*315. О начальственном законотворчестве

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2011/41/o-na...notvorchestve/

Президент Медведев устроил публичную выволочку своим подчинённым, а равно и не вполне подчинённым за недопустимое промедление в важном вопросе: поручение дополнить уголовное законодательство мерами против так называемых фирм-однодневок дано президентом прошлым летом, но до сих пор не исполнено. Правительство перевело стрелки на Думу: мол, мы представили туда нужный законопроект ещё в январе — и ничего. Дума тут же доложила, что законопроект будет рассмотрен в начале следующей недели — читай, будет срочно принят. Между тем тут не всё просто. Упомянутый проект поправок в УК и УПК печален не только тем, что почти год лежал без движения; он ещё и просто слаб — принимать его в нынешнем виде неправильно.

Нет, вторая и третья части предлагаемой статьи 173.1 вполне разумны: и платить, и получать деньги за паспорт (доверенность) для организации юрлица — явно преступные деяния, за которые действительно нужно карать. Хуже с основной, первой частью. «Образование (создание, реорганизация) коммерческой организации в целях её использования для совершения одного или нескольких преступлений… а равно участие в деятельности такой организации в тех же целях наказывается…» — в смысле юридической техники это отчаянно плохо. Как доказывать, что компания организована с преступной целью? Если она перед тем, как творить преступления, законно перепродала хоть три пары штанов, этого уже не докажешь. Или: «участие в деятельности» — какого рода участие? На посту гендиректора — одно дело, уже на посту коммерческого директора — другое; а служить в злосчастной компании курьером — тоже уголовщина? Нет? А где это сказано? Или совсем интересное: по смыслу президентского поручения, новация должна ударить по учредителям однодневок. Она и ударяет, но очень уж расплывчато. Если учредитель фирмы один или их двое — ладно: обоих штрафуем или, там, гоним на исправительные работы. А если сорок учредителей — всех гоним? не всех? поровну — не поровну? А гендиректора караем жёстче учредителей или мягче? И где всё это сказано? Оттого-то и залежалась бумага: для приведения к приемлемому виду столь явно нерабочего законопроекта депутаты звали — и не дозвались представителей Минюста.

Главный порок проекта — сбивающаяся на бормотание краткость. Точно такую же, короткую и неработающую статью — о лжепредпринимательстве — из УК только-только удалили. Вот вместо того, чтобы то шило менять этим мылом, статью 173.1 и нужно было написать подробную, внятную, содержащую ответы хотя бы на очевидные вопросы вроде заданных выше. А теперь поздно, теперь уже мокрое горит — новелла будет принята как есть и возлагаемых на неё президентом надежд, я думаю, ничуть не оправдает. А вот вред от неё вполне предсказуем: слишком уж удобно будет пользоваться ею для заказных наездов и для шантажа. Со временем, хочется верить, судебная практика по части 1 статьи 173.1 установится более или менее разумная, но сколько десятков или сотен людей до той поры безвинно попадут под это колесо, никто не предскажет.

Но смело предскажу, что таких людей будет гораздо больше, если станет законом ещё один законопроект, продвигаемый большим начальником, — в этом случае, к счастью, не настолько большим. Глава Следственного комитета Бастрыкин представил публике подготовленный его учреждением проект закона о введении уголовной ответственности для юридических лиц. Нет, сам документ озаглавлен чуть осторожнее: мол, в отношении юрлиц предлагается «ввести институт уголовно-правового воздействия»; но в интервью Бастрыкин прямо говорит об уголовной ответственности фирм и корпораций, чем, на мой взгляд, вводит читателя в тяжкое сомнение. Ведь наверняка же юрист — неужели не читал нашего УК? Ведь там в статье 19 прямо сказано, что «уголовной ответственности подлежит только вменяемое физическое лицо», а компания — она не только не вменяемая, но и вообще не физическая! Сомнение будет зряшным. Г-н Бастрыкин наш Кодекс читал, прекрасно понимает, как резко предлагаемое новшество противоречит основам нашего права, — потому-то в своём интервью так долго и расплывчато говорит об опыте иных держав, который-де именно такие меры нам подсказывает. Только это неправда: ничего подобного опыт серьёзных держав нам не подсказывает. Не поручусь, что во всех, но во множестве серьёзных юрисдикций нет, как мы привыкли в России, отдельно уголовного и отдельно административного кодекса, а действует единый Criminal code или, там, Penal code. А потому ссылки Бастрыкина на опыт этих стран есть прямое очковтирательство: если там есть нечто разумное о компаниях в Penal code, так и у нас оно либо уже есть, либо должно быть — в КоАПе, а не в УК!

(В скобках замечу, что в вопросах законотворчества ссылки на зарубежный опыт и вообще надо применять крайне осторожно: глобус велик — мало ли где что удумали! Если уж право какой-либо державы нравится нам неодолимо, давайте аккуратно переведём и примем разом всю тамошнюю нормативную базу, например, по хозяйственному праву, специально оговорив вносимые в неё — в уважение здешних обычаев — точечные изменения. Это хотя бы в принципе допустимо. Не хотим? Ну и правильно, не станем переводить. Но бессвязное заимствование одного юридического инструмента оттуда, другого отсюда добра не сулит наверняка, и об этом давно пора и разговоры-то прекращать.)

Новация, не впервые уже проталкиваемая Бастрыкиным (см. также «О силовых кулибиных», «Эксперт» № 12), имеет одно и только одно реальное основание: следственным органам не хватает полномочий, уже сегодня позволяющих им грозить юрлицам административными карами. Им нужно право грозить юрлицам — а значит, и любым людям, прямо или косвенно связанным с этими юрлицами, — уголовным преследованием. Такого права им давать нельзя, если только нам не кажется, что в этой сфере остро недостаёт злоупотреблений. А для борьбы и с теми же однодневками, и с выводом денег в офшоры и с прочими подобного рода вещами и вправду невредно бы нажать на юрлица: повысить для них и размер ответственности, и срок давности — в рамках КоАП. К сожалению, такого шага никто не лоббирует, поскольку он не взяткоёмок.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2011/43/o-nenuzhnosti-insajda/
«Эксперт» №43 (776)
/
31 окт 2011, 00:00

В скандале, что разворачивается сейчас вокруг отставного градоначальника Лужкова, есть две части: очевидная и гадательная. Очевидная — больше и интереснее.

Факты таковы. Лужкова пригласили на допрос в качестве свидетеля по делу о хищениях, совершавшихся в придворном для мэрии Банке Москвы. Тогда Лужков сказал, что, конечно же, явится, как только вернётся из-за границы, но прекрасно понимает, что это начинается его политическое преследование — за то, что он критически отзывается о власти. Тогда глава президентской администрации Нарышкин сказал, что Лужков-мэр и управлял неэффективно, и уровень коррупции допустил — запредельный. Тогда Лужков подал на Нарышкина в суд, требуя за такую обиду миллион рублей. Помимо этих фактов столь же, на мой взгляд, очевидны следы — и авторство — коррупции в той самой сделке Банка Москвы, поговорить о которой зовёт Лужкова следователь. Напомню, речь идёт ни много ни мало о полумиллиарде долларов из московского бюджета, которые Банк Москвы, контролируемый московским правительством, почти напрямую отдал жене московского мэра Батуриной за участок московской земли, который несколько ранее г-жа Батурина от московского же правительства и получила.

