*343. О легитимации национализма

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=582BFE125D405
16-11-2016 (09:38)
Россия стремится сегодня не к национальному государству, не к правому либерализму, а к имперской экспансии

Наибольший урон выигрыш Трампа нанес в России именно либералам. Не потому, что Трамп им антипатичен, а потому что они по сути дела поддерживают очень похожую систему ценностей. Так как либералы в России, за ничтожным исключением, – правые либералы. И их раздражает примерно то же, что раздражает Трампа и его сторонников в Америке. Правда, здесь правые либералы практически не отличаются от сторонников Путина и его власти (в смысле объектов раздражения). И не важно, кремлевской ли они раскраски или с пятнами былой либеральности, как многие системные либералы, но их раздражает политкорректность и левизна практически всех статусных интеллектуалов Америки и Европы.

Понятно, путинская власть не стесняется говорить о родстве ценностей с Трампом, а правым либералам по ряду причин неудобно поддерживать Трампа впрямую, но и от своих убеждений отказываться не хочется. И тогда появляются тексты немного двусмысленные, но совершенно необязательно беспомощные. Хотя со специфическими родовыми пятнами, о которых стоит сказать подробнее.

Естественно, что я говорю не о Латыниной и Веллере, их обсуждать неохота, а о вполне себе интеллектуально вменяемых экономистах, политиках и журналистах. Вот, например, статья Бутрина. Остроумная статья, в которой идеи Трампа объясняются ностальгией по 70-ым и попытке выиграть сражение, проигранное в прошлом. И здесь Трамп – в смысле ностальгии – не отличается от Путина.

Но я бы обратил внимание на две темы, уже упомянутые выше: отношение к политкорректности и страшно раздражающая левая позиция американских и европейских интеллектуалов, которую Бутрин пытается оспорить. Кстати, не он один. И далеко не только сегодня. Например, несчастный Улюкаев, подставивший еще в далеком 1999 году Путину плечо, опубликовав статью "Правый поворот". В ней он не только предоставляет так необходимую легитимацию путинским поискам национального государства (русского мира), но и предсказал во многом Трампа.

Сравним Улюкаева образца эпохи теоретической бури и натиска консервативной революции Путина (Белковский с его сегодня рано, завтра – поздно еще впереди), и сегодняшнего либерала-либертарианца Бутрина.

Вот автор подсмеивается над "социалистом-марксистом Сандерсом", который для него не столько рифмуется с европейскими социал-демократами, которые сегодня у власти в большинстве стран Европы, а с совком.

По сути дела Бутрин повторяет Улюкаева 17-летней давности, который точно так же начал с критики общеевропейской политики и утверждал, что "будущее, куда направлен вектор западного развития, для нас уже преодоленное прошлое". Это многократно звучавшее и звучащее: мы это уже проходили. То есть Россия не идет по задворкам западной цивилизации, это западная цивилизация по глупости и неопытности рвется туда, откуда мы только что вышли. В капкан социализма. Ставя, таким образом, знак равенства между советским тоталитарным строем и тенденциями социального государства, возобладавшими сегодня в Европе. И ставшими ориентиром для того же самого Сандерса, которого – в свою очередь – высмеивает Бутрин.

С не меньшим раздражением говорит Бутрин и о западной политкорректности (которая, по мнению ряда аналитиков, и стала одной из причин победы Трампа на выборах), называя ее "диктатурой добра". Для Бутрина Трамп – и есть что-то вроде идейной и весьма содержательной конкуренции наивному и опасному заблуждению американских и европейских левых. Он так и пишет, что "без содержательной конкуренции идей либеральное направление слишком быстро приближается к тому, в чем зачем-то и безо всяких оснований обвиняют Трампа. А именно – к попыткам тоталитарного устройства общества, к идеям "диктатуры добра".

С огромным раздражением Бутрин говорит о власти университетского влияния, которое, по его мнению, безо всяких на то оснований (повторим авторский оборот), захватило право диктовать свои ценности всему обществу. А интеллектуалы – это не все общество. Неслучайно, статья Бутрина так и называется "Америка первого этажа": это не только аллюзия к "одноэтажной Америке" Ильфа-Петрова, это еще противопоставление этой одноэтажной Америки, Америки сельской и правильной, либертарианской (якобы не пишу, но с уважением подразумеваю) Америке книжной, университетской и интеллектуальной. Для которой социальное государство – не возврат к советскому тоталитаризму, а преодоление его вместе с наиболее агрессивной буржуазностью наивного индустриального капитализма.

Но послушаем и Улюкаева, пишущего конспект или программу путинских действий: "Решительная и определенная программа национального возрождения может быть предложена только правыми – это не только условие их выживания в качестве реальной политической силы, но и их долг перед своим народом. Левые такой программы реально предложить не могут. Да и не имеют никакого морального права. Россия не может и не должна повторять печального опыта западных стран, в которых установилась двухпартийная система: левые-правые. Потому что эта система основана на определенной недосказанности, недовершенности того пути, по которому левые влекут свои страны и народы все дальше и дальше. Проще говоря: на Западе существуют левые партии, потому что на Западе не было социалистической революции".

По большому счету – позиция Улюкаева-Бутрина-других системных и не системных либералов правой ориентации – это одна из возможных интеллектуальных и политических позиций. Да, на Западе – в Америке и, особенно в Европе – эта позиция давно маркирована как маргинальная. Как не имеющая веса в интеллектуальном мире. Политически же ее поддерживали и поддерживают также маргиналы типа Марин Ле Пен, Орбана, Фрауки Петри, Найджела Фаража, Хайдера.

Потому, кстати говоря, такой ужас навела на американских и европейских либералов победа Трампа. Либеральная интеллектуальная мысль давно (с Фукуямы, которому с понятным российским интервалом в десять лет и отвечает Улюкаев) пытается списать идею национализма в утиль. Но, как мы видим по последним тенденциям – поддержки правого поворота в России, в ряде стран Европы, а теперь и в Америке – противостояние либерализму намного более влиятельно, чем можно было бы себе представить еще несколько лет назад.

Первоначально, я собирался подвергнуть критике и ряд утверждений Бутрина, и во многом опередившего его Улюкаева, но потом понял, что о раздражающей их политкорректности – "диктатуре добра" – стоит говорить отдельно. Пока лишь зафиксируем: Трампа в России (и здесь важное отличие от Америки и Европы) поддерживают не только социально обиженные реднеки, опоздавшие на поезд провинциальные белые, которые надеются, что Трамп вернет их в мир, предшествовавший глобализации (то есть, как Христос, отменит историю), но и вполне себе достойные и пользующиеся уважением либералы.

Увольнение и арест Улюкаева меняет лишь акценты в этой конструкции. План и правый поворот Улюкаева (согласно некоторым утверждением, за Улюкаева текст статьи писал националист Егор Холмогоров, но здесь дело не в авторстве) уже был осуществлен Путиным. Россия стремится сегодня не к национальному государству, не к правому либерализму, а к имперской экспансии, для которой нужны другие теоретики и практики. В любом случае Улюкаев сыграл свою роль, и больше не нужен.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=5833103010059
21-11-2016 (18:20)
Нельзя готовиться к уже проигранному сражению

В дискуссии Ходорковского и Муждабаева о Крыме и оппозиции есть интересный ракурс. Я не о моральной или правовой составляющей, они в равной степени очевидны и многократно обсуждены. Я о политической целесообразности.

