5705. Происхождение капитализма

[Дипак Лал]

http://antisocialist.ru/papers/lal.d...apitalizma.htm

Видные специалисты по экономической истории (например, Ричард Тоуни) и социологи (в частности, Макс Вебер) называют капитализм и его институты "повивальной бабкой" современного мира - кульминацией их воздействия стала Промышленная революция. Однако экономисты (например, сэр Джон Хикс) предпочитали определять главную черту современности как формирование рыночной экономики - отчасти из-за того, что термин "капитализм" часто ассоциируется с марксизмом, а потому несет с собой ненужный идеологический багаж. Все согласны, что возвышение Запада на фоне множества древних и, пожалуй, более процветающих аграрных цивилизаций Евразии связано именно с возникновением капитализма. Споры о природе и периодизации "великого расхождения" судеб евразийских цивилизаций продолжаются до сих пор.

Что такое капитализм?

Но что означает понятие "капитализм"? В своем фундаментальном труде "Происхождение капитализма" французский специалист по экономической истории Жан Бешлер убедительно доказывает, что ни марксово, ни веберовское определение капитализма не позволяет четко выделить характерные черты, отличающие его от других явлений, возникавших в разных культурах на протяжении человеческой истории. По Марксу, капитализм "определяется как система капиталистической собственности на средства производства, при которой наемный работник не имеет ни имущества, ни крова" (Baechler 1975: 33). Однако, как показывает Бешлер, если такое определение и можно считать справедливым для развитого промышленного капитализма, утвердившегося в викторианской Англии во времена Маркса, сам капитализм родился раньше, чем эти его характеристики.

Уникальными чертами капитализма нельзя считать также, к примеру, рынок, стремление к получению прибыли, банки, векселя или деловые корпорации. Все эти элементы можно найти и в древних цивилизациях. Так, в древней Месопотамии существовали карумы - склады и торговые дома, где вели дела импортеры, экспортеры, поставщики и банкиры. Зачастую эти дома выполняли и функции коммерческих судов: Содержание ассирийских глиняных табличек из Каппадокии, датируемых XX-XIX веками до н. э., говорит о существовании полномасштабной торговой сети, управлявшейся настоящими "капиталистами". Несмотря на контроль государства или, по крайней мере, его вмешательство, карумы вели самостоятельную коммерческую деятельность и создали ряд институтов, соответствовавших веберовскому определению капитализма. Банки занимались кредитованием; на крупных складах сосредоточивались товары разных купцов; открывались банковские счета, и большинство операций носило безналичный характер: К началу 2-го тысячелетия до н. э. капитализм в Уре, а затем и в Ларсе, судя по всему, полностью освободился от государственного контроля. Теперь частные предприниматели, а не царские чиновники или жрецы давали кредиты под проценты (33% годовых); они авансом расплачивались с купцами-оптовиками и наладили импорт меди: К VI-IV векам до н. э. в Ниппуре и Вавилоне "капиталисты" объединялись, создавая фирмы. Они принимали денежные вклады, выписывали чеки, давали займы под проценты и, что самое важное, напрямую участвовали в преобразовании экономики, инвестируя средства во множество сельскохозяйственных и промышленных предприятий (Ibid., 37-38).

Аналогичные примеры можно найти в истории всех древних аграрных цивилизаций.

Однако в этих аграрных цивилизациях купцы-капиталисты воспринимались в лучшем случае как неизбежное зло, поскольку коммерческая деятельность в те времена не пользовалась никаким престижем. Купцов считали паразитами, потому что они ничего не производили и играли в экономических процессах посредническую роль, удовлетворяя потребности малочисленной элиты и доставляя живущим в городах воинам и жрецам излишки сельскохозяйственной продукции, произведенной теми, кто обрабатывал землю. Стремясь в первую очередь к наживе, эти купцы сколачивали огромные состояния, однако не имели социального статуса и политического влияния, соответствующего их богатству. Ситуация изменилась лишь в период Высокого Средневековья: в западной части Евразийского континента капиталистам в конце концов удалось создать экономику, в рамках которой их беспрерывная погоня за прибылью стала не только приемлемым занятием, но и нормой. Таким образом, капитализм как экономическая система возник, когда купец и предприниматель получили достойный социальный статус и защиту от хищнических устремлений государства.

Кем были капиталисты?