Гадательны же — побудительные мотивы действующих лиц. Для начала: зачем Лужков вдруг принялся так рьяно наскакивать на власть — раздавать интервью то «Свободе», то «Голосу Америки», то «Известиям», обличать слабость Медведева, несамостоятельность Грызлова и пророчить политический кризис? Только из-за того, что в сентябре власти разрешили наконец Батуриной продать остатки «Интеко», то есть миллиард с лишним долларов семье удалось вывести из страны? Слабый ответ. Хорошо, с момента этой сделки Лужков получил возможность восклицать, что «в зоопарке тигру недокладывают мяса», не боясь очутиться в очереди за бесплатным супом; но зачем ему это восклицать? Он рассчитывает возобновить политическую карьеру? Всерьёз? Ещё такую я видел трактовку: мол, Лужков через оставшихся при постах товарищей прознал, что по делу Банка Москвы его вот-вот начнут припахивать, — и решил сыграть на опережение. Стал давать фрондёрские интервью ровно затем, чтобы уголовный к себе интерес выдать за политический. Но и это не очень сильный ответ. На позиции гонимого за правду оппозиционера Лужкову не утвердиться: карта на руках не та. Укажу лишь на одну деталь: мантру «Батурина — талантливый предприниматель, и родство со мной только мешало её бизнес-успехам» Юрий Михайлович освоил вполне и повторяет без затруднений. Не то беда, что мантре этой как не верили, так и не верят; беда, что теперь ему приходится осваивать другую такую же: «Бородин — самостоятельный банкир, он меня не спрашивал, кому продавать эмиссии, а кому давать кредиты». Поверить в неё будет не легче, чем в первую. Всё-таки 28-летний парень, силою одних лишь собственных заслуг ставший президентом основного банка правительства Москвы, а потом и его (не правительства, банка) совладельцем, а потом исключительно собственной волей давший кредит в полмиллиарда долларов для пополнения личных счетов супруги мэра — такому и в детском саду верят слабо. Сочетание же мантр даёт столь могучий комический эффект, что с ним сподручнее не в оппозицию, а в «Нашу Рашу» какую-нибудь. Вполне возможно, что сам Лужков не считает свои перспективы на пути в оппозиционеры такими же безнадёжными, какими они видятся со стороны; но он не может не знать, что у него есть более простой и более надёжный способ защиты от тюрьмы. Уйти в тину; сидеть себе, где сидит, и помалкивать. Нет, рассказывать журналистам, что он, конечно же, явится на допрос, чтобы защитить своё доброе имя, как только подлечится (или, как брякнуто поначалу, как только выступит на научной конференции) — это можно. А вот кидаться камнями категорически не показано: свой-то дом — совсем стеклянный.

Не более понятны и мотивы другой стороны. Политическая подоплёка новых бед экс-мэра возможна, разумеется, но очень уж была бы странна. Всё-таки перед самыми выборами, всеми мыслимыми и немыслимыми мерами добиваясь результата для ЕР, начинать шумное уголовное преследование одного из её отцов-основателей — какой-то слишком оригинальный политический замысел. Поэтому непарадная версия: ход расследования гомерического воровства в Банке Москвы привёл к такой стадии, когда более не трогать гордых супругов стало невозможно, — выглядит, что ни говори, несколько предпочтительнее. Но вот объясните мне: зачем Нарышкин взял вдруг и сказал про запредельный уровень коррупции при Лужкове? Год назад, когда Лужкова снимали «в связи с утратой доверия» и все вперебой допытывались, что бы это значило, такой фразе цены бы не было, но тогда Нарышкин молчал. А теперь заговорил — будто специально затем, чтобы сдать козырь Лужкову, старательно изображающему гонимого за правду. «Разве “просто коррупционера” станет обличать столь высокий чиновник? Теперь вы видите, что это дело политическое?» — так мог бы сказать Лужков. Но, к счастью, не сказал, а поступил ровно наоборот, подал за эти слова в суд.

К счастью — потому что теперь у властей нет дороги назад: они не могут позволить Лужкову выиграть этот иск. А значит, хоть некоторые, хоть самые скандальные эпизоды лужковско-батуринской эпохи — вроде того же полумиллиарда в Банке Москвы или участка земли, отнятого у иностранных посольств, — будут расследоваться, а то даже и дойдут до суда. Это значит, что в ореоле абсолютной неуязвимости, окружившем за последние годы коррупцию (настоящую коррупцию, не шашни гаишников), может появиться первая серьёзная брешь. Поскольку возвращение Лужкова в Россию, вежливо говоря, не гарантировано, то где-то на горизонте замаячил и ещё более многозначащий прецедент: выдачи скрывающегося за рубежом коррупционера по требованию России. Да, конечно, всё это пока только смутные дальние шансы, но прежде и их не было. Потому-то и кажется мне столь неинтересной неочевидная часть нынешних событий. Проистекли новые шансы из недостаточной рассудительности самого Лужкова, или из обиды президента на лужковские наскоки, или ещё из чего-то — какая нам разница?

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2011/44/o-ro...ovogo-krizisa/

О рождении фарса из долгового кризиса

То, что происходило на этой неделе вокруг проблемы греческих долгов, как-то не с руки называть просто фарсом: Греция как-никак — нужен отзвук античности. Да и не так уж всё было весело. Так что назовём наблюдённый нами поразительный спектакль трагифарсом и запомним оба преподанных им урока. Во-первых, рассуждать всерьёз о европейском плане «спасения Греции» более уже совсем невозможно. Во-вторых, ничем хорошим эта несуразно затянувшаяся история не кончится уже наверняка.

Началось нынешнее действо с широко разрекламированной победы европейской солидарности, европейской щедрости, европейской мудрости etc.: после долгих борений (Германии с Францией, политиков с банкирами, Словакии со своим правительством, короче говоря, всех со всеми) наконец удалось согласовать формулу спасения Греции от дефолта. Формула вышла такая: Евросоюз списывает Греции половину долгов, находящихся на руках у частных инвесторов (примерно 100 млрд евро), и готовит новый пакет помощи, а Греция за это гарантирует выполнение десятилетней программы жёсткой экономии. Настоящим спасением тут, правда, не пахло. После списания на Греции останется висеть 260 млрд евро — она будет не более способна обслуживать долг, чем сегодня; жёсткая экономия, как безоговорочно доказала практика, сокращает не сумму долгов, а размер экономики, лишь усугубляя тяжесть долговой проблемы; новый пакет помощи пошёл бы туда же, куда ушли прежние: почти напрямую банкам-кредиторам. Но евролидеры, выдавая трудность достижения формулы за гарантию её правильности, делали счастливые лица.

Удавалось это недолго. Вернувшись с европейского саммита на родину, греческий премьер был встречен неласково: греки почему-то списанию части долга не обрадовались, всё громче понося правительство за ухудшение жизни. Смекнув, что вместо триумфатора вот-вот окажется отставником, г-н Папандреу предложил провести референдум: «Пусть люди скажут своё последнее слово, пусть решат судьбу страны». Как будет сформулирован вопрос референдума, не указывалось, но смысл затеи был ясен. Если народ так или иначе согласится на жесткие условия, выдвинутые Евросоюзом, то лично Папандреу уже ни в чём не виноват; а не согласится — можно будет поклянчить у ЕС ещё какие-нибудь поблажки. Новость вызвала панику на мировых рынках — все основные индексы упали за день на 5–7%. Ещё бы: столько месяцев обещали найти выход из кризиса и только объявили, что нашли, как всё надо начинать сначала, потому что одна из сторон не готова отвечать за свои слова…

Европейские лидеры пришли в ярость: получается, что жесточайшие внутриполитические дискуссии они прошли понапрасну. Грекам напомнили, что в зону евро они проникли обманом, и дали понять, что дальнейших виляний им никто не позволит. Хотите проводить референдум? Валяйте, да поскорей, и имейте в виду: до дня референдума — ни цента помощи. Главное же, не питайте иллюзий, будто решаете вопрос, согласны вы или не согласны на конкретное предложение Евросоюза: вздумаете ерепениться, вас перестанут уберегать от дефолта и выкинут из еврозоны. Как только Папандреу понял, что с ним не шутят, он сразу от идеи референдума отказался: мол, членство в еврозоне есть историческое завоевание Греции и никоим образом не ставится под вопрос. Так в течение трёх суток действо началось и кончилось — формально говоря, восстановлением status quo; вот только за эти дни выяснилось, что «план спасения» Греции не слишком высоко ценят «спасатели» — и ненавидит большинство греков.