Моё внимание привлекла вполне здравая заметка в фейсбуке о том, как эта дискуссия обнаружила разницу в подходе политика, не желающего терять широкую российскую аудиторию, и, как пишет автор, не политика, обладающего возможностью критиковать кого угодно и как угодно: на выборы в России ему все равно не идти. Свобода без обязательств против компромисса как образа целесообразности.

Это противопоставление кажется трезвым и точным, по крайней мере в применении к сегодняшнему моменту. Если бы Ходорковский пошёл на выборы президента завтра (в условном 2018), то ему, как и Навальному, да и любому другому, казалось бы, правильнее (рациональнее) учитывать ура-патриотические настроения общества.

Но тот же Ходорковский вряд ли будет участвовать в ближайших выборах, а если будет участвовать, то это будет означать, что ситуация так изменилась, что сегодняшние расклады вряд ли сохранят актуальность.

Что я имею в виду. Лотман в своей работе "Культура и взрыв" говорил о двухтактном (бинарном) ритме русской истории. Каждый новый этап начинается с тотального отрицания предыдущего. Даже если это не совсем так, то, по крайней мере, похоже на ряд эпизодов в отечественной истории.

Теперь предположим, что соображение исследователя справедливо. В нашем случае это означает одно: те силы, которые придут, условно говоря, после Путина, будут успешны только в том случае, если от Путина и его эпохи станут дистанцироваться со всей возможной радикальностью.

То есть сегодняшние вроде бы разумные расчёты Ходорковского: как бы не теряя оппозиционный ореол, угодить массовому российскому обществу, вряд ли окажутся полезными.

Ходорковский вроде как готовится соревноваться с Путиным на его же поляне и хочет его переиграть, не теряя его ядерный электорат. Но с Путиным он соревноваться не будет, а когда (и если) станет конкурировать, то не с Путиным уже, а с теми, кто Путина и его ценности будет яростно отрицать. И тогда сегодняшние политические расчёты Ходорковского на успешную политику в России окажутся если не ошибочными, то сомнительными. Нельзя готовиться к уже проигранному сражению.

Однако посмотрим внимательнее на двухтактную схему Лотмана в применении хотя бы к перестройке. Мы обнаружим важное уточнение. Казалось бы, перестройка шла под лозунгами, отрицавшими ценность и смысл советской эпохи (что доказывает, например, относительная популярность таких политических и бескомпромиссных фигур, как Сахаров). Но если продолжить следить за кривой колебаний, то нетрудно заметить, что после яростного отрицания советского двоемыслия и советской экономики, советской кондовой культуры и ее мнимой демократии к власти пришли все равно советские деятели. Политики или функционеры с отчётливым советским прошлым: чекисты, секретари обкомов КПСС и комсомола, красные директоры, дипломаты, сменившие на время (не слишком долгое) риторику, но выдвинувшиеся во многом благодаря заметному месту именно в советской иерархии.

То есть двухтактная схема Лотмана требует серьезного уточнения: новый этап отрицает старый, но отрицает подчас только на словах. А на деле через очень короткий промежуток к власти приходят старые люди со старыми (чуть-чуть обновлёнными) ценностями.

И можно себе представить, как это будет после Путина. Сначала яростная критика его ложной политики, протест против обмана, обворовывания и зомбирования народа, а потом весьма вероятный этап возвращения к власти уже известных людей с немного видоизменённой риторикой. Или неизвестных людей со знакомой риторикой. В которой — что очень вероятно — ценности великодержавия — опять заявят о себе.

Может быть, Ходорковский готовится именно к этому, второму этапу, когда опять надо будет льстить народу и взывать к его детским имперским чувствам? Возможно, и так. Но и здесь расчёты Ходорковского (в нашей, конечно, интерпретации) не кажутся безупречными.

Расскажу одну историю. Дружил я давным-давно с двумя поэтами, петербуржцем и москвичом. Дружил и с другими, но сейчас мне понадобятся именно они. Когда началась перестройка, один из них, москвич, обрёл все возрастающую популярность, если не сказать славу, а второй, петербуржец, вынужден был довольствоваться весьма скромной и так сказать местной, городской известностью. При сопоставимой амбициозности.

Как я ранее предложил не обсуждать нравственность и правовой аспект дискуссии Ходорковского с Муждабаевым о Крыме, так и здесь мы не будем говорить о таланте. Для меня, впрочем, их талант был одного калибра, но какое значение имеет мой ранжир, успех выбирает фаворитов по своим резонам.

Понятно, что петербургскому поэту этот выбор не нравился, и в какой-то момент он начал говорить о типа отделении Петербурга от России и даже отрицании тех или иных достижений перестройки. Если очень банализировать его идеи, то речь шла об обнулении эпохи, о частичном или полном возврате к тому моменту, когда перестройка ещё не выбрала свои приоритеты и свои иконы. Понятно, что звучит это ужасно наивно, я упростил все, что можно было упростить, только ради одного. Чтобы сообщить о реакции другого поэта, москвича, на идеи нашего общего друга. "Зря он так, — задумчиво сказал москвич, — даже если время вернётся, у него будут другие герои, а старые ему уже не понадобятся".

Понятно, к чему моё длинное отступление. Если Ходорковский рассчитывает, что при новой реакции на антипутинизм и новом запросе на великорусский шовинизм, он понадобится как представитель неких условных демократических сил, то это вряд ли. Элементы долгоиграющей политической карьеры, которую вслед за Путиным демонстрируют Зюганов, Жириновский, Явлинский — следствие только одного. Мы живём внутри одной эпохи, которая хочет, чтобы все было как при бабушке, то есть как в самом начале. Не меняясь. С одними декорациями и персонажами пьесы.

Кстати говоря, более чем осторожная позиция Ходорковского по Крыму, вкупе с претензиями на лидерство в оппозиционном движении, факультативно сообщает о том, какой представляют себе будущую эпоху свободы такие видные оппозиционеры, как Ходорковский. Он, очень упрощенно говоря, хотел бы, чтобы путинская эпоха в основных чертах сохранилась, только без Путина и его наиболее откровенных безобразий. А так — без особых изменений. Исправленному варианту верить.

Поэтому, возможно, Ходорковский готовится соревноваться с Зюгановым и Жириновским, то есть хотел бы добавить себя в сонм долгожителей, где он будет новостью. И уже здесь переиграть их, как человек с другой репутацией.

Но как только путинская эпоха кончится, все эти биографии и запрос на долгожительство обнулятся с большой вероятностью. И сегодняшний популизм окажется малозначащим и мало кому нужным фрагментом седой глубокой старины. Его, как принципиально новое, озвучат другие.

Так что сегодня не вполне ясно, стоит ли заигрывать с послезавтрашним плебсом, чтобы сохранить популярность. Или радикальность (и маргинальность) — более успешная стратегия. У меня, кстати, нет ответа. Только сомнения, которыми я поделился.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=583F1CB6566FF
30-11-2016 (21:41)

О российском недоверии к политкорректности

Поговорим о том, что вызывает почти единодушное возражение в российском обществе: о западной (прежде всего — американской) политкорректности, ставшей одним из знамен восстания Трампа и Ко. И о том, почему, собственно говоря, политкорректность воспринимается с таким подозрением в России.