Прежде чем перейти к рассказу о том, как и почему это произошло на западной оконечности Евразии, попробуем прояснить еще один вопрос: кто были те купцы и почему во всех без исключения аграрных цивилизациях древности общество относилось к ним с презрением?

Ответ на него позволяет объяснить и природу сохраняющихся по сей день негативных культурных стереотипов по отношению к капитализму и особенно его высшему воплощению - Соединенным Штатам Америки.

Прежде всего стоит отметить, что эти купцы-капиталисты в аграрной экономике составляли меньшинство. Их деятельность по определению была связана с готовностью идти на риск и стремлением к новизне, а эти поведенческие свойства не были характерны для оседлых аграрных сообществ, которые благодаря многовековому опыту сумели приспособиться к циклическим рискам, связанным с климатическими изменениями и иными капризами природы. Этот поведенческий опыт фиксировался обычаями. Стремление к новизне и готовность рисковать могли представлять опасность для укоренившихся представлений о способах заработка. Однако именно эти два качества необходимы капиталисту, чтобы добиться успеха. Я понял это в конце 1960-х годов, когда брал интервью у пожилого основателя одного из ведущих индийских промышленных конгломератов. Он только что выбрал из числа своих наследников преемника, который должен был руководить компанией после его смерти. Я спросил, чем он руководствовался, когда делал выбор. В ответ он рассказал мне историю (возможно, впрочем, это была притча): несколько лет назад он вручил каждому из потенциальных преемников крупную сумму денег, чтобы те основали собственное дело. Практически все они успешно воспользовались этой возможностью, кроме одного внука: через год тот явился к деду, потупив глаза, и рассказал, что потерял все деньги, вложив их в спекулятивную авантюру за рубежом. Так вот, именно его старик и выбрал преемником!

Сегодня появляется все больше данных о том, что поведенческие характеристики, побуждающие некоторых из нас к риску и по-искам новизны, обусловлены генетически. Эти данные подытожил в недавно вышедшей книге "Американская мания" мой коллега Питер Уайброу, директор Нейропсихиатрического института при Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Сначала он отмечает, что одним из важных проявлений склонности к риску и новизне является миграция. Лишь немногие представители человечества покинули нашу прародину - африканские саванны - и начали долгий путь в различные уголки планеты, благодаря которому homo sаpiens заселил весь мир. Кто были эти первые мигранты? Оказывается, у них была особая генетическая структура - более высокое содержание гена, отвечающего за стремление к познанию и новизне, чем у тех, кто остался. По-скольку тяга к новому и риск - "качества, необходимые для освоения новых земель и миграции: это не могло не найти отражения в распределении соответствующего аллеля [аллель D4-7 гена D4]: оно соответствует древним миграционным маршрутам представителей нашего вида" (Whybrow 2004: 97). Но как мы это выяснили? Генетик Луиджи Лука Кавалли-Сфорца и его коллеги составили генетически-географическую карту распространения homo sapiens по планете из прародины человечества в Африке (см.: Cavalli-Sforza 2000). В дальнейшем доктор Чуасен Чэнь из Калифорнийского университета в Ирвине (см.: Chen et al. 1999; Chang et al. 1996) установил, что эта карта демонстрирует определенную закономерность: "У тех, кто остался поблизости от прародины, в популяции выше процент обычного аллеля D4-4 и ниже содержание аллеля D4-7, побуждающего к путешествиям и поискам новизны" (Whybrow 2004: 99).