Позиция греков крайне уязвима. Разговоры о том, что народ не обязан платить за неэффективность своего правительства (кто же тогда обязан?), что немцы сами должны платить грекам за оккупацию, а вся Европа — как колыбели своей цивилизации, могут произвести впечатление только на внутреннюю аудиторию, да и то не на всю. Извне же греческое кипение не без оснований понимается как требование, чтобы кто-то, неважно кто, продолжал оплачивать не очень усердно работающему и плохо платящему налоги народу жизнь не по средствам. Но критиковать греков язык не поворачивается: их страна и впрямь в тяжелейшем положении. Остаться в еврозоне значит для них снизить уровень жизни на десятки процентов, но и уйти значит то же самое. Попав десять лет назад в еврозону, страна со вздохом облегчения деиндустриализовалась; местные предприятия позакрывались, а греки привыкли покупать ширпотреб на кредитные евро. Так что перейти теперь на драхму и девальвировать её — даже не полдела. Нужны деньги на возрождение хоть какой-то промышленности, а кто ж их теперь грекам даст?

Позиция Евросоюза также не выдерживает критики. «План спасения» бессмыслен не потому, что содержит весьма жёсткий ультиматум народу, не склонному его принять, а потому, что не содержит спасения. Греции не миновать дефолта; соответственно, еврозоне не избежать последствий греческого дефолта, каковы бы они ни оказались. Предлагаемые же меры могут в лучшем случае отодвинуть и первую, и вторую беду на несколько месяцев. И трудно не подумать, что именно на это они и рассчитаны: выиграть чуточку времени — например, до выборов во Франции и в Германии; ведь если беды стрясутся до выборов, ни Меркель, ни Саркози в своих креслах не усидят. Но подобные оттяжки слишком дороги. Греция — страна маленькая; её дефолт сам по себе не вызвал бы эффекта домино и не развалил зону евро. Если бы год назад грекам дали обанкротиться, ничего страшного бы не произошло. Но тогда, видишь ли, не была прописана процедура выхода из зоны евро, а евролидеры опасались создавать прецедент. С тех пор и долговые проблемы во многих странах стали настолько острее, и, главное, евроструктуры успели продемонстрировать такую беспомощность, что эффект домино и впрямь уже стал возможен. Ещё полгода, год — он станет и неизбежен.

Уровень компетентности, открытости и, главное, ответственности, демонстрируемый всеми без исключения участниками истории с греческим долгом, исключает возможность при дальнейшем её обсуждении прослыть алармистом. Сколь мрачную перспективу ни нарисует какой-нибудь мизантроп, честный слушатель вынужден будет признать: да, эти и такое могут натворить. И не такое могут.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2012/09/o-ne...peremen/?n=345

* «Эксперт» №9 (792)
* /05 мар 2012, 00:00

Путину очень повезло с оппозицией. Не случись Болотной площади и последующих протестных акций, избранная главным кандидатом пружина кампании (угроза внешнего вмешательства в политическую жизнь России) сработать бы не смогла. Страна про эту угрозу не раз уже слышала; с темой «шакалящих у посольств», на иной вкус, власти сильно переборщили ещё в думской кампании 2007 года — и она едва ли очень уж заняла бы чьё-то внимание, кабы на улицу не вышли рассерженные горожане. И если не они сами, то уж точно их неновые лидеры оказали Путину сразу две услуги. Они придали хоть какое-то зримое содержание разговорам об оранжевой опасности — и, что гораздо важнее, своей поразительной беспомощностью подчеркнули неизменную деловитость премьер-министра ярче, чем сумел бы говорухинский штаб. На словах отвергая тезис о безальтернативности Путина — тезис и вправду странно звучащий в стасорокамиллионной стране, — своей практикой они его иллюстрировали. Вот с расцветом болотного движения и пошёл вверх путинский рейтинг.
Реклама на сайте >

За необычную живость кампании дорого заплачено: недопустимым огрублением споров. Проблем страны вообще никто не обсуждал; не возникло сколько-нибудь заметных дискуссий ни по серии путинских статей, ни по программам других кандидатов. Все последние недели обсуждалось (если это можно назвать обсуждением) одно: за Путина — против Путина. В интернете, впервые игравшем в кампании столь заметную роль, эта бинарность очень быстро была взвинчена до шокирующе жаркой ненависти. Умные люди давно предостерегали нас, что интернет с его социальными сетями вовсе не обязательно даёт человеку более объёмную картину мира, но может «порождать сектантство и закрытость и разделять людей на маленькие тоталитарные группки» (Э. Кин). Теперь нам предъявлены очевидные тому доказательства.

Результатов голосования я ещё не знаю (мы сдаём номер в пятницу), но прогнозы не оставляют места для сомнений. Путина 4 марта опять поддержит большинство — но новое, не такое, как в позапрошлый и даже в прошлый раз. Г. О. Павловский, надо думать, со временем и новое путинское большинство истолкует нам столь же велеречиво, как толковал предыдущие; если же покуда попробовать изложить ситуацию попросту, выйдет примерно так. Заметную, если не ключевую роль в нынешней поддержке играет инерция. Доля безоговорочных сторонников едва ли велика; не у всех, так почти у всех голосовавших за Путина накопилось к власти — и к нему персонально — немало претензий. И претензий зачастую трудносовместимых: одни, например, недовольны малостью инфраструктурных вложений, другие — разрастающейся платностью образования и медицины. Успокоить всех, банально раздавая деньги, не позволит арифметика — тем более что есть претензии, деньгами вообще не снимаемые: та же коррупция, например. Для консолидации к грядущим трудным временам придётся искать какие-то новые подходы.

Новые подходы необходимы и потому, что тезис о безальтернативности власти вызывает, очевидно, всё меньше одобрения, а задачу обеспечивать передачу власти и политическую стабильность в государстве никто отменить не сумеет. Речь, понятно, не обязательно об операции «Преемник» (тем более что подобная операция очевидно не гарантирует успеха), но какой-то механизм вырастания следующих слоёв руководителей должен же быть, а его не видно ни во власти, ни в парламентских партиях, ни в иных местах. Политическая система в её нынешнем состоянии слишком зажата и просто не позволяет сколько-нибудь ощутимому числу перспективных политиков конкурировать за авторитет и влияние в обществе. Так или иначе, но это придётся менять.

Сейчас началось парламентское рассмотрение начатой президентом Медведевым политической реформы. Эта реформа очень важна, и будет жаль, если её возможный эффект окажется смазанным. Законопроекты готовились в спешке, теперь их, кажется, собрались в пожарном порядке принимать. Не надо бы торопиться. Взять хоть законопроект о думских выборах. Принять его в том или даже примерно в том виде, в каком он представлен в Думу, значило бы, по-моему, погубить всё дело. После бурной выборной кампании самое время обсудить законопроекты максимально гласно с участием всех заинтересованных лиц — мне кажется вполне достижимым компромисс, который устроит все активные силы. Например, я при всём старании не могу усмотреть ничего страшного ни в том, чтобы разрешить партиям блокироваться, ни в том, чтобы решительнее снизить барьер для прохождения в Думу, — и т. п.

