1002. Т-образные перекрестки Бориса Стомахина

[Александр Зеличенко]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=52CAF95026B69
Стомахин в письме к Анне Каретниковой из тюрьмы потребовал публичной дискуссии...
06-01-2014 (22:55)

Борис Стомахин в письме к Анне Каретниковой из тюрьмы потребовал публичной дискуссии. Его объемная статья, написанная там же, открывает эту дискуссию.

Вообще-то дискутировать с узником всегда страшновато: вы в разных позициях и
непонятно, чем продиктованы те или иные слова оппонента. Но в случае со Стомахиным
такого страха нет. Он всегда пишет то, что думает, и в его словах нет ни конъюнктуры, ни личного прагматизма. В этом отношении он рыцарь без страха и упрека. А так как вопросы он поднимает важнейшие, то разговор обещает стать для общества важным. Во всяком случае — для думающей части общества.

Самое ценное в текстах Бориса Стомахина то, что в них всегда много правды.
Горькой. Но уж какая есть.

И статья "Отречение и проклятие" не исключение. Правда — в обличении гражданской апатии и иных пороков "простонародья". Правда — в обнажении наивности либеральных планов реформ: прогоним Путина, введем честные выборы и разделение властей, отменим коррупцию — и станем европейской страной.

Правда — что сегодняшний антидемократический режим вырос на демократическом дереве.

Правда — что Россию не европеизируешь. Я знаю, что многим эта правда
неприятна, но... все это правда.

Но вот — к этой правде незаметно, внутри одного предложения начинает подмешиваться
и неправда. Синонимами "европеизировать" в представлении Бориса являются
"изменить", "улучшить", "исправить", "спасти", "реформировать" — и все через
запятую. Для Бориса – и в этом он не одинок – есть два пути: либо в Европу, либо к
гибели. Такое вот мировиденье.

В Европу не получится — это он понимает. И этим выгодно отличается от многих
прекрасных, но и прекраснодушных людей, отказывающихся видеть очевидную пропасть
между европейским и российским менталитетами. Но, сводя все потенциальное
разнообразие, по сути, бесконечность разных не-европейских сценариев российского
будущего к одному пути — пути в могилу, Борис Стомахин совершает простейшую
ошибку. Почему путей только два? Почему не три? Почему не десять?

Точно на такую же искусственную развилку помещает себя Борис в вопросе об
отношении культурных лидеров ("1%" у Стомахина) к "народу" ("простонародью",
"быдлу", "пьному сброду" — будучи плотью от плоти этого самого народа, Борис не
скупится на хлесткие ругательства). Либо народническое стремление спасти и
позаботиться о несчастном народе, либо послать народ куда подальше. Третьего
(четвертого, десятого, сотого) не дано. А дальше методом исключения. Коль скоро 1%
не может спасти остальные 99% — а Стомахин, в отличие от многих других, ясно видит
такую невозможность — то остается вторая альтернатива: "закопать". В мире, где
альтернатив только две, вполне логично. Но не в мире с бесконечным разнообразием
будущих сценариев.

Отсюда и шараханье, естественное для виденья мира, в котором борхесовский сад
ветвящихся дорожек заменен сетью асфальтированных дорог с немногочисленными
Т-образными перекрестками. Духовность, "традиционные ценности", православие и
великая Россия (все через запятую) в этом мире оказываются противопоставлены
западному прагматизму, капитализму, индивидуализму, либеральным свободам и НАТО
(все через запятую). И Стомахин предлагает ехать по второй дороге. Если бы не
трагичность личной ситуации автора здесь можно было бы улыбнуться: трудно
представить себе менее индивидуалистичного и менее прагматичного человека, чем сам
Борис.

Мир с Т-образными перекрестками — странный мир: нежелание сворачивать налево
оборачивается поворотом направо.

И Борис договаривается до вещей, парадоксальных и уж точно совершенно не западных.

Например — до необходимости выбросить всю русскую культуру как зараженную вирусом тоталитаризма. До необходимости тотальной ненависти к себе, ненависти, которая не отличает доброго от злого.

Но здесь, наткнувшись на выстроенную собой же стену, автор пытается насыпать в
налитом собой же океане ненависти островок любви — "союз не-быдла". Идея эта,
вообще-то, правильная. Но Стомахина она не спасает. Его протест против эпидемии
ксенофобии чист и правдив. Но... островок любви не может излучать ненависть.

Очень многие вещи Борис Стомахин видит правильно. Но с Т-образным мышлением эти
вещи нельзя осмыслить. Вещи-то они сложные, противоречивые, в которых добро и зло
спаяны. И, не умея отделить одно от другого, мы просто обречены выплескивать
ребенка с водой. К чему и зовет Борис.

Его зов по своей природе не может побудить к действию, и поэтому судебное преследование Стомахина совершенно бессмысленно.

Но этот зов заставляет задуматься над по-настоящему важными вопросами нашего бытия. И в этом его особая ценность для нас.

[Александр Зеличенко]

http://www.echo.msk.ru/blog/russkiys.../1248456-echo/
30 января 2014, 15:12

История вокруг «Дождя» заставляет задуматься, как устроено то, что мы называем «свободой слова». Что это за свобода и каковы ее пределы?

Свобода слова – это свобода говорить публично, то есть громко, так чтобы быть услышанным более-менее широкой аудиторией. Насколько широкой будет эта аудитория и насколько сильно ограничено то, что можно сказать громко, – вот две связанных между собой характеристики свободы слова.

И здесь мы видим, что в любом обществе свобода слова ограничена многими рамками, многими видами цензуры.

Первый, самый верхний уровень цензуры – вкусы и мнения сильных мира сего, властителей общества. «Властители» – понятие формализуемое не до конца. Это могут быть и советские партийные бюрократы, и медиа-магнаты, и политическая элита, и аристократия... Но неважно, кто властвует – в любом обществе есть список запрещенных тем и запрещенных мнений – того, что громко сказать невозможно. Посягающих на эти ограничения ждут жесткие санкции. Как невозможной была антисоветская пропаганда в СССР, так невозможной была и громкая коммунистическая пропаганда в США. Последствия для нарушителей были разными, но общим было то, что громко звучать не могла ни та, ни другая пропаганда.

Соответственно, когда «демократов» в роли властителей России сменили «государственники», «демократические» мнения стали звучать тише, а «государственнические» – громче. Процесс приглушения первых и нарастания громкости вторых продолжается и сегодня. Попытки закрыть «Дождь» просто часть этой общей тенденции.