Таким образом, у тех, кто остался в Африке, откуда 10-20 тысяч лет назад началось расселение человечества, т.е. у нынешних жителей континента, наблюдается "намного более высокое содержание (60-80%) D4-4 [не располагающего к миграции аллеля гена D4] по сравнению с теми, кто продолжил первоначальную миграцию нашего вида в Азию". Среди африканцев преобладание аллеля D4-7 наблюдается у банту, которые мигрировали дальше остальных. У китайцев, мигрировавших с континента и Тайваня в Юго-Восточную Азию, "содержание аллеля D4-7 в популяции выше, чем у коренных жителей Тайваня, которые остались на месте". Из Азии наши предки двинулись дальше - в Америку (в ледниковый период они соединялись по суше), и, таким образом, мы можем предположить, что у тех, кто добрался до Южно-Американского континента, тоже должен обнаружиться "миграционный ген". Так оно и есть: "У тех, кто обосновался в Южном по-лушарии, - колумбийцев, представителей племен каритиана, сурул и тикуна - аллель D4-7 преобладает" (Whybrow 2004: 98). И напротив, у японцев миграционный ген обнаруживается крайне редко, а в некоторых районах Восточной Азии он не встречается вовсе. Тот же ген, который мы назвали "миграционным", наблюдается и у людей, демонстрирующих самую экстремальную форму склонности к риску и новизне, к которой генетическая структура может предрасположить его носителей: склонность к пагубным привычкам, часто перерастающая в маниакально-депрессивный психоз (раздвоенность сознания). Естественно, склонность к риску и стремление к новизне также отличают купцов и предпринимателей. Дело в том, что и мигранты, и предприниматели - это "индивидуалисты: бегущие впереди человеческого стада. Мигранты - группа искателей-добровольцев, людей с авантюрным и пытливым складом ума, которых постоянная непоседливость выдвигает на край поведенческой модели, имеющей форму колокола". Таким образом, миграционный ген - явление редкое. Ведь даже во время величайших катастроф в истории человечества, вызванных четырьмя всадниками Апокалипсиса, "из каждой сотни лишь двое искали спасения в миграции, а 98 оставались на месте, готовые смириться с судьбой" (Ibid., 53).

Таким образом, капиталисты древности, вероятно, несли этот редкий миграционный ген точно так же, как и их соплеменники, покидавшие родные места. Этим объясняется и тот факт, что в очень многих странах среди капиталистов и предпринимателей был высокий процент выходцев из иммигрантских общин, а у населения Америки, триста лет принимающей большое количество иммигрантов, содержание упомянутого гена выше, и, поскольку он предрасполагает носителей к новизне и риску, именно эта страна и стала образцом капитализма.

Однако из тех, кто постоянно ищет нового, хорошие крестьяне не получаются. Поэтому представители оседлых евразийских цивилизаций древности, веками приспосабливавшие сельскохозяйственные навыки к естественным особенностям почв, географии и климата, с подозрением относились к искателям новизны и риска - купцам и предпринимателям - в своей среде. Хотя деятельность этих капиталистов была необходима для экономики, социальной "апробации" она пройти не могла. Периодические "грабительские набеги" хищного государства на купечество наверняка вызывали одобрение аграрного общества. Таким образом, хотя "белые вороны" - капиталисты - существовали во всех древних цивилизациях Евразии, лишь одна дала им свободу действий, и в конце концов свойственная этим людям склонность к риску и новизне стала нормой экономической деятельности. Так появился капитализм, и в результате пути Запада и остального мира разошлись.

"Великое расхождение"

Свою версию истории возвышения Запада я изложил в книге "Непреднамеренные последствия", основанной на прочитанном мною курсе лекций. На мой взгляд, "великое расхождение" было связано с правовой революцией, которую осуществил в XI веке папа Григорий VII: в 1075 году он провозгласил верховенство папства над королевской властью и с помощью возникшего в результате "церковного государства" создал правовую и административную инфраструктуру, необходимую для полномасштабного функционирования рыночной экономики. Многие институты, свойственные капитализму, как мы видели, возникли еще до революции Григория VII. Однако они не были стабильными и зачастую действовали на основе взаимного доверия между членами "расширенных семей" купцов и предпринимателей (см.: Greif 1994). Более того, эти институты не пользовались правовой защитой со стороны государства, которое чаще всего рассматривало предпринимателей как "дойных коров" для осуществления собственных хищнических устремлений. Папская революция XI века, создав церковное государство, сформировала правовую и административную системы, охватившие, в отличие от по-литических государственных систем, весь западнохристианский мир.

Она позволяла склонным к риску и новизне капиталистам - носителям "миграционного гена" - без помех заниматься предпринимательской деятельностью на более обширном пространстве, контактируя с множеством чужеземцев. Именно это, на мой взгляд, стало катализатором развития той модели капитализма, что изменила наш мир.

Моя датировка "великого расхождения" - XI век - совпадает и с количественными данными о мировой экономике с начала христианской эпохи, которые столь тщательно собрал Энгус Мэддисон.

В эти хронологические рамки вписывается и гипотеза Хикса, связывающего формирование рыночной экономики с городами-государствами средневековой Европы, где наглядно проявился переход от простой наживы к рыночным механизмам. Хотя купцы и рынки (лавочники и ярмарки) тысячелетиями существовали во всех евразийских аграрных цивилизациях, рыночная экономика могла возникнуть лишь после того, как удовлетворение конкретных потребностей товарного хозяйства - "защита собственности и защита контрактов" - стало одной из функций политической системы. Эффективнее всего эти потребности удовлетворялись в государствах, "правители которых сами были купцами или активно занимались торговлей" (Hicks 1969: 33). В средневековой Европе именно города-государства стали символами торговли и очагами развития рыночной экономики.