Обвинять американскую политкорректность в лицемерии — давно хороший тон. Мол, да, поддержка меньшинств — это как бы правильно, но американцы переусердствовали и превратили поддержку когда-то слабых в новую догму. Расизм наоборот. Кстати, одна из причин — как мы уже сказали — победы рыжего: не выдержало лицемерия сердце среднего американца, и проголосовал он, как душа велит, за честного и чистого, как стекло, Дональда Алоизовича-Вольфыча Трампа.

Хотя я склонен согласиться с тем, что эпоха политкорректности открывает новую эру с новыми же правилами, и новая догма здесь, безусловно, есть, я бы увидел тут и старую проблему. Борьбу, скажем так, естественности против искусственности. Борьбу искренности, природы против культуры. Или — упрощая — борьбу традиционной культуры против культуры современной. В последнем случае нужно так много оговорок, что мы их пока отставим.

В любом случае при кажущейся натужности этого противопоставления, одно практически очевидно: и провластная российская идеология (идеология власти, как главной русской сакральности), и оппозиционный ей либерализм почти в равной степени не приемлют идею политкорректности; и я готов согласиться, что для русской культуры это, действительно, большая проблема. Не сегодня появившаяся.

Если поставить перед собой задачу поиска преимуществ российской культуры (или ее радикального отличия от американской и европейской), то, грубо говоря, это ценность неформального перед формальным. Причем у этого противостояния, которое я еще поясню, есть как очевидные плюсы, так и очевидные минусы.

Про минусы как раз все ясно: все безумие (нерациональность) российской социальной жизни, когда ни институты не получаются, ни возможность договориться между собой по любому поводу (будь перед нами самые что ни есть оппозиционеры типа Яблоко или Парнас), — есть свидетельство неуважения к внятной формализации. Самоограничению. Потому что другое наименование формализованных правил — это закон.

Закон не уважается в России, потому что каждый готов привести множество (да хотя бы один-два) убедительных доводов, позволяющих субъективное толкование закона. И, напротив, доводы, убеждающие, как слепое следование закону представляет собой опасность, если не зло. А субъективное, неформальное толкование закона по сути дела отменяет закон и обязательность его исполнения, потому что субъективность — это исключение. А в законе важны не исключения, а наоборот — наиболее общее и убедительное для многих значение.

То есть вся эта бестолковая социальная жизнь, которая происходит в России не годами и десятилетиями, а столетиями, потому и бестолкова, что построить ее на фундаменте законов, убедительных для большинства общества, невозможно. Не получалось до настоящего времени и вряд ли получится в скором или представимом будущем. Здесь можно было бы привести двести двадцать два примера из классики, которая в этом вопросе заодно с властью, но приведу хотя бы один. Пьер Безухов в плену, инфильтрованный каратаевской смесью славянского буддизма и разгильдяйства: "Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня? Меня — мою бессмертную душу! Ха, ха, ха". Таких цитат у Толстого, Достоевского и др. можно настричь, как ногтей маникюрными ножницами после двух смен в пионерлагере. Классика вообще на нашей стороне. То есть против закона как Абсолюта.

В этом смысле понятно, почему путинская элита так борется против англосаксонского уважения к закону, противопоставляя ему фиктивные традиционные ценности. Фиктивные, потому что никакой иной традиции, кроме упрямого оппонирования ценностям европейским или американским, то есть формальным, здесь нет. Противопоставляется объективность и субъективность, причем весьма своеобразно: объективность объявляется фальшивой и лицемерной. Мол, в мире сражаются разные субъективности, а победившая субъективность объявляет себя объективной. То есть законом. То есть мухлюет.

Я не буду здесь оспаривать последнее утверждение, но отмечу, что в моем варианте — противостояние формального и неформального — содержится, возможно, другой уровень обобщения. Формализованные правила отличаются от неформализованных тем, что они формализованы. То бишь артикулированы с той степенью дотошности, что стали универсальными и понятными. О них можно прочесть в законодательном акте и примечаниях, в комментариях и условиях. Они пытаются все учесть, не оставляя для субъективного толкования слишком много места. В идеале вообще никакого места.

Это как разметка в цивилизованном городском мире, здесь размечен каждый без преувеличения сантиметр мостовой, и ты либо нарушаешь закон, либо соблюдаешь его — другого не дано.

Так что: почему российская жизнь — эта жизнь, в которой не получается формализация, более-менее понятно. И почему, кстати говоря, от этого порой выть плешивым кобелем на луну хочется.

Но у неформальности, в том числе российской, есть, безусловно, и плюсы. Иначе эта неформальность не была бы нам мила и столь убедительна для многих. Если есть что-то, за что мы любим российскую жизнь (если представить, что место для любви осталось, что не обязательно), то это — ее неформальность. Например, общение, дружеская беседа, особенности взаимоотношения полов и пр.

И если вы хотите мне здесь возразить, заявив, что все это имеет и оборотную сторону, сторону хамства, неуважения самых общих правил, наш природный пошехонский анархизм, неумение (или нежелание) держать слово и отвечать за него, неуважение к приватному пространству, а в итоге злосчастная асоциальность, то я согласен.

Это все от неуважения перед процедурой, которую я назвал формализованным правилом. Но если вы в состоянии вспомнить что-либо приятное, а то и прекрасное из ваших российских впечатлений, то — поверьте — это будет проявлением неформальности. Вы же не вспомните, с каким удовольствием соблюдали правила уличного движения (которые, как и все в русской жизни, правила весьма условные, не для всех и не всегда). Нет, вы вспомните, как выпивали в Царскосельском парке с друзьями за разговорами о литературе, несчастной русской истории и бабах, о том, как сидели все ночь напролет в прокуренном вагоне с клоном Ромки Якобсона или что-либо подобное. Прекрасно — в русском варианте — не соблюдение закона, а его нарушение. Не каждое нарушение закона прекрасно, но и предыдущее утверждение не менее верно.

Если обернуться назад на прочитанное нами, будь это стихи или русская философия (которая и не совсем философия, системы-то нет, так, размышления о многом), то темой и будет борьба формального и неформального, которое борется между собой, а поле битвы — что-то среднее между тем, что называют сознанием, и тем, что называют душой.

В этом смысле, думаю, и стоит интерпретировать протест, который возникает в носителе русской культуры перед американской или европейской (американской больше, потому что она строже, а строже она, потому что в большей степени — протестантская) политкорректностью.

Любая культура — это не столько коллекция артефактов, цветов, узоров и звуков, но и, прежде всего, нотная грамота, свод правил. В этом смысле культура — апофеоз искусственности. Формальности. А русское пристрастие к традиционной культуре — это всего лишь закамуфлированное пристрастие к естественности, природе, архаике. Неформальности. Нечто существовавшее до закона и существующее поверх барьеров, поверх него.

В этом плане противостояние России и Запада (при учете правого поворота Трампа, Фийона и других) — это противостояние формального и неформального в его полюсах. Да, политкорректность — свод новых правил, учитывающих, прежде всего, интересы меньшинств. Но для людей формальной культуры и нет другой возможности сделать убедительным и авторитетным для большинства новые ценности, как объективировать их. Да, любая формализация искусственна. Имплантат. А для тех, кто борется с новыми ценностями, противопоставляя им старые, традиционные, нет ничего естественней, чем обозначить их как свод лицемерия. Лучше черный беззубый рот, чем фарфоровая улыбка до ушей.