Второй уровень цензуры – мнения владельцев СМИ, тех, кто определяет редакцинную политику. Этот фильтр может показаться не таким жестким, так как при разнообразии СМИ и редакционные политики тоже разнообразны. В реальности же он довольно жесткий: есть длинный список тем, которые ни одно крупное СМИ не допустит на свою площадку. Далеко не все темы из этого списка общественно опасны. Много в нем и просто необычных, нестандартных, оригинальных мнений.

Третий уровень – профессионализм и интеллект редакторов. Грубо говоря, редактор-дурак не может пропустить умный материал. Он его просто не поймет.

И наконец, четвертый уровень цензуры – это мнения, вкусы и способности аудитории к пониманию. СМИ обязано приспосабливаться ко всему этому. Поэтому СМИ с широкой аудиторией избегают и глубокого анализа, и раздражающих аудиторию мнений, которые могут отвратить ее от данного СМИ.

А теперь попробуем задуматься, что же проходит через эти четыре «ситечка». Можно ли посредством СМИ громко сказать обществу то, что ему в самом деле необходимо знать, но чего оно не знает? Очевидно – нет. Только то, что общество хочет слышать.

Этим и определяются границы свободы слова.

[Александр Зеличенко]

http://www.echo.msk.ru/blog/russkiys.../1323982-echo/
20 мая 2014, 16:12

Чем отличались обладатели советского паспорта с записью в 5-й графе «русский» от тех, у кого там стояло что-то еще?

Они отличались тем, что знали: «Я – русский, так написано в паспорте». Вот этой самой черточкой в самосознании.

Чем еще? Больше ровным счетом ничем. Потому что запись такая могла появиться при определенном стечении обстоятельств у любого человека – мало ли что могла написать паспортистка. Были русские курносые и горбоносые, голубоглазые и кареглызые, пьющие и непьющие, умные и глупые, щедрые и скупые – в общем, любые.

И как пристально мы не будем всматриваться в эту (условно говоря – 150-миллионную) группу, мы не найдем в ней никаких отличий от остальных (условно говоря – 100 миллионов) обладателей советских паспортов.

Потому что отличий таких, психологических и культурологических, нет. Есть ли биологические, генетические? Этим дожны интересоваться те наши мыслители, которые не понимают, чем этнология отличается от животноводства, а этногруппы людей – от пород скота. Этнология – дисциплина не биологическая.

Отсюда и следует простейший вывод – нет никакого русского этноса внутри того, что можно назвать «русским суперэтносом», и что когда-то называли «советским народом», и для чего – только вдумайтесь в трагикомизм этой ситуации! – в современном русском языке нет названия, так что приходится использовать английское Russians. Нет. Не сущестует. Группа «русские» есть явление русской культуры, но не этнологический феномен. «Русские» граждане РФ (да и других республик СССР) от «нерусских» отличаются только одной черточкой самосозния. И ничем больше. Для образования этноса этого мало.

Поэтому говорить о какой-то русскости, отличающей картины Коровина от картин Левитана, скульптуру Коненкова от скульптуры Антокольского или поэзию Есенина и Гумилева от поэзии Пастернака и Мандельштама, нет никакого смысла. Это искать кошку, которой нет.

Но зато есть другая «кошка». То, что отличает русский суперэтнос от других суперэтносов. Например, от европейского. Или от исламского. И эту «кошку» не нужно искать долго. Это очень большая и очень заметная «кошка». Просто не кошка, а тигр какой-то.

Самый беглый взгляд на русскую культуру в ее тысяче-с-лишним-летней истории показывает, что мы совсем не европейцы. Хотя были времена, когда наша культура сближалась с европейской.

Первая русская аристократия, варяги, была даже не двоюродными, а родными братьями завоевавших атлантическое побережье норманов. Эта общая скандинавскость первой России и ранней Европы роднит две культуры, хотя статус этой скандинавскости в двух культурах был разным, да и сами культуры были разными и по возрасту, и по роли в истории, и, главное, по своему внутреннему содержанию – по идее культуры, по ее нерву.

Второе сближение происходило, начиная с Петра, а отчасти продолжается сегодня. Здесь тоже сыграла свою роль кровь правителей – начиная с Петра 3-го (Карла Петра Ульриха – так его звали) и до революции 17-го года Россией правила ветвь Гольштинской династии (за исключением Екатерины 2-й – Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербстской в девичестве). Но главным, была, конечно, не «кровь». Просто Россия цивилизовывалась, догоняла Европу, училась у Европы.

Так и была создана удивительная культура – по форме европейская, а по сущностному своему содержанию – совсем не европейская. Более того, хотя культура наша для европейцев часто и притягательна – я имею в виду не привычку сморкаться в руку и во всем дурака валять, а Достоевского, Толстого, Чайковского, Шостаковича, этот список постоянно растет – но при попытках ее освоения европейцы встречаются с немалыми трудностями. Хорошую постановку Чайковского, что балетов, что опер, в европейских театрах встретить очень трудно. Даже когда постановщики – «наши люди».

Но для многих наших этно-культуро-мыслителей сходства формы достаточно, чтобы кричать: «Мы – европейцы!». Хотя, будь они чуть внимательней, то могли бы заметить, что сами европейцы ничего подобного не кричат.

И вот здесь мы подходим к самой интересной коллизии нашей общественной мысли: столкновению «руссистов» с «европеистами».

«Руссисты», чувствуя нашу особость, но не будучи в состоянии отрефлексировать это свое чувство достаточно глубоко, чтобы перевести его из эмоциональной сферы психики в интеллектуальную, а попросту говоря – понять эту особость, эту русскость, один за одним скатываются к поиску отличительных особенностей «русских по паспорту» от «нерусских по паспорту». Глаза навыкат, и, ну, орать: «Я – русский!!!», не понимая, что тот, кому он это кричит, не менее русский, чем он сам.

«Европеисты» же, справедливо замечая, что разыскиваемой «руссистами» кошки нет вовсе, не чувствуют у своего уха дыхания улыбающегося тигра – той реальной русскости русского суперэтноса, которая отличает Russians от европейцев.

Понять, что это за тигр, что это за русскость, нам было бы жизненно необходимо. Но – увы – с тем состоянием души, с которым мы пребываем, нам вообще ничего невозможно понимать.

[Александр Зеличенко]

http://www.echo.msk.ru/blog/russkiys.../1327334-echo/
25 мая 2014, 17:38

Самым интересным и не могу исключать, что самым искренним в путинском объяснении аннексии Крыма был рассказ об обидах, которые НАТО чинит России. С первого дня после распада СССР вопреки всем даваемым обещаниям НАТО стало теснить быший СССР, прибирая к рукам сначала бышие страны советского блока, а потом один за одним и куски бывшего СССР: Прибалтику, Молдавию, Грузию, с аппетитом посматривают на Армению с Азербайджаном, не прочь полакомиться и среднеазиатскими республиками. А теперь вот — и Украина. С нами совершенно не считаются. А инфраструктуру свою военную так и наровят приблизить к самым нашим границам. Страшный вред нам творя. Обидно!