"К концу XV века, - отмечает Йозеф Шумпетер в своей "Истории экономического анализа", - большинство явлений, которые мы обычно ассоциируем с расплывчатым понятием "капитализм", в том числе "большой бизнес", биржевые и товарные спекуляции, крупные финансовые операции, уже появились, и люди реагировали на них в основном так же, как мы реагируем сегодня". В сноске он добавляет: "Из-за важности финансового элемента, дополняющего капиталистическое производство и торговлю, развитие права, появление векселей и депозитов служат, пожалуй, самыми наглядными признаками формирования капитализма" (Schumpeter 1954: 78). Однако все эти институты, которые, как справедливо указывает Шумпетер, в конце XV века уже получили широкое распространение, возникли не сами по себе. Гарольд Берман в своем фундаментальном труде "Право и революция" показывает, что они сформировались в результате правовой революции, которую осуществил папа Григорий VII, объявив в 1075 году: "Да будет царство земное слугою, или рабом, царства небесного" (Dumont 1986: 40). Тем самым он провозгласил создание церковного государства.

Берман доказывает, что каноническое и светское право, разработанное в XI-XIII веках под эгидой Римско-католической церкви, легло в основу всей западной юридической традиции. С точки зрения развития рыночной экономики особое значение имело формирование "закона купеческого" - lex mercatoria. "Церковное государство подало пример городам-государствам, а церковное право стало образцом для городского и коммерческого законодательства" (Berman 1983: 338).

Берман показывает, что за эти три столетия Высокого Средневековья возникли многие явления, которые мы сегодня ассоциируем с современной институциональной инфраструктурой торговли и предпринимательства. Среди них "обращение векселей, залог движимого имущества, разработка законодательства о банкротстве, учитывавшего наличие сложной системы коммерческого кредита, изобретение накладных и других документов для сопровождения грузов: ссуды под залог судна и груза: замена индивидуалистической греко-римской концепции делового партнерства (societas) более коллективистской концепцией, включавшей совместное владение, распоряжение собственностью всего партнерства в целом, а также права и обязанности лица, пережившего своего партнера; возникновение идеи совместного предприятия (commenda) в качестве своего рода акционерного общества, где финансовая ответственность каждого инвестора ограничивалась объемом вложенного капитала; изобретение торговых марок и патентов, размещение государственных займов, гарантируемых облигациями и иными ценными бумагами; появление депозитных банковских операций" (Ibid., 349-350).

Одним словом, возникла основная правовая инфраструктура современной торгово-промышленной экономики - институты капитализма!

Именно в это время римская церковь превратилась в правовое церковное государство, которое "создавало государственные институты и бюрократический аппарат, необходимые для практического во-площения этой правовой системы: профессиональные судебные органы, казначейство, канцелярию. Это была первая современная система управления и права. В конечном итоге ее скопировали светские политические образования, сформировавшиеся позднее в Западной Европе" (Ibid., 521). Такова суть "великого расхождения", которое привело к ускорению развития Запада и позднее позволило ему "перегнать" другие евразийские цивилизации за счет интенсивного экономического роста "современного типа". Только в XIX веке, в ходе глобализации под эгидой Британской империи, эти институты, пусть и неравномерно, стали распространяться по остальному миру. Нынешнюю же глобализацию можно расценить как последний по времени этап формированияи распространения капитализма.

Изменение материальных и космологических ориентиров

Формирование капитализма на Западе было связано также с изменением материальных ориентиров (представлений о том, как следует зарабатывать на жизнь). Эту эволюцию кратко подытожил Тоуни, демонстрируя различия между отношением к материальной среде, свойственным евразийским цивилизациям древности с доиндустриальной аграрной экономикой, и новыми подходами, порожденными капитализмом, "между концепцией, согласно которой общество представляет собой совокупность неравноправных классов с различными функциями, существующих ради единой цели, и мировоззрением, трактующим общество как механизм, движимый экономическими мотивами и адаптирующийся в целях удовлетворения экономических потребностей; между идеей о том, что человек не должен извлекать выгоду из наличия у соседа определенных нужд, и доктриной, утверждающей, что "любовь человека к самому себе предначертана Богом", между представлениями, апеллирующими к религиозным нормам для подавления экономических аппетитов, и постулатом о том, что высшим критерием должна служить целесообразность" (Tawney [1926] 1990: 26). Перечисленные атавистические представления доиндустриальной эпохи, впрочем, дожили до наших дней и до сих пор используются, чтобы оспаривать нравственные основы капитализма.