Понятны все потенциальные и реальные союзники России. Все те, кому не хочется в новый мир, так как он/они подозревает, что его/их профессионализма, выработанного в другой культуре — культуре нирваны и жгучей печати неполноценности (недостаточности формального) — не хватит для конкуренции. Психологически это очень понятно, но формализация, я бы даже сказал: увы (увы — делая реверанс в сторону российской, да и иной неевропейской культуры), побеждает неформальность. Несмотря на сорок тысяч Трампов. Хотя неформальность, что скрывать, может быть (и часто бывает) по-настоящему мила. Но имя победителя уже известно, и это не наше имя.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=5843117C3975D
03-12-2016 (21:49)
Медленно тает имперская и прочая гордыня на льдине

! Орфография и стилистика автора сохранены

Среди мифов России о России есть куст. То есть не один миф, а несколько связанных между собой и растущих из одной картофелины. Песни вроде разные, а мелодия Маруани одна.

Причём я даже не о том, что русский народ - добрый, самый читающий, духовный и миролюбивый. А имперское чувство от переполненности и стремления эту любовь всем доказать. Всем принести на блюдечке с голубой каемочкой. Бери – не хочу. Сам бы ел, да деньги нужны. Любил бы себя, да очень хочется любить других в грубой и извращённой форме.

Мол, это вся история с захватом чужих территорий от очень сильного желания поделиться добром и светом, жалко же соседей, прозябающих в темноте и бездуховности. Надо помочь, чтобы не пропали поодиночке. Лучше с нами в одной лодке ко дну идти от непонимания и категорического непризнания наших заслуг, чем мучиться от незнания, в какой стороне дикое счастье.

Этот миф тоже растёт из нашего куста, но я буду чуть-чуть о другом. О том, что, мол, эта и другие болезни лечатся легко, как триппер. Типа переключил тумблер на телевидении и начал транслировать не про самый лучший и такой миролюбивый электорат, что слезы из глаз ручьем. А про такой, какой есть: хмурый, но достойный член семьи европейских стран, готовый жить в дружбе народов как в масле с сыром. Ну, типа швейцарцы со шведами.

Не говоря о том, что в дружбе народов нашего богоносца семьдесят лет валяли как рыбу в муке, и вся поджаристая корочка слетела при первом дуновении ветра, словно шляпа у подъезжающего под Ижору. Нет, мы ещё вернёмся к этой мелодии, украденной, как и все остальные, и только кажущейся незнакомкой с чёрной розой в бокале аи.

Есть ещё одна песня, музыка народная, слова тоже: о том, что погрузи весь русский народ, как попа в прорубь, и он оттуда таким моржом выскочит - обзавидуетесь мечтать.

Мол, дай нам нормальные социальные условия, как печку для пирожков, и не отличишь нас от штруделя в Штутгарте. Только сосиски сверху не хватает.

Нет, я не о том, что раб так глубоко сидит в пошехонце, что дави его хоть по капле, хоть типографским прессом, все равно, кроме этих капель, ничего не вылезет. Нет, я не про генетическую неполноценность и раба в маринаде, я, напротив, кроме как жарки на постном социальном масле, других приёмов оздоровляющей кулинарии не знаю. Я просто о том, что, ох, не быстрая эта история, и ни окружающей нормой, ни телевизором а-ля город Лондон Би-Би-Си, этот грибок на ногтях и душе не вылечить.

В качестве примера наши благословенные эмигранты. Ведь сколько пели про то, что помести совка в норму по горло, из него такой гражданин получится, что любо-дорого посмотреть. Не-а. Не получается. Вот поместили совков в неоновые джунгли, надеясь, что кольт и профсоюз вместе с отказом от того, чтобы ссать где ни попадя, исправят дурные привычки детской комнаты милиции, нет, не получилось.

Только дали возможность, сразу проголосовали за Трампа. И не какой-нибудь жалкий процент недоумков из бывшей партноменклатуры Крыжополя, а известное магическое число 86 процентов. Или близкое к нему. То есть, сколько советского волка не корми, все равно в кремлевский лес смотрит. В кремлевский не потому, что Спасская башня просвечивает, а потому что просвечивает то, чем светили.

Но здесь от генетического брака так же далеко, как от Аляски. И тут специально, дабы мы шибко не расстраивались, этот брак вся дружная компания опровергает. И туманный Альбион с брекзитом, и мадьяры с Орбаном, и французы с Мариной и Фийоном, и австрийцы с Хофером, и американцы со своим рыжим. Всем очень-то хочется быть сверху, как дранка у кровли. Смотреть на дураков с прищуром и с прихлопом. Ощущать преимущество белой расы, гнать чужаков взашей и петь гимны своей родне.

А уж их-то как в либеральной духовке пекли: и с одного бока подрумянивали, и с другого, а все равно свой Адольф роднее выходит. Так что русским не надо особо надеяться на легкие сорок лет автостопом по пустыне. Другие ходили и не выходили, и нашему Илье Муромцу на печи ещё долго лежать леденцом, парализованным в сахарной пудре.

И чтобы не болеть от одиночества, скажу, что и образование с умом и убеждениями не действуют как русский аспирин. Жар и пот в наличии, а лечение - ёк.

Вот помню одну симптоматичную беседу по душам среди самых что ни есть либералов, университеты кончавших и щёлкающих их как семечки. Причём до всякого Крыма и даже до Болотной с Сахаровым. Но собрало их сообщение, что есть, оказывается, у них генетическое родство и превосходство. И это превосходство им принадлежит, как магдебургское право купцу. И всего лишь одна публикация, ничем пока не подтверждённая. Мол, нация - не выдумка буржуазной эпохи, не воображаемое сообщество, а то, что есть, как твой Геббельс прописал. Только Геббельс говорил, чтобы доказать чужую неполноценность. А теперь до Геббельса как до Титаника на дне далеко и глубоко, но можно своей нацией гордиться как красной паспортиной.

И тут даже дело не в том, правы эти ученые или нет. Важно, с какой готовностью и лёгкостью люди с бэкграундом и интеллектуальным потом и опытом обнаруживают в себе генетическое превосходство. Как кричат, что чувствовали в себе эту голубую кровь с младенчества, что бьется, стучится в дверь, как пульс и Дед Мороз в детстве с пьяной Снегуркой. Как мусора, когда приходят брать взятку.

И это так, пример, добру молодцу урок. Можно, конечно, имперскую спесь дустом травить, точно клопов в коммуналке, но чувство превосходства ни татарским игом, ни рассеянием и социальным унижением не лечится покуда. Спрячет голову, если очень припекает, но только горн зорьку проиграет, как опять все строятся на линейку, словно в пионерлагере. И с первого на второй рассчитайсь. Медленно тает имперская и прочая гордыня на льдине. Да и лечится ли вообще, леший его знает. Пока примеров было немного. А если и были, то где гарантия, что от второй волны построен волнорез? Пока гром не грянет, петух три раза не прокукарекает.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=5851A774AB13F
14-12-2016 (23:13)

Секс — дело темное, интимное и, главное, исторически неоднозначное

У Владимира Соловьева (сына историка) есть статья с анализом красоты огня, пожара. Но это, как часто у русского мыслителя, все лишь провокация, которую он же опровергает. Не может зло быть красивым, красиво только добро, и вообще триединство красоты, истины и добра — неоспоримо.