Обидно? Или тут обижаться не на что, потому что всё это выдумки, фантазии?

Да, нет — не выдумки. В самом деле, в конце 80-х годов лидеры Запада говорили совсем другое. И сегодня, хотя и сквозь зубы, но они это признают, вынужденно добавляя, что, дескать, ну, и что, что говорили, мы же ничего не подписывали, не ратифицировали, значит, ничего и не нарушаем.

Но, конечно, такой аргумент нас убедить не может — ведь говорили же... А говорилось, в самом деле, примерно следующее: что, дескать, дорогие граждане СССР, не бойтесь рушить вашу противную империю зла, мы же сами — империя добра, и потому от нас вам никакого ущерба не будет и мы ни на что ваше посягать не будем.

И мы им тогда, в общем, верили. «Мы» — это я не о политиках, а об обычных гражданах СССР.

То, что нас тогда обманули, причем не наши коммунистические лидеры, от которых мы ничего кроме обмана и не ждали, а те, в чью праведность мы свято верили — как же антикоммунисты могут не быть праведниками — мы почувствали уже тогда, когда Прибалтика ввела визы. Ну, а дальше — больше. Обид разного рода за двадцать с лишним лет россияне получили в избытке. Чего стоит одна процедура визополучения! В этот ряд — того, что обижает наше чувство справедливости — попали и все агрессивные войны Запада: Югославия, Афганистан, Ирак, Ливия... Уход Украины был особенно обиден. И в 91-м, и в 2004-м, и особенно — сегодня. Ты-то думаешь: «Друзья навек», а он тебе: «А пошел ты со своей дружбой!». Кто здесь не обидится?

В общем, обида имеет место быть. Не могу исключить, что именно она, обида и стала для Путина главным мотивом при решении захватить Крым. Уж больно несоизмеримо большими кажутся рациональные и легко предвидимые минусы этого решения по сравнению с плюсами. Ведь принц Уэльский просто озвучил то, о чем думает не один миллиард человек. Из реальных плюсов — только рейтинг. Из эфемерных — чуть, только чуть, совсем чуть-чуть бОльшая определенность со Севастополем. Всё остальное — явные минусы: ущерб для реноме страны и личного реноме, повышение нагрузки на бюджет, отказ от принципа права в пользу принципа силы в международных отношениях, рост международной напряженности, экономические проблемы из-за неминуемо набирающих силу санкций, посев не выдуманной, а совершенно реальной русофобии на Украине (кто же будет любить агрессора?), да и не только там — хулиганов боятся и их потенциальные, пока еще не ставшие реальными жертвы. Плюс разгул шовинистический истерии КРЫМНАШ дома. А с истерией далеко не всегда можно управиться легко. В общем, куда ни кинь, всюду ничего хорошего. На трезвую, спокойную голову такого не сотворишь. Здесь чувствуются побуждения совсем иного рода — испачкать руки звало горячее сердце, а не холодная голова.

Но дело здесь даже не в механизме принятия решения Путиным. Дело в том, что обида на Запад — чувство вполне общенародное. Как советский народ в коммунистической картинке мира встречал решения партии с чувством глубокого удовлетворения, так российский народ встречает решения лидеров Запада с чувством глубокой обиды.

Есть обида. И, вообще говоря, не без причин. Вопрос — что с ней делать?

Подзуживать, распалять, как это делает путинпроп? Вот как они нас обидели, гады! Ну, ничего — мы тоже не пальцем сделаны. Ребята хватские! Сейчас мы им козу покажем!

Или, как это делают люди из противоположного лагеря, говорить, что никто ничего обидного нам не делает и что всё это — наши собственные фантазии? Что Запад нас нежно любит и глубоко уважает, а если к чему-нибудь и стремятся западные политики, то это только к процветанию всего человечества и всеобщему благосостоянию?

Не думаю, что сильно удивлю вас, если скажу, что оба эти пути плохи. Хотя и не одинаково, но равно плохи. Хорош третий путь. Этот третий путь — путь объяснения, путь включения головы, для любителей красивых слов — путь коллективной когнитивной психотерапии.

Нашему обществу не хватает понимания в общем-то довольно элементарных вещей. Например, что у каждого государства и у каждого союза государств есть свои эгоистические интересы — то, что лица, определяющие политику этих государств, считают выгодным для государства. Часто эти выгоды только кажутся таковыми, но, тем не менее, политика государств строится на приобретении этих выгод, пусть и с ущербом для других государств. Политика разных западных государств и Запада в целом по отношению к России в частности, и по отношению ко всему миру вообще, строится именно таким образом. Они делают то, что считают выгодным для себя, а отнюдь не то, что считают хорошим. Иногда выгода и хорошесть совпадают, иногда — нет. В 21-м веке такое политическое мышление становится постепенно архаичным, но другого пока нет — только намечается. Поэтому обижаться на Запад — то же, что обижаться на обвешвающего тебя продавца: «Я-то думал ты честный, а ты такая сволочь!». В основе подобных обид лежит не столько плохость обидчика, сколько наивность обиженного, представлявшего мир в розовом свете.

Соответственно, и путь к прекращению обиды лежит через понимание реальной политики Запада — как она делается и на каких основах. Не идеализация и не очернение, а понимание реальной геополитики.

Понимание — это для нас самое тяжелое. Но другого пути здесь нет.

[Александр Зеличенко]

http://anonymouse.org/cgi-bin/anon-w...=53F443453CED7

Верещагин, "Апофеоз войны". С сайта http://www.booksite.ru/

20-08-2014 (10:51)

О войне, искусстве, духовных скрепах и духовных скрепках
20-08-2014 (10:50)

Характер войны легко определяется характером рожденного войной искусства. Хорошая война (конечно, "хорошая" с "войной" не сочетается, говорят "справедливая") создает высокое искусство, искусство, воспевающее подвиг. Плохая, агрессивная война нема. В лучшем случае, она способна создать искусство покаяния. Вся остальная ее творческая продукция пропитана фальшью.

Я не буду утомлять вас бесконечными примерами. Нет гимнов первой мировой войне. Кто бы о ней ни писал – Гашек, Ремарк, Хэмингуэй или наши Гумилев и даже Пастернак. Всё художественно ценное – покаяние. Любые иные попытки – фальшь, художественная немота. Так же и вьетнамская война не дала Америке ничего выше покаянного "Апокалипсиса" Копполы. Попытки петь Афган или Чечню заканчивались даже для талантливых художников, уж не стану называть имен, творческой катастрофой.

