – в один голос откликаемся мы с Гуревичем.

-- Что затея обречена.

-- Именно поэтому группа «Альфа» и отказалась штурмовать Дом Советов? – в лоб спрашиваю я Шебаршина.

-- Отказалась? С чего это Вы взяли? – удивляется Леонид Владимирович.

-- Вся Москва об этом говорит.

-- Вся Москва не в курсе – досужая болтовня. На самом деле никакого приказа о штурме Дома Советов спецподразделения КГБ не получали. Был звонок Крючкова с устным распоряжением о приведении группы «Альфа» в боевую готовность и о выдвижении ее на исходные позиции. Командир «Альфы» напомнил Владимиру Александровичу о существующем порядке, по которому приказ о боевой операции отдается в письменном виде, через фельдъегеря, в запечатанном конверте. Крючков сказал: «Да - да» и повесил трубку.

-- Приказ не поступил?

-- Поступила команда «Отбой».

-- А если бы приказ поступил, он был бы выполнен? – продолжал я тормошить старого разведчика.

-- Разумеется. Мы – люди военные, у нас приказы не обсуждаются, а выполняются.

-- А как же войска? – обескуражено спросил Гуревич, - некоторые армейские части сразу же перешли на нашу сторону!

-- Не буду влезать в чужой огород. Пусть министерство обороны разбирается, кто там на чью сторону перешел. Скажу одно: у КГБ было достаточно сил, для того, чтобы взять под контроль Дом Советов. Причем, сделать это можно было с минимальными жертвами. Есть, например, специальные газовые смеси, обладающие мощным снотворным действием. Распылил – а потом только собирай спящих, да не забывай антидот вводить. Так что, справились бы, за час – полтора. Но, повторяю, приказа не было. И, слава богу, что не было.

-- Вы сочувствуете демократам? – оживился Гуревич.

-- Я России сочувствую: большой России, которая раньше называлась Российской империей, а потом – Советским Союзом! – Шебаршин не на шутку разошелся, - Я этой стране честно служу; заметьте – стране, а не идеологии и не партии. Идеологии меняются, а Россия остается. Но есть люди, в том числе, в самых верхних эшелонах власти, которые делают все, чтобы разрушить государство, развалить страну. При этом они почему-то называют себя «демократами», хотя к настоящей демократии, то есть народовластию, их деятельность не имеет никакого отношения. И вся эта мутная затея с ГКЧП, как мне кажется, придумана для того, чтобы развал пошел еще быстрее.

Он помолчал, словно жалея о своей горячности и, грустно уставившись на пустой стакан с чаем, добавил:

-- Жаль, что такие люди, как Крючков и Пуго попались на эту удочку. Теперь СССР будет рассыпаться, как карточный домик. А Российская Федерация станет его могильщиком. А потом и сама начнет разваливаться.

-- Что-то уж больно мрачно Вы, Леонид Владимирович смотрите в будущее, - не удержался Гуревич.

-- «По делам их узнаете их». Я вижу, как ваша «демократура» на пару с номенклатурой растаскивает страну.

-- «Демократура», как Вы выражаетесь, бывает разная, - с обидой заметил я, - есть и такая, что болеет за государство российское.

Не скрою, только когда стальные комитетские двери захлопнулись у меня за спиной, и я вновь оказался на улице – на свободе и с чистой совестью – мне удалось вздохнуть полной грудью. Как бы ни был умен и обаятелен генерал Шебаршин, а все же, сама атмосфера этого здания на Лубянке действовала на неподготовленного человека угнетающе.

-- Ух, - тряхнул головой и огляделся вокруг.

Прямо передо мной снимали с постамента Железного Феликса - какой-то бойкий молодец сидел у Дзержинского на плечах и обматывал его голову толстым металлическим тросом автокрана:

-- Вира, вира помалу! – крикнул молодец, соскользнув с памятника.

Феликс Эдмундович задрожал, задергался и, покачиваясь, тихо поплыл по ночному московскому небу. Толпа кричала «Ура!», а освещенное неверным светом прожектора, лицо первого председателя ВЧК, выражало лишь невозмутимое спокойствие, да еще, пожалуй, готовность по первому зову вернутся на свое рабочее место.