Я не буду доказывать неправоту Соловьева, это уже сделано многократно, но отмечу, что тут основа и наших разногласий, когда мы требуем от, скажем, политика, чтобы его убеждения были также чисты, как сорочка на похороны или биография народного трибуна. И только находим несоответствие, как рушим репутацию оппонента с необычайной лёгкостью. Сам виноват, что казался идеальным.

Я это все говорю для обсуждения дела Владимира Буковского в Королевском суде в Кэмбридже. В его компьютере обнаружено много разнообразного порно, в том числе с несовершеннолетними. Он объяснил это тем, что заинтересовался проблемой цензуры в интернете. Начал скачивать в качестве примеров, а потом увлёкся, собирая коллекцию, как гербарий.

Ненавистники трепещут — ещё немного, и репутация непреклонного борца с совком порушится. Отступим на шаг.

Буквально на днях в престижной бостонской газете я прочёл статью про "Лолиту" Набокова, в которой автор сравнивает восприятие этого произведения полвека назад, когда оно оценивалось как изысканная и тонкая насмешка над американской буржуазностью, как повествование о новом экзотическом герое с новыми, еще не утвердившимися ценностями. А сегодня все чаше раздаются возмущенные голоса, что "Лолита" — это произведение мерзкого педофила, которое надо если не запретить, то развенчать.

Кстати говоря, вы помните, кто послужил Набокову моделью для этой истории? Да, да, Чарли Чаплин и его рискованный роман с далеко не первой женой, начавшийся для неё в лолитином (если не раньше) возрасте. Да и звали её Лиллита (Лита). Причём по поводу интимных отношений с несовершеннолетней у Чаплина было много лишних проблем. Был он, по сегодняшним меркам, педофил со стажем. Недаром в нем бушевала цыганская кровь, которую Высоцкий по наивности и до кучи принял за еврейскую. Да он ли один?

Кстати, о претендентах на авторство "Лолиты" и Эдгар По со своей "Аннабель Ли". А в 1916 году в сборнике Хайнца фон Лихберга "Проклятая Джоконда" был опубликован рассказ "Лолита", где многое было пересказано без затей. Главное — без малого за полвека до нашего очередного Владимира Владимировича.

Хотя другие исследователи находили источник сексуально-художественного вдохновения Набокова в научном труде под названием "Сексуальная психология". Не без русского влияния русский Виктор послужил источником описания такой сексуальной девиации, как любовь к только что оперившимся девочкам.

Мне уже приходилось писать в самом начале истории с компьютером Буковского, что мы должны разделять политические убеждения и сексуальные симпатии. Они действительно происходят из разных колодцев. Секс — дело темное, интимное и, главное, исторически неоднозначное. Плюс культурные тормоза, которые в каждой культуре свои.

Пушкин, очевидно, не случайно полагал, что свобода в России начнётся с публикации Баркова. Не Радищева, не НовикОва, а "Луки Мудищева". Пушкин в очередной раз ошибся: Баркова напечатали, порнуху сделали общедоступной, но к свободе это не привело. Она мелькнула ярким крепдешиновым платьем в проеме дверей и исчезла. Порнуха — хороша и при Путине, и с Сечиным, а свободы, ее — от греха соблазна — вообще не надо.

Да, мы видим, как ханжество и мракобесие с малиновой милоновской струной берет реванш за годы просмотра копеечных видеопрокатных копий с бесконечной "Эммануэль". Но, отдавая на откуп ханжам эпизоды голубой любви, обыватель крепко держится за право наблюдать за чужими оргазмами по телевизору после полуночи. Или с DVD. После обращения Путина к народу или к депутатам. Вид сверху идёт на ура.

Протестантская культура другая, в чем-то более мягкая, в основном более строгая. У кого от чего возникает эрекция, на наш взгляд, дело десятое. Помню замечательный рассказ Джона Чивера (пересказываю по памяти), как он подходит после полуночи к кровати маленького сына, чтобы выключить свет и трогательно подоткнуть одеяло, и, случайно задевая подушку, ловит журнал, замятый на картинке анальной любви девочки с соломенными локонами и грустного циркового пони.

Это не хорошо и не плохо, это непонятно, почему именно так. Кому что нравится рассматривать. С точки зрения культуры, в которой живу я (или мне кажется, что я в ней живу), в этом нет ничего предосудительного, порнографические картинки на компьютере Буковского настолько частное дело, что оно не может и не должно ни на что влиять.

Понятно, те, для кого истина соединяется с добром и красотой, со мной не согласятся, и скажут, что политик должен быть чистым во всем: в мыслях, под мышками, на словах. Но для меня Буковский, сколько бы порноизображений ни будет найдено на его компе, остаётся одним из лучших и самых отважных наших современников. Он всегда начинал голодовку, когда оказывался в карцере. Он был непримиримым, и одна его судьба — если не оправдание, то отбеливатель репутации нашего общества, если его вообще можно оправдать и отбелить, как чёрного кобеля.

Я позволил себе в этой заметке дать ссылки на те статьи, в которых когда-либо писал о Буковском. Его жизнь не тень отбрасывает, а напротив, контрастный свет, в котором отчетливым становится то, что ещё секунду назад таковым не было. Непримиримый герой, и даже эти сладкие приторные слова, соединенные с жизнью Буковского, становятся солеными, словно от пота и несгибаемого упорства.

Между действием и воображением стоит роман Камю "Посторонний".

Мне больно, что ему, немолодому и не самому здоровому человеку, приходится сегодня мучиться, думая о людях хуже, чем они есть. Ему, возможно, кажется, что люди поверили, что его жизнь теперь разрушена, сломана, и он, может быть, не знает, что ему верят сегодня, как верили вчера.

Ни одной морщинки не появилось на той материи, из которой сшита его репутация. Только горечь от того, что человек глубже и не так прямолинеен, как казалось. И только мелодия в песне, которую каждый поет на свои слова.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=585AE7F1BE80F
21-12-2016 (23:47)

Об очередном скандале в русском ПЕН-центре

! Орфография и стилистика автора сохранены

Расскажу детективную историю. Минус которой только один: герои – наименее интересные для российского общества персонажи: пожилые писатели "толстых журналов", что ли. Осетрина второй свежести. Первая вышла или уже нашаривает под вешалкой калоши. Как назвали их при Сталине по пушкинской формуле властителями дум, так и потеряли они почти все, что можно потерять, кроме гонорара.

И исключения только подтверждают правило из жизни отдыхающих. Волшебная пропорция: 86 процентов против кучки несогласных, она такая фирменная фишка для России. И понятно почему, писателю ведь тоже ничто человеческое не чуждо.

И чем чаще советское и постсоветское государство рабочих и друзей их крестьян использовало акробатов пера как инструмент по незаметному переходу от белой советской магии к чёрной якобы капиталистической, тем более они становились зубочистками, которые хочется выбросить после первой попытки поковырять в зубах.

Конечно, в нашем детективе будут участвовать, казалось бы, другие писатели: постсоветские, да и объединённые не в профессиональную союзписню, а в правозащитную колонну. Но как убедится проницательный читатель: хрен редьки слаще, только в рождественском пересказе. Я сомневаюсь, что существует писательская генетика, но совковость - это вам такой призрак бродит по Европе, что проходит сквозь стены и души, как твой марксизм-ленинизм.

Короче, у нас захватывающий сюжет о рейдерстве из жизни инженеров человеческих душ, которые, успели пожить при совписовской богадельне и поэтому, когда нужно, они такие либералы, что Илларионов держись, когда нужно, патриоты в три оборота. Их идеями на понт не возьмёшь, они с закрытыми глазам чуют, где у кормушки края ниже, а сама баланда не жиже, чем вчера.

