*305. Вторая мировая война-3

[Ф.Д. Волков]

http://militera.lib.ru/research/volkov_fd/02.html
Глава II.

Несостоявшийся прыжок «Морского льва»

На рассвете 10 мая 1940 г. германское военное командование начало осуществление «Желтого плана» — войны против Франции. В немецких частях был зачитан приказ Гитлера, хвастливо заявлявшего, что начинающееся сегодня сражение «решит судьбу немецкой нации на ближайшую тысячу лет»{100}.

Восьмимесячный период «странной («шутливой», «игрушечной») войны», как ее называли французы и англичане, войны с ее окопной тишиной, самолетами, мирно парящими над Сааром, футбольными матчами у линии фронта, медленно идущими поездами с боеприпасами и вооружением по обе стороны Рейна, закончился. Гитлер и его генералы, перейдя от «сидячей войны» к осуществлению планов «молниеносной войны», двинули свои войска на Запад.

Начался период скоротечных боев. Еще в апреле 1940 г. гитлеровская Германия вторглась в Скандинавию и легко захватила Данию и Норвегию. Вероломно растоптав нейтралитет, гитлеровские войска начали военные действия в Голландии и Люксембурге. Фашистской Германии потребовалось всего 44 дня для разгрома и капитуляции Франции, для нанесения сильнейших ударов по Англии.

После трагических событий на песчаных пляжах Дюнкерка в конце мая — начале июня 1940 г., завершившихся разгромом английской и французской армий (правда, 338 тыс. английских и французских солдат были вывезены под ожесточенной бомбежкой в Англию), последовала капитуляция Франции.

По условиям франко-германского перемирия, подписанного 22 июня 1940 г. в Компьенском лесу на маленькой железнодорожной станции Ретонд в том же белом салон-вагоне маршала Фоша, изъятом по приказу Гитлера из музея, где подписала капитуляцию кайзеровская Германия 11 ноября 1918 г., на сей раз Франция полностью капитулировала перед гитлеровской Германией в военном отношении. В соответствии с перемирием французская армия подлежала демобилизации; гитлеровскому командованию [30] передавалось все вооружение и военное снаряжение. Страна делилась на две зоны: зону оккупации — почти половину Франции, 2/3 которой — наиболее важные в стратегическом и промышленном отношении районы востока и севера, куда входили Париж, порты Ла-Манша и Атлантики, и «свободную зону», оставшуюся под контролем «правительства» Петэна, обосновавшегося в маленьком курортном городке Виши и установившего режим военно-фашистской диктатуры{101}.

Почти вся французская армия — 1 547 тыс. человек из 2,5 млн. армии метрополии — оказалась в плену. Потери Франции составили 84 тыс. убитыми{102}.

По пыльным дорогам Франции миллионы беженцев беспрерывным потоком уходили на юг страны, спасаясь от немецкого ига. А в это время фашистская 84-я дивизия маршировала по Елисейским полям, проходила под Триумфальной аркой, святотатственно попирая священную для французов могилу Неизвестного солдата. Немецкие офицеры поднимались по крутой лесенке Триумфальной арки и любовались побежденным, но не покорившимся Парижем, Марсовым полем, симметричной площадью Согласия, уходящими ввысь башнями собора Парижской богоматери и, конечно, Эйфелевой башней, близ которой фюрер позировал своему личному фотографу. Правительство предателя Петэна готовилось верой и правдой служить своим фашистским хозяевам.

Немецкие генералы, опьяненные легкой победой, удобно и просторно расположившись во дворце французских королей в Фонтенбло, превращенном в немецкий штаб, приступили к планированию новых военных походов.

В связи с разгромом Франции потеряла свои позиции на континенте Европы и Англия, прежде всего лишившись поддержки мощного французского военно-морского флота. От мыса Нордкап на севере Европы до Бидоссы на юге протянулись немецко-фашистские военно-воздушные базы.

Правда, молниеносного завоевания Англии не получилось: гитлеровские войска были остановлены естественным противотанковым «рвом», полосой Ла-Манша шириной 37 км. Однако даже не искушенным в военном искусстве было ясно, что эта узенькая полоска воды — «ров» — не являлась непреодолимой преградой и после должной подготовки могла быть форсирована немецкими войсками.

Предатель Вейган, только что бросивший Францию под ноги Гитлеру, восклицал:

— В течение трех недель Англии свернут шею, как цыпленку.

«Во всем мире были убеждены, — признавал позднее британский премьер У. Черчилль, — что настал час нашей [31] гибели»{103}. Институт Гэллапа, проведший в сентябре 1940 г. опрос общественного мнения в США, сообщал: после падения Франции более 35% граждан США были уверены в победе Германии, 32% — в победе Англии и 33% не дали ответа{104}. Недаром посольство США в Лондоне советовало всем гражданам США покинуть страну.

Отказавшись от сотрудничества с Советским Союзом, растеряв своих союзников, Англия буквально оказалась в состоянии далеко не «блестящего одиночества».

Ни один английский доминион, ни одна британская колония не могли оказать решающей помощи метрополии, переживавшей тяжкие, черные дни. Муссолини, боявшийся упустить свой лакомый кусок и желавший «принять участие в дележе добычи»{105}, объявил войну Англии, Франции, нанося им удары в Средиземном море. Фашистская Испания, заняв международную зону Танжера, зарилась на британскую твердыню Гибралтар и в любой момент могла либо потребовать его передачи, либо с помощью артиллерии закрыть узкий пролив.

На Дальнем Востоке Япония держалась весьма загадочно и настойчиво требовала закрытия Бирманской дороги, чтобы помешать английским поставкам в Китай.

Опьяненные легкими победами, немецкие армии, вооруженные до зубов своим и трофейным оружием, готовились к последнему удару по Англии.

Что могла им противопоставить Англия тех дней? Могла ли она выстоять против решительного натиска вооруженных сил германского вермахта? Безусловно, нет. Более того, английские армии, бросившие первоклассное оружие — танки, артиллерию, боеприпасы, винтовки — на морском берегу у Дюнкерка, были, по признанию У. Черчилля, почти совершенно безоружны. «Фактически во всей стране, — с горечью вспоминал Черчилль, — едва насчитывалось 500 полевых орудий всех типов и 200 средних и тяжелых танков»{106}. В военно-воздушных силах в боевой готовности было 446 истребителей и 491 бомбардировщик{107}. Потребовались бы месяцы, прежде чем английские заводы смогли бы восполнить потерянное. Собственно говоря, в июне — июле 1940 г. в Англии не было сухопутной армии в современном ее понимании. Деморализованные, обезоруженные дивизии, до Дюнкерка составлявшие костяк английской армии, требовали полного переформирования и вооружения.

Правда, летом 1940 г. на Британских островах были разбросаны маленькие гарнизоны, но их вооружение и снаряжение были весьма слабыми. К концу июня имелось всего несколько хорошо обученных дивизий и бригад. Однако вооружения и снаряжения было недостаточно даже для одной танковой дивизии. [32]

Хотя в стране были созданы силы местной обороны, но они в лучшем случае имели винтовки устаревшего образца и пулеметы. Сотни тысяч англичан, готовых защищать свои дома, располагали лишь охотничьими ружьями, старинными мушкетами, холодным оружием, начиная от вил и кончая ножами. Английский народ был больше вооружен энтузиазмом, чем оружием.

Недаром британский премьер, выступая 4 июня 1940 г. в английском парламенте с далеко не воинственной речью, прикрыв микрофон рукой, доверительно сообщал притихшим членам палаты общин: «Мы будем бить высаживающихся по головам пивными бутылками, ибо, пожалуй, у нас только это и есть»{108}.

В то же время в составе сухопутной армии фашистской Германии насчитывалось до 4 млн. человек — около 170 боеспособных, полностью укомплектованных дивизий. Из них могла быть выделена мощная ударная группа.

Численный перевес немецкой авиации над английской был также весьма значительным. Если во время боевых действий, развернувшихся на Европейском континенте в мае 1940 г., количественное соотношение между военно-воздушными силами Англии, Франции, с одной стороны, и Германии — с другой, составляло 1:3 в пользу германской авиации, то положение английской авиации после разгрома и капитуляции Франции стало еще хуже — 1:4 или даже 1:5{109}. Фашистская авиация на 10 августа 1940 г. имела только в первой линии 1990 бомбардировщиков против 450 английских и 1530 истребителей против 600 английских. Правда, английские новинки в системе противовоздушной защиты Британских островов (цепь радиолокационных станций на побережье, снабженных приборами Уотсона — Уатта для обнаружения самолетов противника в пути, новые принципы управления самолетами по радио) несомненно сыграли положительную роль в дни «битвы за Англию». Но эта система защиты Британских островов была далеко не совершенной и находилась, по словам Черчилля, в зачаточном состоянии.

Нельзя не прийти к выводу, что в июле — августе 1940 г. малочисленная английская авиация с недостаточно опытным летным составом, в котором ощущалась большая нехватка, не смогла бы оказать достаточного противодействия массированным налетам германских ВВС.

Реальной силой, которая могла сыграть в то время определенную роль в предотвращении немецкого десанта на Британские острова, был английский военно-морской флот. Однако следует учитывать, что военно-морской флот понес серьезные потери в Норвегии во время десантных операций у Нарвика и Намсуса, а еще больше он пострадал при эвакуации войск из Дюнкерка под [33] ожесточенной бомбежкой немецкой авиации.

Пострадал британский флот и в операции «Катапульта» — так Черчиллем была зашифрована операция по захвату, выводу из строя или потоплению французских кораблей, стоявших на рейдах в портах Северной и Западной Африки — в Оране, Мерс-эль-Кебире, Александрии, Дакаре, Касабланке, а также в Англии — в Портсмуте, Плимуте и Девонпорте.

По инициативе Черчилля британский военный кабинет принял решение заставить французский военно-морской флот прибыть в английские порты и присоединиться для продолжения борьбы с Германией. На случай, если подчиненные адмирала Дарлана, заверявшего Черчилля честью моряка, что он никогда не сдаст французского флота немцам, откажутся выполнить его приказ, военный кабинет Англии принял «мучительное и ужасное», по словам Черчилля, решение «копенгагировать» флот своей вчерашней союзницы, т. е. потопить его, так же как в 1801 г. адмирал Нельсон без всякого предупреждения потопил датский флот, спокойно стоявший на рейде в Копенгагене.

Ранним утром 1 июля премьер и военный министр Великобритании У. Черчилль передал вице-адмиралу Соммервеллу, командовавшему британским военно-морским флотом на Средиземном море, краткий приказ «быть готовым к «Катапульте» 3 июля». Смертельный удар наносился по французскому флоту в западной части Средиземного моря гибралтарской эскадрой Соммервелла. В 6 часов 26 минут вечера 3 июля 1940 г. адмиралу Соммервеллу было послано окончательное распоряжение: «Французские корабли должны либо принять наши условия, либо потопить себя или быть потопленными вами до наступления темноты»{110}. Других вариантов ультиматум не предлагал. Адмирал Соммервелл, на 30 минут опередив ультиматум, приказал открыть огонь и начать бомбардировку с воздуха французских линкоров и крейсеров.

Французский линкор «Бретань», стоявший в Оране, от прямого попадания бомбы в пороховые погреба взлетел на воздух и в течение нескольких минут исчез в морской пучине.

Линкор «Прованс», получив тяжелые повреждения, выбросился на берег; линкор «Дюнкерк» в условиях ограниченных возможностей для маневра плотно сел на мель. Линейный крейсер «Страсбург» ускользнул и, хотя он был поврежден самолетами-торпедоносцами, все же достиг Тулона.

Позднее в Дакаре линкор «Ришелье» был атакован английскими самолетами-торпедоносцами с авианосца «Гермес» и сильно поврежден. Во время операции погибло [34] до 1300 французов. В Александрии после длительных переговоров с английским адмиралом Кеннингхемом французский адмирал Годфруа согласился разоружить военные суда, снять замки с орудий и репатриировать часть экипажей. Позднее французские крейсеры из Александрии пришли в Тулон.

Что касается французских военных кораблей, стоявших в Портсмуте, Плимуте и Девонпорте, то все они — 2 линкора, 4 крейсера, 8 эсминцев, 12 подводных лодок и около 200 тральщиков и охотников за подлодками — ранним утром 3 июля были силой взяты под английский контроль. Правда, передача кораблей англичанам, за исключением наиболее современной субмарины «Сюркуф» (ее называли «подводным крейсером»), экипаж которой оказал вооруженное сопротивление английским офицерам и матросам, прошла мирно и спокойно. Команды французских судов сошли на берег. Корабли были включены в состав военно-морских сил Великобритании{111}.

Французский флот как важный фактор войны частично перестал существовать, а частично вошел в состав британских военно-морских сил. «Катапульта» на многие годы ликвидировала морскую мощь Франции как первоклассной морской державы. Но «на войне, как на войне» — пострадал и британский военно-морской флот, которому по приказу французского адмирала Жонса было оказано серьезное сопротивление.

Тем не менее британскому флоту удалось «нанести, — как сокрушался Черчилль в парламенте, — жестокий удар по своим лучшим друзьям»{112} и обеспечить Англии господство на море. Недаром, когда Черчилль сообщил об этом в парламенте, спокойные, уравновешенные депутаты вскочили со своих мест, долго и бурно выражая свое одобрение мерам, связанным с операцией «Катапульта». И все же, по самым оптимальным подсчетам, общее количество военно-морских кораблей различных классов, имевшихся в водах метрополии, к августу — сентябрю 1940 г. составляло: линкоров — 2, авианосцев — 1, крейсеров — 20, эсминцев — 94 и около 600 других легких кораблей. Переброска военно-морских сил к Ла-Маншу из Средиземного моря, Тихого, Индийского и Атлантического океанов была не только затруднительна, но и почти невозможна. Эти корабли нужны были для защиты интересов Британской империи. Известный английский специалист по морским вопросам Тонстолл позднее признавал весьма тяжелое положение английского флота. «Во всей нашей истории, — писал он, — трудно найти момент, когда нам угрожала большая опасность, чем летом и осенью 1940 года...»{113}

Опасность состояла не только в большом напряжении, испытываемом военно-морским флотом, но и в том, что [35] страна почти не была защищена с воздуха. Правда, в парламенте Черчилль, успокаивая депутатов, говорил о «силе английской армии», «замечательном состоянии» и «небывалой мощи королевской авиации» и об исключительной слабости немецкого военно-морского флота. Но даже для не просвещенного в военной стратегии и тактике англичанина было ясно, что Черчилль явно преувеличивает силы и ресурсы Великобритании, принимая желаемое за действительное.

Он был гораздо ближе к истине, когда 23 апреля 1942 г. на секретном заседании палаты общин заявил: «В 1940 г. армия вторжения примерно в 150 тыс. отборных солдат могла бы произвести смертельное опустошение в нашей стране»{114}.

В это время в составе флота фашистской Германии было 2 линкора, 6 крейсеров, 10 эсминцев, большое количество катеров и 60 подводных лодок. Кроме военного флота фашистская Германия имела морские суда общим водоизмещением 1 200 тыс. т{115}. К этим судам могли быть присоединены транспортные средства Дании, Бельгии, Голландии и Франции. Десантные средства гитлеровцев, пусть далеко не совершенные, хотя у них имелись специальные паромы Зибеля, могли обеспечить переброску (в два приема) свыше десятка дивизий — до 250 тыс. человек — на Британские острова. Во всяком случае, этого тоннажа было достаточно для высадки в первом эшелоне 100 тыс. человек с вооружением и оснащением. При этом некоторые специально оборудованные десантные суда немцев не нуждались в гаванях, в особых причалах, а могли высаживать в любом пункте побережья протяженностью 2000 миль танки, орудия, бронемашины. Изобретатель Готфрид Федер предложил специальные железобетонные блокгаузы — «военные крокодилы» — на 200 человек, которые можно было сконцентрировать у побережья Англии. Были созданы специальные танки-амфибии с перископами{116}.

Таким образом, гитлеровское командование после разгрома Франции обладало всеми необходимыми сухопутными, военно-воздушными силами и тоннажем для высадки десанта на Британские острова. А летом хорошая погода на Ла-Манше могла выдаться в любое время. Военные специалисты отмечали особо благоприятные условия для вторжения десантов в это время года.

Английская регулярная армия и силы местной обороны, военно-морской флот и авиация, безусловно, оказали бы решительное сопротивление вторжению немецко-фашистских войск. Черчилль неоднократно говорил о решимости англичан защищать «каждый дюйм» своей земли, о готовности сражаться «за каждую улицу в [36] Лондоне и его предместьях». Но соотношение сил и средств летом 1940 г. было таково, что шансов на успешное отражение фашистского десанта у английского командования почти не было.

Большой численный перевес в живой силе и технике, за исключением кораблей военно-морского флота, был на стороне немецко-фашистского командования. Однако, по признанию самого Черчилля, если бы немцы установили господство в воздухе над Дуврским проливом и Ла-Маншем, английское командование военно-морскими силами не рискнуло бы ввести в бой линкоры или большие крейсеры{117}.

Подготовка прыжка «Морского льва»

В трудное для Англии лето 1940 г., полное испытаний и горечи поражения, немецко-фашистское командование, опьяненное военными успехами, осуществляло практическую разработку планов захвата Британских островов, вошедших в историю под кодированным названием «Зеелёве» («Морской лев»).

Как стало известно из захваченных немецких архивов, вскоре после нападения на Польшу германское военно-морское министерство приступило к изучению проблемы вторжения в Англию. Гросс-адмирал Редер, командовавший фашистским флотом, уже 29 ноября 1939 г. представил первый набросок плана вторжения фашистских армий на Британские острова{118}.