С этой немотой ярко контрастирует звенящее искусство двух отечественных войн России. Особенно – второй. Душа народа, на который обрушились страшные испытания, пела. Пела и несколько десятилетий после войны. Но пела и во время самой войны, когда, казалось, было совсем не до песен. Но это только "казалось".

"Мы правы, мы делаем великое дело" – это не результат пропаганды. Никакая пропаганда не способна наполнить душу ощущением правоты. То, на что пропаганда способна, мы видим сегодня: обмануть, заставить жить во внутреннем противоречии (в психологии именно его называют "когнитивным диссонансом"), постоянно пытаясь заглушить стыд и вытесняя чувство вины. Это максимум.

Искусство Отечественной войны запечатлело для нас совсем иную картину народной души. Список высокого в искусстве был бы очень долгим. Как и список художников, рожденных войной.

В искусстве войны мы можем увидеть свою "духовную скрепу": стремление к правде, битву за добро и против зла.

Эта скрепа пригвоздила бы сегодня весь истеблишмент РФ, как она дырявит истеблишмент более здоровых частей мира русской культуры.

И вполне естественно, что истеблишмент скрепы боится. В этой иголке смерть Кощея. И Кощей об этом знает. Во всяком случае – догадывается. И именно поэтому пытается обернуть скрепу ватником лжи.

А нам вместо скрепы подсунуть скрепки. Вместо любви к правде – гордость государственной подлостью. Вместо духовности – суеверное мракобесие. Вместо стремления в будущее – привязанный к ногам камень традиционализма. Ну, и так далее – вы знаете...

И в общем, у него это получается. И неплохо получается. Очень много людей с разинутыми ртами готовы глотать любую ложь. Вроде того, что выступление Макаревича на Украине – это как выступление Шульженко в оккупированном немцами Минске.

Люди с нормальным нравственным чувством немедленно бы сына своего отца поправили бы: что, дескать, ошибаетесь, дорогой товарищ бывший талантливый режиссер. Святогорск Украина не оккупировала. И другие свои города не оккупировала. Это украинские города сегодня оказались оккупированными. Включая и легендарный Краснодон. А Украина пытается их освободить. И уж если есть охота искать исторические параллели, то концерт Макаревича – это как выступление в Артеке, куда свезли сирот из освобожденного Минска, Орла, Киева...

Но это – при здоровом нравственном чувстве. В реальности же таких голосов слышно мало. Зато хорошо слышны другие.
Например, вчера на одном из форумов мне попалось длинное рассуждение молодого человека, который прекрасно понимает характер агрессивной войны РФ против Украины. Но войну эту всячески поддерживает. Потому что эта война за новое жизненное новороссийское пространство, без которого РФ погибнет. Историю молодой человек явно учил по Википедии и поэтому не знает, чьи слова о жизненном пространстве повторяет. А может быть и хуже того – знает.

В общем, со скрепой, в самом деле, неважно. Не резонирует с нашей душой то, что крепило ее в годы Отечественной войны. Я тут случайно, просто к слову пришлось, разместил на Фейсбуке знаменитое стихотворение Кульчицкого – одно из лучших военных стихотворений. Ну, вы помните, конечно:

"Мы поднимаем винтовочный голос, чтоб так разрасталась наша отчизна – как зерно, в котором прячется поросль, как зерно, из которого начался колос высокого коммунизма. И пусть тогда на язык людей – всепонятный, как слава – всепонятный снова – попадет мое, русское до костей, мое, советское до корней, мое украинское тихое слово. И пусть войдут и в семью и в плакат слова, как зшиток (коль сшита кипа), как травень в травах, як липень в липах тай ще як блакитные облака! О, как я девушек русских прохаю говорить любимым губы в губы задыхающиеся "кохаю" и понятнейшее слово – "любый". И, звезды прохладным монистом надевши, скажет мне девушка: боязно все. Моя несказанная родина-девушка эти слова произнесет..."

В общем, разместил я его, и... обнаружил полную тишину. Обычно хоть какая-то реакция, а здесь гробовое молчание. Решил повторить. Повторил, уже с объяснениями. И снова – тишина.

А ведь это – как анализ крови, как проверка рефлексов. Если мы не реагируем на Кульчицкого, на Когана, на Багрицкого, значит что-то не так у нас стало и с кровью, и с рефлексами. Еще лет тридцать назад реагировали. И никакой антисоветизм нам не мешал. Куда там – наоборот. Помните, кто рвался на "Павших и живых" на Таганку?

А сегодня не реагируем.

Что это значит? Только одно значит. Надо лечиться.

[Александр Зеличенко]

http://anonymouse.org/cgi-bin/anon-w...=54127A60A54FC
Нам придется пересмотреть многие максимы, к которым мы привыкли настолько, что считаем их аксиомами
12-09-2014 (09:12)

С головы рыба не только гниет, но и лечится.

То, что гниет, мы помним хорошо. Народная мудрость.

Проблема у нас другом – мы путаемся, кто у общества голова, а кто – другие части туловища. И когда речь заходит о гниении, мы сильно любим назначить головой начальство и лично, а себя объявить ни при чем: "Я не такая, я жду трамвая".

Однако, при всем понимании, что начальство охвачено гниением не меньше, чем все остальное общество, назначать его головой общества я бы не торопился. Руки, сколько бы они мускулисты ни были – это еще не мозг. И голова общества – совсем не начальство. И не придворные интеллектуалы, готовые любую дурь начальства возвести в ранг высочайшей мудрости и святой добродетели. Это не мозг. Это обслуга.

А мозг – совсем иные люди. Они редко увенчаны лаврами, и тем более – осыпаны золотом. Но именно их оценки и их видение мира становится референтным для тех, кто своими текстами определяет умонастроения наиболее способной к пониманию части общества, которая, в свою очередь, транслирует свое видение следующему ярусу иерархии ума, и т.д.. Таким образом, подобно расходящимся кругам, распространяется понимание обществом своего положения.

СМИ, обращающиеся к обывателю напрямую, вносят в этот процесс свои коррективы. Но – ненадолго: долго обманывать всех нельзя. Измученные бессмысленностью жизни граждане могут поверить, что Крым присоединен из-за опасений передачи Севастополя вражьему НАТО, а боинг сбит украинским истребителем. Но долго верить в это могут только сравнительно немногие. У человека без ярко выраженной паранойяльной акцентуации, или попросту говоря без твердолобой упертости по отношению к любому своему мнению, уверенность, что вежливые люди в купленной в военторге форме всего только позволили крымчанам выразить свое страстное желание жить в РФ, долго не продлится. Ну, неделя. Ну – месяц, наконец. Ну, если очень наивный, полгода может продержаться. А потом он замечает косоватые взгляды своих же друзей, которые еще недавно думали так же. А чуть позже видит, что взгляды эти становятся все косее и будто даже ехиднее. И, наконец, догадывается, что друзья считают его дураком. Ну, а дальше все происходит само собой.