Но политическая реформа, даже самая удачная, заметно скажется не с первого дня и даже не с первого года, поэтому она — только часть дела. Однозначно трактуемые знаки перемен власть — и лично Путин — должны будут подать быстрее, в ближайшие же месяцы. Общество должно увидеть принципиально другой подход к людям, не входящим во власть, и к идеям, порождённым вне высоких кабинетов. Вот скоро будет формироваться новое правительство. За 12 лет все выучили, из каких групп Путин выбирает кадры; значит, нужно хотя бы нескольких министров назначить неожиданно: из парламентской оппозиции, из несистемной оппозиции, из бизнеса, из науки. Не беда, если какое-то назначение окажется неидеальным (а то прежние были идеальными!) — важно, что на верхних этажах начнут хлопать двери лифтов. Вот новое правительство будет оглашать свои планы — в них должно быть несколько идей, придуманных не во власти. Например, если вдруг кому-нибудь соберутся снизить налоги — пусть будет известно, что это делается по предложению такой-то бизнес-ассоциации. Мелочь, конечно, но надо же хоть так отползать от опостылевшей схемы «мы ваши отцы, вы наши дети». Вот власть обещает ввести в обычай открытое интернет-обсуждение важнейших законопроектов. Прекрасно, но пусть станет возможно обсуждать не только детали, но и концепции; пусть хоть в случаях совсем уж дружных требований публики правительственные проекты бракуются или кардинально перерабатываются. Да, все мной названные примеры — ручная работа, но только так оно поначалу и бывает. Приём, использованный дважды, называется методом. Метод, практикуемый в течение известного времени, становится институтом.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2013/41/o-ka...-golode/?n=345

Дума приступает к рассмотрению президентского проекта поправок к Конституции, сливающих две верхушки судебной власти в одну. Высшим судебным органом по всем вообще делам, уголовным, административным и гражданским, становится Верховный суд, состав которого будет сформирован заново; Высший же арбитражный суд упраздняется. Первый зампред Думы Жуков уже заявил, что законопроект может быть принят до конца года. Учитывая, что для внесения поправок в Основной закон требуется, помимо голосов квалифицированного большинства обеих палат, ещё и поддержка законодательных собраний двух третей регионов, спешка намечена изрядная, хотя никто и не намекнул, почему с принятием надо так уж сильно спешить. Никто не рассказал даже, зачем вообще эти поправки сейчас нужны. Когда в начале лета слияние высших инстанций только посулили с высокой трибуны, отзывы большинства высказавшихся специалистов были отрицательными или как минимум недоумёнными. Теперь, когда идея стала президентским законопроектом, её поддержали уже многие, но сколько-нибудь внятных аргументов в её пользу так никто и не привёл. Объяснительная записка, как и положено, подколотая к проекту, содержит лишь его пересказ, предварённый зачином «В целях совершенствования судебной системы РФ и укрепления её единства», — и более ничего. Между тем против слияния имеются вполне конкретные возражения. Никто не спорит: и споры о подсудности возникают между арбитражами и судами общей юрисдикции, и противоречия случаются между решениями ВАС и ВС по сходным поводам — всё так. Но не всякое кровотечение из носа следует останавливать наложением жгута на шею. Проблемы между судами вполне решаемы без правки Конституции, предложенная же операция скорее навредит.

Прежде всего, предлагаемое есть, конечно, не слияние двух судебных вертикалей, но поглощение менее массивного арбитража большей структурой, судами общей юрисдикции. И это поглощение будет не к добру, а к худу, ибо поглотитель хуже поглощаемого, а стандарты новой общности будет диктовать именно поглотитель. В пылу спора многие хватают через край: мол, арбитражные суды у нас светлы, прозрачны и свободны от коррупции. Это, увы, неправда; у практиков очень много претензий к нынешним арбитражным судам. А вот то, что они всё-таки существенно, значимо лучше судов из вертикали ВС, есть правда безусловная. Про коррупцию не будем: возможно, её в арбитражах и вправду меньше, только цифр-то никто не знает. Но есть же бесспорные вещи. Так, экстерриториальное устройство арбитражной вертикали (при котором апелляционная инстанция никак не зависит от региональных начальников) со всей очевидностью лучше устройства общих судов, территориально совпадающих с исполнительной властью, — и столь же очевидно, что после слияния верхушек с экстерриториальностью простится и арбитраж: так всем будет удобнее. Или ещё: арбитражи несравнимо дальше продвинулись к настоящей открытости. Тут и система электронного документооборота, и единая электронная база всех судебных актов, принятых арбитражными судами; арбитражи уже готовы размещать на своих сайтах аудиопротоколы судебных заседаний, а там и всех материалов судебных дел. Ничего подобного в судах общей юрисдикции нет — и слабо верится, что после поглощения они воспримут чуждые себе манеры. Да и нет у них для этого ни технической оснащённости, ни достаточно квалифицированного персонала. Куда вероятнее, что арбитражи, влившись в общую массу, сравнительно свежие навыки открытости быстро утратят — так, опять-таки, им будет удобнее. Наконец, квалификация судей. Со всеми оговорками насчёт условности столь широких обобщений, нужно сказать, что в арбитражах она явно выше. Вот, скажем, при рассмотрении административных дел в судах общей юрисдикции остро популярна фраза «нет оснований сомневаться в показаниях инспектора», которой судья подтверждает любые решения властных структур, — в арбитражных судах, что ни говори, столь топорного издевательства над правосудием уже не водится. То есть теперь надо говорить: пока не водится. И ещё: упразднение ВАС неизбежно приведёт к дезорганизации всего механизма арбитражных судов. Даже если дезорганизация будет временной, стоит ли игра свеч? (Не будем забывать и того, что в довершение бед высшая судебная инстанция переезжает в Петербург; это в нашей-то огромной стране, где три четверти всех маршрутов идёт через Москву — то-то радости будет тяжущимся!)

Основной закон, по идее, меняют только по весьма серьёзным причинам; в данном случае такие причины как минимум неочевидны. Повторяемое многими комментаторами объяснение: мол, сливая ВАС с ВС, президент готовится трудоустроить нынешнего премьера, — не очень убедительно. Едва ли стоило бы менять Конституцию ради решения пусть даже и важной, но разовой проблемы. Возможно, впрочем, что проблема тут решается не разовая, но системная. Нынешний законопроект наряду со слиянием высших судов постулирует ещё и серьёзные перемены в статусе генпрокурора: теперь и замов его, и региональных прокуроров будет назначать президент. Говорят, что две разные темы сведены в один текст только для удобства — чтобы не запускать дважды всю механику конституционной правки. Но в этих темах легко усмотреть и общий мотив: сокращение числа лиц, обладающих действительно высокой степенью самостоятельности. В судебной теме: было два председателя высших инстанций — будет один. В прокурорской теме: был генеральный прокурор центром силы (даже после выделения из прокуратуры Следственного комитета) — будет фигура куда прямее контролируемая, от силы генерал-адъютант. Итого: вместо трёх — один с некой небольшой дробью. Ну и в администрации, соответственно, меньше людей, курирующих эти направления. Экономия.