Предварительными условиями вторжения в Англию он считал установление полного контроля над портами и устьями рек французского, бельгийского и голландского побережий и создание здесь соответствующих баз. Поэтому до поры до времени проект вторжения на Британские острова носил лишь теоретический характер. После Дюнкерка и завершения разгрома Франции все эти условия были выполнены и адмирал Редер мог предложить Гитлеру такой план. Он, действительно, поспешил сделать это, когда стало ясно, что разгром английских и французских армий по существу предрешен.

Еще 21 мая Редер в беседе с Гитлером, состоявшейся в Шарлевиле, поставил вопрос о десанте в Англию{119}. На секретном совещании у Гитлера 20 июня 1940 г. с участием Кейтеля, ответственного за высшее стратегическое планирование фашистских войн, Браухича, Гальдера, Хойзингера, Редера и других нацистские главари приняли решение о вторжении в Англию{120}. Десанту, по предложению Редера, должно было предшествовать энергичное воздушное наступление с направлением главного удара [37] против английского военно-морского флота. Другим важным условием наступления являлось завоевание германской авиацией господства в воздухе{121}.

Спустя 10 дней после совещания фашистских руководителей начальник штаба оперативного руководства ОКБ Йодль представил Гитлеру памятную записку, гласившую, что если не удастся завершить войну с Англией политическими средствами, то ее необходимо силой поставить на колени.

Для десанта в Англию, указывал Йодль, должно быть выставлено не менее 30 дивизий, против которых англичане не смогут выставить более 20 соединений{122}. Записка Йодля явилась основой всех дальнейших планов подготовки к войне с Англией. В последнюю неделю июня и в начале июля германское военное командование вплотную занялось планом завоевания Британских островов. 1 июля начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер обсуждал в Берлине вопрос о войне против Англии с начальником штаба военно-морских сил адмиралом Шнивиндом. На следующий день, 2 июля 1940 г., руководство ОКБ дало официальную директиву штабам армии, авиации и флота начать подготовку операции против Англии{123}.

Уже 3 июля в штабе германских сухопутных сил была создана рабочая группа во главе с полковником Грейфенбергом, которая занялась непосредственной подготовкой оперативного плана германского вторжения в Англию{124}. К 12 июля Йодль спешно закончил разработку планов десантной операции. В первом варианте, названном «Лев»{125}, Йодль выдвинул несколько условий, с помощью которых можно было обеспечить успех вторжения в Англию. Такими условиями являлись: победа над английской авиацией, уничтожение базирующихся у берегов Англии военно-морских сил, разминирование путей движения десантов, обеспечение их флангов минными полями, сковывание английских ВМС операциями в Северном море, а итальянским флотом — в Средиземном море. Немецкая авиация должна была завоевать господство в воздухе, нанести решающие удары по английскому флоту, разрушить береговые укрепления{126}. Йодль считал, что превосходство Германии в воздухе над Ла-Маншем заменит превосходство англичан на море. На новом совещании с командованием сухопутных сил 13 июля в Бергхофе представленный Браухичем и Гальдером план операции против Англии был одобрен Гитлером. Было также приказано немедленно готовиться к его осуществлению{127}.

Сведя в единое целое проекты операции генерального штаба сухопутных сил, главных штабов авиации и военно-морского флота, главный штаб вермахта (ОКБ) составил [38] директиву № 16 «О подготовке и проведении вторжения на Британские острова». Директива, подписанная лично Гитлером 16 июля 1940 г., гласила: «Так как Англия, несмотря на свое безнадежное военное положение, не проявила до сих пор никаких признаков готовности к ведению переговоров, я решил начать подготовку и, если понадобится, осуществить вторжение в Англию. Целью этой операции является устранить британскую метрополию как базу для продолжения войны против Германии, если это потребуется, оккупировать ее полностью»{128}. Все приготовления к нападению было приказано закончить к 15 августа. В директиве предписывалось провести внезапную высадку на Британские острова на широком фронте от Рамсгейта до острова Уайт или до Лаймского залива. Первый вариант плана десантных операций командования сухопутных сил вермахта предусматривал создание трех оперативных групп.

Группа «Кале» — 12-я армия Буша в составе 13 дивизий, в том числе 2 танковых и 1 моторизованной, — должна была вторгнуться со стороны Остенде и устья Соммы на английское побережье между Маргитом и Гастингсом. Группа «Гавр» — 9-я армия Штрауса в составе 9 дивизий, в том числе 2 танковых и 1 моторизованной, — высаживалась из района Дьеппа на участок Брайтон — Портсмут. 12-я и 9-я армии наносили главный удар Группа «Шербур» — 6-я армия Рейхенау в составе 9 дивизий, в их числе 2 танковые и 1 моторизованная, — наносила вспомогательный удар и высаживалась из района Шербура в район Веймут — Лайм-Риджис. Было бы нетрудно, позднее признавал Черчилль, усилить эти три армии после захвата плацдармов на Британских островах, поскольку тылы немецких армий на Европейском континенте были полностью обеспечены.

В директиве были поставлены конкретные задачи сухопутным, воздушным и военно-морским силам фашистской армии. «Задача сухопутных войск — продолжая оккупацию Франции и прикрывая остальные фронты, высадить в Южной Англии десант крупных сил, разгромить английские сухопутные войска, занять столицу и, в зависимости от обстановки, также и другие районы Англии»{129}. Немецкий флот при поддержке авиации прикрывал бы десант от фланговых ударов британского флота. В соответствии с требованиями директивы гитлеровская авиация уничтожала английскую авиацию и наносила сковывающие удары по военно-морским силам в Северном и Средиземном морях, уничтожала английские авиационные заводы.

В директиве предусматривался захват предмостных укреплений специально оснащенными передовыми отрядами дивизий первого эшелона, после чего они расширят их, [39] создавая «сплошную зону высадки». Как только будет сосредоточено достаточно сил, директивой предписывалось сразу перейти в наступление для достижения рубежа устья Темзы и высот южнее Лондона и Портсмута{130}. В первом эшелоне предполагалось высадить 100 тыс. отборных солдат. За первой волной десанта почти немедленно — к третьему дню вторжения — должны были последовать вторая и третья волны нападающих численностью 160 тыс. человек. Всего же высаживалось до 30 дивизий — 260 тыс. человек{131}.

Дальнейшая схема развития военных операций против Англии представлялась гитлеровскому командованию так. На восьмой день вторжения гитлеровские войска, закрепившиеся на предмостном укреплении глубиной 20–30 км у юго-западного побережья Англии, вновь переходят в наступление. Двигаясь в направлении Саутгемптон — устье Темзы, немецкие войска окружают столицу Англии Лондон и захватывают всю Южную Англию — от устья реки Северн на западе до Мальдена на востоке. Из этого района планировалось молниеносное наступление танковых и моторизованных дивизий на Центральный промышленный район Англии и далее на север. Немецкие войска захватывают порты Бристоль, Ливерпуль, Гулль, Ньюкасл, Лит, Глазго. Затем оккупируются Шотландия и Северная Ирландия. После массированных налетов авиации, нескольких карательных экспедиций против английских партизан столица Англии будет занята солдатами вермахта.

Операция «Морской лев» должна была завершиться в течение месяца после ее начала{132}.

Командование операциями по разгрому Англии возлагалось на фельдмаршала Рундштедта, в течение шести недель обеспечившего разгром Франции. На следующей стадии кампании в борьбу должна была вступить армейская группировка фельдмаршала Бока. Общее руководство разгромом Англии Гитлер брал на себя{133}. Немецкое командование, готовясь к осуществлению своих разбойничьих планов, приказывало к 1 августа главным штабам армии, военно-морских сил и ВВС передислоцироваться в район подготовки десанта{134}.

О том, насколько широко и тщательно готовилась операция «Морской лев», свидетельствуют тысячи других документов фашистского генерального штаба, штабов групп армий и отдельных армий, корпусов, дивизий, полков, вплоть до батальонов.

Среди этих документов можно найти отпечатанные памятки «О погрузке войск на корабли», «О первом бое после высадки», «О поведении войск на борту десантных кораблей», «О преодолении водных преград штурмовыми [40] ботами, транспортами и с помощью подвесных мостов»{135}. Некоторые материалы анализируют тактику английской армии и английских волонтеров и соответственно поведение и тактику фашистских войск. Отделом боевой подготовки генерального штаба сухопутных сил была составлена специальная инструкция «Бой в тумане». В директивах немецко-фашистского командования с большой методичностью и скрупулезностью ставились задачи не только армии, флоту и ВВС, но и инженерной службе, корпусу связи, другим родам войск — вплоть до хлебопекарных рот, санитарных, снабженческих и иных подразделений. Были продуманы вопросы обеспечения войск электроэнергией, снабжения десантников водой{136}. Ответственным за это назначался один из братьев Шпейделя, служивший в управлении главного интенданта (сам Ганс Шпейдель в это время возглавлял штаб фашистских оккупантов во Франции и Бельгии).

Правда, в планах гитлеровского командования имелись существенные недоработки: оставался нерешенным вопрос об организации противовоздушной обороны районов сосредоточения десанта, о парашютно-десантных войсках, которые должны были сбрасываться в окрестностях Лондона и других английских городов, отсутствовало решение по ряду других конкретных проблем. Однако все эти недоработки в дальнейшем бесспорно могли быть устранены.

Особое внимание в директивах фашистского командования уделялось обеспечению секретности десанта. Один из пунктов гитлеровской директивы № 16 гласил: «Подготовка запланированной высадки десанта должна быть строго засекречена. Сам факт подготовки десанта в Англию скрыть невозможно. Тем большее значение имеет засекречивание всеми средствами времени осуществления запланированного десанта и районов переправы»{137}.

Для обеспечения внезапности вторжения немецкое командование разработало секретные планы дезинформации противника. В одном из приказов фон Бока по группе армий «Б» содержалось специальное требование осуществлять «дезинформацию в приказах»{138}. По мнению многих западноевропейских историков — К. Клее, К. Ассмана, Лиддел-Гарта и других, немецкое командование вполне могло завершить все приготовления к десанту в августе — сентябре 1940 г.

С какими английскими силами планировало сразиться немецкое командование?

По данным разведки германского генерального штаба, в начале августа 1940 г. английская армия располагала на побережье для обороны юга страны 13–14 дивизиями. Общая численность действующей армии оценивалась разведкой [41] в 320 тыс. человек, армии резерва — в 100 тыс. инструкторов и 900 тыс. возможных новобранцев{139}. Фактически, по данным Черчилля от августа 1940 г., на всем южном побережье Англии было сосредоточено 8 дивизий. Во второй половине сентября после экстраординарных мер по формированию новых соединений английское командование располагало на широком фронте южного побережья 16 дивизиями, из них тремя бронетанковыми{140}.

Лишь в июне военный кабинет Англии принял решение о реорганизации полевой армии, которая имела бы 26 дивизий; из них всего 2 дивизии были бы танковыми{141}. К середине августа, по английским данным, эти 26 дивизий были созданы. Но что это был за «ударный кулак» Черчилля и начальника имперского генерального штаба Аллана Брука, сменившего на этом посту генерала Айронсайда? Гитлеровский генштаб явно переоценивал силы противника. Правда, к сентябрю 1940 г. боеспособность английской армии несколько возросла. Танковые части насчитывали в начале месяца 240 средних и 108 тяжелых машин. Количество легких танков достигло 514{142}. Резко возрос выпуск истребителей. Вместо запланированных в июле — августе 903 истребителей было произведено 1418, т. е. в 1,5 раза больше{143}.

Однако фашистская армия имела подавляющее превосходство сил. Сухопутные силы Германии превышали английские в 7–8 раз, вооружение вермахта было сильнее в 15–20 раз. Из 170 немецких дивизий, полностью укомплектованных, хорошо вооруженных, имевших большой опыт завоевательных походов в Польше, Бельгии, Голландии и Франции, гитлеровское командование готово было бросить для непосредственного вторжения на Британские острова 38 дивизий, среди них 6 танковых и 3 моторизованных{144} (интересно, что для операции «Овер-лорд» — высадки армий в Северной Франции — Англия и США сосредоточили 36–39 дивизий). Недаром У. Черчилль с горечью признавал: «Поистине у немцев не было недостатка в свирепых, хорошо вооруженных солдатах»{145}.

Для переброски столь гигантского десанта требовалось до 4 тыс. морских судов общим тоннажем 800–900 тыс. т. К началу сентября 1940 г. германский военно-морской штаб, конфисковав флоты Дании, Бельгии, Голландии, Франции, имел в своем распоряжении 168 транспортных судов (водоизмещением 700 тыс. т), 1910 барж, 419 буксиров, 1200 моторных катеров, сосредоточенных первоначально в Вильгельмсхафене и Киле, Куксхафене и Бремене, Эмдене и Гамбурге. Это было значительно больше, чем требовал адмирал Редер. Черчилль считал, что немецко-фашистское командование имело [42] суда, которые смогут переправить одновременно 500 тыс. человек{146}. С 1 сентября в связи с подготовкой к обеспечению переброски десанта в Англию началось интенсивное передвижение немецких судов во французские, бельгийские, голландские гавани, в район планируемого вторжения. Немецко-фашистское командование создало мощный кулак для удара по Британским островам, по «гордому Альбиону», почти 900 лет, со времени Вильгельма Завоевателя, не испытывавшему горечи вражеского нашествия. Над Британией нависла страшная угроза.

Репетиции форсирования Ла-Манша

О том, что немецкое вторжение в Англию не было блефом, свидетельствуют практические шаги по форсированию Ла-Манша, предпринятые командованием вермахта в июле — августе 1940 г.

Фашистские войска и штабы проходили ускоренное обучение. Более того, 29 июля отдел боевой подготовки генерального штаба Германии составил приказ под названием «Подготовка к проведению операции». «Учебные походы и бои, — гласил приказ, — проводить в условиях, приближенных к боевой обстановке, обучать войска всему, что они должны знать при высадке с кораблей на берег и в первых боях на побережье. Учить применять дымовые завесы»{147}.

Для организации учений-репетиций по форсированию Ла-Манша штабы разрабатывали подробную документацию, максимально приближая учения к реальной боевой обстановке. Так, к одной из многих разработок дивизионного учения «Береговой бой» был приложен детальный план форсирования пролива.

Приказ командующего группой армий «Б» фон Бока «О мероприятиях по подготовке к нападению на Англию и Ирландию» был весьма детальным, конкретным и красноречиво свидетельствовал о разбойничьих планах фашистского командования. Это же подтверждают многие другие документы генерального штаба, командования групп армий «А» и «Б» и отдельных армий, командования ВВС, морского штаба.

30 июля план операции «Морской лев» детально обсуждался в генеральном штабе сухопутных войск. Начальник штаба Гальдер объявил собравшимся о решении Гитлера вторгнуться в Англию. Давая общую военно-оперативную оценку действий фашистской Германии против Англии, Гальдер охарактеризовал их как единый комплекс многих операций. Он предостерег против переоценки береговых укреплений Англии и потребовал от [43] командования ВВС и флота предпринять «беспощадные действия против английского флота»{148}.

Гитлер и немецкое верховное командование вели не только военно-стратегическую, но и политическую подготовку десанта в Англию. По указанию Гитлера фашистская дипломатия и генералы добивались полной политической изоляции Англии, чтобы в дни решающей битвы ни одно государство не пришло ей на помощь. В политической подготовке фашистского вторжения в Англию участвовало ведомство Риббентропа, и особенно активно представитель МИД при главном командовании и генеральном штабе сухопутных сил X. Этцдорф. Так, 8 октября 1940 г. Этцдорф передал Гальдеру указание Гитлера: главная задача фашистской дипломатии состоит в создании коалиции держав против Англии. На других совещаниях у Браухича и Гальдера Этцдорф неоднократно ратовал за то, чтобы Англия была полностью изолирована. Еще на совещании 22 июля он говорил о необходимости предотвращения сближения Англии с Советским Союзом{149}.

Немало в подготовке разгрома Англии, и в частности в подготовке операции «Морской лев», поработала и германская разведка. Агенты германского абвера и другие шпионские ведомства фашистской Германии имели свою агентуру в этой стране. В секретных сейфах фашистского генерального штаба были собраны обширные досье с самыми различными разведывательными данными. В многотомных делах фашистской разведки хранились подробные данные не только о топографии, ландшафте местности, политико-административных и экономических центрах Англии, но и об аэродромах, о военно-морских базах, ориентиры для авиации и т. д.

В досье имелись многочисленные аэрофотоснимки городов, гаваней, морских и воздушных баз, снабженные весьма красноречивыми надписями и характеристиками о целях бомбежки и фашистских диверсий. Отдельный том содержал шпионские сведения о Большом Лондоне.

В секретных досье главного штаба вермахта содержались шпионские материалы о базах английских ВВС под Плимутом, о доках в Биркенхеде и Порт-Талботе и о многих других объектах{150}. Стоит ли удивляться тому, что летом и осенью 1940 г. летчики фашистской авиации вели точную прицельную бомбежку Лондона и Ковентри, Бирмингема и Портсмута, Манчестера и Гулля.

Гитлер и его подручные считали покорение Англии почти решенным делом. На состоявшемся в рейхсканцелярии 21 июля совещании, где присутствовали руководители армии, авиации и флота, Гитлер твердо заявил о начале решающего этапа войны против Англии. Он не сомневался в близкой победе над врагом и потому приказал «завершить [44] главную часть операции «Морской лев» к 15 сентября{151}.

Немецкое командование (как, впрочем, и морское министерство Англии) считало, что наиболее благоприятным временем для высадки десанта в бурном проливе Ла-Манш с учетом соответствующей фазы луны, прилива и отлива являлся период между 15 и 30 сентября. Правда, в ходе подготовки операции возникли ожесточенные споры между командованиями трех видов вооруженных сил фашистского «рейха» по вопросу о масштабах фронта высадки десанта.