Только через четверть века в руки мне попалась книга генерала Шебаршина, где он в числе прочего вспоминает и об этой нашей единственной встрече. Вспоминает на удивление тепло, хотя мы явились к нему, как представители победившей «демократуры», как контролеры и комиссары новой российской власти. Но, видно, что-то он в нас тогда разглядел, что дало ему основание надеяться на лучшее.

[Антон Куликов]

http://www.pravda.ru/politics/partie...0844-Yanaev-0/
24 сен 2010 в 13:34

Политика » Партии » Другие

В пятницу в одной из московских больниц скончался бывший вице-президент СССР, один из членов Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) в августе 1991 года Геннадий Янаев. Человек, которого одни называют "участником государственного переворота", другие же полагают, что Геннадий Янаев вместе с другими членами ГКЧП пытался спасти Советский Союз от развала.

Геннадий Иванович Янаев родился в 1937 году. В 26 лет занял должность второго секретаря горьковского обкома ВЛКСМ. Спустя три года - в 1966-м - он становится первым секретарем обкома. На этой должности он проработал два года, после чего пошел на повышение - стал председателем Комитета молодежных организаций СССР.

В 1980-м становится заместителем председателя президиума Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. В 1986 году Геннадий Янаев занял пост секретаря ВЦСПС по международным вопросам. Спустя три года он получил должность заместителя председателя ВЦСПС. В апреле 1990 года возглавил ВЦСПС как председатель. Но на этой должности он проработал всего несколько месяцев - на XXVIII съезде КПСС Геннадий Янаев был избран членом ЦК, который, в свою очередь, утвердил Янаева членом Политбюро и секретарем ЦК по международным вопросам.

Нужно заметить, что в это время Михаил Горбачев видел в Геннадии Янаеве если и не единомышленника, то как минимум человека, поддерживавшего проводимые президентом СССР реформы. В конце декабря 1990 года Горбачев выдвинул Янаева на пост вице-президента СССР. Однако Съезд народных депутатов его кандидатуру отклонил. Хоть за Янаева и проголосовали 1089 депутатов, однако этого оказалось недостаточно, чтобы утвердить его в должности ("против" было 583). Но в данном случае Михаил Горбачев проявил несвойственное ему упорство. Он отказался выдвинуть другие кандидатуры и во втором туре голосования съезд избрал Янаева вице-президентом. Депутаты-демократы при этом сетовали, что Янаев, дескать, представитель консервативного крыла КПСС, и утверждение его вице-президентом является уступкой консерваторам.

Но наибольшую известность Геннадий Янаев получил в августе 1991 года, когда вместе с семью другими высшими советскими руководителями провозгласил создание Государственного комитета по чрезвычайному положению СССР (ГКЧП). Комитет взял на себя верховную власть в стране, а Геннадий Янаев принял полномочия президента Советского Союза.

Историю, как известно, пишут победители. Разумеется, что в начале девяностых и речи быть не могло о том, чтобы постараться понять мотивацию ГКЧП. На его членов моментально навесили ярлык "путчистов", а в телеэфире постоянно крутили кадры с пресс-конференции ГКЧП, где у Геннадия Янаева дрожат руки.

Сам Янаев впоследствии говорил, что никогда не признавал, будто бы он и другие члены Комитета совершили государственный переворот. Он подчеркивал, что их действия были продиктованы тотальным кризисом, который охватил страну. Как очень скоро выяснилось, это был не только тотальный, но финальный кризис СССР...

Стоит заметить, что по данным нынешних соцопросов (ВЦИОМ и Левада-центра), лишь восемь процентов россиян считают события августа 1991 года победой демократической революции. Это, конечно, не означает, что симпатии жителей России целиком на стороне ГКЧП - более 40 процентов участников опросов полагают, что те события являются эпизодом борьбы за власть, а более 35 процентов опрошенных считают, что последствия августа 1991 года были трагическими для страны и народа.