Так что СМИ отнюдь не всесильны. А вот распространение понимания от самых умных к менее умным – процесс кардинальный и естественный, даже несмотря на вносимые в него помехи.

Но вот здесь-то и начинается наша главная проблема. Самые умные у нас не слишком умны. Гниение наше, в самом деле, захватило голову, и я вам даже больше скажу – началось с головы. То есть – с нас самих, дорогие друзья.

Началось все это довольно давно – с наших упований, что "рынок все наладит", "что надо встать на столбовую дорогу истории" (как будто она существует как дорога, а не как сеть дорожек), что "лучше бандитский капитализм, чем бандитский социализм" и десятков подобных благоглупостей. И продолжается все это уже больше двадцати пяти лет. Мы и сегодня путаемся в самых простых вопросах.

Например, одни из нас объявляют главным пороком изъеденной ложью, наивным обрядоверием и тотальной бездуховностью церкви гомосексуализм. Хотя на фоне перечисленных пороков его можно было бы считать и добродетелью – все-таки какая-никакая, а любовь. Все лучше, чем тотальная злоба и ненависть к ненашим, царящие в РПЦ.

Другой, и отнюдь не клерикал, а совсем наоборот, уверен, что акция пуссириот в ХХС – дурь, а штрафы охранников Нотр-Дам, пресекших акцию Фемен, – маразм. То, что эта "дурь" запустила мощный процесс омысления состояния церкви и ее места в обществе, а "маразм" демонстрирует возможность совсем иного понимания сакрального и совсем иные, не маскарадные, не из сундуков, а современные одеяния духовности, человек не видит. Как и то, что открывая двери современному искусству, пусть и несопоставимо более низкому, чем искусство его строителей, Нотр-Дам сохраняет и укрепляет казалось бы уже совсем не востребованную в Западной Европе идею католицизма.

Третьи ратуют за "мир на Украине", не понимая, что "мирные переговоры" – это переговоры о капитуляции. И капитуляция эта отнюдь не капитуляция Киева перед Донецком, а капитуляция Киева перед Москвой.

И так далее. Я взял наугад несколько первых попавшихся примеров.

К чему все это? Почему я об этом пишу? Потому что именно здесь находится ответ на самый гнетущий вопрос сегодняшнего дня – "Что делать?". В самом деле, что делать, когда делать ничего нельзя?

Это только кажется, что нельзя. У нас есть дело, которое делать можно и нужно. Нам нужно лечить голову. Ту самую с гниения которой началось и гниение всей рыбы. И ту самую, без ясности и здоровья которой нельзя делать НИЧЕГО. А это не голова Путина. И не голова его советников. Это наша с вами, дорогие друзья, голова.

Чтобы общество стало очухиваться, чтобы к обществу пришло понимание своего положения и понимание своего пути, это понимание должно сначала прийти к самым умным членам общества – к интеллектуальной, или, если хотите, духовной элите общества.

Наша беда в том, что эта самая интеллектуальная наша элита сама очень плохо, очень отрывочно представляет, что происходит, и уже поэтому не может сколько-нибудь адекватно представлять, что делать. Поэтому нас так и лихорадит. То мы готовы все силы бросить на борьбу с мигрантами. То грезим об учредительном собрании. То нам мерещится, что все беды из-за отсутсвия выборов губернаторов. Или из-за отсутствия выборов как таковых. То еще что-то привидится.

Нам необходимо навести порядок прежде всего в собственных головах. А это совсем непросто. Ведь придется, например, отказаться от плюрализма мнений о таблице умножения. И от толерантности к утверждениям "дважды два – пять": "я уважаю, дорогой коллега, ваше высококомпетентное мнение, что дважды два равняется пяти; и хотя я не разделяю его, но жизнь отдам за ваше право свободно высказывать это ваше мнение". Нам придется пересмотреть многие максимы, к которым мы привыкли настолько, что считаем их аксиомами. А вместе с тем даже не найти ответы, а просто задать себе казалось бы элементарные, известные каждому ребенку вопросы: что такое хорошо, что такое плохо и какой жизнью мы хотим жить.

Но альтернативы у нас нет: с головой (не властьимущими, а ум-имеющими), которая есть у нашего общества, жить нельзя. И если мы хотим жить, первое наше дело – лечить голову.

[Александр Зеличенко]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=561F85204D813
15-10-2015 (13:58)

О любви к теоретизированию

! Орфография и стилистика автора сохранены

Любопытный разговор о кривой козе затеял отец видного националиста, вырванного только что из лап путинского (то есть созданного в правление Путина) правосудия. Впрочем, когда видный националист еще не был таким видным, его отец уже был очень заметной политической фигурой, правда, насколько я помню, в те годы чрезмерным национализмом сам он не грешил.

Любопытность разговора – и в самой теме: давайте разбираться во всем правдиво. Но гораздо больше – в развитии темы: насколько правдив и сам автор, и его оппоненты (точнее, один оппонент, с репликой которого мне удалось познакомиться). Реплика, правда, не слишком оригинальна – "Не обманешь – не продашь". И дальше, про то, что у нас страна – подросток, а подросткам врать сам бог велел: не скажешь им вовремя, что от онанизма слепнут, так они своим рукоблудством совсем себя погубят. Реал-политик – дескать.

Позиция эта кажется далекой от высокой прагматики – единожды соврав, кто тебе поверит. Но интересна она не этим. А тем, что мы не можем говорить правду, даже когда хотим ее говорить. Не приучены. Нет навыка. А без навыка, слету так – вот не получается.

Статьи Константинова и реплика Ихлова посвящены событиям двадцатипятилетней давности. Вроде и не так, чтобы безумно давно, для тех, кому шестьдесят и больше. А вспомнить их не получается. Память заменяется социально-экономическими теориями-мифами. Даже, когда внутри самих этих мифов сидят очевидные противоречия.

Ну, например, Константинов пишет о том, что выборы на Съезд Народных Депутатов в 90-м году были образцом демократичности. А рядом, через несколько строк – что за исключением нескольких городов-миллионников выборами рулили райкомы и обкомы. Это свобода? Так мы ее и сегодня имеем, такую свободу. Неувязочка. Не замечает.