Честолюбивый Геринг, командовавший военно-воздушными силами, не желал играть скромную роль, участвуя в общем плане покорения Англии. Он считал, что только силами немецкой авиации можно поставить Англию на колени. Поэтому командование ВВС разрабатывало свои планы, не согласованные с Гальдером и Редером. Геринг уверял фюрера в возможности «выбомбить Англию из войны», доказывая, что тяготы войны, непрерывные бомбежки приведут к свержению правительства Черчилля, устрашат противника, сломят его волю к борьбе и вынудят английских политических деятелей пойти на заключение мира с Германией. Германские генералы считали, что успех немецких планов десанта в Англию будет зависеть от того, удастся ли Германии добиться превосходства в воздухе над проливом и южными городами Англии и уничтожить английскую авиацию и аэродромы близ Лондона. Подготовка портов погрузки, сосредоточение транспортов в портах Франции, очистка проходов от мин и установка новых минных полей, прикрытие десанта с воздуха, высадка его — все это, полагали они, невозможно без установления господства ВВС Германии в воздухе.

На секретном военном совете 31 июля 1940 г. у Гитлера в Бергхофе фашистские военные руководители Кейтель, Йодль, Браухич, Гальдер, Редер приняли решение «особой важности», во многом определившее дальнейший ход войны. На этом совете были рассмотрены планы войны не столько против Англии, сколько против СССР. Гитлер заявил, что Англия держится только надеждой на поддержку Советского Союза и США. «Если Россия, — внушал Гитлер молчаливо слушавшим его генералам и адмиралам, — будет сокрушена, последняя надежда Британии будет уничтожена. Тогда Германия будет властителем Европы»{152}. Основными выводами совещания явились приказ Гитлера об усилении подготовки вторжения в Англию и, если оно не состоится, планирование на весну 1941 г. войны против СССР.

Однако он не допускал возможности войны на два [45] фронта. В развитие этого приказа главнокомандующий германскими сухопутными силами Браухич 30 августа издал «совершенно секретные инструкции» о вторжении на Британские острова. «Верховный главнокомандующий, — гласила директива, — приказал вооруженным силам завершить подготовку десанта в Англию. Целью атаки является сокрушение Англии как базы для продолжения войны против Германии и, если будет необходимо, осуществление ее оккупации»{153}. В инструкциях были определены задачи сухопутным силам, военно-морскому флоту и авиации{154}.

Особое значение в достижении победы над Англией Гитлер придавал германской авиации. Он заявил собравшимся: «Если после восьми дней интенсивной воздушной войны немецкая авиация не уничтожит значительную часть вражеской авиации, портов и военно-морских сил, всю операцию придется отложить до мая 1941 г.»{155}.

Перед Гитлером стояла дилемма — либо немедленно вторгнуться в Англию и покорить ее, либо, как признавал Черчилль, «ему грозило бесконечное продолжение войны со всеми неисчислимыми опасностями и осложнениями»{156}. Поскольку, считал фюрер, победа над Англией в воздухе положит конец ее сопротивлению, вторжение на Британские острова будет лишь финалом по завершению оккупации страны. Поэтому 1 августа 1940 г. он подписал директиву № 17 «Об усилении воздушной и морской войны против Англии». «Чтобы создать предпосылки для окончательного поражения Англии, — говорилось в ней, — я намерен продолжать воздушную и морскую войну против Англии более энергично, чем это было до сих пор»{157}. Немецкой авиации предписывалось как можно скорее нанести сокрушающие удары по авиационным частям, аэродромам и базам снабжения, а затем по военным объектам, портам и особенно по складам продовольствия внутри страны. Фашисты хотели сломить сопротивление английского народа не только силой бомб, но и костлявой рукой голода.

В составе 2-го и 3-го воздушных флотов Германии, брошенных против Англии, насчитывалось 2200 боевых самолетов: 1100 бомбардировщиков, включая 346 пикирующих, 900 одномоторных истребителей, 120 тяжелых двухмоторных истребителей{158}. По завышенным английским данным, Англия имела в это время 240 бомбардировщиков и 960 истребителей. Иными словами, немцы могли бросить четыре бомбардировщика против каждого английского и более двух своих истребителей против каждого истребителя англичан. При этом Германия использовала против Англии всего лишь 1/3 ВВС. [46]

[Ф.Д. Волков]

В течение июня и в начале июля немецко-фашистские воздушные армии готовились к нанесению решающего удара по Британским островам. После предварительной разведки и пробных полетов 10 июля был проведен первый большой налет немецкой авиации. Началась ожесточенная «битва за Англию».

Можно выделить три основных этапа немецкого воздушного наступления. Первый этап — с 10 июля по 18 августа, когда основные удары немецкой авиации наносились по английским военным и торговым судам в Ла-Манше и по южным портам Англии от Дувра до Плимута. Немецкое командование ставило задачей вовлечь в бой английскую авиацию и измотать ее, а также нанести удар по тем морским портам Южной Англии, которые должны были стать объектами вторжения по плану «Морской лев».

На втором этапе — с 24 августа по 27 сентября — немецкое командование стремилось проложить путь к Лондону, ликвидировать английскую авиацию и ее базы, радиолокационные станции, а также военно-промышленные объекты. Третий и последний этап наступил тогда, когда операция «Морской лев» была отложена{159}.

Особенно ожесточенной бомбардировке подвергся Лондон — «самая большая в мире цель». На долю жителей столицы выпали тяжкие испытания. С 7 сентября по 3 ноября, в течение 57 ночей подряд, германская авиация бомбила английскую столицу и ее окрестности. В среднем на Лондон налетало по 200 бомбардировщиков. Фашисты надеялись ожесточенной бомбежкой парализовать британскую столицу с 7-миллионным населением, запугать английский народ и заставить правительство заключить мир. Однако немцы лишь посеяли бурю гнева английского народа. В ночь на 6 сентября 68 немецких самолетов бомбили Лондон. Но это была только разведка. 7 сентября 300 тяжелых бомбардировщиков в дневное время ожесточенно бомбили Лондон. По приказу Гитлера главный удар был нанесен по железнодорожным узлам и лондонским докам, в районе которых находились крупнейшие продовольственные склады с запасами для всей страны. В доках от зажигательных и фугасных бомб бушевало пламя грандиозного пожара: горело зерно; огненной лавой вытекал расплавленный сахар; горел каучук, окутывая пепелище черным едким дымом; взрывались бочки с красками, виски и вином.

С 20 часов до 7 утра при свете бушующих пожаров над Лондоном появились еще 250 бомбардировщиков. Тысячи [47] лондонцев — стариков, женщин и детей были погребены под развалинами домов, погибли в пламени. Немецкие бомбы попали в здание английского парламента, превратили в развалины многие правительственные здания вокруг Уайтхолла. Восемь лондонских церквей работы бессмертного архитектора Кристофера Рена были превращены в развалины. Только героическими усилиями лондонцев удалось спасти собор св. Павла и гробницы Веллингтона и Нельсона.

Особенно ожесточенным, «классическим», так его называл Черчилль, был налет немецко-фашистской авиации на цитадель финансовых заправил Англии — лондонское Сити. Пожары были «благодарностью» Гитлера за те миллионы фунтов стерлингов, которые ссудили немецким фашистам банкиры лондонского Сити. Бомбы, сброшенные на Букингемский дворец, разрушили дворцовую церковь, с корнем вырвали деревья дворцового сада. Много раз во время жестоких бомбежек монарху Англии Георгу вместе с премьером приходилось в спешке спускаться в недостроенное убежище Букингемского дворца.

В воскресенье, 15 сентября 1940 г., произошло, по мнению Черчилля, одно из решающих сражений за Англию, своего рода «битва при Ватерлоо».

В этот день германские ВВС совершили крупнейший массированный дневной налет на Лондон, послав на город свыше 1000 самолетов{160}. Разыгралось крупнейшее воздушное сражение.

В тот же день Черчилль покинул свою резиденцию в Чекерсе и прибыл в Аксбридж, в штаб вице-маршала авиации Парка, командовавшего 11-й авиагруппой британских ВВС.

Черчилля провели в оперативный центр, расположенный в прочном бомбоубежище на глубине 50 футов под землей. Едва он успел спуститься, как тут же поступило сообщение, что с немецких аэродромов из района Дьеппа вылетело «40 с лишком» самолетов противника. Один за другим следовали сигналы: «60 с лишком» и далее «80 с лишком». Все новые и новые волны атакующих самолетов врага шли бомбить Лондон.

Все английские эскадрильи Парка ввязались в жестокий бой. Черчилль заметил тревогу на лице вице-маршала и спросил:

— Какими еще резервами мы располагаем?

— Резервов больше нет,{161} — тихо ответил тот. Положение английских ВВС было отчаянным.

Кто знает, вспоминал Черчилль, что произошло бы с Англией, если бы неприятель бросил еще сотню-другую самолетов в момент, когда английские эскадрильи, вынужденные заправляться горючим и пополнять запасы боеприпасов [48] через каждые 70–80 минут, находились на земле. Но немцы не сделали этого.

Днем Черчилль вернулся в Чекерс. После отдыха он вызвал главного личного секретаря Дж. Мартина с вечерней сводкой известий. Они были печальны. «Тем не менее, — сказал Мартин, заканчивая свой доклад, — все это искупается положением в воздухе. Мы сбили 183 самолета, потеряв меньше 40». Правда, данные, полученные после войны, показали, что потери немецкой авиации составили всего 56 самолетов, а английской — 26. Все же Черчилль склонен был считать 15 сентября переломным моментом в «битве за Англию»{162}. Несомненно, немецкое командование военно-воздушных сил, что признавал и Черчилль, совершило серьезную стратегическую ошибку, сосредоточив основные удары на Лондоне. Гораздо опаснее было бы для судеб Англии продолжение налетов на аэродромы.

Когда немецкая авиация наносила массированные удары по аэродромам, она тем самым ставила под удар оперативные центры и телефонную связь английских ВВС. Буквально на волоске висела вся сложная система организации истребительной авиации Англии, Но когда Геринг перенес свои бомбежки на Лондон, английское командование истребительной авиации вздохнуло свободно. История «битвы за Англию» была историей не осуществленных до конца противоречивых планов Геринга, бессистемной смены первоочередных объектов военных бомбардировок. Немецкий морской штаб признавал неэффективность «воздушной войны» Геринга без учета требований морской войны и вне рамок операции «Морской лев». В той форме, в какой вел Геринг эту войну, она «не могла, — по признанию морского штаба Германии, — помочь подготовке к операции «Морской лев»{163}. По-прежнему английские корабли почти беспрепятственно действовали в Ла-Манше и Дуврском канале.

Лишь в конце сентября 1940 г. Геринг отказался от надежды превратить Лондон в груды развалин.

Лондон выстоял, несмотря на то что в городе не было помимо метрополитена действительно безопасных убежищ, — было очень мало подвалов и погребов, которые могли бы выдержать прямые попадания. «На обширных пространствах, — признавал позднее Черчилль, — уже нечего было жечь и разрушать»{164}. Несмотря на тяжкие испытания, выпавшие на долю лондонцев, они не пали духом. Квалифицированные и неквалифицированные рабочие, мужчины и женщины стояли у станков и работали в цехах под бомбами врага, словно они были на «передовых позициях». По существу они были в окопах «битвы за Англию». «Лондон, — с горечью вспоминал Черчилль, — походил [49] на какое-то огромное историческое животное, способное переносить страшные раны, изувеченное и кровоточащее и все же сохраняющее способность жить и двигаться»{165}.

Ночью 3 ноября впервые после почти беспрерывной двухмесячной бомбардировки в столице не было объявлено воздушной тревоги. Оказалось, что на следующий день Геринг приказал рассредоточить удары люфтваффе по всему острову, снова изменив тактику германского наступления. Хотя Лондон по-прежнему считался главным объектом нападения, основные усилия были направлены на разрушение других промышленных центров страны.

В ноябре немецкие летчики ожесточенно бомбили крупнейшие города Англии — Бирмингем и Ковентри, Шеффилд и Манчестер, Ливерпуль и Бристоль, Плимут и Глазго, Гулль и Ноттингем, Кардифф и Портсмут. Особенно тяжкие испытания выпали на долю жителей Ковентри. Ночью 14 ноября 1940 г. 500 немецких бомбардировщиков, летевших волнами, сбросили на город 600 т бомб большой разрушительной силы и тысячи зажигательных бомб. В городе с 350-тысячным населением почти не было убежищ. Люди спасались в громадном готическом соборе. Но при прямом попадании тяжелой бомбы под сводами собора были погребены сотни людей. В городе полыхало более 2 тыс. очагов пожара. Центральная часть Ковентри, кроме одиноко торчавшей колокольни, была сметена с лица земли.

Это был самый опустошительный налет, который пришлось пережить Англии, хотя министерство авиации за два дня было предупреждено о нем через разведку{166}.

Германское радио заявило, что все английские города ждет печальная участь Ковентри: они будут «ковентрированы», т. е. беспощадно стерты с лица земли. Через 20 лет после окончания войны автору этой монографии довелось посетить Ковентри. В центре города еще сохранились развалины, поросшие густой травой. На них с грустью взирала покровительница Ковентри леди Годива, чудом уцелевшая на своем гранитном пьедестале во время ожесточенной бомбежки. В центре же сохранились лишь остатки готического собора, скорбным памятником напоминавшие о днях тяжелых испытаний, выпавших на долю многострадального города.

За Лондоном и Ковентри наступила очередь Бирмингема, второго по величине промышленного центра Англии с миллионным населением, родины «скобяных королей» из рода Чемберленов — министра-колониалиста Джозефа Чемберлена, его старшего сына Остина и незадачливого младшего, мюнхенца Невиля.

Правда, вскармливая фашистского зверя, помогая создавать [50] германскую авиацию, Невиль Чемберлен и другие мюнхенцы были глубоко убеждены, что немецкие бомбы не упадут на Лондон и другие города. Однако только в 1940 г. на головы британских подданных фашистские стервятники сбросили свыше 36 тыс. бомб и более 21 тыс. бомб в 1941 г{167}. Еще при жизни Н. Чемберлена, в начале октября 1940 г. ушедшего в отставку и доживавшего свои последние дни (он скончался 9 ноября 1940 г.), история жестоко посмеялась над неразумным политиком, ставшим политическим преступником по отношению не только к английскому народу, но и к другим порабощенным немецкими фашистами народам Европы. С 19 по 22 ноября немецкая авиация нанесла три последовательных удара по Бирмингему, причинив городу огромные разрушения. После этих варварских налетов на красивой площади города — Виктория-сквер близ памятника королеве Виктории в большой братской могиле было похоронено около 800 граждан города, в том числе и детей. Потери гражданского населения Англии от немецких бомбардировок с июня 1940 по июль 1941 г., когда прекратилось немецкое воздушное наступление на Англию, составили 146 777 человек, из них 60 595 человек убитыми. По всей Англии от фашистских бомб погибло 7736 детей, не достигших 16-летнего возраста{168}.
* * *

В течение августа в различных пунктах английского побережья между островом Уайт и Корнуэллом бурное море выбросило на берег 40 трупов немецких солдат.

Говорят, у страха глаза велики. По прибрежным английским городам поползли тревожные слухи, что немцы уже предприняли попытку вторжения на Британские острова, но были разгромлены.

В действительности фашистские штабы лишь проводили учения по высадке десанта, почти каждую ночь занимаясь погрузкой и разгрузкой барж и других судов в портах французского побережья. Часть этих барж, спасаясь от ударов английской авиации, вышла в море и погибла то ли от бури, то ли от бомбовых ударов. Однако, по указанию Черчилля, слухи о разгроме десанта не опровергались. Они усиливались, принимая фантастические размеры, распространялись в оккупированных странах, подбадривая народ.

Инженерная служба английской армии поддерживала легенду о создании таких средств обороны, которые позволяли превратить побережье Англии, и особенно прибрежную полосу воды, в сплошное море пламени и тем [51] самым сжечь все десантные суда и боевые корабли гитлеровцев.

Однако тревога нарастала. 7 сентября британское командование получило сведения о продвижении немецких барж и мелких судов к портам между Остенде и Гавром. Имперский генеральный штаб считал это передвижение попыткой высадки десанта. Тревога усилилась в связи с тем, что на передовых аэродромах в районе Па-де-Кале английские разведчики заметили новые части пикирующих бомбардировщиков ближнего действия, переброшенных из Норвегии. В начале сентября немецкие шпионы высаживались на южном и восточном побережье Англии, имея указание быть готовыми в течение двух ближайших недель в любой момент доносить о передвижении английских резервных войск в районе Исович — Лондон — Оксфорд. Между 8–10 сентября фаза Луны, условия прилива особенно благоприятствовали высадке немецкого десанта на юго-восточном побережье Англии. Поэтому начальники английских военных штабов заявили Черчиллю, что создалась непосредственная угроза вторжения{169}. Силы обороны были приведены в состояние боевой готовности.

Кодовое слово «Кромвель», означавшее «вторжение близко», было передано командованием войск метрополии в 20 часов вечера 7 сентября Восточному и Южному военным округам; передовые дивизии готовы были открыть огонь по врагу. Приказ «Кромвель» был передан всем соединениям в районе Лондона, а также 7-му и 4-му корпусам резерва главного командования и сообщен всем остальным военным округам в Великобритании. В ряде районов страны командиры отрядов местной обороны по собственной инициативе созывали добровольцев колокольным звоном. Над городами и местечками Англии гудел тревожный, протяжный набат, и сотни тысяч добровольцев, вооруженных охотничьими ружьями, пиками, вилами и ножами, сбегались на свои сборные пункты, полные решимости вступить в неравный бой с вооруженным до зубов беспощадным врагом. Дороги были заминированы, в некоторых местах взорваны мосты. Появились слухи о высадке неприятельских парашютных десантов, о приближении к побережью разнокалиберной «армады» фашистских десантных судов{170}.

