1616. Это уже было

[Андрей Зубов]

http://worldcrisis.ru/crisis/1434830
25 Мар 09:41

Друзья. Мы на пороге. Мы на пороге не включения нового субъекта в состав РФ. Мы на пороге полного разрушения системы международных договоров, экономического хаоса и политической диктатуры. Мы на пороге войны с нашим ближайшим, родственнейшим народом Украины, резкого ухудшения отношений с Европой и Америкой, на пороге холодной, а, возможно, и горячей войны с ними.
Ведь все это уже было. Австрия. Начало марта 1938 г. Нацисты желают округлить свой рейх за счет другого немецкого государства. Народ не очень жаждет этого — никто их не ущемляет, никто не дискриминирует. Но идея великой Германии кружит голову радикалам — местным наци. Чтобы поставить точку в споре о судьбе Австрии, ее канцлер Курт Алоис фон Шушниг объявляет на 13 марта плебисцит. Но наци и в Берлине, и в Вене это не устраивает. А вдруг народ выскажется против аншлюса? Канцлера Шушнига заставляют подать в отставку 10 марта, на его место президент назначает лидера местных нацистов Артура Зейсс-Инкварта, а германские дивизии уже входят тем временем в австрийские города по приглашению нового канцлера, о котором он сам узнал из газет. Австрийские войска капитулируют. Народ или восторженно встречает гитлеровцев, или в раздражении отсиживается по домам, или срочно бежит в Швейцарию. Кардинал Австрии Иннитцер приветствует и благословляет аншлюс... С 13 марта начались аресты. Канцлер Шушниг был арестован еще накануне. плебисцит провели 10 апреля. В Германии за объединение с Австрией проголосовали 99,08%, в самой Австрии, ставшей Остмарк Германской империи — 99,75%. 1 октября 1938 г. также были воссоединены с единокровной Германией чешские Судеты, 22 марта 1939 г. — литовская область Клайпеды, превратившейся в один день в немецкий Мемель. Во всех этих землях действительно жили большей частью немцы, повсюду многие из них действительно хотели соединиться с гитлеровским рейхом. Повсюду это воссоединение прошло под фанфары и крики ликования обезумевшей в шовинистическом угаре толпы и при попустительстве Запада.
«Мы не должны обманывать, а тем более не должны обнадеживать малые слабые государства, обещая им защиту со стороны Лиги Наций и соответствующие шаги с нашей стороны, — говорил Невилл Чемберлен в британском парламенте 22 февраля 1938 г., — поскольку мы знаем, что ничего подобного нельзя будет предпринять».
И совсем иное говорил Адольф Гитлер 23 марта 1939 г. с балкона на Театральной площади только что присоединенного Мемеля. За два часа до того он театрально вплыл на борту новейшего линкора «Германия» в мемельский порт. «...Немцы не собираются никому в мире делать ничего плохого, но нужно было прекратить страдания, которым в течение 20 лет подвергались немцы со стороны целого мира... Мемельских немцев Германия однажды уже бросила на произвол судьбы, когда смирилась с позором и бесславием. Сегодня мемельские немцы... опять становятся гражданами могучего Рейха, решительно настроенного взять в свои руки свою судьбу, даже если это не нравится половине мира».
И все казалось таким лучезарным. И слава Гитлера сияла в зените. И перед Великой Германией трепетал мир. Присоединение областей и стран к Рейху без единого выстрела, без единой капли крови — разве фюрер не гениальный политик?
А через шесть лет Германия была повержена, миллионы ее сынов убиты, миллионы ее дочерей обесчещены, ее города стерты с лица земли, ее культурные ценности, копившиеся веками, превратились в прах. От Германии были отторгнуты 2/5 территории, а оставшееся разделено на зоны и оккупировано державами-победительницами. И позор, позор, позор покрыл головы немцев. А все начиналось так лучезарно!
Друзья! История повторяется. В Крыму действительно живут русские. Но разве кто-нибудь притеснял их там, разве там они были людьми второго сорта, без права на язык, на православную веру? От кого их надо защищать солдатам российской армии? Кто нападал на них? Ввод войск иностранного государства на территорию другого государства без его разрешения — это агрессия. Захват парламента лицами в униформе без опознавательных знаков — это произвол. Принятие каких-либо решений парламентом Крыма в таких обстоятельствах — фарс. Сначала парламент захватили, премьера сменили на пророссийского, а потом этот новый премьер попросил у России помощи, когда помощники уже тут, уже день как контролируют полуостров. Как две капли воды похоже на аншлюс 1938 г. И даже референдум-плебисцит через месяц под дружественными штыками. Там — 10 апреля, здесь — 30 марта.
