*110. Перевоспитание Левиафана

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...14-azart-deneg
Статья опубликована в № 4093 от 10.06.2016 под заголовком: Война и мир: Азарт есть, денег нет

Как Россия вернулась в колею избирательной модернизации
09.06.2016

Большую часть путинских лет Россия потратила на то, чтобы опровергнуть уверенность коллективного Запада в том, что Россия – региональная держава и, в целом, уходящая натура. Опровержение, кажется, принято. Но у этой истории не может не быть продолжения.

Причина в том, какой путь был Россией избран. Доказать состоятельность можно было, например, заложив основы устойчивого роста и долгосрочного развития. Но отчасти из-за взлета цен на нефть, а отчасти по естественной наклонности действовать решено было с помощью перевооружения и частичного перевода экономики на мобилизационную основу.

Отвечая Западу, реагируя на угрозы размещения противоракет в Европе и на «цветные революции», воспринятые как квазивоенные действия против Москвы, Россия вошла в старую колею избирательной модернизации. Москва воспроизвела свой любимый внутренний конфликт: расхождение между современными (модернизирующими) задачами правительства и безнадежно отсталой экономикой страны, на основе которой нужно мгновенно, желательно вчера, создать современную армию.

Россия, как и в былые времена, достигла на этом избирательном пути успехов – избирательных, конечно. Гособоронзаказ, резко увеличенный в 2011 г., дал значительные результаты, и министр обороны Сергей Шойгу уже в прошлом году доложил, что уровень оснащенности армии современными вооружениями достиг 30%. После учений «Восток-2014», в которых участвовали около 100 000 военнослужащих и были переброшены на тысячи километров тысячи тонн грузов, тогдашний командующий силами НАТО в Европе Филип Бридлав (тот, который ввел в широкий обиход «гибридную войну») написал: «Эта степень адаптивности и скорости – что-то новое, к чему нам еще придется адаптироваться» (вообще, вся статья Бридлава в The Wall Street Journal, из которой взята эта цитата, должна была быть очень лестной для российских военных). Операция в Сирии показала всему миру, что Россия способна в течение долгого времени поддерживать высокий уровень напряженности кампании, проходящей на большом расстоянии от основных источников снабжения.

Западные аналитики объявили, что главные свойства новообретенной российской военной мощи – маневренность (быстрота, в оригинале agility) и непредсказуемость, которые отлично компенсируют ограниченность в возможностях. Действия России стали прочитываться как стремление сделать повышение мобилизационной готовности и подчинение экономики мобилизационным задачам главной политической стратегией России (см. доклад Chatham House «Russian State Mobilization»).

Это, вероятно, желаемый эффект и теперь он признан, но у него есть оборотная сторона: если Россия мобилизовалась и стала полностью непредсказуемой, то нужно от нее защищаться. Иные, чем изначально планировалось, но все-таки противоракетные системы строятся в Румынии и Польше, неподалеку от Калининградской области проводятся показательные учения, ведутся серьезные разговоры о вступлении в блок тех, кто не вступал в него даже во времена СССР – Финляндии и Швеции. Конечно, российское руководство не может оставлять это без внимания, и поэтому новый виток противостояния неизбежен.

Как Россия приписывает коллективному воображаемому Западу волю надвигаться на Россию, так теперь и западные страны приписали России полную свободу действовать агрессивно. Ирония в том, что, как только Запад поверил в серьезность и воинственность России, у России стали кончаться деньги.

Расходы на оборону в нынешнем году составят 3,8% к ВВП, что на уровне прошлого года, но в номинальном выражении рост к 2015 г. ниже инфляции (2,4%, при том что остальные расходы выросли на 5%). Исполнение бюджета по расходам на оборону в январе–апреле на 30% ниже, чем в прошлом году. Увеличивать военные расходы Россия может только за счет снижения жизненно важных статей, но именно теперь европейские страны, которые долго раскачивались, начинают повышать свои военные расходы – впервые за 10 лет. Даже Германия объявила об увеличении – впервые с 1990 г. – численности военнослужащих бундесвера. Объявлено это было со ссылкой на трения с Россией по поводу событий на Украине. Вот такой диалог ведут Россия и мир.

Российское руководство играет в эту игру с большим азартом, а на перспективы обычного развития со всеми этими мучительными процессами борьбы с коррупцией смотрит с откровенным презрением. Мирное медленное развитие – это путь, на котором, по молчаливому признанию Кремля, Россия является неконкурентоспособной. По всем меркам мирного развития, особенно включая качество госуправления, Россия сильно отстает от сравнимых с ней стран.

Ну и отлично, отвечает российское руководство: мы вам нарисуем такой мир, в котором наши «Искандеры» посмеются над вашей конкурентоспособностью. Часть общества тоже убеждена, что весь этот «западный» мир России чужд, а вот в условиях конфликта Россия наконец-то будет себя чувствовать как рыба в воде. Это объяснимо. Когда текущее мироустройство каждодневно объявляется враждебным, когда мир представляется захваченным странами с неприемлемыми ценностями и агрессивными намерениями, в обществе неумолимо зреет чувство неприятия этого мира и дурного самочувствия в мирных условиях.