Полезность подобного прореживания самостоятельных центров силы для правильного течения дел в государстве есть вопрос, аккуратно говоря, дискуссионный, и о причинах, побуждающих к такому прореживанию, можно только гадать. Первое, что приходит на ум, — нехватка людей, которым президент считает возможным доверять полностью. Звучит это невесело, но худо-бедно согласуется с наблюдаемой реальностью: новых лиц на верхних этажах давно уже не видать.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2013/42/o-vo...i-svoya/?n=345

Ровно два года назад, осенью 2011 года, президент Медведев внёс в Думу законопроект, делающий единственным поводом для возбуждения уголовных дел о налоговых преступлениях материалы налоговых органов. Несмотря на активное сопротивление МВД и СКР, законопроект был принят и стал едва ли не важнейшим достижением так называемой либерализации: силовое давление на бизнес и вправду заметно уменьшилось. На днях президент Путин внёс в Думу законопроект, давешнюю новацию отменяющий. Уголовное дело за уклонение от уплаты налогов снова можно будет открывать точно так же, как по другим составам: хоть по «заявлению о преступлении», хоть постановлением прокурора — были бы «достаточные данные, указывающие на наличие преступления». Полученные, например, в ходе оперативно-розыскной деятельности. Несмотря на вялое сопротивление бизнес-сообщества, законопроект несомненно будет принят в ближайшем будущем — с очевидными для всякого предпринимателя последствиями. Как ни понимать смысл терминов инвестиционный или, шире, деловой климат — терминов, так часто звучащих с самых высоких трибун, — трудно вообразить что-нибудь более для этих самых климатов губительное, чем такой странный зигзаг. Он вреден уже тем одним, что зигзаг, да ещё и неожиданный, — бизнес, как известно, любит стабильность. Но вреден он и сам по себе.

Если бы предлагаемый сейчас порядок был новым, можно было бы спорить о том, как он скажется на положении дел. Но бизнес ещё не успел забыть недавнего прошлого. Это была всепогодная машина для рэкета, рейдерства, шантажа — не было лучшего инструмента для желающих «покошмарить бизнес». Ведь что значит возбудить уголовное дело? Это значит получить право на следственные действия. То есть недобросовестный оперативник — нанятый ли кем-то, по собственной ли инициативе — на основании некой информации о случившемся или только задуманном уклонении от налогов (делиться подробностями он не обязан) открывает дело и начинает по нему работать. Он приходит в компанию, проводит обыск, изымает документы, сажает под стражу руководителя — да что угодно. Защищаться атакованной компании было (и снова будет) чрезвычайно трудно, и, хотя дело редко доходило до суда, цели такого наезда — будь то получение отступных, или разорение бизнеса, или смена его владельца — как правило, быстро достигались. Большей частью они достигались даже до возбуждения дела: угроза страшнее исполнения. Представитель неназванного силового ведомства говорит журналисту: «“Кошмарить бизнес” не получится: суду надо ещё доказать, что есть веские основания для подозрений. За обоснованностью обвинений следят три инстанции — МВД, СКР и прокуратура». Это звучало бы очень успокаивающе, кабы удалось забыть, что и два года назад все те же структуры так же следили за обоснованностью обвинений, а наезды под прикрытием дел о налоговых преступлениях шли потоком.

Смысл нынешней новации, согласно пояснительной записке, в том, чтобы повысить «эффективность раскрытия налоговых преступлений» (в последние два года недопустимо низкую — из-за либеральной новации 2011 года) путём «реализации возможностей правоохранительных органов и использования поискового потенциала оперативно-розыскной деятельности для документирования налоговых преступлений и установления умысла на их совершение». На мой взгляд, звучит не очень убедительно. Одно дело раскрываемость или, там, «эффективность раскрытия» убийств. Сколько их — (примерно) известно. Смотрим, сколько раскрыто, и сравниваем. Совсем другое дело с налоговыми преступлениями. Сколько их, никто на свете не знает: грубо говоря, трупов-то нет. Если налоговое преступление — это то, на что с цифрами в руках указали мытари, то и выходит новация 2011 года, которая, как выяснилось, власть не устраивает и будет отменена. Но тогда в зависимости от рвения людей, налоговые преступления ищущих, их может быть — и, боюсь, будет — сколь угодно много: мало у кого на всём глобусе ни разу в жизни не мелькнул в глубине души умысел заплатить казне поменьше. Станет ли обилие дел отражением выросшей эффективности раскрытия и принесёт ли пользу казне — вопросы сильно гадательные.

Глупо было бы говорить, что сейчас дела в этой сфере обстоят прекрасно. Да, с 2011 года, вполне возможно, возросла латентность налоговых нарушений и, очень вероятно, выросла коррупция в налоговых органах. Но, не мне одному кажется, это повод для усовершенствования действующего порядка, а не для возврата к порядку прежнему. И ведь обычно власть это понимает. Один только пример. Таможенный союз, как оказалось, создал прекрасные условия для вывода капитала по серым схемам. В 2012 году, по данным Банка России, чуть не половину оттока капитала обеспечил фиктивный импорт из стран ТС (подробнее см.: «Торговля пустотой», «Эксперт» № 37). Ущерб для казны наблюдается явно больший, чем от частичной декриминализации налоговых нарушений, и остановить его пока не удаётся, но никто не собирается же отказываться от Таможенного союза или даже пересматривать его основания. Люди обсуждают конкретные меры по закрытию конкретных дыр в правовом обеспечении ТС — и правильно делают. По налоговым же делам — никакой тонкой доводки. Вертайтесь, граждане, в исходное положение.

Начальству всё кажется, что бизнесу в России слишком радужно живётся. Что тут такие для него возможности, что за уши не оторвёшь; что иностранные инвестиции рекой потекут, дай только инфляцию снизить… А с чего бы им сюда течь? Материалы, сырьё, труд — всё не дешевле, а то и дороже, чем в других местах. Рынок большой — так к нему и из Казахстана доступ. Глядишь, в него и наши побегут — уже, говорят, начали понемногу; налоговая нагрузка почти вдвое ниже, налоги на зарплату — чуть не вчетверо. И пристают, по слухам, меньше. Нам бы поосторожнее с остающимся пока несырьевым и неторговым бизнесом, а мы на него новый сезон охоты открываем. Лейтенанты будут помаленьку промышлять в мельчайшем бизнесе, капитаны — в малом, полковники — в среднем…

Это вам не зимнее время вернуть и не отменить нулевое промилле. Это дело серьёзное — и, похоже, серьёзная ошибка.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2013/45/o-vi...okratii/?n=345
«Эксперт» №45 (875)
/
11 ноя 2013, 00:00

На сайте министерства культуры Московской области идёт голосование: сносить ли дом № 2/34 по улице Орджоникидзе в городе Королёве? На страничке приведены главные доводы «за» и «против» и характерные мнения тамошних людей, есть фотографии дома, полуразвалившегося памятника эпохи конструктивизма, — решать можно более или менее осознанно. Голосование идёт замечательно активно: уже подано более 14 тысяч голосов. Едва ли там было много иногородних участников, а в Королёве 187 тысяч жителей — значит, участвовал не каждый шестой, так каждый восьмой взрослый горожанин; это как если бы в Москве о судьбе дома Волконского высказался миллион человек. Таким образом, у королёвского голосования налицо важные достоинства; но при нём и все недостатки, присущие сетевым квазидемократическим процедурам, — и недостатков много больше. Коротко говоря, спрашивают нас через интернет не о том и не так, ответов же наших — не слушают.