Просчитала ли российская власть все риски этой невероятной авантюры? Уверен, что нет. Как и Адольф Алоизович в свое время не просчитал. Просчитал бы — не метался по бункеру в апреле 1945 под русскими бомбами, не жрал бы ампулу с ядом.
А если Запад поступит не как Чемберлен с Деладье в 1938, а введет полное эмбарго на закупки российских энергоносителей и заморозит российские авуары в своих банках? Российская экономика, и так агонизирующая, рухнет в три месяца. И начнется смута здесь, по сравнению с которой майдан покажется райским садом.
А если крымские татары, которые категорически против русской власти, которые помнят, что эта власть сделала с ними в 1944 г. и как не пускала назад до 1988, если крымские татары обратятся за защитой своих интересов к единоверной и единокровной Турции? Ведь Турция не за три моря, а на другом берегу того же Черного. И Крымом владела подольше, чем Россия, — четыре века владела. Турки — не чемберлены и не деладье: они в июле 1974 г., защищая своих соплеменников, оккупировали 40% территории Кипра и, игнорируя все протесты, до сих пор поддерживают так называемую Турецкую Республику Северного Кипра, которую никто не признает, кроме них. Может быть, кому-то хочется иметь Турецкую Республику Южного Крыма? А ведь если горячие головы из крымских татар поднимутся на борьбу, то мусульманские радикалы со всего мира с радостью присоединятся к ним, а в особенности с Северного Кавказа и Поволжья. Не принесем ли мы бурю с крымских разоренных курортов в наш российский дом? Что нам — своих терактов мало?
И наконец, приобретя Крым, раздираемый внутренней распрей, мы навсегда потеряем народ Украины — украинцы не простят русским этого предательства никогда. Что, думаете, не будет, что это уж слишком, перемелется — мука будет? Не надейтесь, дорогие русские шовинисты. В конце XIX века сербы и хорваты считали себя одним народом, только разделенным границами, конфессией и графикой алфавита. Они стремились к единству — сколько книг было об этом написано ими тогда, умных, добрых книг. А сейчас мало найдется народов, столь озлобленных друг на друга, как сербы и хорваты. Сколько крови пролилось между ними, а все за какие-то кусочки земли, какие-то городки и долинки, в которых они могли бы жить вместе богато и радостно. Могли бы, да вот не сумели. Алчность до братской земли из братьев сделала врагов. А в повседневной жизни разве так не бывает? Стоит ли терять братский народ навсегда из-за призрачных вожделений? Да и раскол Русской церкви тогда уже неизбежен. Ее украинская половина отколется от московской навсегда.
Но еще более ужасным поражением обернется успех Кремля в присоединении Крыма. Если все легко получится, то завтра в Россию запросятся населенные русскими области Казахстана, там, глядишь, и Южная Осетия с Абхазией, и Северная Киргизия. За Австрией последовали Судеты, за Судетами — Мемель, за Мемелем — Польша, за Польшей — Франция, за Францией — Россия. Все начиналось с малого...
Друзья! Нам надо опомниться и остановиться. Наши политики втягивают наш народ в страшную, в ужасающую авантюру. Исторический опыт говорит, что ничего не обойдется так. Мы не должны вестись, как повелись в свое время немцы на посулы Геббельса и Гитлера. Ради мира в нашей стране, ради ее действительного возрождения, ради мира и настоящей дружественности на пространствах России исторической, разделенной ныне на многие государства, скажем «нет» этой безумной и, главное, совершенно ненужной агрессии.
Мы потеряли столько жизней в ХХ веке, что единственно верным нашим принципом должен быть принцип, провозглашенный великим Солженицыным: сохранение народа. Сохранение народа, а не собирание земель. Земли собираются только кровью и слезами.
Ни крови, ни слез нам больше не надо!