Но, при этом, денег нет. Так что некоторый шанс на то, чтобы еще раз задуматься о будущем, есть. Пусть каждый сам определит для себя, между чем и чем этот выбор. Может быть просто – между войной и миром. Может быть сложнее: между тем, чтобы продолжать избирательную модернизацию, то есть все больше подчинять экономику и общество нуждам безопасности, армии и военной промышленности, – и тем, чтобы вернуться к задаче создания долгосрочных источников роста. Понятно, что дилемма эта во многом идеализированная. Селективная модернизация – магистральный путь по умолчанию.

Общество в России практически не имеет обычных каналов выражения своего мнения – выборов, независимых общественных организаций, свободных медиа. Но я почему-то верю, что если большому количеству людей вдруг не понравится перспектива отдать все, что у них есть, азартным игрокам в войну, то люди найдут способ дать знать об этом.

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...a-serogo-slona
Статья опубликована в № 4102 от 24.06.2016 под заголовком: Республика: Философия серого слона

Увлечение Кремля чрезвычайными проектами блокирует развитие страны
23.06.2016

Когда-нибудь в российскую школьную программу по обществознанию нужно будет ввести легенду о белых слонах. В древнем Сиаме белые слоны, то есть слоны-альбиносы, почитались как священные. Держать такого слона было крайне затратным делом: его нужно было хорошо кормить, но нельзя было использовать на работах. Разгневавшись на придворного, король Сиама мог преподнести ему белого слона в подарок: щедрый дар короля разорял придворного.

Белыми слонами называют бессмысленные или запредельно дорогостоящие проекты, постройки, объекты инфраструктуры или технологические проекты, которым не нашлось применения: аэропорты, в которых не садятся самолеты, вокзалы, на которые не прибывают поезда, стадионы, на которых не проводятся игры, космолеты, которые никогда никуда не летят. Примеров множество по всему миру: в Бразилии и Китае, в Греции и Испании они остаются на память об экономических бумах или служат памятниками самоуверенности чиновников. Как правило, проекты такого рода считаются ошибками.

В России белые слоны и проекты, их сильно напоминающие, тоже есть, но они рассматриваются не как ошибки, а как подвиги. Свое участие в строительстве объектов, приуроченных к саммиту АТЭС на Дальнем Востоке или к Олимпийским играм в Сочи, подрядчики верхнего уровня объясняли как дело государственное. «Все инвесторы олимпийских объектов понимали, что выполняют важную государственную задачу», – говорил в 2014 г. в интервью Gazeta.ru заместитель гендиректора «Базового элемента» Андрей Елинсон, добавляя, что благотворительностью тем не менее никто заниматься не готов. Вы представляете свое участие в мероприятии как службу верой и правдой, но оплаты требуете как при обычной деловой сделке и в твердой валюте. Понятно, что только сверхпродвинутые генподрядчики могут добиваться полной оплаты своего героического участия. Чем ниже ступенька исполнительной пирамиды, тем меньше останется на ваш героизм бюджетных денег.

Если сравнить Керченский мост с проектом, похожим по масштабу и стоимости, – Эресуннской переправой, соединяющей Данию и Швецию, – то многое становится яснее. Проект этот, вполне государственный по значимости, финансировался частным капиталом под госгарантии. В момент открытия Эресуннского моста ожидалось, что затраты удастся вернуть к 2037 г. Теперь ясно, что это произойдет позже, но все-таки произойдет. В случае с Керченским мостом такие расчеты прозвучали бы оскорблением: проект нужен, потому что нужен. Это дело государственное, и никаких денег не жалко. Конечно, присоединения Крыма не было в планах Росавтодора, но около 70% его годового бюджета все-таки пойдет на Керченский мост, а Лена, Обь и Енисей подождут. При всей чрезвычайности задачи вряд ли можно сомневаться, что труд генподрядчика, компании «Стройгазмонтаж» Аркадия Ротенберга, будет оплачен. Судьба же тех, кто расположен ниже по цепочке субподрядчиков, не так очевидна.

Чрезвычайные проекты – судя по их количеству и размерам – рассматриваются российским руководством как фундаментально важные. Чрезвычайные проекты вытесняют обычное, поступательное развитие – хотя бы потому, что съедают бюджеты, изначально предназначенные на другие цели. Военное перевооружение, саммиты, спортивные турниры и переустройства городов, прежде всего Москвы, не только призваны символизировать высокий статус российского руководства, но и демонстрируют избранный Кремлем способ развития. На таких проектах нельзя просто расхитить бюджет и ничего не построить. На саммит приедут люди, на Олимпиаду – спортсмены и зрители. Какими бы исчезающе малыми ни были деньги на нижних ступеньках исполнения, исполнить работу нужно. И она, как правило, исполняется.