Съезд Депутатов РСФСР получился менее номенклатурным, чем Съезд Депутатов СССР, выборы на который прошли несколькими месяцами раньше. Но еще – очень номенклатурным. И очень далеким от реальной воли народа. Реальная воля была высказана в начале 90-х два раза: в 91-м на выборах президента РСФСР (РСФСР, а не РФ – повторяю, то есть не самостоятельного государства, а советской республики) и в начале 93-го на референдуме о доверии Ельцину. Это два четко зафиксированных факта. Которые совершенно однозначно свидетельствуют о простейших вещах: никто волю народа не насиловал и через колено волю не ломал. Сам народ, общество, советский образ жизни, советскую общественную архитектуру реформаторы ломали. Ломали резко. Да, и нельзя было иначе – все прогнило, само сыпалось. Это правда. Но только делалось это (до конца 93-го года) по желанию народа, в исполнение воли народа. Еще даже в 96-м, проголосовав, уже, правда, скрепя сердце, за Ельцина, народ обозначил свою поддержку движению против стояния.

Почему это важно? Почему важно установить, что государственная политика в девяностых годах прежде, чем стать подлой в последние шесть лет, была просто глупой, недальновидной (хотя по тому состоянию умов и единственно возможной)?

Это важно не для того, чтобы оправдать или обвинить Гайдара, Чубайса, Ельцина, да и всех нас – миллионы наблюдателей и избирателей. Это важно совсем для другого – чтобы зафиксировать факт, как мы не далекую, а очень близкую к нам историю извращаем в своем сознании. Причем – без всякого злого умысла. Апология Ихлова звучит, скорее, как обвинение младореформаторам. А его аргументы – самообличительно. Так что лукавства в этом оправдании не заподозришь, нет здесь лукавства. Но то, что здесь есть, много хуже лукавства – это самообман: выдавание стройной, хотя и плохо согласующейся с фактами теории, которая сложилась в попытках осмыслить действительность, за саму действительность.

Мы убедили себя, что народ ленив, народ пассивен, народ не хочет перемен, в общем – быдло. Убедили, конечно, не на пустом месте – на фактах. Но – на фактах тщательно подобранных и своеобразно проинтерпретированных. И при игнорировании других фактов – неудобных. И дальше, исходя из сформировнной нами теории, и смотрим на историю, пытаясь то увидеть в ней то, чего не было, то не замечать того, что было. Чтобы теорию не порушить.

Реально же, конечно, наш народ представляет собой явление гораздо более сложное. И апатия вовсе не является нашей доминирующей чертой. Иначе бы не было у нас ни этих разговоров, ни патриотической истерики, ни протеста – ничего. Но в том-то и дело, что головы наши устроены слишком просто, чтобы осознавать такие сложные явления, как народ.

Вообще говоря, это черта подросткового мышления: пытаясь осмыслить недоступно сложное для их мыслительного аппарата, подростки придумывают массу простеньких теорий, живущих ровно до первого столкновения с действительностью: пока автор не начинает пытаться жить по своей теории (ну, например, как Раскольников у Достоевского).

Мы сегодня пребываем в точно таком же состоянии. И пока мы его не преодолеем, наши теории будут иметь только одну ценность – помогать развитию исторического мышления самого теоретика.

Но не дай бог начинать строить на их основе что-то реальное. Получится карточный домик.

[Александр Зеличенко]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=5622A2C4F2549

17-10-2015 (22:44)
Шансы на успех сегодня имеет только оппозиция правды, оппозиция совести

! Орфография и стилистика автора сохранены

Это к статье Евгения Ихлова. О том, что революционеры не красны девицы и хранить невинность не должны, а по роду своей деятельности они аморальны и право на это имеют. Не твари дрожащие.

Тут путанница с двумя центральными понятиями – "мораль" и "право". О чем мы говорим? О праве как институте культуры – о писанном законе? Вроде бы – нет. О праве-целесообразности, естественном праве, по которому у волка есть право есть ягненка? Или же о праве как о метафизической правильности того или иного действия – о том, что санкционируется некой силой, неизвестной академической науке, и что переживается нами как голос совести. Такое право для аврамических религий – воля Бога, а (с некоторыми оговорками) для даосов – следование дао.

Похоже, что автор такими различениями себя не обременяет. И поэтому любой бандит имеет у него права бандитствовать потому, что бандитизм в природе бандита.

Отрицание культуры разрушаемого общества, включая и мораль разрушаемого общества, в природе революционеров. И в этом смысле они по природе своей аморальны (с точки зрения разрушаемой ими морали). Точно так же, как в том же смысле, любая революция противоправна, если мы используем первое значение понятия "право" (писанный закон).
Как у понятия "право", у понятия "мораль", кроме принятых в данной культуре системы регуляторов поведения, есть и другое значение – надкультурное, или за-культурное (а для любителей латинских приставок – транскультурное): то, что надлежит делать с точки зрения воли Бога (совести).

Отличие между разными моралями принципиально. Для мусульман не забросать камнями неверную жену аморально и противоправно. Но мы понимаем, что безотносительно к мнению шариата, аморально и противоправно как раз забрасывать. И так всё время.

Записать волю Бога (голос совести) невозможно. Иначе бы это был не Бог, а существо человеческого, то есть крайне низкого уровня развития. Поэтому, поступая правильно, мы то и дело обречены действовать противозаконно и очень часто – аморально. И не только в странах шариата. Например, "Люби родину, мать твою" – сегодня часть общественной морали в РФ (и не только). С этой точки зрения критика государства является аморальной. Но мы-то понимаем, что она более чем моральна с точки зрения метафизической правильности (воли Бога, голоса совести).

Теперь вернемся к нашим баранам. Можно ли оправдывать аморализм младореформаторов (а мы все в той или иной мере были младореформаторами) – в том смысле, что все революционеры аморальны? Ни в коем случае, если мы говорим об отступлении от метафизической правильности (а та форма, в которой проводились реформы была от метафизической правильности далека). И точно так же нельзя планировать такое отступление на будущее.

Как только мы начинаем "умничать" и "ловчить", сознательно отступая от правильного, должного (с точки зрения совести), мы немедленно обрекаем себя на поражение – и историческое, и политическое. Как это было с большевиками.

Они действовали вполне прагматично и едва ли не единственно возможным для них способом. Иное бы привело к немедленному разгрому революции. Ленин в этом смысле по большей части был очень сухим прагматиком, как и Троцкий. Логика жизни велела им стрелять. В случае со сталинским террором это было не вполне так – здесь добавлялась и личная психопатология, но в значительной мере и его террор бывал логичен. Но вся эта логичность "лес рубят, щепки летят" на корню убивала идею. И в результате вместо немедленного политического поражения коммунисты получили историческое поражение всей идеи коммунизма.