[Андрей Зубов]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...aniya?full#cut
Россия всегда была частью европейского мира, в отличие от СССР
Vedomosti.ru

09.06.2014

После нападения Германии в июне 1941-го СССР стал членом антигитлеровской коалиции. Коалиция победила, но в мирных условиях просуществовала очень недолго
После нападения Германии в июне 1941-го СССР стал членом антигитлеровской коалиции. Коалиция победила, но в мирных условиях просуществовала очень недолго

Фото: U.S. National Archive

И западные, и отечественные специалисты в области политических наук часто говорят об устойчивых факторах российской внешней политики, обусловленных ее цивилизационным своеобразием и географическим положением. Это не новая тема (см., например, статьи Wohlforth, W. The Russian-Soviet Empire: A Test of Neorealism, 2001; Rieber, A. How Persistent Are Persistent Factors, 2007). Как и во многих иных областях гуманитарного знания, факторный детерминизм соперничает с принципом свободы воли объектов исследования.

Огромные пространства и протяженные легко преодолимые границы, вдоль которых обитают инокультурные, часто в недавнем прошлом кочевые народы, низкая плотность собственного населения — все это, казалось бы, должно создавать устойчивое убеждение в головах русских людей: моя страна — окруженная врагами крепость. И действительно, так думает ныне большинство россиян, так утверждают политики, так провозглашают с телеэкранов. Для России, полагают исследователи, это естественная форма мировидения.

В крепости понятно: чем дальше вынесены линии ее обороны, тем безопаснее. Отсюда постоянное раздвигание границ Россией. Желая защитить свой «хартленд», расположенный между Днепром, Волгой и Невой, русские дошли до Тихого океана, Аляски, Памира, Евфрата, Вислы, Ботнического залива. Но и этого оказалось мало. В ХХ в. зона безопасности СССР прошла по Центральной Европе: к западу от Берлина, Праги, Будапешта стояли советские войска. Стояли они в Монголии, находились и на Кубе, во Вьетнаме, в Афганистане. Поэтому, когда вся эта сложная система фортификации, воздвигнутая вокруг России большей частью против воли самих нерусских народов, рухнула в 1989-1991 гг., русские почувствовали себя неуютно и при первой возможности начали отстраивать вновь линии своей обороны. В этом контексте вполне понятна болезненная реакция г-на Путина на украинскую революцию 2013-2014 гг. и перспективу ухода Украины из системы обороны России в систему противостоящей России военной группировки НАТО. Воспитанные со школьной скамьи, если не с колыбели, в мысли «наша Родина в кольце коварных врагов», г-н Путин и его соратники по управлению Россией просто не могли допустить отпадения Украины, ведь Харьков, Донецк, Крым — это не дальние подступы, это угловые башни самой русской цитадели. Вот поэтому Крым захвачен Россией, а на востоке Украины ведется война. И с интересами России надо считаться. Иначе зона нестабильности распространится по всей Северной Евразии. Все это звучит убедительно. Но в действительности бесконечно далеко от жизни.

Россия — часть европейского мира

События многовековой давности — нашествия печенегов, монголов или рыцарей-крестоносцев — вряд ли могут быть аргументом в современной политике. Да и в те времена Древняя Русь вовсе не была осажденной крепостью — она управлялась князьями из Скандинавии, получала епископов из Византии, активно торговала с ганзейскими городами Балтии, а через систему династических браков была связана со всей Европой вплоть до Франции. Русские купцы, монахи и аристократы прекрасно находили тогда общий язык со своими зарубежными коллегами.

Тем более в XVIII и XIX столетиях Российская империя почти все время была в широких европейских коалициях. В 1815 г. по инициативе русского императора Александра Павловича возникла коалиция держав, получившая имя Священный союз. Первоначально в нее вошла Австрийская империя, Пруссия и Россия. «Вступившие в союз монархи согласились <...> соединиться узами неразрывного братства и оказывать друг другу во всяком случае, во всяком месте взаимную помощь и доброжелательство, подданных же своих считать как бы членами одного семейства и управлять ими в том же духе братства для сохранения веры, правды и мира». Священный союз осуществился во многом потому, что тогдашний ведущий слой русского общества был совершенно европейским по своей культуре, стилю жизни, мировоззрению и даже языку. Новинки германской науки и философии, французской поэзии, итальянской архитектуры тут же воспринимались русским обществом как свои. Для многих аристократических семей Париж, Лондон, Турин, Мюнхен были не менее родными, чем Москва или Нижний Новгород. «Какой писатель нынче в моде? — Всё d’Arlincourt и Ламартин. — У нас им также подражают <...> Дай Бог чтоб просветились мы!» Международная интеграция хорошо удается тогда, когда интегрированы общества или по крайней мере их культурная, ведущая часть. Золотой век русской литературы — лучшее свидетельство успеха этой александровской интеграции.

В конце XIX столетия начал складываться новый международный союз, получивший со временем название Entente cordiale — «Сердечное согласие» — Антанта. В 1891-1893 гг. он был заключен между Россией и Францией, в 1904-1907 гг. к нему присоединилась Британская империя. И тот и другой союзы были равноправными — в них не было «друзей поневоле». Священный союз предполагал объединение всей христианской Европы — этого не получилось. Антанта с самого начала замысливалась для противодействия возможной агрессии со стороны Германии и ее союзников. Таковы были реалии: Европа в XIX — начале XX в. оставалась разделенной на конфронтирующие группировки. Но Россия старалась быть внутри одной из группировок и больше всего на свете боялась противостать всей Европе. Такой опыт был. Потерявший связь с реальностью император Николай I закрыл Россию, а спор о ключах храма Воскресения в Иерусалиме умудрился в 1853 г. превратить в войну со всей Европой. Результат известен: Россия понесла тяжелое поражение. Вторым аккордом этого противостояния стало поражение дипломатическое — в 1878 г. Россия потеряла большую часть плодов своих побед над Турцией на Берлинском конгрессе.