В тревожном выступлении Черчилля перед членами парламента 11 сентября указывалось:

«Не следует закрывать глаза на тот факт, что с присущей немцам основательностью и методичностью ведется подготовка к решительному всестороннему вторжению на наш остров и что оно может быть предпринято сейчас в Англии, Шотландии, Ирландии или сразу во всех трех местах»{171}. Особенно опасной британское правительство [52] и командование считали неделю с 11 по 18 сентября, когда погода весьма благоприятствовала высадке крупного десанта.

Признаки надвигающегося германского вторжения множились. Новые английские аэрофотосъемки показали, что в голландских, бельгийских и французских портах и устьях рек было сосредоточено более 3 тыс. самоходных барж, и это не считая резервов более крупных кораблей в устье Рейна или на Балтике, о которых английская разведка не знала.

Фашистские планы порабощения английского народа

В секретных трофейных германских документах обнаружены не только планы военного разгрома Англии, но и планы порабощения английского народа. Разработка жесткого оккупационного режима военно-полицейской диктатуры для Великобритании являлась одним из наиболее зловещих разделов операции «Морской лев». Это были человеконенавистнические планы массового истребления английского народа, превращения оставшихся в живых в рабов фашистской Германии. Это были планы уничтожения Англии как самостоятельного суверенного государства, ее экономического разграбления. Английский народ ожидали те же испытания, которые выпали на долю жителей английских островов в Ла-Манше — Джерси и Гернси, захваченных гитлеровцами 30 июня 1940 г. С островов немедленно были вывезены и уничтожены все не успевшие выехать в Англию евреи, а в 1942 г. — и все остальные англичане. Гитлер приводил в исполнение страшную угрозу — «начало сокрушения британской гегемонии». «Пусть жители Западной Европы, — говорил он генералам, — содрогнутся от ужаса».

Как свидетельствуют документы немецких архивов, германский генеральный штаб в деталях разработал режим военной оккупации, предусматривавший сосредоточение на территории Англии после ее захвата всей полноты власти в руках германского военного командования.

Об этом свидетельствует приказ генерального штаба сухопутных войск «Об организации и функциях военной администрации в Англии», подписанный Браухичем 9 сентября 1940 г. Приказ гласил: «Все работоспособное мужское население в возрасте от 17 до 45 лет будет интернировано и выслано на материк»{172}. Гитлер одним ударом хотел обескровить английский народ, депортировав на континент почти все взрослое население.

Для осуществления тотального грабежа не только [53] государственных богатств страны, но и личного имущества граждан предполагалось создать большой аппарат оккупационного управления с довольно стройной структурой: штаб с центром в Лондоне, полевые военно-хозяйственные комендатуры в Лондоне, Бирмингеме, Ньюкасле, Ливерпуле и Дублине. Упоминание последнего свидетельствует о намерениях Гитлера захватить и территорию Ирландии{173}. Кроме того, намечалось создание 12 местных комендатур, трех фронтовых стационарных лагерей для военнопленных, группы тайной полевой полиции и т. д.

Для наиболее успешного ограбления государства и английских подданных предусматривалось создание специального военно-хозяйственного штаба и целого ряда служб «военно-хозяйственного управления и института военно-хозяйственных офицеров в Англии». Штаб через свои команды офицеров должен был реквизировать сырье, полуфабрикаты, металлы, средства транспорта, машины, бензин, драгоценности и т. д. Жителям Англии разрешалось оставить для себя только некоторое количество продовольствия и угля для отопления каминов. Население обрекалось на голод и вымирание. Преступная система грабежа, реквизиций и конфискаций возводилась фашистскими генералами в закон.

Нацистские штабы, гестапо, другие фашистские организации готовились обрушить град репрессий на головы англичан, потопить в крови любую попытку сопротивления оккупантам. Предусматривалось введение уголовного кодекса, согласно которому местным властям разрешалось продолжать свою деятельность только при условии полного подчинения оккупационному режиму. «Смерть» — это слово буквально пестрело во всех приказах, заготовленных на немецком и английском языках для населения Британских островов.

Вот один из этих приказов: «На основании полномочий, предоставленных мне главнокомандующим сухопутными войсками, объявляю:

I) Акты насилия и диверсии караются самым суровым образом...

II) Распоряжение о сдаче огнестрельного оружия (включая охотничье оружие) и военных материалов объявлено особо.

III) Военными судами караются:

1. Любое содействие негерманским военным лицам на оккупированной территории...

5. Любое оскорбление германских вооруженных сил и их командующих.

6. Уличные сборища, распространение листовок, организация публичных собраний и манифестаций... [54] а также любые другие антинемецкие выступления.

7. Призывы к прекращению работы, злостное прекращение работы, забастовки и локауты»{174}. Приказ подписывался командующими армиями. Всем жителям Англии под страхом смерти предписывалось в течение 24 часов сдать оружие.

Хотя поддержание «нового порядка» в оккупированной Англии возлагалось на верховное командование сухопутными силами, особо зловещая роль предназначалась гестапо.

На роль обер-палача гестапо выдвигало «профессора» Сикса, «ученого» специалиста по расовым вопросам. Позднее Сикс беспощадно убивал советских людей и был назначен несостоявшимся «начальником первого эшелона СС в Москве»{175}. На него возлагалась задача создания гестаповского аппарата в Англии, устройства тюрем и концентрационных лагерей. Помимо создаваемых в самой Англии трех стационарных лагерей для военнопленных предусматривалась организация еще восьми лагерей — в Булони, Бресте, Кале, Шербуре и других портах Европы, оккупированной фашистами{176}.

Для подавления сопротивления населения Англии в состав десанта была включена дивизия СС «Мертвая голова».

Для гестаповцев была составлена картотека будущих жертв, так называемая «розыскная книга» — «черный список для поисков в Великобритании». В него были включены имена более 2700 человек. Среди лиц, подлежавших немедленному аресту, значились крупные политические деятели, например премьер-министр Уинстон Черчилль, лорд Бивербрук и другие министры, лейбористы Клемент Этт ли и Стаффорд Криппс, дипломат Александр Кадоган, писатель Герберт Уэллс, епископ Кентерберийский, а также находившийся тогда в Англии Шарль де Голль. В этот список были включены видные деятели Компартии Англии, лидеры британских тред-юнионов и др.{177} Подлежали немедленному аресту все 600 членов английского парламента, известные дипломаты, издатели газет, журналисты. Чтобы Сиксу было сподручнее совершать кровавый террор и грабеж, был подготовлен особый справочник «Информационная тетрадь Великобритании» В нем перечислялись различные «традиционные источники антигерманских настроений в Англии», подлежавшие «устранению навсегда».

В число этих организаций попадали университеты, колледжи, церкви, редакции газет, организации бойскаутов и даже музеи и картинные галереи. На пост наместника (рейхскомиссара) в Англию намечались кандидатуры [55] дипломатического разведчика, «специалиста» по английским делам Риббентропа или его заместителя, руководителя германских фашистских организаций за рубежом Боле{178}.

В конце июня 1940 г. начальнику VI отдела гестапо Шелленбергу было приказано подготовить справочник для войск вторжения, содержащий краткие сведения о наиболее важных политических, административных и экономических учреждениях Англии, а также о ведущих политических деятелях страны. Справочник, снабженный семью картами Великобритании, планами городов, был срочно отпечатан тиражом 20 тыс. экземпляров{179}. Особое место в подготовке операции «Морской лев» отводилось борьбе с партизанами. Войскам предписывалось расстреливать на месте без всякого суда и следствия партизан и сочувствующих им мирных жителей.

Важное значение в планах немецко-фашистских политиков придавалось ликвидации Британской колониальной империи. Этот вопрос детально обсуждался в различных фашистских инстанциях в течение второй половины 1940 г. На специальном совещании по колониальному вопросу 4 сентября 1940 г. было решено, что при заключении мира с Англией к Германии должны отойти Французское и Бельгийское Конго» Французская Экваториальная Африка, территория у озера Чад, все бывшие германские колонии — Того, Камерун, Германская Юго-Восточная и Юго-Западная Африка, а также английские владения Уганда, Занзибар, южная часть Кении с Найроби, Нигерия, Золотой Берег. К Италии отходили Тунис, Восточная Африка, Египет, Мальта, Аден и Кипр. Испания получала Марокко, Алжир и Гибралтар{180}.

Германские правящие круги не скрывали планов ликвидации британской колониальной мощи и ее господства в Европе. «При всех обстоятельствах, — заявлял Гитлер в беседе с японским министром иностранных дел Мацуокой, — британская гегемония должна быть уничтожена... Наша цель — разрушение Британской мировой империи»{181}.

После войны, пытаясь замести следы преступлений, бывшие фашистские генералы, «историки» и журналисты утверждали, что немецкие фашисты не имели намерений поработить Англию. Еще более лишенным всякого основания вымыслом является легенда о том, будто Гитлер вообще не собирался высаживать свои войска на Британские острова, что его планы носили «академический характер», что это были его «невинные шутки», которые не следует принимать всерьез.

Тот самый фельдмаршал Рундштедт, которому было приказано руководить высадкой группы армий «А» на Британские острова, пытался убедить: «Предполагаемое [56] вторжение в Британию было чепухой, потому что не было нужного количества судов... фюрер на деле никогда не собирался вторгаться в Британию»{182}.

Другой фашистский военный деятель, гросс-адмирал Редер, руководивший непосредственной подготовкой фашистского флота к десанту в Англию, во время суда в Нюрнберге, стремясь выгородить себя и других немецких военных преступников — генералов и адмиралов, изображал операцию «Морской лев» как «величайший обман в истории войн»{183}. Кессельринг называл план вторжения в Англию «нереальной операцией»{184}.

Однако Черчилль, выступая по радио 14 июля 1940 г., отнюдь не считал вторжение немецких фашистов в Англию домыслом. «Может быть, оно (вторжение. — В. Ф.) произойдет, — говорил он с тревогой в голосе, — сегодня вечером, может быть, на следующей неделе...»{185}.

Английский буржуазный автор П. Флеминг, специально изучавший этот вопрос, писал: «Гитлер реально хотел осуществить это вторжение»{186}. Кроме того, анализ документов и материалов немецкого верховного командования, инструкций, приказов, подсчет количества военных сил и тоннажа, выделенного для десантных операций в Англии, — все это явно свидетельствует о широкой подготовке к вторжению, о том, что захват Британских островов и порабощение английского народа были реально планировавшейся военной операцией{187}.

Казалось, все предварительные условия, от которых зависело осуществление этого плана, были налицо. Тогда почему же фашистская Германия не использовала столь благоприятную военно-стратегическую и политическую обстановку для вторжения на Британские острова?

Если верить одним английским авторам, то Англию спасла от фашистского вторжения ее инженерная служба! Но данный тезис опровергли сами англичане, и в частности представители военно-морского командования, усмотревшие в этом умаление роли британского военно-морского флота.

Черчилль определенно утверждал, что Англия была спасена британским военно-морским флотом и мощью военно-воздушных сил{188}. Безусловно, было бы совершенно несправедливо не учитывать в ходе войны мощь английского военно-морского флота. Он был значительно сильнее флота фашистской Германии. Однако, как свидетельствуют документы, в штабе немецкого командования, разрабатывавшего операцию «Морской лев», английскому флоту готовилась та же участь, которая постигла Тихоокеанский флот США в декабре 1941 г., во время внезапного нападения японской авиации на Пёрл-Харбор. Германский военно-морской флот и ВВС, по свидетельству [57] Клее, были «в состоянии своевременно решить эту задачу»{189}.

Может быть, Англию спасли ее военно-воздушные силы, выигравшие трудную «битву за Англию»? Слов нет, английские летчики проявили беззаветное мужество и храбрость в борьбе с превосходящими силами немецкой авиации. Вместе с ними храбро сражались французские, польские, норвежские и голландские летчики. Но не подлежит сомнению, что военно-воздушные силы Англии были «бы сокрушены, если бы фашистское командование обрушило на Британские острова всю мощь немецкой авиации.

Нет никаких оснований предполагать, что Гитлер не вторгся в Англию из боязни вступления в войну США. В тот период, а именно в мае 1940 г., вся сухопутная армия США насчитывала около 75 тыс. человек и до 25 тыс. было в авиации{190}. Поскольку Гитлер рассчитывал разделаться с Англией молниеносно, США не только не успели бы, но, если бы и хотели, не смогли прийти на помощь Англии. Конечно, было бы несправедливостью забывать о мужестве, стойкости и храбрости английского народа, о его готовности вступить в неравный бой с немецко-фашистскими захватчиками, если бы они высадились на Британские острова.

Ответ на вопрос, почему же не состоялся прыжок «Морского льва», почему фашистская Германия в самый последний момент, когда все было готово к вторжению, отказалась от десанта на Британские острова, лежит явно в другой плоскости. Самая главная причина заключается в том, что Гитлер готовился к нападению на СССР

Англию спас Советский Союз

Существование Советского Союза, его оборонные мероприятия в тот период, когда он еще не был непосредственным участником второй мировой войны, оказали решающее влияние на весь ход и исход второй мировой войны. Еще до начала Великой Отечественной войны СССР оттягивал фашистские армии от стран Запада, облегчал борьбу народов Европы фашистскими захватчиками. По словам Уильяма Фостера, «Англию спас от успешного нападения нацистов только страх, который внушала Гитлеру Красная Армия»{191}.

Еще летом 1940 г. Гитлер пришел к выводу, что, пока на востоке Европы существует такая мощная сила, как СССР, для Германии рискованно начинать всеми силами войну против Англии. Но, как только будет сокрушена Россия, предрешится и разгром Англии. Поэтому параллельно [58] подготовке операции «Морской лев» началась зловещая подготовка гитлеровским командованием плана войны против Советского Союза.

С того момента, когда Германией было принято окончательное решение о нападении на СССР — план «Барбаросса», Англия была спасена.

С того момента, когда Гитлер заявил Браухичу о невозможности операции «Морской лев», она превращается в средство дорогостоящей маскировки нападения гитлеровской Германии на СССР{192}.

Когда главным вопросом военной стратегии фашизма стала подготовка войны против СССР, это было концом угрозы германского вторжения в Англию.

Сравним некоторые даты и факты. Документы фашистского главного командования показывают: сначала предполагалось высадить войска в Англии 15 августа. Но уже 30 июля был отдан приказ завершить подготовку десанта к 25 августа. В инструкции о подготовке операции «Морской лев» Браухич говорил о «готовности армии» осуществить вторжение{193}. Однако в тот же день германский военно-морской штаб сообщил Гитлеру о незавершенности подготовки десанта. По просьбе штаба дата вторжения была перенесена на 21 сентября. Штаб ВВС лишь просил Гитлера заблаговременно, за 10 дней, предупредить о десанте. В начале сентября подготовка к операции «Морской лев» вступила в решающую фазу. Командование ОКВ уже подготовило директиву № 18 о высадке в Англию{194}. 10 сентября военно-морской штаб снова доложил Гитлеру о трудностях, связанных с погодой, с отсутствием превосходства германских ВВС в воздухе. Правда, фашистские адмиралы готовы были завершить при известном напряжении сил подготовку десанта к 21 сентября. Учитывая трудности, Гитлер отдает приказ отсрочить высадку десанта на 3 дня — до 24 сентября. 14 сентября он откладывает ее снова{195}.

Однако 17 сентября Гитлер принимает решение отложить осуществление «дня икс» «впредь до дальнейших указаний». Но лишь 12 октября вторжение было официально отложено до весны 1941 г.{196} Директива о переносе операции необходима была для того, чтобы скрыть подготовку нападения на СССР. При этом подготовка нападения на СССР, стратегическая концентрация немецко-фашистских войск маскировалась германским верховным командованием как приготовление к операции «Морской лев».

15 февраля 1941 г. Кейтель в специальной инструкции потребовал изображать развертывание войск по плану «Барбаросса» «как крупнейший в истории войск отвлекающий маневр, который служит для маскировки последних [59] приготовлений к вторжению в Англию»{197}. В июле 1941 г. высадка десанта была вновь отложена — до весны 1942 г. 13 февраля 1942 г. адмирал Редер в последний раз беседовал с Гитлером об операции «Морской лев» и убедил его согласиться прекратить подготовку{198}.

Основная стратегическая линия Гитлера заключалась в том, чтобы сначала разгромить СССР, а затем уже покорить Англию. «С лета 1940 г., — писал немецкий генерал Типпельскирх, — мысль об уничтожении мощи Советского Союза стала составной частью планов Гитлера... Эта мысль еще задолго до своего осуществления являлась определяющим фактором его стратегии». А стратегия состояла в том, «чтобы, отложив решительную борьбу против Англии, сначала уничтожить всякую скрытую угрозу с тыла»{199}, т. е. Советский Союз. Гитлер, не считая Англию серьезным противником, не боялся оставить ее в тылу в момент нападения на СССР. В то же время он не решился напасть на Англию всеми вооруженными силами, имея в тылу Советский Союз.

Это признавал и гитлеровский генерал Йодль. «Нельзя было решиться на десант в Англию, подготовленный до мельчайших деталей, — писал он. — Никто не мог взять на себя ответственность и допустить, чтобы германские вооруженные силы истекли кровью в борьбе за Англию перед лицом предстоящей борьбы против Советского Союза»{200}.