Надежда авторов этого подхода, судя по всему разделяемого и президентом, состоит в том, что со временем им будет удаваться терять все меньше денег и производить все больше полезных результатов для общества: слоны из белых будут постепенно превращаться в серых, а потом и черных. Будут то есть становиться все полезнее. Это и можно назвать философией серого слона. Мне лично это представляется глубокой утопией, но могут быть и другие мнения. Стратегия чрезвычайных проектов может быть рационально оправдана, но, по-моему, только в одном случае: если Кремль готовится к существованию в условиях, приближенных к военным. Ведь этот подход, по сути, мобилизационный. Рассуждать об этой перспективе не хочется.

Иной путь означал бы открытые конкурсы, создание и поддержку конкурентной экономической среды, раскрепощение частной инициативы в бизнесе и общественной деятельности. При взгляде из Кремля это, вероятно, представляется опасным изменением общественного уклада, хотя в действительности является чем-то вроде экономической гигиены, не имеющей идеологической окраски. Белые и серые слоны не разоряют Россию только потому, что страна очень большая, а общество терпимо к такого рода политике и способно вынести еще не одного слона. С тем, что развитие должно быть эволюционным, а не революционным, трудно спорить. Но так же трудно согласиться с тем, что оно обязано быть мобилизационным.

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...-rinok-svobodi
Статья опубликована в № 4112 от 08.07.2016 под заголовком: Республика: Черный рынок свободы

Почему в России не боятся манипулировать политикой
08.07.2016

Российские политические руководители поставили перед собой удивительную задачу – провести выборы, которые дадут заданный результат, но при этом пройдут без фальсификаций. Можно ли решить такую задачу в принципе?

Хорошего решения вроде бы нет. Кажется, что одна цель противоречит другой – чистые выборы могут привести к непредсказуемому результату, а предсказуемый результат можно получить только на нечистых выборах. Но считается, что, назначив председателем Центризбиркома обладающую значительным авторитетом Эллу Памфилову вместо Владимира Чурова, Кремль демонстрирует, что стремится провести кампанию без фальсификаций. Понятно при этом, что годами менявшееся и подгонявшееся под задачи Кремля избирательное законодательство и правила игры в российские выборы, по сути, исключают допуск к ним нежелательных участников. Политолог Николай Петров формулирует это так: «Манипуляции – да, а фальсификации – нет». Наверное, этот подход более прогрессивен, чем «манипуляции да и фальсификации тоже да».

Это напоминает историю с белым и черным рынками. Если пытаться ограничивать торговлю каким-то товаром или фиксировать на него цены, то торговля и цены вырвутся на свободу. Возникнет дефицит на официально разрешенном рынке и свободное предложение на неофициальном. Если запрещать обмен валюты, то неизбежно образуются как минимум два курса – официальный и черный. Если устанавливать фиксированные цены на продукты, то энергичные и жадные люди найдут способ приторговывать этими продуктами. А дальше все уже зависит от решимости властей применять силу для удержания стихии под контролем.

Ключевое отличие нынешних российских руководителей от их коллег в Венесуэле или Нигерии в том, что власти этих нефтезависимых государств с большей охотой идут на манипулирование экономическими, чем политическими процессами. Бывшие до недавнего времени ограничения на обмен валюты в Нигерии и множество разных ограничений, до сих пор существующих в Венесуэле, ведут к дефицитам и кризисам. Между тем в политике в обеих этих странах конкурентность на недавних выборах была налицо.

Российские власти давно преодолели соблазны ручного управления валютными и товарными рынками: это слишком опасно. Между тем в политике манипулирование процессами опасным не считается. На экономических кризисах российские политики, видимо, выучили один урок, а на политических кризисах – противоположный.

Российские инженеры социальных процессов, видимо, уверены, что политическими процессами манипулировать безопаснее, чем экономическими. Черный рынок свободы, таким образом, не такой уж страшный, как черный рынок валюты.

Достаточно нежелательные идеи и лозунги уподобить наркотикам или терроризму. И кто же тогда будет против осуждения таких преступников? Так это уже и сделано. На это – т. е. криминализацию внесистемной политической деятельности – направлены законы «Об основах системы профилактики правонарушений», пакет Яровой и многие законы до них.

Исправленная версия. Первоначальный опубликованный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...trashnie-glaza
Статья опубликована в № 4152 от 02.09.2016 под заголовком: Республика: Страшные глаза

Как формируется авторитетный язык нашего времени
01.09.2016

Когда в России появился новый министр образования, все стали искать, что и как человек говорит, и, конечно, нашелся Сталин. В данном случае это совсем неудивительно, потому что история ХХ в. была сферой профессионального интереса Ольги Васильевой. Но совпадение удачное – слово «Сталин» помогает делать страшные глаза.

А потом в «Ведомостях» появляются комментарии неназванного источника, говорящего о том, что готовится «корневой и содержательный пересмотр» основ образовательной политики. Даже управление образованием, говорит таинственный источник, попало под внешнее влияние. Недоработки позволяют «убежденным западным агентам влияния, экстремистам и радикалам» становиться преподавателями. Уронить невзначай слово «западные агенты влияния» и «суверенизация», видимо, приятно. Кто-то неназванный не сумел отказать себе в удовольствии.