В результате именно Александр III, известный своим mot, что единственные союзники России — ее армия и флот, вынужден был пойти на «сердечный союз» с республиканской Францией — иначе внешнеполитические перспективы Российской империи становились крайне неблагоприятными. И выбор императора был поддержан большей частью русского общества. К тому времени несравненно большая, нежели в начале XIX в., часть русских людей была интегрирована в общеевропейскую жизнь. Далеко не одни дворяне, но и множество разночинцев в 1890-е гг. путешествовали по Европе, получали общеевропейское школьное и университетское образование, участвовали, как бы мы сказали сейчас, в международных хозяйственных и культурных проектах. Для всех этих людей было несомненно, что Россия — это часть европейского мира и ее углубленная интеграция в этот мир воспринималась как само собой разумеющийся процесс: сегодня — университет в Гейдельберге или Оксфорде, завтра — парламентаризм, как в Германии или Англии, и уж конечно — система международных союзов и договоров на равных.

Идеологическое противостояние

Всё трагически изменилось после захвата власти в России большевиками. Большевики вовсе не были на первых порах изоляционистами. У них тоже был мировой проект, что нашло отражение в государственном гербе СССР: земной шар под серпом и молотом. Более того, в этом мировом проекте российские большевики первенствовали и желали вести мир за собой. Беда в том, что большевистский проект противопоставлял себя всей европейской цивилизации и культуре. Он желал создать новый мир без балласта старой религии, социальных и культурных отношений. Свой мировой проект большевики противопоставили традиционному миру и через Коминтерн старались объединить своих сторонников — пролетариев — повсюду от Японии до Англии и повести их в последний и решительный бой против мира старого. Не вышло. К середине 1930-х гг. коминтерновский проект лопнул. Большинство населения Европы предпочли коммунизму или старый парламентский либерализм, или корпоративный фашизм. В любом случае европейские народы не стали брать пример с русских большевиков и свой ведущий слой не истребили, частную собственность не упразднили, религию не уничтожили. Замышлявшие всемирную революцию «кремлевские мечтатели» оказались действительно в осажденной крепости — в СССР. Мир смотрел на них с возрастающим ужасом и отвращением. С ужасом, потому что ждали продолжения коминтерновской агрессии — об этой агрессии в Москве трубили открыто в конце 1930-х. С отвращением, потому что народ, истребляющий сам себя — и своих граждан, и свою культуру, — уважения вызывать не может.

На короткий момент положение изменилось, и СССР, как когда-то Россия, стал составляющей международных коалиций. 23 августа 1939 г. СССР фактически присоединился к державам оси — Германии, Италии, Японии — в их борьбе против «атлантических плутократий» и вместе с ними делил мир. После нападения Германии на СССР в июне 1941-го он вместе с этими «плутократиями» стал членом антигитлеровской коалиции. Коалиция победила, но в мирных условиях просуществовала очень недолго. Сталин боялся союза с демократическими странами, так как это требовало от него смягчения своего жестокого, деспотического режима и — наверное, главное — умерения агрессивных планов, а он мечтал о Европе, не только Восточной, но и Западной, мечтал о Дальнем Востоке, о Турции, об Иране… Мечтам не суждено было осуществиться вполне. Ни Босфор, ни Иранский Азербайджан, ни Греция и Италия советскими не стали. Но в Восточной Европе и в Китае утвердиться удалось, а за Корею началась жестокая война с недавними союзниками. На востоке Европы послевоенный мир, определенный СССР, напоминал Версальский — здесь вовсю перекраивались границы, перемещались народы, угонялись на принудительные тяжкие работы сотни тысяч граждан бывших враждебных стран (этого в 1920-е не было), вывозились заводы, конструкторские бюро, банковские ценности, культурные сокровища. Единению народов такое послевоенное урегулирование, понятно, не способствовало и утверждалось только силой Красной армии и волей Сталина. В результате СССР и его новые владения вновь оказались осажденной крепостью, которая вела со всем миром, да и внутри себя, холодную, а кое-где и время от времени и горячую войну — вспомним Венгрию-1956, Вьетнам, Афганистан, Новочеркасск…

Конфронтация со всем миром усугублялась тем, что в СССР еще до 1941 г. была уничтожена своя европейская культурная элита. Не только политически, но и культурно руководящий слой СССР глубоко отличался теперь от политической элиты внешнего мира. Находить общий доверительный язык с советскими руководителями становилось невозможно. Политическая агрессивность СССР, помноженная на культурную чуждость Западу нового класса коммунистической номенклатуры, безнравственного и лживого, превращала советский блок действительно в иной мир, о сердечном согласии с которым Западу не стоило и мечтать.