Кто-то знающий эту историю не хуже меня, готов уже внести коррективы: ваша история не только про кормушку, но и про настоящую идейность, которую, писатели, как девушки, сначала как бы стесняются, пока в привычку не войдёт, а потом уже плещутся до заката и мурашек, как кот с мышью в лучах славы.

Но тот, кто без шуток мудр, здесь сразу возразит, что в этой жизни, увы, редко существует чистая беспримесная идейность. Обычно она, как вода с цементом, соединятся намертво с пользой для души и тела, особо, если в кадре взрослые писы, знающие, почем фунт лиха и тиража.

Пожалуй, я соглашусь, что очередной скандал в русском ПЕН-центре имеет два источника, и оба святые. Конечно, это борьба за власть, до удивительности примитивная даже для постсоветских писателей, так привыкших переходить от красных в белые и обратно, что уже не знают, где лево, где право. Но есть ещё идейно-политический интерес, и я бы упростил, если бы сказал, что в переводе на русский он означает неразрешимую дилемму: из какой тумбочки лучше брать, из западно-грантовидной, как в начале перестройки, или из кремлевской, которая, как рубашка, тем ближе к телу, чем ближе к нашему берегу Крым. Хороши обе.

Ведь началось все, как у других. С Украины. Так получилось, что во время захвата Крыма и появления первых отпускником на Донбассе ПЕН-центр (по причине низкобюджетного интереса) отдали поруководить на время писательнице-либералке, которая позволила правозащитной организации отреагировать по канону: агрессору, как коту, объевшемуся сметаны, первый кнут. Нельзя сказать, что в полный рост, патриотический припадок уже запустили, и дальнейшее было понятно. Но на пеновском сайте появился ряд публикаций с симпатией к несчастной Украине.

Как там у них спускают команду или верхним чутьем чуют, куда ветер дует, но короткая обманная весна в ПЕНе длилась недолго. К временно отошедшему от дел и уставшему от мирских забот бессменному президенту ПЕНа примчались из столицы ходоки и сообщили, что кремлёвское начальство недовольно сдачей позиций у наших письменников и требует возвертать взад былую аполитичность. То есть если вы за самую большую разъединенную нацию, то можно, а если против нарушения международных соглашений, то это политика, которой правозащитная организация, не желающая стать иностранным агентом, должна бояться как огня пороховница. Так начался раздор между нашими 86 процентами и извечной могучей кучкой несогласных. Так или иначе первых несогласных либералов тогда и поперли. Уволить из правозащитной организации вообще-то нельзя, а вот довести до добровольно-принудительной отставки трепетного человека раз плюнуть.

И пошла-поехала неравная борьба, закончившаяся аккурат на минувшей неделе. Потому что не оседлать такую волну может тот, кому этих волн, как кошек нерезаных. А если тебе власти и любви Кремля хочется как медали на френче, то не воспользоваться случаем глупо, тупо, необдуманно.

Решили так: сначала из Исполкома, который типа Политбюро, уберём всех, кто сомневается и может слово сказать поперёк батьки в пекло, а затем кооптируем в него без лести преданных Крошке Уго Цахесу и готовых ради русского мира на все. Быстро избрали таких мракобесов, которых и в трубочисты не берут, слишком рожа и репутация черна. И когда почуяли, что добыча близко, разослали избирательные бюллетени, в которых выбирать предлагали между певцом героического Донецка и серым кардиналом, который давно стоял за всей этой игрой, но стеснялся признаться. Так порулить хотелось.

И тут вдруг нитки с изнанки поползли. Сначала выяснилось, что Устав, который всем показывали, поддельный. То есть в какой-нибудь налоговой и где-то ещё лежит подлинный, а который членам-писателям дают посмотреть при приеме, - нет. Из него для пользы дела изъяли самые важные пункты, которые бы мешали манипулировать толпой.

Типа выдвигать главного может не только ленинское Политбюро, а любой. Что Общее собрание может все, а не только одобрямс Исполкома. И вообще все, что отличает демократическую организацию от демократического централизма, если ещё не забыли, с чем это едят.

Короче, приходит могучая кучку числом 13 на собрание и пытается спросить: а почему вы нас обманывали и обманываете? Почему по подложному уставу жить-поживать заставляете? А те, которые за великий русский город Донецк, им ноль внимания, фунт презрения, и даже слова не дают. А серый кардинал на все вопросы трясет медалью кремлевской и кричит: а по кочану, по кочерыжке.

Понятно, его и избрали. Как классово близкого. А на то, что кворума не было, и обмана столько, что считать-пересчитывать, один ответ: а по кочану. Тут даже ко всему привычный народ попер на выход из союзписни номер два. Другие кричат: помогите, рейдеры зрения лишают. Ни за Сенцова не заступиться, ни за татар крымских, ни слова поперёк сказать. А с обратной стороны смеются и говорят: а вы меньшевики, вас здесь вообще не стояло.

И чего делать здесь, люди добрые, если уже и правозащита у них, и вообще ключ от квартиры, где членский билет пузом книзу лежит? Непорядок, полный альбац какой-то.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=585B894311E23
22-12-2016 (11:08)

https://youtu.be/QrZdDS6nHNE
Вопросы путинскому режиму начнут задавать разочарованные крымнашисты

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=586260881C168
27-12-2016 (22:55)

Если заменить хозяина на Путина и его режим...

Объективность как приём — чудесная вещь. Правду говорить — легко и выгодно порой. Но, как и все, не без порока, не без изнанки. Есть изнанка из шёлка, а есть из дерюжки.

Предположим, вы работаете на хозяина, которого не любите. Презираете, ненавидите, но работа — не волк, в зоопарк не сдашь. Понятно, чтобы не умереть от раздвоения личности, вы втихую хозяина поругиваете, хотя и опасаетесь, что хозяин рано или поздно рассердится, если узнает о вашей нелояльности. Но, как говорится, своя психика ближе к телу, и единственный путь сохранить и ее, и зарплату, — поносить хозяина за его спиной, лицом к лицу улыбаясь до ушей.

Однако если хозяин ревнивый и подозрительный, то просто так прожить без лести преданному удаётся редко. Чтобы хозяин не догадался, что вы его не терпите, как тещу первой жены из Воронежа, иногда, увы, надо хозяина и похвалить по первое число. А как иначе?

И вот тут на помощь приходит объективность. То есть за спиной вы продолжаете нести хозяина на чем свет стоит. Но если хозяин — как любой другой — изобразит добряка или — бывает — попадёт в беду, то тут вы, как честный человек, просто обязаны сказать ему все, что вы о нем думаете, то есть все те добрые слова, которые он ждёт.

Получается, вы сохранили честность и объективность: за недостатки ругаете в узком кругу друзей, а если проявил человечность — хвалите. Заслужил.

Если заменить хозяина на Путина и его режим, то схема любви-ненависти окажется примерно прежней. Понятно, что вы ни Путина, ни его режим не любите от души, и говорите об этом: громко с друзьями, чуть приглушенно, под сурдинку, о частностях — публично. Как и полагается либералу на службе у авторитарного режима.

Или даже не на службе, а просто считаясь, так сказать, с обстоятельствами: с волками жить — по-волчьи разуметь.