На другом уровне то же удовольствие чувствуется в том, как президент Путин ронял слово «Новороссия» или «государственность» – то про юго-восток Украины, то вдруг, в другом смысле, про Казахстан. Обычно эту функцию делания страшных глаз или, если угодно, бросания ядерной пыли в глаза выполняет телеведущий Дмитрий Киселев и другие талантливые исполнители. Иногда это не слова, а действия – например, пролеты российских военных самолетов мимо американских военных кораблей или прямо по линии госграницы кого-то из соседей.

Это явления одного порядка. Щекотать нервы врагу – древний способ компенсировать недостаток силы или нежелание ее применять. Собственно, само присутствие этой своеобразной бравады не только во внешнем мире, но и во внутренней политике говорит о чем-то. Хотя бы о том, что говорящие на этом языке чувствуют себя недостаточно защищенными и сильными.

Позднесоветская официальная риторика – в том ее виде, который я помню в детские и школьные годы, – была полной противоположностью. Тот «авторитетный язык» (см. книгу А. Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось») был построен на эзотерических формулах, крайне трудных для восприятия и, кажется, для него не предназначенных. Тот язык не то что не щекотал нервы, а их вовсе никак не затрагивал. Когда мне на глаза попадается советская газета, я вчитываюсь в ее язык с искренним любопытством – когда я жил в том времени, он проходил мимо меня, но я все-таки его помню: «Вахта урожая», «Животноводству – ударный фронт!», «Дальнейший рост внутренней зрелости, идейности трудящихся».

Понятно, что авторитетному языку сегодняшней России еще далеко до высот позднего СССР. Процесс еще идет. Особенность в том, что у сегодняшнего языка власти нет одного редактора. Для советского официального языка эту функцию выполнял лично вождь (буквально: Сталин редактировал самые важные тексты эпохи, включая «Краткий курс истории ВКП(б)» и фильм «Иван Грозный»). Авторитетный язык нашего времени формируется людьми, которые соревнуются между собой в том, насколько точно они угадают мысли вождя и насколько сильно сумеют напугать воображаемого «либерала» или «агента влияния Запада».

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...stvennih-travm
Статья опубликована в № 4162 от 16.09.2016 под заголовком: Республика: Тревожная политика

Российская политика строится на ожидании катастроф
15.09.2016

Есть вещи, которые много значат для российского общества и даже влияют на политику, но редко проговариваются. Это травмы и ожидания, о которых либо не хочется говорить, либо непонятно как.

Первая такая вещь – возможность краха политического режима. Звучит жутковато, но потенциальная возможность коллапса незримо присутствует в жизни как фактор, будучи рациональной лишь отчасти. Рациональные основания таких ожиданий в том, что всем понятной схемы передачи «шапки Мономаха» нет; правила, по которым работает политическая система, непрозрачны, а экономические основы ее существования выглядят шаткими. Иррациональных оснований еще больше – они и в нежелании разбираться в деталях (все-таки нынешний режим стоит на ногах гораздо крепче, чем предыдущий), и в непроясненной исторической памяти, в которой засели крушения прошлого: если система «всегда» рушилась, то почему не рухнет сейчас?

«Апокалиптический навес» касается Кремля точно так же, как и всех остальных. Кремль нашел решение проблемы в придании краху субъектности: в провале всегда виноваты агенты внешних сил. Вся законодательная, правоприменительная и кадровая политика московской власти минувших лет пронизана ожиданием цветной революции. То есть призвана предотвратить непредсказуемый крах. Но с непредсказуемостью нужно бороться, устанавливая предсказуемые правила, в частности правила передачи власти. Обычные демократические правила между тем кажутся обитателям Кремля опасными, потому что с помощью них к власти могут прийти те самые агенты внешних сил. Ищутся какие-то другие решения (в том числе и на предстоящих выборах, которые опять проходят по новым правилам), но поиски явно продолжаются. В итоге у нас крепко утвердился порочный круг: опасность краха мешает устанавливать те самые институциональные основы, которые помогли бы снизить опасность краха.

Второй смутный и трудно описываемый фактор – это почти экзистенциальная беззащитность россиянина. Средний российский человек живет в ситуации слабых общественных и семейных связей и постоянно осознает свою уязвимость перед государством и враждебно настроенными людьми. Всегда что-то может случиться, может произойти несправедливость, могут отнять, могут наказать. Поэтому российский человек ставит ценность безопасности выше всех прочих. Чувство незащищенности и тревожности, и без того свойственное гражданам, много лет подпитывалось медийной политикой государства, а также характерными точечными нападениями на нарушителей общественного спокойствия. Организаторы показательных процессов – над политиками, демонстрантами, учеными, художниками и блогерами – так работают над укреплением безопасности системы. Но их метод только усиливает ощущение небезопасности и непредсказуемости системы с точки зрения граждан.