К подобным выводам пришел и американский адмирал Энзел. «"Морской лев», — указывал он, — не прыгнул не потому, что он был на это не способен. Все дело заключалось в подготовке войны против СССР. Как могучий магнит, Россия в конце концов притянула Гитлера»{201}.

Отвечая на вопрос, почему германское верховное командование отказалось от вторжения в Англию, фельдмаршал Паулюс сказал: «Если бы поражение Англии было главной целью Гитлера, причем у него в распоряжении были все средства германских вооруженных сил, то он смирился бы с риском, связанным с вторжением. Поэтому отказ от вторжения в Англию, по-видимому, объясняется наличием другой — главной причины, а именно намерением напасть на Советский Союз».

«Успехи фашистской Германии в «молниеносной войне» против сил англо-французской коалиции изменили политическую обстановку в Европе, — отмечается в «Истории второй мировой войны». — Быстро высвободив свои вооруженные силы в Западной Европе, рейх начал непосредственную подготовку к новым захватническим походам»{202}. И на первом месте стоял разбойничий поход против СССР.

[Ф.Д. Волков]

http://militera.lib.ru/research/volkov_fd/03.html
Глава III.

За кулисами плана «Барбаросса»

Днем 29 июля 1940 г. к перрону небольшой немецкой станции Рейхенгалле подошел специальный поезд. Из вагона в сопровождении адъютантов вышел высокий худощавый человек в форме генерал-полковника артиллерии. Это был генерал Йодль.

Близ станции Рейхенгалле в просторных, удобных помещениях разместился штаб оперативного руководства вермахта, в глубокой тайне разрабатывавший планы военных походов фашистской Германии.

Едва Йодль успел выйти из вагона, как тут же раздалось его краткое приказание генералу Варлимонту — заместителю начальника оперативного отдела «Л» верховного главнокомандования:

— Немедленно созвать узкое совещание старших офицеров отдела «Л».

Помимо Йодля и генерала Варлимонта в нем приняли участие три старших офицера. Йодль сообщил собравшимся о решении Гитлера приступить к подготовке войны против России.

Именно с этого момента, едва завершив разгром Франции, генеральный штаб фашистского рейха начал разрабатывать конкретный план нападения на Советский Союз, воплощать в жизнь стародавние замыслы немецких милитаристов о «походе на Восток». Фашистский «дранг нах остен» должен был обеспечить немцам и «жизненное пространство», и многовековое господство «арийской расы» в Европе и во всем мире.

Человеконенавистнические «теории» и планы «похода на Восток», в Россию, были сформулированы Гитлером в «Майн кампф». Захват Австрии, Чехословакии, Польши, Дании, Норвегии, Голландии, Бельгии, Люксембурга, разгром Франции — девяти стран с территорией более 850 тыс. кв. км и населением более 100 млн. человек{203} — и другие агрессивные акции германского фашизма были подготовкой к осуществлению основного плана — завоевания мирового господства. На пути разбойничьих замыслов Гитлера стоял великий Советский Союз, оплот всех революционных сил. [61]

Еще в 1933 г. на берлинском совещании фашистских гаулейтеров Гитлер заявил о своем намерении организовать поход против СССР. Подписывая в августе 1939 г. пакт о ненападении с Советским Союзом, руководители «третьего рейха» ни на минуту не забывали о своих агрессивных планах. Через три месяца после подписания договора Гитлер цинично заявил: «У нас есть договор с Россией. Однако договоры соблюдаются до тех пор, пока они целесообразны»{204}.

Военные кампании фашистского вермахта в Польше, Бельгии и Голландии, во Франции, под Дюнкерком и Кале вскружили головы германским генералам и адмиралам. Они мечтали о молниеносных победах на Востоке, в борьбе против СССР.

На завершающей стадии войны в Европе, в конце мая — начале июня 1940 г., Гитлером были приняты основы решения о нападении на Советский Союз{205}. В начале июня, когда немецко-фашистские войска вышли на побережье Ла-Манша, разрезав фронт союзников, Гитлер в беседе с Рундштедтом сформулировал «основную задачу» своей жизни — «рассчитаться с большевизмом»{206}.

Сокрушение первого в мире социалистического государства, порабощение советского народа, захват его богатств были в центре политики германского фашизма. Наиболее видные немецкие генералы — Браухич, Гальдер, Рундштедт, Кейтель, Йодль и др. — ревностно поддерживали планы войны против Советского Союза{207}. Уже 25 июня 1940 г., на третий день после подписания Компьенского перемирия, главное командование сухопутных сил Германии (ОКХ) высказалось за сосредоточение у границ СССР 24 немецких дивизий. 28 июня рассматривались «новые задачи»{208}.

В конце июня, после разгрома Франции, состоялась беседа начальника генерального штаба сухопутных сил Гальдера с государственным секретарем министерства иностранных дел Вейцзеккером, после которой первый записал в своем дневнике: взоры обращены на Восток{209}.

2 июля верховное главнокомандование вооруженных сил отдало приказ штабам сухопутных и морских сил заняться планированием нападения на СССР. На следующий день начальник штаба ОКХ Гальдер сделал первые наметки плана войны против СССР. В нем предлагалось нанести решительный удар по России, «чтобы принудить ее признать господствующую роль Германии в Европе»{210}.

Таким образом, одновременно с планированием вторжения на Британские острова немецкие генералы разрабатывали планы войны с Советским Союзом. [62]

Русская проблема будет решена наступлением

На секретном совещании в рейхсканцелярии 21 июля Гитлер категорически заявил: «Русская проблема будет разрешена наступлением. Следует продумать план предстоящей операции»{211}. Именно на этом совещании в государственном масштабе было утверждено решение о нападении на Советскую страну. Впервые вопрос о войне с СССР был поставлен на почву оперативных расчетов. Здесь же главнокомандующий сухопутными силами Германии Браухич получил приказ подготовить план войны против СССР, учитывая, что нападение будет предпринято через 4–6 недель после окончания сосредоточения войск. По мнению Браухича, для разгрома 50–70 русских дивизий, являвшихся боеспособными, требовалось не более 100 дивизий.

Разработка оперативного плана нападения на Советский Союз была поручена начальнику штаба сухопутных войск Гальдеру, а тот в свою очередь возложил эту обязанность на командующего 18-й армией генерал-фельдмаршала Кюхлера и начальника штаба этой армии генерал-майора Эриха Маркса, «специалистов по России», находившихся для этой цели в распоряжении высшего командования сухопутных сил{212}. Эта армия была придвинута к советским границам. По детально разработанному оперативному плану войны против СССР главный удар наносился на Москву. Обсуждался вариант нанесения главного удара и на юге СССР{213}.

Как свидетельствуют Браухич и Йодль, Гитлер полагал первоначально войну против СССР начать уже осенью 1940 г.{214} Это мнение разделяли многие фашистские генералы. Однако позднее Гитлер отказался от этого плана: Германия еще не была готова к войне с СССР. К этому времени, по свидетельству Варлимонта, не могло быть завершено развертывание фашистских армий у границ СССР, отсутствовали необходимые предпосылки в Польше: не были подготовлены железные дороги, казармы, мосты, не налажена связь, не построены аэродромы. Кроме того, приближались осень и зима{215}. Гитлер не хотел повторения ошибок Наполеона, по его мнению проигравшего русский поход... из-за сильных морозов.

Правда, Гитлер старался не вспоминать пророческого предсказания более дальновидного германского политика генерала Гренара, писавшего в книге «Завещание Шлиффена»: «Кто хочет познать стратегический характер восточного театра действий, тот не должен пройти мимо исторических воспоминаний. У врат огромной равнины между Вислой и Уралом, вмещающей одно государство и [63] один народ, стоит предостерегающая фигура Наполеона I, чья судьба должна внушать всякому нападающему на Россию жуткое чувство перед наступлением на эту страну».

Первый этап выработки новых стратегических решений, связанных с подготовкой войны не только против Англии, но и против СССР, начатый в мае 1940 г., завершился 31 июля секретным совещанием в ставке Гитлера в Бергхофе. Это совещание, на котором присутствовали высшие военные и руководители фашистского рейха — Кейтель, Браухич, Йодль, Гальдер, адмирал Редер, имело решающее значение в определении дальнейшего направления фашистской агрессии.

Гитлер обратился к генералам с речью о необходимости начать войну против Советского Союза. Чтобы победить Англию, говорил он, необходимо разгромить Советский Союз. Надеждой Англии являются Россия и Америка. «Если Россия будет разгромлена, — говорил Гитлер, — Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия». Поэтому он и предложил к весне 1941 г. «ликвидировать Россию»{216}.

Над Гитлером, как в свое время над австрийским канцлером Кауницем и «железным канцлером» Бисмарком, довлел «кошмар коалиций», на сей раз коалиции в составе Англии, СССР и Соединенных Штатов Америки, направленной против Германии. Чтобы не допустить ее создания, надо было прежде всего вывести из строя главного потенциального участника — Советский Союз{217}.

По предложению фельдмаршала Кейтеля, начальника штаба верховного главнокомандования, настойчиво твердившего о трудностях осенне-зимней кампании в СССР, было решено осуществить нападение на Советскую страну в мае 1941 г.{218}

Загадочные марши немецких солдат

Летом и осенью 1940 г. верховное командование германского вермахта начало усиленно перебрасывать в Польшу, поближе к советским границам; свои войска. Против СССР Гитлер планировал бросить 120 дивизий, оставив на Западе, во Франции и Бельгии, а также в Норвегии 60 дивизий{219}. С этой целью улучшалась железнодорожная сеть в Польше, ремонтировались старые и прокладывались новые пути, устанавливались линии связи.

Сразу же после разгрома Франции три гитлеровские армии группы фон Бока — 4, 12 и 18-я — численностью до 30 дивизий были направлены на Восток, в район Познани{220}. [64]

Из 24 соединений, входивших в состав 16-й и 9-й армий группы «А», предназначавшихся для удара по Англии по плану «Морской лев», 17 были переброшены на Восток{221}.

В Польше был развернут штаб 18-й армии, объединившей все немецкие войска на Востоке. Только за период с 16 июля по 14 августа было передислоцировано более 20 немецко-фашистских дивизий, совершавших походные марши по загадочной кривой. Они шли из Центральной Франции к побережью Ла-Манша и Па-де-Кале, а затем через Бельгию и Голландию в Германию и далее в Польшу, к границам Советского Союза. Однако все станет предельно ясным, если учесть, что гитлеровское командование, осуществлявшее эти загадочные марши, преследовало единственную цель: прикрыть подготовку Германии к нападению на Советский Союз. По немецким данным, к 20 сентября 1940 г. из Франции к границам СССР, в Восточную Пруссию, Польшу, Верхнюю Силезию, было переброшено около 30 дивизий{222}.

Для ведения войны против СССР немецкое командование формировало новые пехотные, танковые, моторизованные дивизии.

Поскольку для Германии с осени 1940 г. решающей задачей стала подготовка войны против Советского Союза, 12 октября 1940 г. был отдан приказ о прекращении всех мероприятий по подготовке плана «Морской лев»{223} до весны 1941 г.

Танковые, мотомеханизированные и пехотные дивизии, включая дивизию отборных головорезов «Мертвая голова», а также террористический аппарат Гиммлера, которые предназначались для десанта в Англию, в конце лета и осенью 1940 г. были погружены в вагоны и двинуты к границам Советского Союза.

Подготовка к нападению на СССР велась с немецкой пунктуальностью. Оперативно-стратегические планы разрабатывались весьма тщательно и всесторонне. Были ^написаны десятки тысяч страниц, начерчены тысячи карт, схем. Опытнейшие фельдмаршалы, генералы, офицеры генштаба методично разрабатывали агрессивный план Вероломного нападения на социалистическое государство, занимавшееся мирным, созидательным трудом. Неторопливость и продуманность этой подготовки свидетельствуют о том, что фашистская Германия не опасалась нападения со стороны СССР, а легенды германских политиков, генералов, «историков» о «превентивной войне» Германии против СССР — просто фальсификация и ложь.

После совещания у Гитлера в Бергхофе Э. Маркс 1 августа 1940 г. представил Гальдеру первый вариант плана войны против СССР. В основу его была положена [65] идея «молниеносной войны». Маркс предложил сформировать две ударные группировки, которые должны были продвинуться на линию Ростов-на-Дону — Горький — Архангельск, а в дальнейшем до Урала. Решающее значение отводилось захвату Москвы, что приведет, указывал Маркс, к «прекращению советского сопротивления»{224}. На осуществление плана разгрома СССР отводилось всего 9–17 недель.

После сообщения Кейтеля о недостаточной инженерной подготовке плацдарма для нападения на СССР Йодль 9 августа отдал совершенно секретный приказ «Ауфбау ост». В нем намечались следующие подготовительные мероприятия: ремонт и сооружение железных и шоссейных дорог, казарм, госпиталей, аэродромов, полигонов, складов, линий связи; предусматривалось формирование и боевая подготовка новых соединений{225}.

К концу августа 1940 г. был составлен предварительный вариант плана войны фашистской Германии против СССР, получивший условное наименование план «Барбаросса»{226}.

План Маркса обсуждался на оперативных совещаниях с участием Гитлера, Кейтеля, Браухича, Гальдера и других генералов. Был выдвинут и новый вариант — вторжение в СССР силами 130–140 дивизий; окончательная отработка его была возложена на заместителя начальника генерального штаба сухопутных сил генерал-полковника Паулюса. Целью вторжения было окружение и разгром советских частей в западной части СССР, выход на линию Астрахань — Архангельск{227}.

Паулюс считал необходимым создать три группы армий: «Север» — для наступления на Ленинград, «Центр» — на Минск — Смоленск, «Юг» — с целью выхода на Днепр у Киева. Начатая в августе 1940 г. разработка предварительного плана «Барбаросса», по свидетельству генерала Паулюса, закончилась проведением двух военных игр.

В конце ноября — начале декабря 1940 г. в генеральном штабе сухопутных сил в Цоссене под руководством Паулюса были проведены эти большие оперативные игры{228}. На них присутствовали генерал-полковник Гальдер, начальник оперативного отдела генерального штаба полковник Хойзингер и специально приглашенные старшие штабные офицеры из ОКХ.

«Результат игр, — свидетельствовал Паулюс в Нюрнберге, — принятый за основу при разработке директив по стратегическому развертыванию сил «Барбаросса», показал, что предусмотренная диспозиция на линии Астрахань — Архангельск — дальняя цель ОКВ — должна была привести к полному поражению Советского государства, [66] чего, собственно, в своей агрессии добивалось ОКВ и что, наконец, являлось целью этой войны: превратить Россию в колониальную страну»{229}.

По окончании военных игр, в декабре, состоялось секретное совещание у начальника генерального штаба сухопутных войск, использовавшего теоретические результаты игр с привлечением отдельных штабов армейских группировок и армий, ответственных за развязывание агрессии против СССР. На нем были обсуждены вопросы, не разрешенные в ходе военных игр. В конце совещания выступил со специальным докладом начальник отдела иностранных армий «Восток» полковник Киндель. Он дал подробную экономическую и географическую характеристику Советского Союза, а также Красной Армии, хотя реально не мог оценить ее подлинную силу.

«Выводы докладчика, — свидетельствовал Паулюс в заявлении Советскому правительству, — были построены на предпосылках, что Красная Армия — заслуживающий внимания противник, что сведений об особых военных приготовлениях не было и что военная промышленность, включая вновь созданную восточнее Волги, была высокоразвитой»{230}.

Так Паулюс, стоявший у истоков разработки плана «Барбаросса», разоблачил легенду о «превентивной войне» со стороны фашистской Германии. Ни один факт того времени не доказывал, что СССР собирался напасть на Германию.

Военные игры и совещания, представлявшие собой теоретическую часть планирования агрессивной войны против Советского Союза, являлись и завершающей стадией этого планирования.

Планы «Отто» и «Барбаросса»

5 декабря 1940 г. на очередном секретном военном совещании у Гитлера главное командование сухопутных сил в лице Гальдера доложило в соответствии с результатами штабных учений план нападения на СССР, закодированный вначале как план «Отто». Решение гласило: «Начать полным ходом подготовку в соответствии с предложенным нами планом. Ориентировочный срок начала операции — конец мая» (1941 г.){231}. Гитлер одобрил этот план.

Составление директивы о войне против СССР с учетом решений, принятых на совещаниях у Гитлера, было поручено генералу Варлимонту. Йодль, внеся некоторые незначительные исправления, 17 декабря 1940 г. вручил ее Гитлеру на утверждение. [67]

Обсуждая с генералами план «Барбаросса», Гитлер считал его вполне обоснованным. Согласно плану, войска, прорвав советскую оборону, углублялись на восток, а затем, повернув на Ленинград и Украину, полностью завершали разгром Красной Армии{232}.

18 декабря 1940 г. ставшая печально знаменитой директива № 21 под названием план «Барбаросса» была завизирована Йодлем и Кейтелем и подписана Гитлером. Она стала основным руководством для всех военных и экономических приготовлений фашистской Германии к нападению на СССР{233}.

Это был кровавый план, воплотивший самые разбойничьи и варварские устремления немецких фашистов. «В его основе лежала идея ведения войны на уничтожение с неограниченным применением самых жестоких методов вооруженного насилия»{234}.

План «Барбаросса» состоял из трех частей: в первой излагаются его общие цели, во второй называются союзники Германии в войне против СССР, в третьей планируется проведение военных операций на суше, на море и в воздухе. План гласил: «Немецкие вооруженные силы должны быть готовы к тому, чтобы еще до окончания войны с Англией победить путем быстротечной военной операции Советскую Россию»{235}.