Но какие оценки сейчас не давай, а ГКЧП потерпел поражение. Во многом, как полагали впоследствии и его сторонники, и противники - из-за нерешительности. Сам Геннадий Янаев объяснял это тем, что члены ГКЧП хотели сохранить Михаила Горбачева как президента СССР, в связи с чем ждали сессии Верховного Совета, который должен был поддержать действия Комитета. А уж затем должен был возвратиться и сам Горбачев. По крайней мере, эта версия событий имеет такое же право на существование, как и та, согласно которой первый президент Советского Союза был наглухо изолирован от всего мира в Форосе, ни на что не мог повлиять и ничего не мог сделать.

После ареста членов ГКЧП, Геннадий Янаев был отстранен от должностей и помещен в СИЗО "Матросская тишина". Там он провел три года, выйдя на свободу в 1994 году, после объявленной Госдумой амнистии. После этого Геннадий Янаев работал консультантом комитета ветеранов и инвалидов государственной службы, занимал должность заведующего кафедрой отечественной истории и международных отношений Российской международной академии туризма.

Как бы кто не относился к Геннадию Янаеву, в любом случае он - фигура историческая. С его именем связана попытка остановить развал Советского Союза. Неудачная, но ГКЧП пыталось это сделать. А сравнить не с чем - других попыток не было...

[Правда.ру]

http://www.pravda.ru/politics/20-08-2002/837402-0/
20 авг 2002 в 12:57

Политика

Вспоминая наши прошлые публикации... К годовщине ГКЧП: 1991-2002

Среди писем, которые приходят в редакцию, это привлекло особое внимание. Небольшое, написанное на листке из ученической тетради. Старательно. Буква в букву. Как школьное сочинение. Приведу его дословно: “Здравствуйте, мои милые. Я о вас узнала год назад. И вот весь год я надоедала людям в поисках вашего адреса, хотела связаться, чтобы оказать вам хоть какую-нибудь помощь. Мне 74 года, зовут меня баба Надя. Высылаю посылку. Получите, когда сообщите, в каком состоянии дошла. Напишите, пожалуйста, как вас всех зовут, сколько кому лет. И еще напишите поточнее адрес. Даст Бог, еще что-нибудь соберу. Больше пока писать ничего не буду. Держитесь. До свидания. Будьте все здоровы. Баба Надя”.

Прочитал эти строки и, признаться, сердце сжалось от волнения. Никому неизвестная баба Надя, простая русская женщина, желая помочь незнакомым ей людям, похоже, единомышленникам, оторвала от своего бюджета, быть может, последние гроши...

А через день-два пришла и посылка. В небольшой картонный ящик были вложены две пачки вермишели, пакет манной крупы, три небольших куска сала. Когда посылку вскрыли, я заметил, как на глаза одной из сотрудниц навернулись слезы. Признаться, мне очень захотелось увидеть бабу Надю, простую русскую женщину, с открытой душой. И загорелся я желанием ответить на ее вопросы, рассказать о людях, с которыми работаю и встречаюсь каждый день. Возвратясь с работы, я взялся за письмо. Поведал бабе Наде, что знал о каждом из нас, заодно и ее просил рассказать о ее житье-бытье в наши черные, окутанные невзгодами дни. И, конечно же, от имени коллектива сердечно поблагодарил за посылку, которую мы решили назад не отсылать. Не хотели обидеть бабу Надю.

Шли дни, недели, а ответа не было. Признаться, надежда получить его постепенно угасла. Как же я был удивлен, когда спустя некоторое время обнаружил в почтовом ящике письмо, написанное однажды уже виденным каллиграфическим почерком. На конверте был выведен обратный адрес: Воронеж, Астафьева Надежда Павловна...

И тут я понял: да это же баба Надя. И показалось мне вдруг, что где-то я ее уже видел, эту простую женщину, с открытой русской душой. Казалось, чем-то она напоминала мою мать. Такая же, с натруженными, мозолистыми руками, в старом, аккуратно заштопанном пиджаке. Ласково улыбаясь, она спешит мне навстречу. Шаг, еще шаг и вот уже своей жесткой ладонью прикоснулась к моей щеке...