Есть и третий фактор – ожидание внешних конфликтов и войн, который поддерживается российской внешней политикой и государственными медиа. В огромной степени эти ожидания суть продукт первого фактора. Понимание собственной слабости и связанный с этим страх коллапса преобразован Кремлем в борьбу с врагами. А борьба с врагами вылилась в агрессивные действия за пределами России, которые внутри страны объясняются как защитные. А защитные действия могут быть оправданы только ожиданием внешней агрессии.

Все перечисленные факторы связаны с чем-то потенциально возможным, с тем, что «суждено», но еще не случилось. Они постоянно присутствуют в сознании, висят над нами, но крайне трудно поддаются изучению и оценке. Ожидания краха, лишений и войн, наверное, естественны для общества, которое пережило за один век два крушения государства, репрессии, катастрофическую войну и чудовищные испытания. Но ведь нет. Такие ожидания естественны только для общества, которое не создало препятствий к наступлению пугающих событий. Раз уж крушения, войны, репрессии и несправедливости были возможны, самым естественным человеческим поведением было бы создание хоть каких-то препятствий к их повторению. Именно такое стремление вроде бы должно быть основой политики в стране, пережившей в прошлом трагические испытания. И будет когда-нибудь.

Пока все наоборот. Политика минувших 10–15 лет между тем состояла как раз в уничтожении препятствий к возможным кризисам и эксцессам. Эта политика кажется популярной, но перед нами не популярность, а успешная эксплуатация и доведение до болезненной стадии перечисленных выше российских травм. Это не лечение, а игра на проблемах. Такой подход, конечно, не делает ясными перспективы страны. Вкладывать усилия и средства в долгосрочные проекты и вообще рационально думать о будущем в России трудно. Жизнь в тени смутных катастрофических событий, на которые нельзя повлиять силами разума и имеющихся общественных институтов, вряд ли будет очень рациональной. Отсюда и постепенное размывание правовой логики и стирание границ между политикой и религией.

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/art...iiskaya-mechta
Статья опубликована в № 4164 от 20.09.2016 под заголовком: Республика: Российская мечта

о нивелировании политических механизмов
20 сентября 00:04

Граждане осознали, что их рассматривают как ресурс, и попытались отказаться таковым быть
А. Гордеев / Ведомости

На выборах победила точка зрения, что человеку и государству в России нужно меньше встречаться. Разъяснительная кампания, которую много лет вела исполнительная власть, состояла в том, чтобы довести до сознания граждан: публичная политика – инструмент Кремля, а не общества. Все эти люди в костюмах нужны чрезвычайно занятым руководителям Кремля и правительства для решения текущих задач. Послание обществу простое: «Эти так называемые политики и партии вам не нужны, они не ваши проблемы решают, а наши».

Проблем, которые решают депутаты, наверняка множество. Из них я могу перечислить только некоторые (ведь это не мои проблемы, поэтому я их и не очень знаю): нужно, чтобы никто из внешних врагов не мог сказать, что в стране нет демократии, нужно, чтобы и сами граждане видели какой-то привычный процесс, нужны публичные персоны, способные оттягивать на себя разные эмоции, выступать по телевизору и проверять на публике разные идеи и планы. Иногда даже нужно вносить законопроекты! И нужен механизм поиска новых талантов. Введение голосования по одномандатным округам наверняка преследовало, в частности, и эту цель – набрать для государства новых людей в обход чересчур гнилой списочной системы.
Чемпионом среди кандидатов стал Рамзан Кадыров, за него проголосовали почти 100% избирателей Чечни
1

Один из признаков того, что урок выучен, – сокращение числа бизнесменов среди депутатов и резко снизившаяся явка на выборах. Если когда-то бизнесмены и шли в парламент ради лоббизма, т. е. для решения своих проблем, то давно превратились в ресурс для выкачивания денег. То есть теперь бизнесу идти в парламент приходится, только если иначе никак. Исследователи так и смотрят на наличие представителей бизнеса в Думе – как на «спонсорский потенциал», а не как на «лоббистский» (см. недавний одноименный доклад фонда «Петербургская политика»).

Явка снизилась по похожей причине. Граждане осознали, что их рассматривают как ресурс, и попытались отказаться таковым быть (наивная попытка, но это уже другой разговор). Идею вклиниться в работу механизма, который снаружи выглядит как партийная политика, значительная часть граждан признала бессмысленной. По мнению социолога Эллы Панеях, на выборы не пошла значительная часть «всего жизнеспособного и вменяемого, что есть в стране». То есть отказался выходить «не мыслящий слой, и не креативный класс, – пишет Панеях в Facebook, – а просто вся та примерно половина населения страны, которая читать-писать умеет уверенно, имеет хоть какую-то профессию и хоть какую-то способность при необходимости заработать себе на хлеб не только в бюджете».