Ближайшей и важнейшей стратегической целью было уничтожение основных сил Красной Армии в западной приграничной полосе «в смелых операциях с глубоким продвижением танковых частей». Считалось, что таким образом будет уничтожено ? всех сил Красной Армии, а остальные войска будут скованы на флангах активным участием Румынии и Финляндии в войне против Советского Союза. «Конечной целью операции является отгородиться от азиатской России по общей линии Архангельск — Волга»{236}.

Основными военно-стратегическими объектами, имевшими важное политическое и дипломатическое значение, в плане считались Ленинград, Москва, Центральный промышленный район и Донецкий бассейн. Особое место отводилось захвату Москвы. Планом предусматривалось наступление ударных группировок на трех стратегических направлениях. Первая, северная группировка, сосредоточенная в Восточной Пруссии, должна была нанести удар по Ленинграду, уничтожить советские войска в Прибалтике. Вторая группировка наносила удар из района Варшавы и севернее ее на Минск, Смоленск, чтобы уничтожить силы Красной Армии в Белоруссии. Задача третьей группировки, сосредоточенной южнее Припятских болот, в районе Любляны, заключалась в нанесении удара на Киев. После захвата Ленинграда и Кронштадта предполагалось [68] продолжение «наступательной операции по овладению важнейшим центром коммуникаций и оборонной промышленности — Москвой»{237}.

Нанесение вспомогательных ударов планировалось с территории Финляндии на Ленинград и Мурманск и с территории Румынии на Могилев-Подольский, Жмеринку и вдоль побережья Черного моря.

Гитлер намечал отдать приказ о наступлении на СССР «за восемь недель перед намеченным началом операции». «Приготовления, — приказывал он, — требующие более значительного времени, должны быть начаты (если они еще не начались) уже сейчас и доведены до конца к 15.5.41 «{238}. Назначенный срок объяснялся особенностями климатических условий СССР: Гитлер «спешил» закончить кампанию по разгрому Советской страны до жестоких русских морозов.

План «Барбаросса» был изготовлен ввиду особой секретности всего лишь в девяти экземплярах, что полностью соответствовало задаче сохранить в глубокой тайне подготовку вероломного нападения Германии на Советский Союз. Экземпляр № 1 был направлен главнокомандованию сухопутных сил, № 2 — главнокомандованию флота, № 3 — главнокомандованию военно-воздушных сил. Остальные шесть экземпляров остались в распоряжении верховного главнокомандования вооруженных сил Германии, в сейфах штаба ОКБ, из них пять — в оперативном отделе «Л» верховного главнокомандования в лагере Майбах.

Поставленная планом «Барбаросса» цель сама по себе характеризует его как чисто агрессивный план; об этом свидетельствует и то, что «оборонительные мероприятия планом не предусматривались вовсе»{239}. Если бы не было никаких других доказательств, то даже «этим самым, — справедливо писал Паулюс, — развенчиваются лживые утверждения о превентивной войне против угрожающей опасности, которые аналогично оголтелой геббельсовской пропаганде распространялись ОКВ»{240}.

В основу плана «Барбаросса» были положены теории тотальной и «молниеносной» войн, являвшиеся основой немецко-фашистской военной доктрины. Он был «высшим достижением» военного искусства фашистской Германии, накопленного за годы подготовки к агрессивной войне, в период захвата Австрии и Чехословакии, в войне против Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии, Франции и Англии.

Планируя «молниеносный» разгром СССР, немецко-фашистские стратеги исходили из порочной теории о непрочности советского государственного строя, слабости Советских Вооруженных Сил, которые не смогут выстоять против массированных ударов бронированного кулака [69] танковых дивизий Гудериана, первоклассных самолетов люфтваффе, немецкой пехоты.

Насколько была авантюристична стратегия вермахта, красноречиво свидетельствуют следующие цифры.

Планируя и начав наступление на СССР 153 немецкими дивизиями на фронте от Черного до Баренцева моря, превышающем 2 тыс. км, германский генеральный штаб предполагал до зимы 1941 г. продвинуть немецкие войска на стратегическую глубину более 2 тыс. км и растянуть фронт более чем на 3 тыс. км. Это значило, что немецкие войска должны были наступать непрерывно, проходя по 25–30 км в сутки. Даже если допустить невероятное, т. е. что Красная Армия не оказывала бы ожесточенного сопротивления немецко-фашистским захватчикам, то двигаться непрерывно с такой скоростью было бы просто немыслимо. К завершению зимней кампании в СССР немецкая армия имела бы недопустимую в военной тактике оперативную плотность — одну дивизию на 20 с лишним километров фронта{241}.

Самоуверенность немецких генералов характеризует полемика о сроках, в течение которых СССР будет разгромлен. Если первоначально Э. Маркс называл срок 9–17 недель, то в генштабе планировали максимум 16 недель. Браухич позднее назвал срок 6–8 недель. Наконец, в беседе с фельдмаршалом фон Боком Гитлер хвастливо заявил, что с Советским Союзом будет покончено в течение шести, а может быть, и трех недель{242}.

Дипломатический блеф Гитлера

В самый разгар подготовки Германии к предательскому нападению на Советский Союз с целью замаскировать ее, притупить бдительность политических руководителей Советской страны, обмануть их Гитлер совершает несложные дипломатические маневры. Он стремится ухудшить англо-советские отношения, помешать намечавшимся тенденциям к сближению между СССР и Англией.

Гитлеровская Германия также надеялась замаскировать подготовку нападения на Советскую страну путем вовлечения СССР в систему Берлинского (Тройственного) пакта, заключенного между Германией, Италией и Японией. Подтверждение тому — берлинские беседы Гитлера и Риббентропа с народным комиссаром иностранных дел СССР В. М. Молотовым, проходившие в ноябре 1940 г.

Еще 13 октября 1940 г. Риббентроп направил письмо на имя И. В Сталина, лживо объясняя агрессивные акции Германии в отношении малых стран Европы интересами [70] борьбы с Англией. Он приглашал Председателя Совета Народных Комиссаров и народного комиссара иностранных дел нанести визит в Берлин. Советское правительство приняло приглашение, стремясь выяснить планы фашистской Германии{243}.

Вне зависимости от того, будут ли переговоры «успешными» или кончатся провалом, Гитлер не намерен был менять основную линию германской разбойничьей стратегии — на подготовку войны с СССР, о чем свидетельствуют все его планы, принятые, как отмечалось выше, еще летом 1940 г., задолго до берлинской встречи.

Поэтому ложная версия генерала Ф. Меллентина о начале подготовки войны с СССР с декабря 1940 г., после срыва берлинских переговоров между Германией и СССР, не выдерживает критики{244}.

Ныне известно другое: 12 ноября 1940 г., в день приезда в Берлин советской правительственной делегации, Гитлер и верховное командование германскими вооруженными силами отдали совершенно секретную директиву № 18 о дальнейшей подготовке войны против СССР. «Независимо от результатов этих переговоров, — гласила гитлеровская директива, — вся подготовка в отношении Востока, о которой уже были даны устные указания, должна продолжаться. Дальнейшие указания будут даны, как только общие оперативные планы армии будут представлены и утверждены мною»{245}.

В свою очередь Советское правительство ставило задачей визита в Берлин зондаж, прощупывание позиций фашистской Германии, выявление ее дальнейших планов. Основная цель визита, как писал позднее член советской делегации Маршал Советского Союза А. М. Василевский, состояла в том, чтобы «определить дальнейшие намерения Гитлера и содействовать тому, чтобы как можно дольше оттянуть германскую агрессию против СССР»{246}. Советская сторона не имела никакого намерения заключать какие-либо соглашения с немцами{247}. СССР также хотел выразить свое отрицательное отношение к проискам гитлеровской Германии в Румынии, Финляндии и других районах. СССР хотел выяснить, будет ли Гитлер соблюдать обязательства по советско-германскому пакту о ненападении, куда будет направлено острие фашистской агрессии.

Политических деятелей Советской страны не могло не обеспокоить прибытие немецко-фашистских войск в Финляндию. Сомнений быть не могло — эти войска прибыли с агрессивными целями, направленными против СССР.

Действительно, позднее Советскому правительству стало известно, что еще в сентябре 1940 г. уполномоченный Финляндии вел переговоры в Берлине с немецким генеральным [71] штабом о совместной подготовке германской и финской армий. Против кого они готовились? Ясно, что против СССР.

22 сентября 1940 г. в Берлине за спиной финского народа было заключено секретное соглашение между Германией и Финляндией о «транспортировке» немецких войск через финскую территорию, а фактически о размещении их близ границ Советского Союза. Правда, по тактическим соображениям финское правительство Рюти-Таннера не подписало договора о военном союзе с Германией. Но этот союз существовал если не де-юре, то де-факто.

Не менее тревожным для СССР было положение на юго-западе страны, в зоне Румынии. Для Советского правительства не было секретом: румынские правящие круги, окончательно порвавшие после Мюнхена с прежней/ ориентацией на Англию и Францию, вступили на путь открытого сговора с фашистской Германией. Успехи гитлеровцев в начальный период второй мировой войны, молниеносный разгром Польши, Бельгии, Голландии, Франции толкали румынскую правящую клику к еще более тесному сближению с Германией. На королевском совете 20 мая 1940 г. было принято решение о «союзе» с фашистской Германией. Румыния безоговорочно включилась в фарватер агрессивной политики германского фашизма, порвала английские и французские гарантии, данные ей в апреле 1939 г. Румынский король Кароль II заявил Гитлеру о своем желании установить самое тесное сотрудничество во всех областях политики и войны и просил направить для переговоров в Бухарест специальную германскую военную миссию. Гитлер не спешил сделать это: кандидатура Кароля II, известного своими давними и прочными связями с правящими кругами Англии и Франции, не устраивала его. Фашистскому диктатору в Берлине нужен был фашистский диктатор в Бухаресте. И Гитлер поставил его у власти в Румынии. 6 сентября гитлеровская военная агентура в Румынии — фашистские отряды «железногвардейцев» и генерал Ион Антонеску по приказу Берлина совершили государственный переворот. Они заставили Кароля II отречься от престола в пользу, своего сына Михая. К власти пришли румынские «легионеры». Было сформировано новое правительство во главе с румынским «фюрером» Ионом Антонеску.

В стране установилась жестокая военно-фашистская диктатура{248}. Как только новый диктатор возобновил просьбу о посылке военной миссии в Румынию, Гитлер немедленно ответил согласием. Более того, 20 сентября 1940 г. немецкое верховное командование по согласованию [72] с румынским правительством издало приказ о посылке в Румынию сухопутных и военно-воздушных сил для оказания помощи Румынии в организации и обучении ее вооруженных сил.

Истинная цель этого плана, сохранявшегося в глубокой тайне, состояла в том, чтобы подготовить почву для совместной агрессии немецких и румынских войск против Советского Союза. В начале октября немецкие войска под видом «инструкторов» начали прибывать в Румынию.

В ноябре 1940 г. произошла встреча Антонеску с Гитлером и Риббентропом; обсуждались вопросы, имеющие прямое отношение к подготовляемой фашистской Германией агрессии претив СССР и участию в ней Румынии{249}. Был подписан протокол о присоединении Румынии к Тройственному пакту. Антонеску заверил Гитлера, что «Румыния с оружием в руках готова идти бок о бок с державами «оси» «{250}. Румыния стала сателлитом фашистской Германии. Эти чрезвычайно опасные для СССР политические тенденции не могли не волновать советских руководителей. Важно было не только выяснить эти тенденции, но и по возможности, если не упущены сроки, активно противодействовать им дипломатическими средствами.

В этом была одна из важнейших задач берлинской встречи советского наркома иностранных дел с руководителями германского государства 12–13 ноября 1940 г.

Еще до приезда советской делегации в Берлин фашистская дипломатия подготовила проект соглашения между странами — участницами Тройственного пакта и СССР. В нем предусматривалось «политическое сотрудничество» СССР с Германией, Японией и Италией, обязательство четырех держав «уважать естественные сферы влияния друг друга»{251}. СССР предлагалось присоединиться к декларации, в которой говорилось, «что его территориальные устремления направлены на юг от Государственной границы Советского Союза, в сторону Индийского океана»{252}. Нетрудно видеть провокационный характер проектов «раздела мира» между СССР и фашистскими державами.

Советская делегация прибыла в Берлин. За пять минут до прихода поезда на Ангальтский вокзал прибыл Риббентроп. Под сводами вокзала прозвучала мелодия «Интернационала». Фашистские власти запретили населению проявлять какие-либо дружественные чувства в отношении СССР, хотя берлинцы и без того знали, как дорого бы обошлось им это{253}.

Первая встреча В. М. Молотова с Риббентропом состоялась 12 ноября 1940 г. на Вильгельмштрассе. Риббентроп сразу же приступил к осуществлению основной задачи переговоров: дезинформировать советскую делегацию [73] о подлинном направлении фашистской агрессии. С Британской империей, доказывал он, покончено. Ее остается только добить. «Никакая сила на земле, — восклицал фашистский министр, — не может изменить того обстоятельства, что наступило начало конца Британской империи. Англия разбита, и сейчас лишь вопрос времени, когда она наконец признает свое поражение»{254}.

Если же Англия не встанет на колени, продолжал он далее, Германия день и ночь будет продолжать воздушные налеты на английские города, ее подводные лодки «причинят ужасающие потери Англии». А если, несмотря на эти террористические, сокрушающие удары, Англия «все же не будет поставлена на колени... то Германия, как только позволят условия погоды, решительно поведет широкое наступление на Англию и тем окончательно сокрушит ее»{255}.

Попутно Риббентроп дал уничтожающую критику «дилетанту в политике и в военном деле» Черчиллю, закончив свою беседу заявлением, что державы «оси» думают уже не о том, как выиграть войну, «а о том, как скорее окончить войну, которая уже выиграна»{256}.

Центральным моментом встреч в Берлине были встречи советского наркома с Гитлером, состоявшиеся 12 и 13 ноября. Беседа 12 ноября носила со стороны Гитлера характер зондажа. Центр тяжести переговоров был во второй беседе, имевшей главную цель — ввести в заблуждение политических руководителей Советского Союза. В этих беседах особенно рельефно выявились геополитические устремления фашистских политиков, основная стратегическая линия переговоров, направленная на дезинформацию Советского правительства.

Удары германской военной машины, дезинформировал Гитлер, будут направлены на Запад, против Англии, а не на Восток, против Советского Союза. Вопрос о разгроме Англии — вопрос недалекого будущего. Германия совместно с СССР, Италией, Японией (Гитлер назвал и вишистскую Францию) должна позаботиться о разделе наследства обанкротившейся Британской империи.

В первой же беседе Гитлер пытался зондировать вопрос о вступлении Советского Союза в военную коалицию держав, направленную против Англии и в будущем против США. В числе участников этой «великой коалиции» против англосаксонских держав Гитлер опять-таки называл фашистскую Италию, милитаристскую Японию, вишистскую Францию{257}.

Гитлер говорил об исключительно тяжелом военном положении Англии, растерявшей всех союзников на континенте. «Как только улучшатся погодные условия, — утверждал он, — Германия будет готова нанести гигантский [74] и окончательный удар по Англии»{258}, ибо Германия ведет с Англией борьбу «не на жизнь, а на смерть». В самый кульминационный момент, когда Гитлер «хоронил» Англию, английские самолеты совершили воздушный налет, и беседа была отложена до следующего дня{259}.

На состоявшейся 13 ноября встрече Гитлер вещал еще более решительно: «Война с Англией будет вестись до последнего, и у него нет ни малейшего сомнения в том, что разгром Британских островов приведет к развалу империи»{260}. А раз наступит такое положение, а оно неизбежно наступит в ближайшем будущем, то «после завоевания Британская империя, представляющая собой гигантское, раскинувшееся по всему миру обанкротившееся поместье площадью 40 млн. кв. км, будет разделена»{261}.

Гитлер рисовал самые радужные «всемирные перспективы» и призывал советских руководителей поспешить к разделу «всемирного» пирога «несостоятельного банкрота» — Британской империи. Поэтому он предложил: на протяжении ближайших недель урегулировать «в совместных дипломатических переговорах с Россией» вопрос о ее роли и участии «в решении этих проблем». Гитлер предлагал Советскому Союзу участвовать в ликвидации и разделе наследства Британской империи, в порабощении народа Британских островов, продолжавшего труднейшую борьбу с фашистской Германией. В частности, он обещал Советскому Союзу обеспечить выход к Персидскому заливу, Индийскому океану, захват Западного Ирана и английских нефтяных промыслов на юге Ирана. Он говорил, что Германия могла бы помочь Советскому Союзу урегулировать свои претензии к Турции, вплоть до исправления конвенции в Монтрё о проливах, замены ее другой конвенцией{262}.

Тем самым он предотвратил бы создание антигитлеровской коалиции в будущем, что в немалой степени предрешало судьбу «третьего рейха».

Касаясь советско-германских отношений (хотя политика предшествующего периода, проводимая Германией, свидетельствовала о их непрерывном ухудшении), Гитлер беззастенчиво лгал, уверял в отсутствии «конфликта интересов» между Германией и Россией, говорил о необходимости «мирного сотрудничества между двумя странами»{263}. Он лицемерил, заверяя советских представителей в желании Германии «совершенствовать германо-русское сотрудничество» в будущем.

Советские руководители, а они имели достаточную информацию по самым различным каналам, поняли, что гитлеровская агрессия своим острием теперь направлена, по крайней мере с осени 1940 г., не против Англии, а против Советского Союза. [75]

Разглагольствуя о «мирных намерениях» в отношении СССР, о необходимости улучшения советско-германских отношений, германский фашизм готовил в строжайшей тайне вероломное нападение на первое в мире социалистическое государство.