В "Непреднамеренных последствиях" я утверждал, что в период Высокого Средневековья изменились и космологические ориентиры Запада. Речь идет о "мировоззрении" цивилизации в целом, ее нравственном "якоре" - представлениях о том, как людям следует жить. Эти представления внушаются в детстве, в процессе воспитания, и для этого задействуются такие мощнейшие эмоции, как чувство стыда и вины.

Большинство евразийских цивилизаций основывались на чувстве стыда и исповедовали одни и те же семейные ценности, поскольку аграрным цивилизациям необходимы были стабильные, оседлые семьи, обеспечивающие сельскохозяйственное производство. Для поддержания такой стабильности все эти цивилизации стремились ограничить роль общечеловеческого, но эфемерного чувства любви в качестве основы для брака. Их ценности носили коллективистский характер. В результате первой папской революции Григория Великого, произошедшей в VI веке, на смену им пришли индивидуалистские ценности, ставшие со временем характерной чертой Запада, отличавшей его от остального мира. Эта революция, возвысившая брак по любви и проповедовавшая независимость молодых, привела к утверждению индивидуализма на Западе. Однако, чтобы не допустить распада семейных связей и вызванной им нестабильности процесса формирования семьи, церковь в Средние века усиленно культивировала чувство вины. В рамках этой "культуры вины" секс был объявлен греховным, а узы брака - пусть и основанного на любви - священными. Тем самым церковь загоняла внутрь страсти, которые сама высвободила, утверждая индивидуалистские ценности. Однако с появлением теории Дарвина, когда господство христианской религии на Западе ослабло, эти теологические опоры, поддерживавшие традиционные евразийские семейные ценности, рухнули, и люди постепенно вернулись к представлениям о семье, свойственным их далеким предкам - кочевникам, охотникам и собирателям. В наши дни традиционные "общеевразийские" представления о семье и домашнем очаге еще больше подорвали технические достижения в области контрацепции, отделившие секс от продолжения рода и породившие феминизм.

Хотя под воздействием случайных факторов (см. главу 6) изменение материальных и космологических ориентиров на Западе происходило одновременно, это не означает, что они непременно взаимосвязаны. Один из главных выводов моей книги "Непреднамеренные последствия" заключался в том, что остальной мир может воспринять материальные ориентиры Запада, способствующие возникновению капитализма, не разделяя его космологических представлений. Неприятие глобализации за пределами Запада во многом связано с опасением, что глобальный капитализм ведет к бездуховности. Однако, как показывает пример Японии, а теперь еще Китая и Индии, принятие на вооружение западных материальных ориентиров при подключении к процессу глобализации капитализма не означает отказа от собственных традиционных космологических представлений - своих нравственных особенностей. В исламских же странах противостояние глобализации основано на ошибочной идее о том, что утверждение капитализма западного образца означает и утверждение западного образа жизни, особенно в сфере семьи и брака. Таким образом, мусульмане противятся не капитализму, а глобализации.

И наоборот, многие западные "антиглобалисты", марширующие по улицам Порто-Аллегро, выступают не против глобализации как таковой, а против глобализации капитализма. Именно капитализм они ненавидят, во многом руководствуясь теми же атавистическими представлениями, что и все его хулители начиная с эпохи Средневековья. Кроме того, с нравственной точки зрения осуждению подвергается и необузданный индивидуализм, вырвавшийся наружу в результате эрозии ограничений капиталистической деятельности за счет "культуры вины", созданной христианской церковью в Средние века. Однако, поскольку большинство западных критиков разделяет тот самый индивидуализм, чьи плоды вызывают у них возмущение, они совершают ту же ошибку, связывая между собой материальные и космологические ориентиры Запада. Они выступают против капитализма, т.е. материальных ориентиров Запада, в то время как главным объектом их критики должны служить его космологические представления - тот необузданный индивидуализм, порождением которого является их собственное мировоззрение.

из книги "Возвращение "невидимой руки"