Еще один признак хорошей обучаемости граждан – это появление общественных и профессиональных движений, которые не видят смысла связывать себя с какой-либо из политических сил. «Вежливые фермеры» с Кубани несколько раз затевали громкие и креативные акции: пытались запускать воздушный шар с призывами защитить их от произвола властей и передела земельной собственности, организовали «тракторный марш». Несмотря на первоначально жесткую реакцию властей, они продолжали идти вперед – т. е. в Москву, на разговор с высшим начальством, желательно с президентом. «Независимая газета» сообщает, что Алексею Волченко, лидеру «Вежливых фермеров», позвонили и предложили встречу с президентом 23 сентября.
Политики и общественные деятели на избирательных участках
1

К делегации фермеров, возможно, присоединятся дальнобойщики, которые начали похожим образом протестовать еще в прошлом году. А есть еще протестующие шахтеры в Ростовской области, которые в августе голодали. По данным Центра экономических и политических реформ, количество трудовых и социально-экономических протестов растет: во II квартале этого года зафиксировано 263 случая в 65 регионах, что на 34 больше, чем в I квартале. Люди объявляют голодовки, проводят акции, организуют шествия и марши на Москву, но это все никак не связано с формально действующими политическими партиями. Дальнобойщики договариваются, что будут платить через новую систему «Платон» лишь небольшую долю того, что официально должны. Фермеры тоже будут, видимо, выходить на какую-то сделку. Людей изо всех сил отговаривают пытаться решать любые проблемы через официальный политический механизм.

Политический менеджмент на протяжении всего времени после протестов 2011–2012 гг. убеждал граждан, что с Кремлем лучше не играть в то, что официально называется политикой, а желательно и вовсе никак не сталкиваться. Захочешь встретиться на формальных основаниях, будешь воспринят как агент внешних сих и станешь иметь дело с полицией, следователями, злобными пиарщиками и недружелюбными работодателями. А захочешь неформально договориться – всегда пожалуйста, если достучишься. Если доберешься до Кремля, то можно все уладить к обоюдному удовлетворению. По крайней мере на то время, пока твой вопрос живет в новостном цикле.

Неверно думать, что только государственная система говорит людям, чтобы они «не лезли». Это чувство вполне обоюдное. Все больше людей говорят, что не готовы принимать активное участие в политике: сейчас это четверо из пяти граждан; 66% россиян живут, стараясь не вступать в контакт с властью; 78% говорят, что рассчитывают только на себя и не ждут ни социальных выплат, ни другой помощи (опросы «Левада-центра»).

Можно, наверное, сказать, что если есть «российская мечта» (должна же быть у народа мечта – у американцев есть, у китайцев есть), то она в том, чтобы никогда не встречаться с «ними», никогда и никак не пересекаться, а жить в двух неравных вселенных, на двух неравных полушариях. Но я бы не обольщался по поводу возможности этой мечте сбыться. «Им» без народа никак, поэтому «они» будут продолжать о себе напоминать: отбирать деньги, пугать, отправлять на войну, забивать голову детям разным бредом. Встречаться с «ними» все равно придется.

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...nasha-politika
Статья опубликована в № 4172 от 30.09.2016 под заголовком: Республика: Наша политика – история
Наша политика – история

29.09.2016

Споры о месте того или иного человека в истории, о том, на какой исторический период больше всего похож сегодняшний день, о повторении прошлого, об исторической миссии государства и его правителя, о роли личности в истории – характерная российская особенность. Конечно, в любой стране принято вести о своей истории вечные споры, но редко где встретишь историю в такой роли.

В какой именно? В той роли, которую обычно играет политика. У французского или немецкого интеллектуала под ногами богатая почва политической философии и политической практики. Они, конечно, не поминают каждый день Жан-Жака Руссо и общественный договор. Они скорее говорят, что партии выродились и никого не представляют, что Европа вот прямо сейчас испустит последний вздох, но спорят при этом о тех самых ценностях, ради которых их партии когда-то создавались.

Разнося друг друга в пух и прах, европейские журналисты, историки и писатели делают это на языке политики. В России – на языке истории. «У нас, чтобы обозначить политические различия между разными группами людей, есть история; кажется, ни для чего больше нам она не нужна, вот только для этого – одни за Сталина, другие против, третьи за Россию, которую мы потеряли, четвертые за допетровскую бородатую Русь, а еще где-то есть «Ельцин-центр», укомплектованный поклонниками девяностых», – пишет в недавней колонке журналист Олег Кашин.

Ровно о том же я думал, слыша – не раз – от умных и скептических знакомых пренебрежительное: «Русский интеллигент носится с историей как с писаной торбой». Сталин, протопоп Аввакум, Иван Грозный – сколько можно? Это и провинциально, и говорит об интеллектуальной лени. Я в таких случаях смущался, пытаясь запрятать с глаз очередную книжку по советской истории, чтобы не выдавала. А что делать? Дебатировать показатели «Справедливой России» на выборах? Что в таких случаях делает китайский интеллектуал? (Напишите, если кто знает.)

Я не знаю, хорошо это или плохо, что мы существуем напрямую в истории, минуя всякое посредство политики. Знаю только, что это давно так. Если что-то изменилось, то фокус – с мировой истории на отечественную. Поэт Виктор Кривулин говорил в интервью Алексею Юрчаку, что советский человек был «существом глубоко историческим», не просто живущим в своей стране, но участвующим в «международном историческом процессе и переживающим события во всем мире на экзистенциальном уровне, как часть своей собственной личной жизни».