Сегодня многим хочется повторить эту дорожку, имея уже не только опыт коммунистов, но и опыт либералов в девяностых годах. Результат будет так же плачевен.

История устроена так, что ее никогда не делали повинуясь ТОЛЬКО Воле Бога. Всегда были и другие мотивы, и другие действия. Но всё это другое со временем отметалось. А оставалось только то, что делалось правильно метафизически. Так устроен мир.

Возвращаясь же к политической повестке дня, здесь всё еще проще: шансы на успех сегодня имеет только оппозиция правды, оппозиция совести. Потому что оппонент наш лжив и бессовестен.

Не захотим быть бескомпромиссно правдивы – не сможем представить альтернативы ему, его лжи и бессовестности. И значит, в глазах лиц, принимающих решение, то есть народа, будем такими же, "один черт". И больше, чем "чума на ваши оба дома", добиться не сможем.

[Александр Зеличенко]

В ожидании рассвета. Источник - www.markorupena.com.prx.zazor.org
http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=5635C12BB36E2

01-11-2015 (11:07)

После любой ночи наступает утро. Только надо его не проспать

! Орфография и стилистика автора сохранены

Дно или не дно? Уже совсем беспросветная тьма или это только сумерки, а совсем беспросветная только впереди? Вот тут, кстати, и Гиркин в политику собрался...

Интересно только, кто его туда запускает, такого вот супротивника государю нашему? Он, вообще, этот Гиркин – интереснейшая фигура. Захочет – объявит войну Украине, захочет – Славянск захватит, захочет – президенту будет козу показывать... Прям как Мюнхгаузен: с восьми до десяти – подвиг; в четыре – война с Англией... И никто ему ничего не может сказать.

А почему? А потому. Помните – "Идёт коза-рогатая, за малыми ребятами"? Это как раз наш случай. Придет и укусит за бочок. Так что вы, козлятушки, не очень-то оппозиционерствуйте. А то как отдам вас Гиркину.

Это, правда, уже было – нас уже отдавали и буке-Зюганову, и коммунисту-Примакову. Но мы не отдавались – прижимались то к доброму дедушке Ельцину, то к славным ребятам-медвежатникам из "Единой России" – Шойгу и Карелину (лицо ЕР до Валуева было таким). Мы, вообще, дети очень пугливые. Так что пугнуть нас Гиркиным сам бог велел. А то глядишь – всё не успокаиваются, спать не хотят, взрослых от взрослых дел отвлекают. Тьфу на вас...

Но эта тема другая, а вопрос-то остается: что у нас там – тьма перед рассветом, или сумерки, а если сумерки, то какие – вечерние или опять-таки утренние? И вообще – чем там сердце успокоится? И, к слову, что там на уме, у самого-то, что он там себе думает, что планирует: своим назвать или к черту послать? И если к черту, то в каком именно смысле? В общем, любит ли он поросят, и если да, то КАК он их любит? Вопросы, вопросы... Очень характерные для сумеречного сознания.

А знаете, что это такое, сумеречное сознание? Давайте заглянем в Википедию (уж потерпите длинную цитату, из песни слова не выбросишь). "Вид нарушения сознания... проявляющийся дезориентировкой в окружающем с сохранностью привычных автоматизированных действий. Сопровождается речедвигательным возбуждением, аффектом страха, тоски, злобы, острым бредом преследования и внезапным наплывом галлюцинаций устрашающего содержания... Возникающие при этом бредовые идеи (чаще преследования, реже величия) определяют поведение больного. Весьма часты агрессивные разрушительные действия, направленные как на людей, так и на неодушевлённые предметы". Конец цитаты.

Вы думаете, это только про них? Нет, это про нас всех. Это у нас дезороинтировка с сохранностью привычных действий. С речедвигательным возбуждением и аффектом тоски и страха.

Ну, какая нам, в сущности, разница, будет или не будет хуже, сумерки или глубокая ночь? Если речь, конечно, не идет о своем личном поведении, типа "валить иль не валить?". Но когда решают такие судьбоносно-личные вопросы, с фейсбуком не советуются; разве что когда уже все решено и ищут информацию, КАК валить. А коль скоро мы смакуем гражданские скорби, то вопроса "валить – не валить" нет: всей страной свалить нам некуда. И обсуждать поэтому нужно что-то более предметное. Что?

Предметное всегда только одно. Что делать? В смысле – что делать нам всем? Сейчас и вообще. Второе важнее. Потому что действия сейчас, если, конечно, они – действия, а не речедвигательное возбуждение, определяются действием вообще: стратегическим замыслом. И, ночь тут или не ночь, не суть важно. После любой ночи наступает утро. Только надо его не проспать.

И я вам больше скажу. В зависимости от глубины сумеречности нашего сознания, утро это может наступить или быстрее, или задержаться. Свет в стране вообще тесно связан со светом в душе. Да, что там связан – это просто-таки один и тот же свет. Так что хотите света в стране, впустите его сначала в свою голову. А там он и по другим головам разгорится.
В общем, об этом бы нам только и нужно было бы говорить – о свете, об утре, о том, что мы собираемся делать, когда все эти счастливые времена наступят. О позитивной программе. О ее стратегических целях. И тактических планах. И оперативных действиях.

А мы? А мы то пугаем друг друга, что не любит, забодает и укусит. То, переворачиваясь с бочка на бочок, видим какие-то другие страшные сны.

Так утро может и подзадержаться...

[Александр Зеличенко]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=5647489285985
14-11-2015 (17:49)

О чем писать оппозиционной прессе

! Орфография и стилистика автора сохранены

Недавно мне бросили упрек. Ну – косвенный. Ну, или то, что можно было воспринять как упрек. Ну, или что как упрек воспринял я.

В общем, мне сказали буквально следующее: "Я понимаю, почему (имя очень известной журналистки) осталась на "Эхе", но я не понимаю, почему на "Эхе" остался (имя очень известного протестного деятеля); я (то есть мой собеседник) перестал писать в свой блог там в начале 14-го. Ну, вы (то есть автор этих строк) же понимаете...".

Я понимал. И поневоле задумался. Впрочем – не в первый раз. А где прилично у нас публиковаться?

Но эта мысль занимала меня недолго – почти совсем не занимала. Потому что немедленный ответ на этот вопрос было... нет, не "нигде", не угадали. Ответ был другой. Ответ состоял в том, что в приличном месте то, о чем нужно говорить прежде всего, не опубликуют. Ни за что не опубликуют.