Я пережил те же минуты, как и тогда, два с половиной года назад. “Здравствуй, милый, — писала Надежда Павловна, по привычке, наверное, не меняя тональности своего общения с людьми. — Ты не сердись. Не собиралась уже и писать. Где ты там, что с тобой? В наши тревожные дни не знаешь ведь, где можно и голову свою сложить. Внука моего Сережку в Чечне убили. Чья пуля и за что сразила его? Сын Андрей горя не перенес, тоже схоронили недавно. Я за эти два с лишним года белого дня не видела от слез, как в сорок пятом, когда ждала возвращения мужа Василия с войны, да так и не дождалась. “А разве я одна?” — тешила себя. Вдовой всю жизнь так и промучилась, пока сын Андрей не повзрослел: сама за плугом ходила, сеяла, серпом жала. И вот снова в наш общий дом беда пришла. Я уже и боженьку просила: забери ты меня. Старая, всего насмотрелась. Такая жестокая война прошла на моих глазах. Семью нашу полностью осиротила. Похоронку на отца еще в сорок втором получили. Сестру немцы живьем сожгли за связь с партизанами. Не верилось. Бывало, сидим в доме с мамой, тень промелькнет вдруг — и мы к окну: может, сестра Лиза с папой возвращаются?..

Ну а что сейчас сотворилось такое? Страну от немецких полчищ спасли. А в девяносто первом без единого выстрела сдали. Не знаю, как там у вас, в Москве, а у нас, среди простых людей, вопросы и вопросы. Зачем и кому понадобилось, чтобы люди за эти шесть лет столько слез пролили, горя натерпелись? У нас эти вопросы раньше мальчику Мише из Ставрополя адресовали. Нет ему места на нашей земле. Слюнтяй. Предатель. Другого имени и не заслуживает. Но помнишь 19 августа 1991 года? По радио прозвучало Обращение ГКЧП. И вселилась в людей надежда. Кажется, Болдин В. И. в своей книге “Крушение пьедестала” писал, что это была мера вынужденная, но необходимая. Это был крик души отчаявшихся, но наделенных властью людей, видевших, как на их глазах погибала страна. И народ поддержал их, за исключением разве что кучки отщепенцев. Ты знаешь, за них даже у нас в церквах молились...

Но надежды людей угасли, как свет далекой звезды. Я думаю, ГКЧП действовал нерешительно и бездарно, а мы до сих пор все не решались об этом сказать. Крови испугались? Я уверена, среди членов ГКЧП не было людей, которые отдали бы приказ стрелять в своих соотечественников! Но сколько ее, этой крови, пролилось, когда не стало СССР? Крови в Армении и Азербайджане, крови в Молдавии, крови в Таджикистане. А сотни тысяч беженцев, искалеченные судьбы людей? Разве их действия не были бы оправданными, чтобы избежать таких человеческих жертв?

Говорят, члены ГКЧП честь Советской Армии оберегали. Вооруженные силы, дескать, должны быть вне политики. Много вопросов вызывает это их “благородное” стремление. Разве, скажем, принимая присягу, наша армия не давала клятвы на верность своему народу, Отечеству?

Тогда, в девяносто первом, погибли трое парней. И говорят, глупо погибли, ибо в Москве действительно никто не стрелял. Однако каждому из них присвоено звание Героя России. Слышала, еще и бюсты их установлены в Москве. Я разделяю боль и горечь их матерей. Как, однако, быть нам, матерям и бабушкам тех 100 тысяч российских ребят, которые погибли в Чечне, тела многих из которых даже не преданы земле? Тут о чести армии никто не думал.