Сегодняшний российский человек не без помощи со стороны переехал из мировой истории в отечественную. Вместе с отцом нации он переживает «как часть своей личной жизни» исторические обиды, нанесенные России, и пытается за них мстить. Или, наоборот, если характер плохой – честит на чем свет кремлевских злодеев и мечтает, что история нас рассудит. История заменяет нам политику. Мы боремся не за победу той или иной партии, а за торжество той или иной исторической миссии. Страдает при этом и политика, и история, которая перестает быть собой и превращается в набор политизированных «уроков».

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...nasha-politika
Статья опубликована в № 4172 от 30.09.2016 под заголовком: Республика: Наша политика – история

Страдает от этого и политика, и история
29.09.2016

Споры о месте того или иного человека в истории, о том, на какой исторический период больше всего похож сегодняшний день, о повторении прошлого, об исторической миссии государства и его правителя, о роли личности в истории – характерная российская особенность. Конечно, в любой стране принято вести о своей истории вечные споры, но редко где встретишь историю в такой роли.

В какой именно? В той роли, которую обычно играет политика. У французского или немецкого интеллектуала под ногами богатая почва политической философии и политической практики. Они, конечно, не поминают каждый день Жан-Жака Руссо и общественный договор. Они скорее говорят, что партии выродились и никого не представляют, что Европа вот прямо сейчас испустит последний вздох, но спорят при этом о тех самых ценностях, ради которых их партии когда-то создавались.

Разнося друг друга в пух и прах, европейские журналисты, историки и писатели делают это на языке политики. В России – на языке истории. «У нас, чтобы обозначить политические различия между разными группами людей, есть история; кажется, ни для чего больше нам она не нужна, вот только для этого – одни за Сталина, другие против, третьи за Россию, которую мы потеряли, четвертые за допетровскую бородатую Русь, а еще где-то есть «Ельцин-центр», укомплектованный поклонниками девяностых», – пишет в недавней колонке журналист Олег Кашин.

Ровно о том же я думал, слыша – не раз – от умных и скептических знакомых пренебрежительное: «Русский интеллигент носится с историей как с писаной торбой». Сталин, протопоп Аввакум, Иван Грозный – сколько можно? Это и провинциально, и говорит об интеллектуальной лени. Я в таких случаях смущался, пытаясь запрятать с глаз очередную книжку по советской истории, чтобы не выдавала. А что делать? Дебатировать показатели «Справедливой России» на выборах? Что в таких случаях делает китайский интеллектуал? (Напишите, если кто знает.)

Я не знаю, хорошо это или плохо, что мы существуем напрямую в истории, минуя всякое посредство политики. Знаю только, что это давно так. Если что-то изменилось, то фокус – с мировой истории на отечественную. Поэт Виктор Кривулин говорил в интервью Алексею Юрчаку, что советский человек был «существом глубоко историческим», не просто живущим в своей стране, но участвующим в «международном историческом процессе и переживающим события во всем мире на экзистенциальном уровне, как часть своей собственной личной жизни».

Сегодняшний российский человек не без помощи со стороны переехал из мировой истории в отечественную. Вместе с отцом нации он переживает «как часть своей личной жизни» исторические обиды, нанесенные России, и пытается за них мстить. Или, наоборот, если характер плохой – честит на чем свет кремлевских злодеев и мечтает, что история нас рассудит. История заменяет нам политику. Мы боремся не за победу той или иной партии, а за торжество той или иной исторической миссии. Страдает при этом и политика, и история, которая перестает быть собой и превращается в набор политизированных «уроков».

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...rezvichainosti
Статья опубликована в № 4182 от 14.10.2016 под заголовком: Республика: Повышение градуса

Люди перестают интересоваться деталями мирной жизни
14.10.2016

Можно ли представить, что люди проголосуют за сокращение расходов на здравоохранение, образование и пенсии, повысив при этом расходы на оружие и ведение войны? Можно ли представить, что люди будут поддерживать существование в стране группы избранных, которые заберут себе основные блага, деньги и безусловное право распоряжаться ресурсами страны?

Конечно, можно. Люди выразят свое согласие с таким ходом вещей, если поверят в то, что их обществу угрожает опасность извне. После этого они вряд ли будут интересоваться деталями. Больше отняли или меньше, уже не важно, потому что раз уж право на введение чрезвычайной ситуации правителям делегировано, то пытаться вмешиваться в его осуществление – значит идти против самого этого права. На то оно и чрезвычайное, чтобы с ним не спорить.

Трудно даже сказать, больше ли сейчас боятся люди в связи с централизованным запугиванием их войной: население хорошо подготовлено. Россия и поведение ее креативных руководителей, может быть, до сих пор новость для тех, кто смотрит со стороны, но для россиян ведь не новость. И вообще, мало что способно стать пугающей новостью, потому что восприятие рецепторов, необходимых для передачи сознанию сигналов о неприятных и страшных событиях, притупляется от постоянного использования.