Но путинский режим, как вы понимаете, все видит и все помнит. И поэтому периодически вы выбираете момент, чтобы проявить свою необыкновенную объективность. Ну, типа, сдохла у хозяина собака, ну как не порадеть родному человечку и не пожалеть несчастную псину и ее убитого горем владельца. Более того, если кто-то в этот момент скажет, что убиваться сверх сил необязательно, что и псина была Трезором на границе, если не Верным Русланом, охраняла политзеков и показывала им клыки на ветру, чтобы знали, кто в доме хозяин. А раз так, говорят эти злыдни, собаке — собачья смерть, нечего было рычать на конвоируемых. Каков пёс, таков и приход, и неча здесь гуманизм разводить.

Но тут и у вас объективность в горле горном заиграет, ведь у вас тоже есть аргументы. Собака, какая она ни есть, а божья тварь. И пожалеть животинку — святое дело. Как отдрессировал, такая и партия. Тем более что пару лет назад она весь дом — и вас в том числе — спасла от воров, вовремя залаяв лунной ночью.

Поэтому вы, сохраняя своё лицо, растравляете в себе эту объективность, и говорите во весь голос: нет, так это не пойдёт. Когда виноват — тогда виноват, а вот когда есть стопроцентный повод для того, чтобы пожалеть, причём не покривив ни одной морщинкой души, то тут можно даже тот же голос повысить до фальцета на тех, кому хозяин всегда враг: и в снег, и в ветер, и звёзд ночной полет.

То ли дело вы, человек объективный, да и глупо упускать случай, когда можно хозяина в полный рост пожалеть и проявить человечность. Или что: неправ — ругать, и прав — опять жопа — Новый год?

Нет, раз вы — человек честный и принципиальный, но на хозяина, увы, работаете, то похороны хоть пса, хоть стрекозы на веревочке ни за что не пропустите: и пожалеете сполна, как и полагается порядочному гражданину. Потому что объективность — она и в Сирии, и в России — объективность. Однова живем.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=5866A6A512136
30-12-2016 (21:34)

Вот как может ломать патриота с большой буквы, который до этого дня и не знал, что он патриот

! Орфография и стилистика автора сохранены

Пой в восторге, русский хор!

Вышла новая новинка.

Веселися, Русь, наш Глинка — уж не глинка, а фарфор.

Есть патриоты и днём, и ночью. Такие дежурные патриоты, патриоты по вызову, как пионеры трехрублёвые, всегда готовые, точно производственная гимнастика в 11 утра. Или рабочий полдень в 12.

А есть патриоты с большой буквы. Патриоты по большому. По такому красному дню календаря, который и в календаре-то один. Или от силы два. Когда уже не могу молчать, если другие не могут промолчать.

И ему сквозь любого крымнашиста просвечивает человек, там где эллину сияла срамота. Такой Акакий Акакиевич, у которого Путин резким движением рук сорвал с плеч шинель, а он все равно остался человеком, маленьким таким, у которого шинели нет, а душа трепещет и даже потрескивает от удовольствия бытия.

И если кто-то считает, что крымнашист - не человек, что он - не смертен и даже не внезапно смертен, то пусть кинет в него камнем. Заорёт, значит, больно, значит, божья тварь, и звучит гордо, как волынка шотландцу. Вольно.

И разве можно сравнить патриота по вызову и патриота с большой буквы? У патриота по вызову ни стыда, ни горести от патриотического долга, одна патока вместо слез. То ли дело неопатриот с большой буквы, который до откровения, был такой, как все, как ты да я, выборы-шмыборы, институты-проституты, манипуляция-эпиляция, сменяемость-несмеяница, коррупция-хренупция.

Но настал день икс, и увидел он алмазы в г***е, и возрадовался душой, и понял, что не в силе, брат, правда, не в Украине и Сирии, не в Крыме и Кремле, не в Лилипутине и Семисечине, а в том, что плачется при мысли только одной о вечной разлуке. Порвутся железные идеи, как рельсы, сданные на металлолом, а нежные восстанут из праха, и в любой кремляди ты увидишь восход солнца и робкие ломкие лучики, протискивающиеся из-под тучи при его закате.

Вот как может ломать патриота с большой буквы, который до этого дня и не знал, что он патриот. Но увидел как нежно бьется жилка на шее крымнашиста и понял он, что братья мы по музе, по судьбе. Из праха, блин, в прах. И не забуду мать родную, родина моя - не слонов, не депутатов-… каждый день на выборах, а сынов человеческих, имя которым легион.

И запела душа патриота с большой буквы, и воскликнул он: уйдите вы, нечистые, забаньтесь сами, пока я вас, гады, не забанил. Не видите вы того, что вижу я, глаза которого открылись: изыди, проклятые и неразборчивые, не понимающие разницу между злом по большому и по маленькому, не различающие 50 оттенков серого.

Вам только, как бабы говорят, одного надо: сами, небось, пушистые, в пальто из белого драпа, из которого хлопья шьют, а мы все у вас на одно лицо: как китайцы для эфиопов. Чёрные, словно сапог Зиганшина. Уйди, проклятый, а то я сам выйду в тамбур. Мне за всю компанию скорбеть скучно, сами скорбите и другим скорбеть не мешайте.

Что здесь сказать. Сильна позиция патриота с большой буквы, это вам не в путинской кассе взаимопомощи в очереди на бесплатный миллион стоять. Здесь резкий дух, здесь резью пахнет. Здесь маленькая слезинка убогого крымнашиста перевесит тьму немытых истин, как возвышающий обман. И сорок тысяч псевдобратьев, порешенных крымнашистом, не перевесят его мятущуюся душу, которую я разглядел от осознания, так сказать, от просветления.+

Да, трудна у нас дорога: сквозь туман кремнистый путь блестит, и в кромешной темноте либерал и его мать ищут путь-дорожку к храму. Не тому, что из кирпичей, а из слез крымнашистов: больших таких слез, как блюдца. Наступишь - хрустят, но не умрет то зерно, что не довело до Киева. Язык доведет. Душевед-бутерброд

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=586FCD187EFA1
Я даже сейчас не шибко сержусь на продавца, только на себя
06-01-2017 (20:12)
! Орфография и стилистика автора сохранены

Мы все манипулируем друг другом. Даже если не замечаем этого. У манипуляции (например, с помощью риторики или психологических финтов) много приёмов. Но самые распространённые - жалоба и хвастовство. Жалуясь, мы просим поделиться сочувствием. Забираем у жалостливого. И присваиваем его. Хвастаясь, мы вынуждаем соглашаться с нами, то есть получаем то же самое, что при жалобе, но почти насильно. Ставим себя символически выше. Поэтому так недолюбливают хвастунов, они воруют наше одобрение, подчас вынужденное, полагаясь на нашу вежливость. И добиваются своего.

Хотя не менее часто жалоба и хвастовство идут подряд, через запятую, как две волны: одна расстегивает пуговицы, вторая раздевает догола.

Примерим на себе. Следите за руками и фиксируйте переходы от жалобы к хвастовству и обратно. Ведь опытный рассказчик – ни кто иной, как манипулятор. Поехали.

Мужчины, конечно, рабы красоты. И уж точно жертвы. (Заметьте, хвастовство и жалоба вместе. Но я не буду подчеркивать все, дабы не испортить впечатление от нарратива). Женщины тоже, но с возрастом это подчас проходит. У мужчин более тяжелый случай. Почему - вроде бы понятно. Но лишний, пусть и экзотический пример не помешает.