И если уж говорить о чести, то вспомним, как повел себя Язов, министр обороны. У него в подчинении Вооруженные Силы были, могучие еще в то время. Думаю, одно его слово — и Советский Союз был бы спасен. А он добровольно пошел в “Матросскую тишину”. После еще чуть ли и на колени не становился: простите меня старого дурака, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна. Не позор ли? Впрочем, вспомним, сколько их, с генеральскими лампасами, было в октябре девяносто третьего. Правда, это уже были не советские генералы. Крови тогда тоже никто из них не испугался. Это по их приказу расстреливали Дом Советов, своих соотечественников у Останкино. Да, членам ГКЧП они преподнесли хороший урок, как надо защищать “Отечество”.

И вот теперь мы все пожинаем плоды. За что же такие муки?”

В заключение баба Надя писала: “А ты не забывай. И не жди, пока я тебе отвечу. Возьми да и черкни пару слов, много не надо. Обязательно летом в гости приезжай. Придется быть в командировке где-нибудь неподалеку, выкрой хоть полдня. Увидишь бабу Надю, как я живу. Я тут носки тебе связала. И еще кое-что приберегла. Ты только не скромничай. Слава Богу, варенье и компоты свои. Сад в деревне еще не вырубили. Ох, и будет же в этом году цвести...”

Признаться, письмо это ошеломило меня. Неожиданностью и смелостью своего суждения прежде всего. И согрело, как и тогда, два с половиной года назад, еще большей материнской теплотой и заботой. Невольно в тот день я погрузился в размышления. И впервые, быть может, засомневался, насколько продуманными и серьезными были намерения и действия ГКЧП.

И еще: письмо невольно возвратило меня в далекое прошлое. Баба Надя напомнила о другой русской женщине по имени Мария Котова, родом со Смоленщины. Так уж сложилось, что в годы своей юности я остался совсем один в далеком и чужом мне городе. И вот эта женщина, на содержании которой были двое детей, к тому же муж-фронтовик постоянно хворал, взяв меня за руку, привела к себе в дом и сказала: “Ты здесь на равных”. Чтобы прокормить всех нас, несла непосильный труд, работая грузчиком на складе утильсырья. Опекала, согревала, как могла. Никогда ни в чем не попрекнула, хотя детских шалостей у кого не было?..

И еще не могу забыть тот день, когда держал в руках телеграмму о ее смерти. Она опередила мой приезд на один день. И вот это письмо от бабы Нади, вновь одарившее меня и материнской теплотой, и заботой, и лаской, которыми уже однажды окружили никогда не знавшие меня простые русские люди.

Еще и еще раз перечитываю его строки. Спасибо тебе, русская земля, что живут на тебе такие люди. Простые и откровенные. Щедрые на доброту. Русские по характеру.

Жили и будут жить.

Владимир КОСТЫРКО

ПРАВДА.Ру, 4.02.1999

Вехи истории. Документы:

ЗАЯВЛЕНИЕ СОВЕТСКОГО РУКОВОДСТВА

ОБ ОТСТАВКЕ ПРЕЗИДЕНТА М.С. ГОРБАЧЕВА

И О СОЗДАНИИ ГКЧП СССР

Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР был создан в ночь с 18 на 19 августа 1991 г. представителями властных структур, несогласными с политикой реформ М.С. Горбачева н проектом нового Союзного договора.

18 августа 1991 г.

В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР и переходом в соответствии со статьей 127 (7) Конституции СССР полномочий Президента Союза ССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу;

в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества;

исходя из результатов всенародного референдума о сохранении Союза Советских Социалистических Республик;

руководствуясь жизненно важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей,

заявляем:

1. В соответствии со статьей 127 (7) Конституции СССР и статьей 2 Закона СССР "О правовом режиме чрезвычайного положения" и идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка, ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок 6 месяцев с 4 часов по московскому времени 19 августа 1991 года.

2. Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеют Конституция СССР и законы Союза ССР.

3. Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе: Бакланов ОД. - первый заместитель председателя Совета обороны СССР, Крючков В.А. - председатель КГБ СССР, Павлов В.С. - премьер-министр СССР, Пуго Б.К. - министр внуренних дел СССР, Стародубцев В. А. - председатель Крестьянского союза СССР, Тизяков А.И. - президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, Язов Д.Т. - министр обороны СССР, Янаев Г.И. - и.о. Президента СССР.

4. Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории СССР.

Правда. 20 августа 1991 г.

[Елена Санникова]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30097
25 АВГУСТА 2016 г.

Светлой ностальгической волной прокатились воспоминания об августе 1991-го. В памятных мероприятиях, прошедших не только в Москве, прозвучали возражения пессимистам, утверждающим, будто августовская победа над ГКЧП была напрасной и не имела смысла.

Можно ведь по-разному оценить событие и его влияние на дальнейший ход истории. Можно сколь угодно долго рассуждать о возможности или невозможности демократии в России. Но воспоминания об этих трех днях августа 1991-го — это о другом. Это — о состоянии радости, о лицах, окрыленных надеждой.

На конференции «25 лет победы народа над ГКЧП» в Сахаровском центре непосредственные участники тех событий, обремененные заметными биографиями и солидным возрастом, говорили, что это были самые счастливые три дня в их жизни.

Для тех, кто запомнил танки на улицах и просветленные лица людей, ничуть не боящихся этих танков, для побывавших на баррикадах и переживших сердцем и драматизм, и счастливый исход событий, ценность той победы сомнений вызывать не может.

Хотя конечно же никакой победы демократии в те дни и в помине не совершилось. Демократия за три дня победить не может. А счастье наступившей свободы, восторг победившей революции идет на спад и тает так же быстро, как облетает цвет черемухи по весне. Неумолимо за периодом революционной свободы наступает период реакции, таково движение колеса истории.

Но август 1991-го — не о том.

Протоиерей Александр Борисов поделился воспоминаниями, как он написал обращение к войскам «Солдат, не убий!», принятое Моссоветом, как ездил по Москве и раздавал его солдатам вместе с Евангелием. Удивительно, что военнослужащие отзывались на стук по танку, открывали люки и брали книгу и листовку безотказно. Эта картина в точности передает атмосферу тех дней, когда с улиц исчезли толпы и появились люди, когда волна единения и солидарности слилась с чувством доброжелательности и мира и ледяное недоверие постепенно сходило с лиц растерявшихся военных. На глазах происходила победа добра над злом. Это был момент любви, который не длится на земле вечно, а может вспыхнуть лишь раз, оставив недолгому веку надежду.

Могла пролиться большая кровь — и не пролилась. Могла вернуться эра той удушающей идеологии и репрессий — и не вернулась.

Построение общества, приемлемого для жизни, требует повседневного напряженного труда, физического и умственного, этического и творческого, немыслимого без усилий по преодолению негатива в себе, без поиска взаимопонимания. Это веками взращивается. Нам же, выросшим в совке, на смену августу пришел октябрь 1993-го, а затем и Чечня…

Болотная площадь и проспект Сахарова чем-то напомнили тот август. Но вот о чем стоит подумать. Одно из мероприятий, посвященных четвертьвековому юбилею августа 1991-го, омрачил досадный эпизод. Одиозный священник, отличившийся эпатажными высказываниями, пришел отслужить панихиду на месте гибели трагически погибших ребят. И был принят в штыки. Вопрос к тому, кто этого священника пригласил. Вопросы к тем, кто предоставляет эфир явно нездоровому человеку. Но стоило ли поднимать шум у обелиска, прогоняя человека, пришедшего помолиться, а не речи свои дикие говорить? Может быть, и провокация, да. Но стоило ли на нее поддаваться? Деликатность, терпимость, толерантность и человечность — это кому и о чем?

На Болотной площади были лидеры движений с идеологией, шокирующей не меньше. Был лидер организации, сайт которой пестрит одами Ленину, Сталину и репрессиям, и никто не говорил ему «Уходи!». Были и «правых» ветвей радикалы. Ничего, терпели. Что осталось бы от Болотной, если бы все занялись выяснением отношений друг с другом или понеслось бы: не пойдем туда, раз эти там… Так, собственно, и есть в повседневности.

Демократии нам еще — учиться и учиться.

Однако есть у нас память об августе 1991-го. А значит, есть и надежда…
Фото Александра Неменова /ИТАР-ТАСС/