Советская крепость была опасна для Запада — именно ради противодействия ей укреплялось НАТО, но особенно опасна была она для собственных обитателей. Низкий уровень культуры и морали ведущего советского слоя имел следствием, во-первых, постоянный тотальный контроль за всем обществом — вожди боялись, что поумневшие подданные их свергнут, а во-вторых, примитивные методы политического управления, основанные на грубом насилии, — более тонкие методы, если и измысливались, не могли реализовываться как раз из-за неотесанности правителей и их подручных.

Вторая часть статьи выйдет завтра, во вторник, 10.06.2014

Автор — доктор исторических наук, профессор, ответственный редактор «Истории России, ХХ век»

[Открытая Россия]

https://openrussia.org/post/view/11619/

Известный историк Андрей Зубов рассказал Зое Световой, почему он считает 2015 год переломным, чем путинское время отличается от «совка» и как противостоять тому, что РПЦ подчинена власти.
— Наше время все чаще сравнивают с советским: это и попытки воссоздать утраченную империю, и репрессии в отношении инакомыслящих, и судебная контрреформа. Вы согласны с тем,
что мы возвращаемся в «совок»?
— Все эпохи контрреформ, конечно, похожи: брежневский застой после хрущевской «оттепели», контрреформа Александра III после реформы Александра II и нынешние времена. Нельзя сказать, что реформы всегда и всех устраивают. Безусловно, это реформы с оговорками: и Александра II, и Хрущева, и, естественно, Ельцина. Но все-таки это были реформы и люди ждали большего. А контрреформы всегда обескрыливают: перемен не будет — будет лишь откат. В это время всегда более или менее критично говорят о предшествующем периоде.

Но есть еще одна общая черта у всех контрреформ: они не продолжаются бесконечно. После них всегда происходит обвал.

За контрреформой Александра III и началом царствования Николая II последовала революция 1905 года. Тогда удалось вырулить и не потерять страну, но, конечно, это была катастрофа русского абсолютизма. После контрреформы Брежнева наступили 1985–1991 годы — сначала попытка перестройки в рамках системы, потом крах коммунистического государства и развал страны.
Контрреформы подходят к своему логическому концу. И вопрос только в том, удастся ли вырулить хотя бы так, как в 1905 году, или нас ждет полная катастрофа.
Но, конечно, отличия сегодняшнего времени от советского и царского очень велики. Во-первых, мы живем все-таки не в тоталитарном государстве, а в авторитарном — намного более мягком, чем хрущевско-брежневское, я уж не говорю про сталинское, и даже чем государство Александра III. За то, что лично я сейчас делаю, меня скорее всего сослали бы под надзор полиции в собственное имение при Александре Александровиче, а при Брежневе посадили бы в лагерь или отправили в психушку.
— Разве сегодня мы не имеем дела с избирательными репрессиями, как это было в брежневско-андроповское время?
— Конечно. Я знаю случаи безобразных арестов и расправ, но масштаб свободы сейчас другой. Есть «Новая газета, «Дождь», открытый интернет — не в каждой стране есть открытый интернет. Так что все-таки у нас палитра намного шире.

Второй момент, который скорее сближает нас со временем Александра III: процесс, начатый в эпоху реформ (строительство нового человека, знакомство его с Западом, с миром, открытость миру), все-таки продолжается. Сложно, но продолжается: молодежь ездит за границу, учится, работает, кто-то возвращается или готов вернуться, если здесь станет более свободно.
— Важное отличие от советского времени — то, что нет «железного занавеса»?
— Да. И продолжается конструктивный социальный процесс. Так было и во время контрреформ Александра III. Все его царствование шло создание нового общества, которое и пришло к участию во власти после 1905 года, после манифеста 17 октября: работало и земство (с ограничениями, но работало), и городское самоуправление, и масса других структур. Скажем, газету «Освобождение», которую Струве издавал за границей, привозили в Россию и читали даже в окружении императора.

А контрреформы Брежнева остановили процесс «шестидесятничества» — остановили очень жестко, репрессии были намного масштабнее: Солженицына выслали, других отправляли в лагеря.