Полтора года назад мне срочно надо было поменять машину. За две недели до свадьбы сына, который жил на расстоянии Сочи от Ленинграда, у моей машины полетело сцепление. Не совсем, а стало проскальзывать. Slipping transmission. Правильнее было бы взять машину в рент, а не пороть горячку. Но я такой пионер - всем ребятам пример, не откладываю ничего на завтра и поэтому решил купить до отъезда.

Я не буду долго объяснять, какие мотивы были преобладающими, не об этом речь. В любом случае я совершенно не собирался покупать спорткар: у меня же нет кризиса среднего возраста (это я так думал: зафиксируйте жалобу, скрытую под стеснительную насмешку над собой), и хотел что-нибудь наподобие того, что у меня было: MazdaMillennia.

Однако судьба, как говорили в коварном Риме, желающих ведет, нежелающих тащит. И затащила она меня в соседний штат, дабы я увидел это чудо рук человеческих. ChryslerCrossfire. Я таких машин не видел, маленькая сероокая красавица с крутыми бедрами-арками на огромных колесах. Очень редкая (rare) даже на американских широтах, а вид, как будто вчера с конвейера съехала (хвастовство, спрятанное за объективность и образность речи).

Для отмазки у меня была с собой жена, я ее спросил: одно твое слово - поворачиваемся и едем домой? Нравится? Нравится, отвечает моя разумная жена, и мы ее купили. Попасть в сети обаяния этой машинки было нетрудно: на первой же заправке ко мне подошел американец и спросил: что это у вас за машина, никогда не видел? Я рассказал. "Красава" (Nice car) – покачал он одобрительно головой и пошел заправлять свой огромный пикап "Шевроле".

Потом ко мне будут подходить через день, и каждый второй провожать взглядом: полицейские, случайные прохожие, водители. При протестантской сдержанности американцев - это не вполне привычное поведение. Тем более что по мере того, как я стал открывать оборотные свойства этой красоты, все эти восторги начали меня порядком раздражать (начало предложение откровенное хвастовство, в конце намеренно перепутанное с жалобой).

Но я хочу сказать еще вот о чем, я же о красоте. Еще одна мысль, которая мелькнула у меня в голове, когда я только увидел эту машинку: вот теперь никто сразу не догадается, что в этой стране я самый последний с краю, русский интеллектуал с никому ненужными способностями (если они есть) что-то там формулировать на варварской фене. Зато теперь меня будут принимать за другого и почти своего: за состоятельного идиота с претензиями на оригинальность.

Понятно, что мысль эта, весьма огорчительная для любого самолюбия, только вильнула цветастым хвостом, вместе с ней - как бесплатное приложение - полагалась картинка: я на этой красавице где-то в районе Малой Охты еду похвастаться ею друзьям. Вот это и есть настоящая цена красоты: дешевые понты, а что может быть постыднее гордости за вещь, купленную за деньги? (Что это было - понятно, а теперь - переход).

Но уже давно пора рассматривать подкладку. Мой дилер (продавец, по-русски) оказался профессиональным мошенником. Не в переносном смысле: ну, там обманщик, фармазон и крепко на руку не чист. Это был профессионал. Молодой, обаятельный парень с французским именем Филипп Лагранж. Способный молодой человек и замечательный психолог. Он нас понял, лучше нас самих, он, наверное, увидел меня в Кроссфаере на Приморском шоссе, и использовал это по полной.

Нет, машина была не краденой. Такое тоже бывает, но не в нашем случае. Но он впарил нам машину, которая была совсем не нужна. Совсем, совсем не то, что надо для нормальной жизни в большом городе. Плюс он всучил нам дорогостоящую страховку, которой не существовало в природе. То есть за страховку мы заплатили, но страховки как таковой у нас не оказалось. Он продал нам машину с неисправностями и пообещал, что пришлет завтра же все те детали, которые надо было заменить, но он просто не успел: не прислал ни завтра, ни послезавтра, ни через год. А через пять дней просто перестал отвечать по телефону.

При этом покупка машины происходила не в чистом поле, а в автомобильном салоне, в присутствии и с участием, по крайней мере, человек пяти. И дело не только в том, что он нагрел нас, по меньшей мере, тысячи на две-две с половиной. А то, как он это сделал искусно. Артистично. Незаметно. То есть вел себя с той продуманной психологической деликатностью, которая и есть талант: ни на чем не настаивал, а заставлял нас самим ползти в ловушку, им подстроенную.

Я даже сейчас не шибко сержусь на него, только на себя, хотя и пытался потом найти его, и через полицию, и через адвоката, хотел обратиться в так называемый Малый суд, но по разным причинам не обратился.

Но давайте перейдем ко второй части. Не поддайся я на очарование форм, ездить бы мне на мягкой тойоте, которую местные селадоны так и зовут "девушкой".

Но я ведь о губительности красоты, не так ли? Так вот у серой красотки оказался жесткий нрав. В буквальном смысле: мягко стелет, да жестко спать. То есть ездить. У моего спорткара обнаружилась такая жесткая подвеска, что американская дорога тут же превратилась в советскую: все твои трещинки, все морщинки (не говоря о рытвинах-песенках) моя спина переживала как стиральную доску в коммуналке на Красной коннице.

И как очень скоро выяснилось, исправить ничего было нельзя: жесткая подвеска Кроссфаера была гарантией устойчивости на дороге. Только понизить давление в шинах вдвое меньше нормы, и все. А так мне эта устойчивость была по барабану, я последний раз гонял с риском для дурацкой жизни, когда за 9 часов в 1986 доехал с Аликом Сидоровым от Москвы до Старого Крыма на бежевой "семере".

Что делать. Любая красота - прикладная. Она нужна не в общем, а только как инструмент: рост баскетболиста, трапециевидные и бицепсы гимнаста, длинные стопы ног и объемные плечи пловца. Красота изложения для убедительности. И жесткая подвеска у машины, чтобы ставить рекорды скорости. А если не хотите ставить рекорды, то не заглядывайтесь на спортивных красоток. Вам она нужна не для понта, а для жизни. Как и красотка, в принципе. Жопа чтобы рожать, груди чтобы кормить потомство, а красота в юности, чтобы соблазнить вас на эти и другие подвиги.

Короче, я поддался очарованию броской внешности и взял в дорожные жены модель, которую только глупым друзьям показывать и хвастаться, а так словом не перемолвишься: не о чем и нЕзачем. Да и хвастаться мне не перед кем: друзья, красавицы, язык и прочее (как кажется иногда) – за океаном. Тут только возможность жаловаться и хвастаться дистанционно. И танцевать вокруг своей писаной торбы.

Итак, я остался с носом. У меня машина, как русалочка на ноже: не очень сильная боль в спине только на идеальном покрытии хайвея (а его нет, идеального, ни в одном штате). Во всех остальных случаях - мука мученическая: пока едешь – еще ничего, терпимо, хотя я дорогу выбираю не по расстоянию, а по качеству покрытия; домой вваливаешься с мечтой об обезболивающем.

Но обезболивающим (пусть и с уменьшающимся диапазоном действия) является то облако восторга, в который погружает меня моя игрушка почти в любом месте, где я остановлюсь. В моей одинокой жизни (жалоба на прощание), это почти единственный вид неслужебного диалога: и почему я Шуйского не вижу среди здесь? Возле тут, возле тут.