Маски «миротворцев» сорваны

Ложь фашистских политиков не ввела в заблуждение советскую дипломатию.

Хотя три страны-агрессора заявляли, что договор 27 сентября 1940 г. не «затрагивает политического статуса, существующего... между каждым из трех участников соглашения и Советским Союзом», оговорка не могла ввести в заблуждение относительно его действительного характера. «Тройственный пакт Германии, Японии и Италии превращал, как признавал после войны японский политик Коноэ, антикоминтерновский пакт «в военный союз», направленный в основном против СССР»{264}.

Поэтому в первый же день берлинских переговоров глава советской делегации спросил, каков же политический смысл Тройственного пакта.

Советский Союз недвусмысленно давал понять, что ему ясна агрессивная направленность Тройственного пакта. В вопросе советского делегата также звучало: куда и когда будет направлена агрессия Германии, а на Дальнем Востоке — агрессия милитаристской Японии?

Кроме того, он потребовал разъяснить цель посылки германской военной миссии в Румынию{265}. Почему ей навязаны германские «гарантии»? Почему и для каких целей направлены германские войска в Финляндию? Если Германия хочет улучшать отношения с СССР, то в Финляндии не должно быть немецких войск{266}.

Вопросы и решительная позиция СССР застали Гитлера врасплох. Он пытался невразумительно оправдать посылку германской военной миссии в Румынию просьбой Иона Антонеску. Что касается Финляндии, то там германские войска якобы не собираются долго задерживаться: они, мол, переправятся транзитом в Киркенес, в Норвегию, и этот «транзит» закончится в течение ближайших дней{267}.

Подобные объяснения, естественно, не могли удовлетворить советскую делегацию, тем более что они не соответствовали действительности. Она лишь получила новое доказательство: фашистская Румыния и маннергеймовская Финляндия превращаются в плацдарм для нападения на СССР. Немецкие войска, высадившиеся на южном побережье Финляндии, остались в стране. В Румынию [76] помимо военной миссии прибывали германские воинские части. Какова же подлинная цель перебросок этих германских войск{268}? — спрашивало Советское правительство.

Гитлер не мог, да и не хотел дать правильный ответ, прибегнув к обычному дипломатическому маневру: пообещал выяснить поставленные советским делегатом вопросы и поспешил снова вернуться к проблемам, отвлекающим внимание СССР от подлинных целей агрессивной немецко-фашистской политики{269}.

Заверив делегацию СССР, что целью Тройственного пакта является урегулирование отношений в Европе, Гитлер снова призывал СССР примкнуть к блоку агрессоров и размежевать мир на сферы влияния. При этом, говорил он, проблемы Западной Европы (т. е. ее раздела. — Ф. В.) должны решаться Германией, Италией и Францией, а проблемы Востока — Россией и Японией{270}.

Все эти предложения «о разделе мира» носили явно провокационный характер и не соответствовали внешнеполитической доктрине миролюбивого Советского государства, всегда выступавшего против политики аннексий — насильственного захвата чужих территорий.

После того как Советское правительство получило шифровку из Берлина о ходе и содержании бесед, оно со всей категоричностью отвергло провокационное предложение германской стороны о разделе «обанкротившегося британского поместья» и предписало не втягиваться в дискуссию о разделе «английского наследства».

Москва вновь давала указание настаивать на том, чтобы германское правительство разъяснило проблему европейской безопасности и другие вопросы, непосредственно затрагивавшие интересы Советской страны{271}. В соответствии с дополнительными указаниями Советского правительства советская делегация добивалась, чтобы ей были сообщены истинные цели посылки германских войск в Финляндию, фактически оккупировавших эту страну. По имевшимся в распоряжении Москвы данным, эти войска и не помышляли продвигаться в Норвегию. Напротив, они стягивались к советским границам и укрепляли здесь свои позиции. Поэтому Советское правительство настаивало на немедленном выводе немецких войск из Финляндии. Только это могло способствовать обеспечению мира в районе Балтийского моря{272}.

Гитлер голословно отрицал фактическую оккупацию Финляндии германскими войсками, снова доказывая, что здесь имеют место лишь транзитные переброски их в Норвегию{273}.

— Но ведь Советский Союз вовсе не собирается нарушать мир в этом районе и ничем не угрожает Финляндии, — возразил советский представитель. — Мы заинтересованы [77] в том, чтобы обеспечить мир и подлинную безопасность в данном районе. Германское правительство должно учесть это обстоятельство, если оно заинтересовано в нормальном развитии советско-германских отношений.

Тогда Гитлер прибег к угрозе, заявив, что конфликт в районе Балтики (т. е. Финляндии) повлек бы за собой «далеко идущие последствия».

— Похоже, что такая позиция, — с достоинством ответил советский дипломат, — вносит в переговоры новый момент, который может серьезно осложнить обстановку{274}.

Помимо пребывания германских войск в Финляндии советский представитель хотел знать о планах германского правительства в отношении Болгарии, Румынии, Югославии и Турции. СССР добивался прекращения германской экспансии на Балканах и на Ближнем Востоке, в районах, непосредственно затрагивавших безопасность Советской страны. Советское правительство считало, что германо-итальянские «гарантии» Румынии направлены против интересов СССР и поэтому должны быть аннулированы. Гитлер сказал о невыполнимости этого требования, угрожающе заявив, что Германия может найти повод для трений с Россией в любом районе{275}.

В ответ на это советский представитель заметил, что долг каждого государства — заботиться о безопасности своего народа и дружественных стран. Такой страной Советский Союз считал Болгарию, связанную традиционными историческими узами братства и дружбы с Россией, а следовательно, Советское правительство выступает в защиту братского болгарского народа, над которым нависла угроза фашистского порабощения{276}, готово гарантировать безопасность Болгарии.

В беседе были затронуты и другие проблемы. Советский представитель указал на недопустимость задержки поставок важного германского оборудования в СССР.

Вопреки предыдущим утверждениям Гитлер в свою очередь сослался на трудности борьбы с Англией. Но когда советский делегат заметил: ведь немцы утверждали, что Англия уже разбита, Гитлер смешался и пробормотал что-то невнятное.

На этом беседы с Гитлером были закончены. Правда, вечером того же дня были продолжены переговоры между Молотовым и Риббентропом.

В ход беседы снова вмешалась английская авиация. Когда Молотов и Риббентроп беседовали в министерстве иностранных дел и последний настойчиво спрашивал: «Готов ли Советский Союз и намерен ли он сотрудничать в ликвидации Британской империи?»{277}, — завыли воздушные сирены — английская авиация бомбила Берлин. Пришлось [78] спуститься в бункер Риббентропа. Длинная витая лестница привела в пышно обставленное личное бомбоубежище. Беседа возобновилась. На предложение Риббентропа поделить добычу, поскольку с Англией покончено, Молотов резонно ответил:

— Если Англия разбита, то зачем мы сидим в этом убежище и чьи же это бомбы падают?{278}

На это смутившийся Риббентроп ничего не смог ответить.

Затем Риббентроп представил проект договора между Германией, Японией, Италией и Советским Союзом о совместном сотрудничестве сроком на 10 лет. Цель предложения — ввести в заблуждение СССР, припугнуть Англию и удержать США от вступления в войну{279}. СССР категорически отказался участвовать в этом блоке фашистских агрессоров, своим острием направленном против СССР, Англии и США. Не получил нарком ответа и на вопрос относительно целей пребывания германских войск в Румынии и Финляндии.

На этом закончились берлинские беседы В. М. Молотова с Гитлером и Риббентропом. Как и следовало ожидать, стороны остались при своем мнении: они разошлись по всем вопросам. Проводы советской делегации были очень холодными — от показной любезности хозяев не осталось и следа{280}.

Берлинские беседы В. М. Молотова с нацистскими руководителями не были безрезультатными для Советского правительства, которое сделало из этого соответствующие выводы.

Во-первых, стала виднее двойная игра германской правящей верхушки, на словах утверждавшей необходимость укрепления советско-германских отношений, соглашений с СССР, а на деле готовившей разбойничье нападение на Страну Советов с привлечением союзников — Румынии и Финляндии.

Упорное нежелание Гитлера считаться с интересами укрепления безопасности СССР на его западных границах, решительный отказ прекратить фактическую оккупацию Румынии и Финляндии показывали, что фашистская Германия угрожает безопасности СССР, готовит плацдарм для нападения на него. Беседы подтвердили, что балканские государства либо «превращены в сателлитов Германии (Болгария, Румыния, Венгрия), либо порабощены вроде Чехословакии, или стоят на пути к порабощению вроде Греции; Югославия является единственной балканской страной, на которую можно рассчитывать как на будущую союзницу антигитлеровского лагеря; Турция либо уже связана тесными узами с гитлеровской Германией, либо намерена связаться с ней»{281}. [79]

Что касается непосредственно Турции, Ирана и политики СССР в отношении этих стран, то, сообщая об итогах берлинских переговоров советскому полпреду в Лондоне, нарком иностранных дел СССР писал: «Как выяснилось из бесед, немцы хотят прибрать к рукам Турцию под видом гарантий ее безопасности на манер Румынии, а нам хотят смазать губы обещанием пересмотра конвенции в Монтрё в нашу пользу, причем предлагают нам помощь и в этом деле. Мы не дали на это согласия, так как считаем, что, во-первых, Турция должна остаться независимой и, во-вторых, режим в проливах может быть улучшен в результате наших переговоров с Турцией, но не за ее спиной. Немцы и японцы, как видно, очень хотели бы толкнуть нас в сторону Персидского залива и Индии. Мы отклонили обсуждение этого вопроса, так как считаем такие советы со стороны Германии неуместными»{282}.

Во-вторых, Гитлеру не удалось замаскировать истинное направление будущей германской агрессии. Все его фальшивые заявления о намерении окончательно сокрушить Англию, направить удары против нее не могли ввести в заблуждение Советское правительство. Вывод напрашивался один: Германия готовится нанести удар по СССР.

В-третьих, провокационные предложения Гитлера о разделе наследства «обанкротившейся Британской империи» были своевременно распознаны советскими руководителями и категорически отвергнуты. Тем самым закладывались новые камни в фундамент здания антифашистской коалиции.

Становилось очевидным, что Германия не связана и не помышляет сблизиться с Англией. Значит, СССР может иметь в лице Англии потенциального союзника в предстоящей борьбе с фашистской Германией.

В то же время честная позиция Советского Союза в отношении Англии выбивала почву из-под ног английских мюнхенцев, все еще мечтавших о заключении капитулянтского мира с Германией и создании единого антисоветского фронта капиталистических держав. Попытка дипломатической изоляции СССР путем возможного сговора с Англией была сорвана.

В-четвертых, в свете этих фактов становятся совершенно беспочвенными клеветнические обвинения Советского правительства в попытках «раздела» Британской империи, в территориальных притязаниях СССР, в стремлении его заключить «новый пакт», направленный против «демократических стран», распространяемые не только в Западной Германии, но и в англосаксонских странах{283}.

Как видно из результатов бесед, со стороны Советского правительства этот зондаж не завершился, да и не мог [80] завершиться каким-либо соглашением с фашистской Германией или вовлечением СССР в систему Берлинского пакта. И не потому, что этого не хотел Гитлер: чтобы глубже замаскировать подготовку нападения на СССР, он пошел бы на широкое «соглашение» между советской и германской сторонами. Соглашение с Германией не было подписано потому, что Советский Союз не мог пойти на сговор с агрессором.

Допустим ли был со стороны Советского правительства такой политический зондаж позиции потенциального противника? Не только допустим, но и представлял прямую политическую необходимость. Подлинная мудрость государственной политики состоит не только в том, чтобы своевременно распознавать опасные для государства тенденции, но и в том, чтобы активно противодействовать им всеми имеющимися в арсеналах политики и дипломатии средствами.

После поездки В. М. Молотова в Берлин Советское правительство не возвращалось к каким-либо беседам по этим вопросам, несмотря на неоднократные напоминания Риббентропа{284}. Советское правительство, идя на берлинские беседы, стремилось использовать все возможные средства, чтобы, если не удастся предотвратить войну, как можно дольше оттянуть столкновение с фашистской Германией, выиграть драгоценное время для укрепления политической, военной и экономической мощи СССР.

Правда, в конце ноября 1940 г. германскому послу в Москве Шуленбургу было сообщено, что условием продолжения переговоров, начатых в Берлине, должно быть немедленное осуществление Германией вывода своих войск из Финляндии, обеспечение безопасности СССР путем заключения пакта о взаимопомощи с Болгарией. По поводу телеграммы Шуленбурга Гитлер заявил Гальдеру: «Россию надо поставить на колени как можно скорее»{285}.

Ход берлинских переговоров «окончательно укрепил Гитлера в его убеждении, что Советский Союз является главным препятствием на пути фашистской Германии к мировому господству»{286}.

Гитлер, правда, лгал, что после отъезда Молотова из Берлина он «принял решение свести счеты с Россией, как только позволят климатические условия»{287}. В действительности решение о нападении на СССР было принято до берлинских переговоров.

Касаясь оценки берлинских переговоров, английский посол в Москве Ст. Криппс доносил в Лондон, что «результаты встречи были отрицательными», что «русские хотели сохранить свободу действий и не реагировали на усилия Гитлера, направленные на достижение сотрудничества (с СССР. — Ф. В.)»{288}. [81]

Планы уничтожения Советского государства

Готовясь к военному походу против СССР, Гитлер и его генералы разработали далеко идущие планы уничтожения Советского государства. На территории СССР предполагалось создать четыре рейхскомиссариата — колонии Германии: «Остланд», «Украина», «Москва», «Кавказ»{289}. Еще за три месяца до нападения на СССР, выступая на секретном совещании генералов 30 марта 1941 г., Гитлер заявил, что война против России — это не обычная война, а война двух противоположных систем. «Речь идет о борьбе на уничтожение... На Востоке сама жестокость — благо для будущего»{290}.

Германские вооруженные силы на захваченных территориях СССР должны были руководствоваться следующими варварскими наставлениями: «Мы обязаны истреблять население — это входит в нашу миссию. ...Нам придется развить технику истребления населения»{291}.

С методичностью и пунктуальностью германский генеральный штаб, гестапо и другие преступные организации, генералы разработали программу злодеяний на захваченных советских территориях. Она обрела силу законов, подкрепленных соответствующими приказами. Руководствуясь указаниями Гитлера, Кейтель писал: «Следует иметь в виду, что человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит»{292}. По плану «Ост» намечалось истребление советской интеллигенции, искусственное сокращение рождаемости.

Более чем за год до нападения на СССР оберпалач, начальник гестапо Гиммлер, разрабатывая каннибальский план «Ост», предлагал целиком истребить многие народы, в особенности славянские. «Десятки миллионов людей, — гласил план, — будут обречены на голодную смерть»{293}.

Немецко-фашистские политики и генералы разработали и чудовищные планы экономического ограбления советского народа.

Перед нападением на Советский Союз Геринг, тесно связанный с монополистическим капиталом Германии, ставший одним из самых богатых людей, возглавил Восточный штаб экономического руководства, целью которого являлся тотальный грабеж национальных богатств Советского Союза. Под его руководством была подготовлена и обучена целая армия грабителей и насильников всех рангов для организованного, планомерного расхищения народного достояния СССР. 12 заповедей предписывали быть беспощадными с советскими людьми.

«Директива по руководству экономикой» (так называемая «Зеленая папка» Геринга) ориентировала военное [82] командование «в области экономических задач в подлежащих оккупации восточных областях»{294}. Грабить как можно больше, грабить как можно эффективнее, вывезти в Германию как можно больше продовольствия и нефти — такова главная задача, которую поставил Геринг. Директива провозглашала «землю, весь живой и мертвый инвентарь... собственностью германского государства».

«Зеленая папка» требовала обеспечить широкий приток рабочей силы — восточных «рабов» в будущие хозяйства германских помещиков-колонизаторов, а также проводить мероприятия по физическому уничтожению советских людей на оккупированных территориях посредством голода.

Содержание «Зеленой папки» за неделю до нападения на СССР было доведено до всех частей германской армии в форме приказа за подписью начальника штаба вооруженных сил Кейтеля. Этот приказ подлежал неукоснительному исполнению.

Это была действительно подготовка «войны на уничтожение», за которую ответственны не только Гитлер и его верхушка, но и немецкие генералы и адмиралы, офицеры, все немецкие солдаты, совершавшие злодеяния на территории Советского Союза. В гибели миллионов советских людей повинны и подлинные вершители внутренней и внешней политики Германии: пушечные и стальные короли, промышленники, финансовые магнаты, политические и многие другие реакционные представители агрессивного германского империализма.

Дипломатическая подготовка плана «Барбаросса»

Готовясь к войне с СССР, Гитлер стремился создать для Германии благоприятную международную обстановку. С этой целью германская дипломатия расширяла коалицию фашистских государств. Была разработана специальная директива германского командования вооруженных сил «Об участии иностранных государств в плане «Барбаросса».

В свою очередь милитаристская Япония, Италия, обеспокоенные быстрыми военными успехами фашистской Германии и боясь остаться обделенными при разделе добычи, стремились к усилению политического и военного сотрудничества с Гитлером. Поэтому 27 сентября 1940 г. в Берлине был подписан Тройственный пакт агрессоров — Германии, Италии и Японии, имевший целью координацию действий этих государств, направленных на завоевание мирового господства державами «оси». Оценивая договор, [83] Риббентроп отмечал: «Эта палка будет иметь два конца — против России и против Америки»{295}.

Пакт оформил в виде военного договора сотрудничество фашистских агрессоров, ослабив на некоторое время их взаимные противоречия, империалистическое соперничество ради осуществления захватнических планов.