— Разве Ильдар Дадин, Иван Непомнящих, Олег Навальный — не такие же инакомыслящие? И они в тюрьме. Получается, что разница только в масштабах?
— Да, похоже. Но сейчас репрессии пока все-таки более избирательные. Мы не можем себе представить, чтобы при Брежневе издавалась независимая пресса.
— Но есть что-то кроме этого? Создается впечатление, что эта независимая пресса власти совершенно не мешает, а выборов у нас нет так же, как их не было в СССР.
— И тут есть разница. В Советском Союзе не было соревновательных выборов, и точка. Сейчас все-таки есть формально многопартийная система, присутствуют кандидаты разных партий и время от времени то там, то тут появляется феномен реальной оппозиции. Например, участие Навального в выборах мэра Москвы.
— К чему привело участие Навального в выборах?
— Мы стали свидетелями мобилизации населения. Огромное число людей слушало его выступления. Множество людей помогало ему на выборах. Задачей советской власти было добиться абсолютной пассивности населения. Такая же задача стоит и перед этой властью. Но если та власть этого добилась, то эта власть — нет. И добиться уже не сможет.
— Идеи псевдопатриотизма, которые с новой силой зазвучали с властных трибун, разве не означают возвращение в «совок»?
— Это один из элементов империи. Патриотизм — здоровое чувство, когда оно идет изнутри, но абсолютно больное, когда его навязывают извне. Советская ментальность этого не понимает.
Лидеры, которые вышли из КГБ, вообще не понимают, что общество само может что-то создавать. Они считают, что обществом можно только манипулировать.
Они не верят, что на Украине могла произойти революция достоинства, хотя даже им очевидно, что режим Януковича был плох. Ну, не могут люди взять и восстать, их обязательно должен кто-то направить, натравить — так считают в Кремле. Это фантастическое недоверие, отсутствие веры в человека как политического и гражданского субъекта.
— Это и есть советская ментальность?
— Это один из ее элементов. Степень изменяемости сознания в тоталитарном обществе до конца не осознана, об этом еще будут написаны книги.
— То есть мы живем в авторитарном обществе с элементами тоталитарного?
— Авторитарное общество предполагает и посадки в тюрьму, и репрессии — это все есть в любом подобном режиме. В чем отличие? Тоталитарный режим не оставляет человеку свободных сегментов для его бытия. Он пытается контролировать все, вплоть до семейной жизни. Все-таки у нас остается еще довольно много автономных сегментов жизни. Если бы в нашем обществе не было свободных сегментов, у нас бы не проходило медленного исцеления от советской ментальности.
— А вы считаете, что мы от советской ментальности освобождаемся?
— Я это ясно вижу как университетский профессор, когда общаюсь с молодежью. Молодежь сейчас очень открыта, и если с ней заниматься нормально, разумно, то она становится совершенно не советской. Университетская молодежь, естественно, и интернетом пользуется, и за границу ездит, и гранты получает. Почти все мои бывшие студенты, с которыми я общаюсь, уже не раз работали в Европе, США, Австралии или Канаде. Эти люди расположены к иному — не к советскому, не к имперскому — мировоззрению: они готовы видеть человека как высшую ценность.
В имперском представление высшая ценность — это власть, а человек — средство для построения власти. Альтернативное видение предполагает, что высшая ценность — это человек, а власть — лишь средство, чтобы делать людей более счастливыми, богатыми и свободными.
Сейчас идет реальная борьба за умы и сердца молодежи, и я совершенно не считаю, что мы проигрываем. Я почти уверен, что мы выигрываем. Проект, который предлагает власть, во-первых, примитивен, во-вторых, бесперспективен для умного человека, а в-третьих, просто нравственно плохо пахнет. Молодежь этот запах ощущает. Для них чувство свободы очень важно — не для всех, но для большинства. Поэтому, предлагая альтернативу, мы выигрываем. Вот если нам запретят предлагать альтернативу, если нам кляп вобьют в рот, как это было в советское время, тогда другое дело. Если бы я читал лекции в МГУ в советское время, то после первой же меня бы выгнали на улицу или сдали в Институт Сербского, а я сейчас свободно публикуюсь в «Новой газете», в «Прямой речи». Моя аудитория — вся страна, весь русскоязычный мир. Все эти лекции можно найти в интернете.

— И вы считаете, что лекции здравомыслящих людей могут противостоять телевизионной пропаганде?
— Молодежь телевизор не смотрит. Молодежь пользуется интернетом. Власть заимствует старые советские методы, в том числе методы ограничения информации, но в новых условиях они бесполезны. В советское время считали, что основа всего — свобода информации, поэтому глушили западные радиостанции, а мы их ловили, слушали и таким образом вели борьбу против «железного занавеса».
Стало ясно: интернет свободен, и то, что многие люди не хотят получать информацию, которая там есть, говорит о том, что люди сами не хотят этого знать. Они ищут то, что им приятно, даже если в глубине души знают, что это ложь.
Если вы хотите составить объективную картину того, что происходит на Украине, вы можете смотреть украинские информационные каналы на русском языке. Я их смотрю каждый день, но люди же их не смотрят и повторяют всякую чушь, которую им преподносят на Первом канале. Почему? Они не хотят знать правду. Им нравится эта чушь. Идет борьба за то, чтобы люди захотели знать правду.
— Какую роль в борьбе за умы играет РПЦ?
— Сейчас в нашем обществе время срывание всех масок. Церковь совершенно очевидно разделилась. Люди богословски образованные всегда это знали, но большинство считало, что церковь, от патриарха до последнего псаломщика, — это все едино. А это не так.