Это был не теоретический вывод. С большей или меньшей интенсивностью я занимаюсь этим, публицистическим делом почти десять лет. За это время в ЕЖе и "Гранях" я смог опубликовать... да, ничего не смог, ни одной заметки. Из – не считал точно, но думаю, не меньше – полутора-двух тысяч. Когда-то пытался, потом плюнул: мы просто живем как бы в разных реальностях. Лучше с "Каспаровым", но и они публикуют лишь малую часть того, что я им предлагаю.

И тогда я задумался, а есть ли вообще место в нашем медийном пространстве, где можно публиковать статьи на ту главную тему, о которой, в общем, единственно и стоит писать. И не нашел такого места.

Почему? Тема эта моя что ли такая экзотическая, узкая и специальная? Да, нет – не слишком узкая и не слишком специальная. Тема как тема. Кто мы такие, что с нами происходит и что нам делать? Где за местоимением "мы" иногда скрывается "оппозиция, протест", а иногда просто "русский народ" (не в смысле, конечно, одноизвилистого национализма – я имею в виду людей русского языка и русской культуры – всех, включая дугинцев, бендеровцев, кадыровцев, сионистов и прочая и прочая).

И вот тут очень интересная штука получается. СМИ охотно публикуют, а читатели охотно читают про то, какие плохие они (неважно – кто: власть, либерасты, укрофашисты, пиндосы, попЫ, кадыровцы, дугинцы, бендеровцы...). Но когда дело доходит до того, что мы сами не слишком хороши (опять-таки неважно кто), возникает реакция резкого отторжения.

Скажи крымнашисту, что КРЫМНАШ – мерзость, он съест тебя с кашей (или даже без нее). Блок в мозгах. Ну, ладно: крымнашисты одноизвилисты по определению, причем извилина эта политическая у них и не слишком-то извивается. Но ведь то же самое, только, естественно, с поправкой на интеллигентность и культуру поведения, происходит, и когда заводишь разговор о преступлениях интеллигенции (нас всех преступлениях) в период, ну, скажем с 96-го по 99-й год включительно. Или даже – по 2004-й год...

Это такой инфантильный нарциссизм. Когда я по определению хороший и вообще не являюсь объектом рефлексии и наблюдения, а мир вокруг меня хорош или плох в зависимости от того, делает ли он хорошему мне приятно или неприятно. Теоретически, из это исходной для всех людей точки может начать расти самосознание. А может и не начать.

Ну, и что автор хочет сказать? Что разговоры о НИХ, о ИХ плохости не нужны вовсе? Да, нет – не это хочет сказать автор. Нужны, конечно. Но они нужны только в определенных контекстах. В контексте нашей общей ответственности за их плохость. И в контексте поиска выхода.

Скажем, тот же КРЫМНАШ. Естественно, это была спецоперация. И не только операция военная, но – что гораздо, несопоставимо важнее – операция на мозге подведомственного населения. И ответственность здесь прежде всего – на хирургах. И в этом смысле, все эти разговоры про Гаагу и Нюрнберг правильны. Было совершено преступление. Не столько даже против закона, сколько против совести. Но помимо ответственности хирургов, которая вполне самоочевидна, есть же здесь и не намного меньшая ответственность тех, кто с таким вождедением разлегся на операционном столе. И – тех, кто не смог сорвать наркотическую маска с носа оперируемого.

Та же самая ситуация с 99-м годом. Да, и с любым годом – та же самая. Включая 2015-й. Вся идеология (если это можно так назвать) "Прогоним Путина и заживем отлично" никуда не годится. Потому, что для того, чтобы отлично зажить, мало прогнать бяку. И даже посадить на царство (или президенство, неважно) хорошего дядю тоже мало. Надо измениться самим. Или хотя бы – начать меняться. Или хотя бы – просто захотеть меняться самим. И это "самим" относится не только к "86%", но в неменьшей степени – и к "14%" (только не воспринимайте, бога ради, цифры в кавычках буквально – с вас станет: реальные – что-то около 50 против 35 при 15 неопределившихся).

Что значит измениться самим? По большому счету, это значит сказать себе две вещи. Первая – "хочу жить хорошо и не хочу плохо". Вторая – "буду делать хорошо и не буду плохо".

Почему это важно? Потому что это запустит работу общественной мысли: что есть хорошо и что есть плохо, как жить хорошо и как плохо. И она обязательно перерастет в "Почему мы живем плохо и что нам мешает жить хорошо?". А уж оттуда только шаг до "что нам надо делать, чтобы жить хорошо?". Тот самый вопрос, не дав на который ПРАВИЛЬНОГО ответа (направильных-то у нас сколько угодно), хорошо мы жить не начнем. И даже лучше – тоже не начнем. Но это потом. А сначала нам нужно задуматься над тем, что же всё-таки не дает нам жить хорошо.

Это очень важный вопрос. И ответ на него отнюдь не только "Они! Они, гады!". Как ни Обама портит нам дороги, как ни Сталин настрочил миллионы доносов, так и не Путин пишет библиотеки бездарной прозы и производит всю прочую духовную пищу, которой отравляется наш народ, чередующий припадки духовной диареи с припадками духовного вомитуса.

По большому счету, сегодня к этому изменению не готов у нас никто. Ни низы (я имею в виду интеллектуально-духовные низы), ни верхи (которые хотя и повыше низов, а в некоторых отношениях и здорово повыше, но тоже не заоблачно высоки: от коллектива отрываются не слишком).

Вот на этой бы теме нам, казалось бы, и сосредоточиться. Но мы этого сделать не можем. Мешает всё тот же нарциссизм. Мы с удовольствием обличаем "их". Делать это легко и приятно: "они" не скупятся предоставлять нам поводы и темы. Но наши языки присыхают к нёбу, когда нужно говорить о нас. Причем опять-таки, не слишком важно, о "нас" ли как протесте или о "нас" ли как русском народе. Нарциссизм наш не локализован: он распространяется на любой объект, с которым мы себя отождествляем. Как только отождествились – неважно с чем или кем: с идеями демократии или либерализма, или с персоналиями вроде Гайдара или Ельцина – так немедленно объект отождествления выходит из зоны нашего сознания: ни наблюдать, ни, тем более, анализировать мы его не можем.

В таком состоянии для власти мы не то, что не головная боль – мы просто прелесть что такое, чистое удовольствие. Всякой бы власти иметь такую оппозицию!
=====
Я уже закончил этот текст, когда узнал страшные новости про Париж. И подумал, что тема эта, конечно, не только наша – к трудному разговору с виденьем многих факторов и принятием ответственности за дела, в которых лично вроде бы и не участвовал, и на Западе мало-кто способен. Ни по горячим следам, ни по холодным. Так что в своем нарциссизме мы не одиноки. Но разве от этого легче?