Впрочем, последний упрёк в данном случае применим лишь отчасти. Минкульт Подмосковья и не обещает, что интернет-голосование будет судьбоносным: «По результатам голосования и оценки всех мнений мы проведём в ноябре расширенное заседание Общественного совета…» — посул столь невелик, что, возможно, и будет выполнен. Упрёк же в странном выборе вопроса тут более чем уместен. «Хотите вы сохранить архитектурный памятник — или снести его и построить на этом месте многоэтажные дома, где получат жильё сотни в нём нуждающихся?» (а вопрос поставлен, в сущности, именно так) — очень нехорошо. С таким же успехом можно бы спросить: хотите вы, чтобы казна продолжила субсидировать симфонические оркестры, — или лучше прибавить по полтора рубля к пенсиям наших стариков? Популизм довольно низкого разбора. По уму-то, скорее, следовало спросить людей о градостроительной политике города, задыхающегося в пробках и зажатого среди ведомственной земли; о бюджете, в котором нет денег ни на что — и менее всего на реставрацию какого-то там якобы памятника. Понятно, что это всё вне компетенции минкульта, — он и спросил так, как спрашивать нельзя. Тем более достойным выглядит результат голосования: по состоянию на пятницу за снос было никак не подавляющее большинство, а всего 54%. Согласитесь, 46% голосов в защиту не слишком броского памятника — это поразительно много. Как ни сложится далее история Дома Стройбюро, но аргумента «народ высказался против этих обезумевших хранителей памятников» у застройщиков, жаждущих сноса, в руках не будет. Но и голоса сторонников злосчастного дома, даже перевали их доля за половину, его бы не спасли.

Главный порок наших сетевых голосований всё-таки в том, что они никогда не имеют обязательных последствий. Никаких. Ярчайший тому пример — история с законодательными инициативами снизу. Началась она с того, что президент Путин заявил: «Любая законодательная инициатива, которая наберёт больше ста тысяч авторизованных подписей в интернете, должна быть рассмотрена в парламенте». Понимаете? Должна. Сказано — сделано. Запустили сайт «Российская общественная инициатива», на котором и стали собирать подписи под разными петициями. Но Дума у нас рассматривает законопроекты только с подачи субъектов законодательной инициативы, каковым сайт РОИ не является. Решили подавать народные идеи от правительства. Премьер Медведев учредил на этот предмет рабочую группу, но тут же выяснилось, что она будет не готовить получившие широкую поддержку инициативы к автоматической передаче в Думу, а оценивать их «целесообразность». Зачем? Итак, сначала нам обещают хоть какое-то обязательное следствие ста тысяч интернет-голосов: рассмотрение петиции в Думе — не принятие, только рассмотрение! Потом нам говорят, что и это следствие наступит не обязательно, а лишь при одобрении комиссией при правительстве. А поскольку все те инициативы, которые правительство считает целесообразными, оно вносит в Думу само, то судьбу любых предложений «снизу» стало слишком легко предсказать. До сих пор сто тысяч подписей набирались дважды — и дважды тривиальное предсказание оправдалось: комиссия обе петиции зарубила. Ещё какое-нибудь предложение наберёт сотню тысяч, зарубят и его. Жанр общественных инициатив, таким образом, реализован для галочки: «Обозначено в меню, // А в натуре нету», — зато всё ужасно демократично. Мне скажут: какая разница? В Думе их зарубили бы точно так же! Нет, не совсем так же: в Думе это происходило бы более гласно — и никто не рвётся такую гласность нам гарантировать.

Я не склонен очень уж оплакивать судьбу общественных инициатив; это механизм, при работающих парламентских партиях не очень нужный, а при неработающих — не очень действенный. Но так же впустую работают у нас и интернет-затеи, в принципе способные принести заметную пользу; прежде всего — открытые обсуждения важнейших законопроектов. На примере законов о полиции и об образовании легко сказать, что с этими обсуждениями не так. Во-первых, обсуждают не то: обсуждение огромных законов без предварительного обсуждения их концепций уже делит возможную пользу на десять, если не на сто. Во-вторых, обсуждают не так: нет возможности аккумулировать общественное давление на точках, вызывающих наибольшие разногласия. Наконец, итоги обсуждения тонут без всплеска: итоги подводят авторы обсуждавшегося законопроекта — и понятно, что делают они это, минимизируя серьёзные уступки. Другое бы дело, кабы обсуждение имело хоть какие-нибудь обязательные последствия: скажем, независимая комиссия выделяла бы основные из предложенных поправок — и те поступали бы в Думу. Не для принятия, а только для обсуждения — так и этого нет.

И конечно, не в интернет-специфике тут дело. Точно так же власть ведёт себя и в офлайне: вспомним, сколь подчёркнуто пренебрежительно Минобр обходится со своими общественными советами, с которыми формально обязан согласовывать все сколько-нибудь заметные шаги, но всерьёз не обсуждает с ними ничего. Случайным образом выслушать кого-нибудь извне властных коридоров власть бывает готова. Брать на себя обязанность при таких-то обстоятельствах всегда слышать нечиновные речи — нет.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2013/46/o-hanzhestve/?n=345
«Эксперт» №46 (876)
/
18 ноя 2013, 00:00

Депутаты всех уровней обуреваемы желанием сделать нас ангелами — срочно. Сейчас, например, проходит через Госдуму правительственный законопроект, в очередной раз усиливающий ответственность за преступления и правонарушения, связанные с алкоголем. Законопроект этот, по-моему, не без загибов, но в целом разумный, то есть умеренный — и этим многих депутатов не устраивающий. Думцы требуют запретить продажу любого алкоголя покупателям младше двадцати одного года, поддерживают идею Росалкоголя о запрете сайтов, предлагающих алкогольную продукцию, и мечтают о большом антиалкогольном законе, по свирепости равном недавнему антитабачному. Из региональных заксобраний идут того же толка предложения, одно другого суровей. Что депутаты забывают старинное присловье о том, куда именно ведёт дорога, вымощенная благими намерениями, это ладно. Но что они, взрослые люди, начисто забыли, к каким катастрофическим последствиям всего тридцать лет назад привёл нашу страну (предыдущую) горбачёвский антиалкогольный указ, это, по-моему, непростительно.

О той антиалкогольной кампании теперь вспоминают только в одном контексте: что-де, пока она шла, в стране сокращалась смертность. Это правда — и это прекрасно. Но надо бы помнить ещё, чем за это заплачено. Огромными шагами к развалу и экономики, и правоохранительной системы. Алкогольные акцизы давали более четверти доходов тогдашнего бюджета — указ сократил их поступление «не на проценты, а в разы». А вот сахар, из которого вся страна сразу принялась варить самогон, был тогда товаром дотационным. Разом сократить доходы и вздуть расходы — это готовая бюджетная катастрофа. Она и произошла; бюджетно-финансовая система страны неостановимо посыпалась. Такого результата нынешним борцам за трезвость не повторить: сегодня алкогольные акцизы играют куда меньшую роль. А вот трюк с (дальнейшим) коррумпированием полиции повторить можно. Тогда вся страна знала, в какое близлежащее окошко постучаться, чтобы добыть бутылку. И вся милиция знала эти окошки. И вся страна увидела и запомнила, что вся милиция знает… Такой эффект достижим и сейчас. Если запретить продажу алкоголя двадцатилетним, только дяденьки депутаты думают, что двадцатилетние перестанут пить: как же можно, скажут дети; нам же дяденьки запретили! А на практике все до единого дети будут знать и где можно взять бутылку, не показывая паспорта, и кто эти места крышует. Конечно, послушные юноши и девушки спиртное вразрез с законом будут покупать редко — ну так послушные и сейчас не часто спиваются.

Главное — показать себя борцами за нравственность, а что получится — неважно. Не без греха тут и исполнительная власть. Взять хоть упомянутую идею о запрещении сайтов, торгующих алкоголем и даже сообщающих, где алкоголь можно купить. Зачем их запрещать? Затем, говорят, что там торгуют суррогатом. Странный довод. Сайты эти ловятся на счёт раз, так что борцы с суррогатами должны бы их холить и лелеять. На практике же искоренение таких сайтов сократит торговлю как раз качественным алкоголем, то есть повысит в потреблении долю всякого низкопробного пойла. Или в правительственном законопроекте — ужесточаются кары по статье 151 УК за вовлечение несовершеннолетних в пьянство. Да, многих детей вовлекают в пьянство взрослые, в том числе родители. Но если «в 2011 году по этой статье было осуждено к лишению свободы 23 человека», какой смысл в её устрожении, кроме показного усердия?