С одной стороны, есть церковная административная структура, которая была подчинена советской власти. Окончательное подчинение произошло после так называемого примирения Сталина с церковью в сентябре 1943 года. Некоторое дистанцирование произошло в девяностые годы, а теперь все вернулось назад. Церковная институция живет своей жизнью, делит деньги и ведет далеко не блистательную нравственную жизнь. Какой-нибудь отец Всеволод Чаплин говорит совершенно невозможные вещи, которые в советское время постеснялись бы говорить даже самые верноподданнические архиереи. Но поскольку сейчас общество более открытое, это и обсуждают более открыто.

С другой стороны, огромное количество людей идут в церковь — не к патриарху, не к отцу Всеволоду Чаплину, а к Богу. В условиях обмана, лжи и обворовывания человек ищет правду и находит в церкви не традицию, не обряд, а Христа. Точно так же мусульмане идут в мечеть и ищут эту правду в исламе.

Произошло разделение между институциональными церковью, мечетью, синагогой, которые смотрят в глаза дающей ей деньги власти, и массой верующих людей, которые не думают о церковной политике, а идут к вере и правде.
Сегрегация на подлинное и лживое идет во всех областях: в церкви, политике, культуре, журналистике.
— Как в церкви может произойти какое-то обновление, если то, что в ней происходит, не будет обличено? Вы слышали о критическом докладе Сергея Чапнина, из-за которого его уволили с должности заместителя главного редактора издательства «Московская патриархия»?
— Знаю, конечно. Меня и самого из всех церковных структур выперли, вплоть до церкви, где я 25 лет служил алтарником.
— Это случилось после вашей статьи об Украине в «Ведомостях»?
— Да.
— Нужно ли критиковать недостатки церковной институции?
— Безусловно, нужно. Но необходимо говорить не о том, что церковь устарела. Как хорошо сказал отец Георгий Флоровский, «это не грехи церкви, это грехи против церкви, которые совершают люди церкви против церкви». Чтобы наш голос был слышен, должна накопиться определенная критическая масса — и в церкви, и в политике. Эта критическая масса в церкви растет, люди хотят правды.
Главный процесс в обществе — увеличение потенциала правды. Правды политической, религиозной, экономической — против силы лжи, которая есть и в церкви, и во власти, и в нашей псевдокапиталистической экономике.
— Подходит к концу 2015 год. Чем он вас потряс, удивил?
— Этот год действительно был во многом переломным. Он начался c невероятного энтузиазма обезумевшего российского империализма. В феврале 2015 года был дебальцевский «котел», Минские соглашения. Помню, в те дни, когда происходили события в Дебальцево, гибли десятки и сотни людей, я буквально не мог жить. Я чувствовал, что эти страдания, ложь и кровь, которая там проливается, падает на нас. И на меня лично.

Вскоре мы увидели последствия: начали действовать реальные экономические санкции, в силу целого ряда причин стала падать цена на нефть. Сейчас мы видим начавшийся социальный протест. Этот протест пока идет довольно глухо: врачи жалуются, что их фотографируют, когда они приходят на митинги, и они боятся, учителя говорят о том же. Но есть масса недовольных людей, вот и дальнобойщики проявились.

Как историк я знаю, что недовольство обязательно выплеснется. И тогда все зависит от мастерства власти — не в том смысле, чтобы мастерски подавить недовольство, это не удастся, а мастерски изменить ситуацию к лучшему. Например, в 1905 году все шло к революции, к тому, что произошло в 1917-ом, но нашелся гениальный Витте и честный и талантливый Столыпин, которые любили Россию и хотели разрулить ситуацию, понимая проблемы. И они смогли это сделать.

Сейчас в России это пока возможно, но может наступить такой момент, когда это уже будет невозможно, как в 1917 году. В знаменитой книге «Мировой кризис», посвященной Первой мировой войне, Черчилль, анализируя революцию 1917 года в России, писал, что царская администрация не смогла удержать машину на склоне, тогда за тормоза схватились люди либеральной оппозиции Гучков, Милюков, князь Львов и стали применять новые средства, но машина неудержимо катилась в пропасть. В последний момент пришли Корнилов и Савинков, которые пытались, используя саму энергию революции, спасти Россию и развернуть ее, но и им это не удалось. А в самой глубине пропасти падающую Россию уже ждали Ленин, Троцкий и вся их компания. Неизвестные нам пока Ленин, Троцкий и Каменев сейчас уже ждут Россию. Но пока машину развернуть можно. Я с волнением и как гражданин, и как историк наблюдаю за этим процессом.
Этот год показал, что мы катимся в пропасть. Ничего не удалось: империю не создали, Украину не усмирили, присоединение Крыма не принесло радости ни крымчанам, ни всем остальным, стало лишь огромным бременем, обузой. Новая авантюра в Сирии, по мысли Путина, должна была переключить внимание, но не переключила — мы стали еще большими изгоями в мировом сообществе.
Сейчас все очень ясно, и люди должны делать выводы. Видимо, следующий год будет годом, когда мы или вырулим, или рухнем в пропасть.
— Подобные прогнозы мы слышим уже несколько лет подряд.
— Не совсем так. В 2015 году на что мы могли надеяться? На то, что сам по себе помудреет ни с того, ни с сего русский народ? Все еще болели «крымнашистским» синдромом. Никаких серьезных изменений в обществе не замечалось, только усиливались эти чувства. Падение рубля испугало в ноябре 2014 года, но потом опять ничего: люди еще не чувствовали последствий экономической катастрофы, а теперь чувствуют.