Российское общество необходимо изучать, чтобы понимать, как думают и действуют люди в условиях запугивания внешними угрозами. В одном есть некоторая ясность – это усталое делегирование. Какой ответ дают граждане на вопрос, могут ли они влиять на власть? Все больше людей дают отрицательный ответ. Социологи говорят, что эта доля достигла 10-летнего максимума: 87% опрошенных соглашаются с тем, что не могут влиять на процессы в стране, и 81% – на процессы в регионе (данные «Левада-центра»).

Люди в России согласны с тем, что власть по существу есть чрезвычайная власть. Мы живем в государстве, которое строит всю легитимность правления на угрозе существованию государства. Из этой угрозы, подаваемой как экзистенциальная, Кремль извлекает свое право распоряжаться ресурсами и жизнями. Иначе работать российское государство не научилось. Чрезвычайность, которая фальсифицируется нынешними правителями, – это в пределе война, несмотря на то что изначально путинская чрезвычайщина является мошенничеством, сознательным повышением градуса невротизации, нужным для того, чтобы оправдать бесконтрольность.

Выход из этого состояния крайне труден. Я пытаюсь представить себе, смогут ли какие-либо стороны общежития когда-нибудь стать предметом дискуссии в России. Возможно ли пробудить в обществе, привыкшем добиваться наилучшего результата в наихудших условиях, интерес к процессу изменения самих условий? Можно ли в людях, у которых уже сформировалось привыкание к адреналину чрезвычайности, в принципе пробудить интерес к мирному общежитию и разговору о банальных вещах вроде избирательной системы и здравоохранения? Ведь любые мирные темы для сознания, привыкшего к крепким напиткам, будут казаться неприятным понижением градуса.

[Максим Трудолюбов]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...rtiinoi-liniei
Статья опубликована в № 4211 от 25.11.2016 под заголовком: Республика: Партийной линией по голове

Институциональная изменчивость правил
25.11.2016

У каждого, кто в России ездит за рулем, есть маленькие хитрости в отношениях с дорожной полицией. Выбирая автомобиль, некоторые пытаются понять, какие марки привлекают меньше внимания, люди заклеивают номера машин, не смотрят на гаишников, проезжая мимо. Недавно я столкнулся с человеком, который умеет быстро применять «цыганский заговор», после чего любой полицейский от него отворачивается как раз в нужный момент.

Уверен, что поведение такого рода никак не связано с какой-то врожденной ненавистью российского человека к закону и порядку. Это поведение человека, осознающего свою беззащитность перед правилом, которое всегда может – непредсказуемо – обернуться против человека. Нельзя предугадать, что дорожный полицейский именно сегодня поставит в знакомом переулке незнакомый знак и будет ждать за поворотом. Поэтому заведомо ждать подвоха и по возможности стараться не попасть в ловушку есть не склонность к непослушанию, а разумное поведение.

Установка на поимку нарушителя, часто с помощью уловок, – следствие устройства работы правоохранительной системы и исторической связи нынешнего государства с советским. Истоки поведения и самого простого гаишника, который ловит вас, и генерала ФСБ, который ловит министра Улюкаева, кроются где-то в самом начале формирования советских органов безопасности. Их задачей всегда была не защита каких-то определенных правил, а выявление нелояльного поведения и противодействия линии партии. Линия партии при этом менялась по решению небольшой группы людей, совершенно непрозрачной для стороннего наблюдателя (отсюда появление «кремленологии» – попытки что-то разглядеть в этом черном ящике).

Это тема особого исследования, но важно помнить, что изменчивость правил и готовность наказывать за то, что вчера было можно, а сегодня уже нельзя, сопутствует советскому государству с первых дней его создания. Это неотъемлемая часть нашего наследия – того, которое значимо и сегодня.

Вчера соратник по коалиции – сегодня враг; вчера помощник – завтра вредитель; вчера гений – сегодня лжеученый или лжепоэт. Государственная машина перемолола столько друзей, сколько вряд ли имела врагов. В каком-то смысле вся история СССР – история зигзагов партийной линии. Задачей ЧК и ее наследников всегда была поимка тех несчастных, которые не могли знать об очередном повороте. Времена, когда линия скакала особенно быстро, отмечены наибольшим количеством жертв. Времена позднего СССР, которые ныне живущим в России людям представляются золотым веком, были временами медленных колебаний партийной линии.

Недавние задержания – в том числе по обвинениям в коррупции, в том числе губернаторов и одного министра – не есть антикоррупционная кампания. Пришел человек – как много раз делал раньше – забрать деньги для раздачи себе и коллективу в награду за хорошо проделанную работу по очередной какой-то сделке, а оказалось, что знак перенесли: то, что было можно, стало нельзя.

Моральная проблема в том, что человек, попавшийся в эту мясорубку, одновременно и виноват и не виноват. А политическая проблема в том, что эта система подлежит не реформированию, а пересозданию заново, потому что страдает неисправимой кривизной у самого основания.