Но от этих инициатив хоть не так разит ханжеством. Почему, о господа депутаты, голосовать за вас можно с восемнадцати лет, а купить бутылку пива вы разрешите только в двадцать один год? А потому, отвечают депутаты, что только к этому возрасту человек полностью формируется. Значит, жениться не полностью сформировавшемуся юноше — можно, идти в армию, то есть в случае войны убивать и умирать, — даже должно, а стакан пива — нельзя? Не странная ли у вас получается сформированность? Отстаньте, говорят нам, вы безнравственны.

Примечательно, что высоконравственные речи удачно вступают в симбиоз с лоббизмом. На всякий случай оговорюсь: я знаю, что и пивом люди спиваются; это бесспорно. Но ханжеские речи о пивном алкоголизме позволили нашему законодателю напринимать нормативных актов, в результате действия которых доля водки в суммарном потребления алкоголя росла, а доля пива — падала. То есть алкогольная ситуация в стране объективно ухудшалась, и притом весьма заметно. Я не утверждаю, что противопивные тирады прямо спонсировались водочниками: теоретически возможно, что эти речи произносились и бесплатно, но разницы это не делает никакой. Процесс работы законодателя в пользу водочного лобби продолжается и сейчас — следите за новостями.

Подобное ханжество проявляется не только с алкоголем. Вот в Госдуму внесён законопроект, запрещающий проведение бесплатных абортов без медицинских показаний. Инициаторы проекта, депутаты Самарской области, пишут, что возможность проведения аборта за бюджетные деньги «не одобряется обществом»; что существование бесплатных абортов «оскорбляет религиозные чувства сотрудников страховых компаний» — и так далее. Это ведь точно то же самое. Понятно, что аборты суть страшное зло, но столь же понятно и другое — к каким последствиям приведёт предлагаемая мера. Для взрослых и обеспеченных женщин не изменится практически ничего, а невзрослые и неимущие обрекутся на криминальные аборты. Давно у вас школьницы в себя вязальными спицами не тыкали? Отчасти авторов проекта извиняет то, что запрет абортов в нашей стране был отменён шестьдесят лет назад, сразу после смерти Сталина, и люди уже плохо помнят, как такой запрет выглядит на практике, но можно бы всё-таки и самим сообразить.

Взрослый человек не может думать: сделаю-ка я зло незаконным и оно исчезнет. Потому что взрослый человек должен понимать: если бы такое простое решение было возможно, его бы уже наверняка приняли — вероятно, много столетий назад. Принимать закон, обязывающий широкие круги грешников немедленно стать ангелами, всегда значит тешить (и плодить) бесов. Прозаичнее говоря, лекарство оказывается хуже болезни.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2013/47/o-ts...obranij/?n=345

Российское литературное собрание с участием президента Путина интересно не тем, что о нём или на нём говорилось. Ну восхвалил каторгу, Господи прости, потомок Достоевского — и что? Всё это забудется через два дня — да уже забылось. Интересно, какие у этого события будут последствия, а о них мы можем лишь догадываться. Так, в школу, по-видимому, вернётся выпускное сочинение; русской литературе наверняка вернут какую-то часть отнятых у неё учебных часов и т. п. Хорошо это? Теоретически, наверное, хорошо. Практически — почти безразлично. Не будет в отечественном образовании серьёзных перемен к лучшему, пока место, где стоит нынешний Минобр, не будет перепахано и густо посыпано солью. Это условие, разумеется, никоим образом не достаточное, но совершенно необходимое — и совершенно пока невероятное.

Вот хоть этот возврат сочинений. Мне уже рассказали, что словесники (многие — не все, конечно) чуть не в панике: как с этими сочинениями работать, что с ними делать? Школьники не читают, не пишут, да и говорить толком не умеют не в последнюю очередь потому, что этого не умеют и их учителя. Не то что научить не умеют, сами не умеют ни писать, ни говорить. Показывали мне тут массивы текстов, вышедших из-под пера словесников, — читать страшно. А чего вы хотели? Если русская литература не просто перестала быть ведущим предметом, а годами подгонялась под уровень ОБЖ или «изо», если число часов (а вместе с ним и число учителей) быстро сокращалось — много ли лучших осталось терпеть бесконечные унижения? Да, именно унижения — не знаю, как иначе называть нарастающее давление чинуш. Мало того что учителя заставляют клепать прорву ненужной отчётности, так то и дело являются его проверять. И неприятности — вплоть до увольнения — можно огрести не только за то, что в годовом плане, составленном в августе, ошибся на два дня, указывая, на каком мартовском уроке будешь изучать такую-то тему, но даже и за то, что назвал тетрадь тетрадью, а не «рабочим полем», как по теперешней чиновничьей науке полагается. Нет, уволить за тетрадь, наверное, не уволят; но, согласитесь, и выволочку получать за неё — или за то, что по привычке сказал учащийся вместо положенного теперь обучающийся, — тоже донельзя оскорбительно.

Словесников нужно готовить, и готовить хорошо, но об этом никто всерьёз и не заговаривает. Четверть века педагогическим образованием вообще, почитай, не занимались, а в последнее время занялись. Уничтожением. За прошлый год в стране было закрыто (слито, реорганизовано и проч.) несколько десятков педвузов; сейчас процесс вроде бы приостановлен, но неизвестно, надолго ли. И если физику или математику может с грехом на три четверти преподавать любой технарь, то словесников — при том, как Минобр относится к гуманитарному образованию, — скоро будет совсем неоткуда брать. Если какой политолог из милости согласится посовместительствовать, все будут скакать от радости. Хоть по пять литсобраний в месяц собирай — не будет литературы в школе.

Образование отдано в безраздельную власть не просто «эффективному менеджеру», но менеджеру среднего звена — во всех смыслах среднего. Ни в какой другой сфере у этой публики так не развязаны руки, нигде они не пользуются такой безнаказанностью. Сейчас, например, им всё прощается за экономию. Ещё раз: по мне, сама затея снижать расходы на образование, и без того явно у нас недостаточные, есть грубая ошибка, но и экономить можно бы менее разрушительно. Средние менеджеры не затрудняют себя размышлениями. Сказано экономить? Давайте сливать. Вузы, ничего общего между собой не имеющие. Школы — с углублённым изучением математики и для детей с девиантным поведением. Сказано повысить зарплату преподавателям вузов? Что ж, давайте — за счёт сокращения их числа. Даже и это можно бы делать хоть с каким-то умом, но менеджеры просто выкидывают из вузов совместителей. Это глупо во всех случаях — сильнейшие профессионалы очень часто оказывались в наших вузах именно как совместители, — но, скажем, в медицинских вузах это настоящее убийство; не в переносном даже, а в прямом смысле, причём убийство массовое. Но менеджерам так проще — значит, так и будет. Понятно, что оставшимся в вузе преподавателям приходится повышать нагрузку. Нет, ректору и его приближённым зарплаты поднимаются и так — ну так на то они и менеджеры. А чёрная преподавательская публика уже понимает, что казавшиеся ещё вчера немыслимо тяжкими 900 горловых часов в год следовало считать раем. Что возмущавшее вчера количество навязываемой преподам ненужной писанины может быть удвоено и учетверено. Сказал же министр Ливанов год назад, что бо́льшая часть преподавательского корпуса у нас дрянь, — так с этим корпусом и обращаются.