В начале 2014 года не было такого выбора: или вырулим, или в пропасть. В лучшем случае, говорили, что мы может пойти по пути Украины, Евромайдана, но никто не предполагал, что будет сделано то, что было сделано в феврале – марте 2014-го. А этот год дал всем почувствовать результаты авантюры. Мы видим, как нарастает этот вал: масса разоблачений, включая разоблачение Юрия Чайки в фильме Навального. Все обнажается. Как говорили, что с конца лета 2015 года будут проявляться результаты санкций, так они и проявились. Когда санкции только ввели, все смеялись, не верили, что так быстро мы почувствуем последствия.

Мне вот что вспоминается. Когда после нападения Японии на Перл-Харбор Германия объявили Соединенным Штатам войну, Рузвельт сказал: ну что ж, раз нам объявили войну, тогда мы через два с половиной года высадимся в Европе. Гитлер потешался: мол, через два с половиной года это мы захватим весь мир. Через два с половиной американцы высадились в Европе, и все закончилось. Там умеют считать. Это очень важная вещь. А у нас не умеют.

— Вы не думаете, что наши власти могут в следующем году еще более ужесточить репрессии?
— Репрессии не помогут. Сейчас можно только дурить общество, что власть делает и с Крымом, и после Крыма. Но вроде бы этот дуреж уже не получается: Сирия и Турция мало кого ввели в заблуждение. Метод власти такой: дурить всех, а небольшое количество борцов с системой по возможности изолировать, выпирать из России. Но недовольных будет становиться все больше, и с ним уже никакие репрессии ничего сделать не смогут.
Нет у власти сил проводить масштабные репрессии. Нет у нее аппарата ВЧК-ГПУ 1930-х годов, который был отшлифован революцией и «красным террором». Мне трудно представить, что найдется много людей, готовых убивать и подставлять свою грудь под пули ради Путина и Чайки.
Это разленившиеся люди, которые сами ведут бизнес, воруют деньги, имеют недвижимость на Западе. Их главная задача — сохранить то, что они наворовали, а новым — наворовать в меру начальников и, если получится, больше. Вот что кружит голову нынешним чекистам, у них совсем другие интенции, чем в эпоху сталинской диктатуры. А большинство простых сотрудников МВД недовольны своим положением, поэтому я не вижу людей, которые бы осуществляли репрессии. Но, конечно, все может быть.

У историка есть одно качество: даже если он плохой пророк, он может просто наблюдать за тем, что было. Я надеюсь, что доживу до тех пор, когда буду наблюдать за происходящим сегодня, как за сравнительно давним прошлым.
— Как вы относитесь к идее неизбежности революции, о которой говорит Ходорковский?
— Я бы говорил о революции сознания. Политические изменения, которые необходимы обществу, должны быть результатом революции сознания.

Они не должны ему предшествовать.

Революция сознания означает, что люди почувствуют, что они сами ответственны за свою судьбу, что они не должны ждать, пока какое-то государство и какой-то вождь им спустят сверху немного счастья в жизни. Этого не будет никогда, и сейчас люди в этом убеждаются.
Когда все видят, что окружение Генпрокурора связано с бандитами, то куда уж дальше? О каком государстве можно говорить? Государства нет. Люди должны понять, что все зависит только от них самих. Это и есть революция сознания.
Она приведет к формированию спонтанных социальных структур — сначала гражданских, а потом и политических. Но чтобы люди это поняли, они должны понять собственную историю, понять, кто они такие, и определить цели, которые они перед собой ставят.

От советского сознания лагерного человека, который пытается ускользнуть от власти или прибиться к ней, но всегда видит власть своим главным гонителем или дарителем милости, человек должен перейти к иной форме сознания, в которой он рассматривает власть как то, что он сам создает для себя и создает наиболее удобным и правильным для себя образом. То есть не «власть вне человека», а «власть изнутри человека».