Почему же преподаватели терпят такое обращение с собой? Почему не протестуют, не увольняются? Не протестуют, потому что разрозненны, а не увольняются, потому что, в отличие от чинуш, не вполне разучились чувствовать ответственность за своё дело. Думаю, на крыло встанут в мае, в конце учебного года. Кому есть куда перейти или уехать — перейдут или уедут. Кому некуда — да хоть в консьержи пойдут: платят там как бы и не больше, а работа много спокойнее и, главное, начальство не глумится. Тогда эффективные менеджеры смогут ещё большую часть казённых ассигнований тратить на себя, и возражать уже совсем никто не станет. А что студентов учить будет некому — кого это волнует? Есть ведь любимая игрушка: дистанционное обучение. Сойдёт как-нибудь.

Хотите доставить себе удовольствие мазохистского толка — почитайте официальные биографии деятелей Минобра: ливановских замов, глав департаментов. Почему эти люди отобраны для руководства именно образованием и наукой, а не чем-либо банно-прачечным или москательным, не понять. Если верить теории, что менеджер он и есть менеджер, ему всё равно, чем руководить (ср. раннесоветскую практику ответработников), оно бы и пусть. Но из неофициальных источников известно, что как минимум к шестерым из вождей образования предъявлены серьёзные претензии по части подлинности их диссертаций. А это им не мешает руководить образованием? Нет, и это не мешает. Ни крестом ни пестом их не проймёшь.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2014/09/o-tr...ih-analogiyah/
Москва, 02 мар, воскресенье

«Эксперт» №9 (888) , 24 фев 2014, 00:00

На то, что украинские события пойдут по менее мрачному сценарию, можно было надеяться, но уж точно не следовало рассчитывать. Четыре года назад, сразу после тамошних президентских выборов, пригласил я в телестудию одного знатока постсоветских пространств. Говоря о свежеизбранном президенте, гость назвал его профессиональным «Титаником». Какой же тут, спрашиваю, может быть профессионализм — тонут-то один раз? Так Януковича, ответил гость, от причальной стенки ещё и не отпускали. Что ж, теперь отпустили. Специалист наверняка найдёт немало промахов, которых Янукович всё-таки не сделал, но и сделанных оказалось достаточно, чтобы термин failed state в применении к Украине перестали прятать в придаточных предложениях. Конечно, не только президент страны поработал на этот результат. Щедрый вклад в него внесли и образцово безответственная оппозиция, и (в последние недели) отмороженные радикалы, и «олигархи», без которых там ворона не каркнет, но аллокация вины по участникам провала всё менее интересна, потому что практически уже не важна — снаружи. А важны, на мой взгляд, две вещи. Что Украина в её нынешнем виде уже совсем не кажется жизнеспособной — и что по поводу украинских событий произошло прямое столкновение интересов России и Запада. Оба эти обстоятельства чреваты прямо касающимися нас серьёзнейшими последствиями.
Реклама

Уверенно судить об украинских делах нелегко: положение и в Киеве, и в регионах страны меняется очень быстро, да к тому же и врут противоборствующие стороны, как дышат (куда там старинному «туману войны» до современных средств дезинформации). Но похоже, ещё не пройдены развилки к сравнительно мирным вариантам завершения украинской беды. Главный из них состоит в разделе страны надвое или натрое. Он дал бы возможность большинству населения всех регионов не то чтобы жить, как они хотят (свирепейший экономический кризис никуда не денется), но не жить так, как они не хотят: кому-то можно будет не славить Бандеру с Шухевичем, кому-то — не слышать «мовы попсы, мовы блатняка». До сих пор мысль о разделе была на Украине, вежливо говоря, не очень популярна, но, когда завариваемая сейчас каша начнёт густеть, раздел станет многих устраивать. Для глубоко дотационной западной Украины это будет неприятно, но едва ли настолько неприятно, чтобы всерьёз воевать. Области востока и юга уже отбивали спорадические наезды западенцев на свою территорию; если натиск не выйдет на качественно иной уровень, то скоро прекратится — и жизнь в свежеиспечённых странах начнёт как-то устраиваться. Для России такой (сравнительно) тихий финал, пожалуй, лучший из ещё возможных.

Но такой ход событий едва ли устроит Запад — причём не столько европейцев, сколько американцев. Коротко говоря, для санитарного кордона им больше подходит Украина целиком. И если европейцев всё-таки тревожит перспектива образования у них под боком огромного рассадника всяческой бандеровщины и махновщины, то из-за океана сорокапятимилионное гуляй-поле не кажется страшным. Обама так прямо и говорит: поддерживаем народы Украины и Сирии. Какой по ходу западной поддержки стала Сирия, известно; такой же может стать и Украина. Ведь и исполнители ролей сирийской оппозиции готовы: «Правый сектор» и другие подобные группы, не идущие ни с кем ни на какие договорённости. Оно и понятно: любая устоявшаяся власть, пусть даже из недавних союзников, вынуждена будет этих боевиков пересажать; поэтому для них цель — ничто, движение — всё. Их всего-то и нужно будет чуток подпитать да называть борцами за свободу в каждом выпуске теленовостей — дело нехитрое и знакомое. Для России такой вариант смертельно опасен.

Такого столкновения интересов не случалось уже очень давно. В конце 90-х (разворот Примакова над Атлантикой, марш на Приштину) был скорее намёк на противоборство: Россия была в то время слишком явно слаба, да и не было тогда для нас прямой угрозы. Пожалуй, последнее по-настоящему серьёзное противостояние было более полувека назад, в дни Карибского кризиса. Та давняя история была опаснее нынешней: над миром нависала ядерная война — сейчас-то о ней и мысли ни у кого нет; но во многих других аспектах сравнение будет не в пользу настоящего. Тогда разрешение кризиса зависело от нескольких поимённо известных людей, сегодня — от неопределённо широкого круга лиц, в том числе мало кому ведомых. Тогда участники переговоров отстаивали публично заявленные интересы своих стран, а не интересы неназываемых третьих сторон. Из этого следовали ответственность и предсказуемость, которых так драматически недостаёт сегодня. И может быть, главное: тогда была ещё на памяти недавно закончившаяся страшная война — и Кеннеди, и Хрущёв в ней участвовали, и ни один из них уж точно не хотел её повторения. Сегодня, похоже, такой гранитный иммунитет остался не у всех. Война в телекартинке, да ещё далеко от дома, — она не так уж и страшна, в ней можно искать и находить разного рода плюсы.

Где-то в Сети видел я испуганный вопрос: так что же, Киев — это новое Сараево? Тут же набежали оптимисты, восклицающие: да нет, что ты! как можно! никто не хочет войны! Правильно — никто не хочет. Так и ровно сто лет назад её, в общем, мало кто хотел. И Европа была вполне едина, и международная торговля процветала, и дипломатия была — на круг — пожалуй, посильнее нынешней, и все государи были родня друг другу. А потом как-то вдруг оказалось, что набралось чрезвычайно много разных желаний, кажущихся своим носителям правомерными и разумными, — ну, там, Восточная ли Африка, Лотарингия ли, Босния, на Ближнем ли Востоке что-нибудь — и т. п. без конца. Каждое из этих желаний по отдельности уж точно не стоило войны (и носители их это понимали); но всей своей массой они как-то исподволь поменяли логику правительств, и не только правительств, и сам воздух заискрил от всеобщей агрессивности, и нашлось вдруг многое множество вещей поважнее мира. И после сараевского убийства люди не верили, что начнётся война; иные европейские дворы, даже объявляя мобилизацию, продолжали надеяться, что войны удастся избежать. Но почему-то не удалось.