Вопреки воле народов к Берлинскому пакту вскоре присоединились хортистская Венгрия, боярская Румыния и Словакия. Гитлер завершил сколачивание агрессивного блока фашистских и полуфашистских государств для похода против СССР.

Для наступления на СССР Гитлер усиленно готовил румынский и финский плацдармы, привлекал Румынию и Финляндию к военному походу. Особенно старался Ион Антонеску — он готов был предоставить Гитлеру румынских солдат, закабалить страну экономически, поставляя сырье, особенно нефть, фашистской Германии. Возвращение Советским Союзом незаконно отторгнутой Бессарабии и Северной Буковины еще более разожгло воинственный пыл Антонеску.

[Ф.Д. Волков]

А тут еще подоспел венский арбитраж: Гитлер умело применял тактику «разделяй и властвуй», в силу которой от Румынии 30 августа 1940 г. была отторгнута Северная Трансильвания и передана Венгрии. Арбитраж дал Гитлеру мощное оружие давления на румынских и венгерских вассалов, обеспечивая их участие в агрессивной войне против СССР. Гитлер обещал Антонеску пересмотреть венский арбитраж в пользу Румынии, если она будет активно участвовать в войне с Советским Союзом. В свою очередь он угрожал венгерским руководителям возвратить Румынии Северную Трансильванию, если Венгрия не будет воевать против СССР.

За первой встречей Гитлера с Антонеску, в январе 1941 г., состоялась вторая — в Берхтесгадене. На ней присутствовали Риббентроп, германский посол в Бухаресте Киллингер, фельдмаршал Кейтель и генерал Йодль. Гитлер договорился о вводе немецких войск в Румынию, в частности сосредоточенных на территории Венгрии германских войск, находившихся там под видом оказания помощи итальянской армии в войне с Грецией.

В беседе Гитлер подчеркнул, что Советский Союз не намерен воевать против Германии или Румынии{296}.

Третья, решающая встреча Гитлера и Антонеску произошла в мае 1941 г. в Мюнхене. «На этой встрече, — признавал на допросе в Нюрнберге военный преступник И. Антонеску, — где кроме нас присутствовали Риббентроп и личный переводчик Гитлера Шмидт, мы уже окончательно договорились о совместном нападении на Советский Союз»{297}. [84]

Здесь Гитлер доверительно сообщил Антонеску о своем решении напасть на Советский Союз. «Подготовив это нападение, — говорил Антонеску, — мы должны были осуществить его неожиданно на всем протяжении границ Советского Союза, от Черного до Балтийского моря».

Поскольку Антонеску импонировали агрессивные планы Гитлера, он «заявил о своем согласии напасть на Советский Союз и обязался подготовить необходимое количество румынских войск и одновременно увеличить поставки нефти и продуктов сельского хозяйства для нужд германской армии»{298}.

Под руководством немецких офицеров к началу войны вся румынская армия и военно-воздушный флот были реорганизованы и подготовлены на немецко-фашистский лад. К границам Советского Союза с февраля 1941 г. направляются отмобилизованные и готовые к боевым действиям дивизии. Всего здесь было сосредоточено 10 германских и 12 румынских дивизий численностью 600 тыс. человек{299}.

Наиболее надежным союзником в предстоящей войне с Советским Союзом Гитлер и его генералы считали Финляндию, правительство которой продолжало проводить враждебную, антисоветскую политику и после подписания Московского договора 1940 г. Все соглашения между командованием вермахта и генеральным штабом Финляндии преследовали одну основную цель — участие финляндской армии и германских войск в агрессивной войне против СССР с территории Финляндии. Формирование и развертывание финских войск имели наступательный, а не оборонительный характер.

В декабре 1940 г. в Берлине велись переговоры между начальником финского генерального штаба генерал-лейтенантом Гейнрихсом и Гальдером. В итоге поездки была достигнута договоренность об участии Финляндии в войне против Советского Союза{300}.

Для разработки конкретного плана участия Финляндии в войне против СССР в феврале 1941 г. в Хельсинки был направлен начальник штаба немецких войск в Норвегии полковник Бушенгаген. Вместе с генералом Гейнрихсом и его представителями — генералом Айре и полковником Топола он уточнял детали военных операций против СССР из Средней и Северной Финляндии, в особенности из района Петсамо, на Мурманск{301}. Окончательно разработанный оперативный план, явившийся дополнением к плану «Барбаросса», впоследствии был назван «Голубой песец»{302}.

На помощь германским военным в Финляндию посылаются дипломаты. 22 мая 1941 г. в Хельсинки прибыл посланник Шнурре. В переговорах с президентом Рюти он [85] по поручению Гитлера предложил послать финских военных экспертов в Германию для обсуждения проблем, связанных с возможностью войны Германии против СССР.

На совещании 25 мая 1941 г. в Зальцбурге, в штаб-квартире Гитлера, с участием фельдмаршала Кейтеля и Йодля со стороны Германии и представителей финского командования Гейнрихса и полковника Топола были согласованы и уточнены планы сотрудничества финских и германских войск в войне против Советского Союза{303}. Финнам сообщили германский оперативный план, предусматривавший захват Прибалтийских государств и Ленинграда, операции германских ВВС с финских баз, наступление из Северной Финляндии на Мурманск{304}. В официальном документе германского генерального штаба говорилось: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населенного пункта»{305}. В следующий раз Бушенгаген встретился с представителями финского генерального штаба в начале июня 1941 г., когда были установлены сроки мобилизации финских войск. Командование основными финскими силами возлагалось на фельдмаршала Маннергейма; на юге, в районе Ленинграда и Ладоги, должна была наступать германская группа{306}. Об этом сообщалось в приказе Маннергейма 15 июня 1941 г. В то же время Гитлер уточнил сроки начала войны с СССР{307}.

В связи с этим к мобилизации корпусов в Центральной Финляндии было решено приступить 15 июня, а всей финской армии — 18 июня.

В дипломатической игре фашистской Германии значительную роль играла и хортистская Венгрия.

Получив из рук Германии Закарпатскую Украину, Южную Словакию, а затем Северную Трансильванию, венгерские правящие круги тем самым тесно связали себя с ней. Гитлер даже обещал регенту Хорти передать Венгрии Банат. Германия направляла Венгрию в фарватер своей агрессивной политики.

В ноябре 1940 г., как сообщал генерал-майор Усайси, бывший начальник разведки и контрразведки Венгрии, на аудиенцию к начальнику венгерского генерального штаба генерал-полковнику Верту прибыл германский военный атташе в Будапеште Краппе с секретным письмом от Гальдера. В нем Гальдер предупреждал Верта, что Венгрия должна быть готова к «войне, возможной против Югославии и, несомненно, против СССР»{308}. Верт согласился с мнением Гальдера относительно недостаточной вооруженности венгерской армии для войны с СССР.

Во время переговоров Гитлера с главой венгерского [86] другой, был разработан план военно-»сотрудничества» Германии и Венгрии{309} правительства Телеки и министром иностранных дел Венгрии Чаки в Вене 20 ноября 1940 г. Венгрия присоединилась к Тройственному пакту.

В декабре 1940 г. в Берлине специальной группой венгерского министерства обороны, с одной стороны, и Кейтелем — с политического, по которому Венгрия должна была предоставить в распоряжение Германии 15 дивизий, а также содействовать продвижению германских войск в районах, прилегающих к венгеро-югославской и венгеро-советской границам

За участие в войне против Югославии и СССР венгерские хортисты получали старое княжество Галич и предгорье Карпат до Днестра{310}. 27 марта 1941 г. Гитлер передал венгерскому министру иностранных дел «рекомендации» о совместном с Германией нападении на Югославию{311}. На следующий же день венгерский диктатор сообщил в Берлин: «Я целиком и полностью с Германией»{312}. Он был верен своему слову. 6 апреля 1941 г. фашистская Германия напала на Югославию, а через пять дней удар в спину ей нанесли хортисты.

Гитлер не сомневался, что Хорти будет его «соратником» в нападении на СССР. Действительно, в начале мая начальник венгерского генерального штаба Верт в докладной записке правительству предлагал, предвидя нападение Германии на СССР, немедленно заключить с ней военно-политический союз{313}. Между генеральными штабами Германии и Венгрии начались переговоры, уточнявшие венгерские планы в совместной войне. В конце мая 1941 г на заседании Совета министров Венгрии по докладам премьер-министра Бардоши и министра обороны Барта было принято решение об объявлении войны СССР, позднее утвержденное коронным советом{314}.

Буквально за три дня до нападения Германии на СССР в Будапешт прибыл генерал Гальдер, сообщивший, что война с Советским Союзом — вопрос ближайшего будущего. Гальдер дал понять, насколько желательно участие венгерской армии в военном походе против СССР. За день до нападения на СССР, 21 июня, Гитлер направил регенту Хорти письмо, сообщавшее о начале войны против СССР. Политические руководители Венгрии втянули страну в позорную, антинациональную авантюру.

Немаловажное значение в дипломатической подготовке войны Германии против СССР играла позиция Турции. Она определялась, как и позиции других стран, соотношением сил на международной арене.

До разгрома и капитуляции Франции Турция следовала в фарватере англо-французской политики, подписав с ними в октябре 1939 г. договор о взаимной помощи. [87]

Поражение Англии и Франции на Западе, изменение положения на Балканах, когда Англия была изгнана из Греции, захват гитлеровцами Югославии резко изменили курс турецкой внешней политики. От англофильской ориентации Турция переходит к германофильской. Она заключает выгодные экономические соглашения с Германией, поставляет ей важное стратегическое сырье. И наоборот, союзной Англии Турция запретила транзит вооружения через свою территорию.

Следуя германофильской линии, в середине мая 1941 г. Турция через матерого немецкого разведчика фон Папена, германского посла в Анкаре, начала переговоры о заключении германо-турецкого договора о дружбе и ненападении. Турция надеялась тем самым создать единый антисоветский фронт капиталистических государств, а также воспользоваться войной фашистской Германии против СССР для осуществления своих захватнических планов.

18 июня 1941 г. между Турцией и фашистской Германией был подписан договор о дружбе. Это было важное звено в цепи дипломатической подготовки Германии к войне с Советским Союзом. Идя на такой шаг, Гитлер обеспечивал себе надежный южный фланг. Характеризуя подписание договора, английская либеральная газета «Манчестер гардиан» писала: «Одно несомненно — от Финляндии до Черного моря Гитлер сконцентрировал силы, значительнее тех, которые необходимы для любых оборонительных нужд».

Советский Союз стремился сохранить с Турцией отношения дружбы и добрососедства. Когда в марте 1941 г. в иностранной печати стали распространяться слухи о том, что в случае войны между фашистской Германией и Турцией СССР поддержит Германию, Советское правительство заявило: подобные слухи совершенно не соответствуют позиции Советского Союза; Турция, исходя из существующего между ней и СССР пакта о ненападении, может рассчитывать на полное понимание и нейтралитет СССР{315}.

Термин «полное понимание» выходил за рамки обычной трактовки нейтралитета. Однако правящие круги Турции, следуя в фарватере политики фашистской Германии, мечтали лишь о территориальных захватах.

Участие Муссолини в предстоящей войне с СССР не вызывало у Гитлера никаких сомнений. И не только солидарность фашистских лидеров, но и поражения Италии в Греции и Африке все более способствовали втягиванию фашистской Италии в русло агрессивной политики Германии. Из союзника Германии, а это был всегда союз всадника и лошади, Италия все более превращалась в ее сателлита. [88]

Гитлер был настолько уверен в преданности Муссолини, что даже не счел нужным обещать Италии какие-либо территориальные компенсации за счет Советского Союза.

Не вызывало у него сомнений и участие в войне против СССР марионеточного правительства Словакии, всецело зависимого от фашистской Германии.

В антисоветский поход Гитлер надеялся вовлечь также франкистскую Испанию. После Компьенского перемирия 1940 г. правительство Франко перешло от политики «нейтралитета» в войне на позицию «невоюющей стороны». Испания готова была вступить в войну на стороне стран «оси» при двух условиях: она должна получить Гибралтар, Французское Марокко, Оран в Алжире; державы «оси» должны помочь Испании вооружением и продовольствием. Гитлер счел эти условия чрезмерными.

В ноябре 1940 г. испанский министр иностранных дел Суньер был приглашен в резиденцию Гитлера с целью подписать документ о присоединении Испании к Тройственному пакту. Но перед его отъездом на совещании у Франко было решено, что Испания не может вступить в войну: Франко боялся, как бы английский флот не захватил принадлежавшие Испании острова в Атлантическом океане и другие испанские колонии. Франко убеждал Гитлера, что Испания не выдержит затяжной войны{316}.

Тогда в феврале 1941 г. Гитлер направил Франко письмо, требуя от него обязательства вступить в войну. Франко заверил Гитлера в своей преданности и подготовке к захвату Гибралтара{317}. В войне против СССР он обязался выставить 60 тыс. солдат{318}.

В годы второй мировой войны франкистская Испания играла роль посредника в снабжении Германии рудами, нефтью, вольфрамом, марганцем, каучуком, которые она закупала в США, Турции и других странах. Испания была полем деятельности для секретных переговоров гитлеровцев с правящими кругами Англии и США.

Гитлеровская Германия надеялась втянуть в войну против СССР французское правительство Виши.

В конце октября 1940 г. этот вопрос обсуждался Гитлером и Петэном в Монтуаре, близ Тура, и закончился обязательством «военного сотрудничества с державами «оси». Позднее, в мае 1941 г., в Берхтесгаден был вызван министр иностранных дел правительства Петэна адмирал Дарлан. Во время этих переговоров Гитлеру без особого труда удалось добиться согласия французских марионеток оказать Германии помощь в войне против СССР «добровольцами», сырьем, продовольствием и рабочей силой. Правительство Петэна обязалось послать на советско-германский фронт «легион французских добровольцев». Когда фашистская Германия совершила вероломное нападение на СССР, вишистские власти создали так называемый «антибольшевистский легион» во главе с Лавалем, Дорио, Деа из деклассированных лиц, неспособных «к какой бы то ни было нормальной социальной жизни»{319}.

Правительство Петэна отказалось вернуть принадлежавшее Советскому Союзу золото, находившееся в «Банк де Франс», не хотело отменить аресты на счета и ценности торгпредства и советских хозяйственных организаций во Франции{320}.

Советская дипломатия активно противодействовала Берлину. Агрессивные замыслы германских фашистов не были тайной для Советского правительства. Сложившаяся на континенте Европы международная обстановка, особенно после разгрома и капитуляции Франции, не оставляла сомнений, что рано или поздно гитлеровская Германия нападет на Советский Союз.

Перед советской внешней политикой стояла задача использовать это время для подготовки к отражению нападения фашистских агрессоров. «Когда почти весь мир охвачен такой войной, — заявил 6 ноября 1940 г. М. И. Калинин в своем докладе на торжественном заседании в Большом театре, — быть вне ее это великое счастье»{321}. Советская страна прилагала огромные усилия для укрепления своей боевой мощи, создания наиболее благоприятной международной обстановки. Важно было иметь предпосылки для создания антифашистской коалиции на случай столкновения с Германией, предотвратить единый антисоветский фронт капиталистических государств.

Весной 1940 г., когда немецко-фашистские полчища вторглись в Данию и Норвегию, прямая угроза германского нападения нависла над Швецией. Советское правительство выступило в защиту национальной независимости этой страны.

13 апреля 1940 г. германский посол в Москве Шуленбург был приглашен в Наркоминдел, где ему было решительно заявлено: Советское правительство «определенно заинтересовано в сохранении нейтралитета Швеции» и «выражает пожелание, чтобы шведский нейтралитет не был нарушен»{322}. Москва серьезно предупредила Берлин. В ответ на это Германия обещала соблюдать нейтралитет Швеции.

В октябре 1940 г. советский полпред в Стокгольме А. М. Коллонтай заверила шведское правительство в том, что безусловное признание и уважение полной независимости [90] Швеции — неизменная позиция Советского правительства{323}. Шведский министр иностранных дел Гюнтер в беседе с А. М. Коллонтай «взволнованно благодарил и сказал, что эта акция со стороны Советского Союза укрепит установку кабинета и твердую волю Швеции соблюдать нейтралитет. Особенно его обрадовало, что Советский Союз сдерживает Германию»{324}.

Во время ноябрьских переговоров 1940 г. между СССР и Германией Советское правительство заявило о своей заинтересованности в сохранении нейтралитета Швеции.

Не подлежит сомнению, что решительная поддержка нейтралитета Швеции Советским Союзом в момент вторжения Германии в Скандинавские страны спасла ее от захвата немецкими фашистами.

Советское правительство приняло энергичные меры с целью ликвидировать создание опасного очага фашистской агрессии против СССР в Прибалтийских странах — Эстонии, Латвии и Литве.

До начала второй мировой войны Англия и Франция стремились использовать Прибалтику в своих антисоветских целях. После начала войны в Прибалтийских государствах усиливаются интриги фашистских политиков и военных. Генерал Гальдер, видные деятели немецкой разведки Пиккенброк, Бентивеньи договорились с профашистскими политическими кругами Эстонии, Латвии, Литвы о превращении этих стран в плацдарм для нападения на Советский Союз. Советское правительство, народы Прибалтийских стран не могли допустить этого. СССР, опираясь на поддержку прибалтийских народов, добился в 1939 г. подписания договоров о взаимной помощи с Эстонией, Латвией и Литвой, предоставлявших СССР право иметь военные и военно-морские базы на их территории. Однако буржуазные правители Эстонии, Латвии и Литвы, продолжая свой антисоветский курс, усиливали приготовления к войне с Советским Союзом, нарушали договоры о взаимопомощи, совершали провокации, втягивая все более и более свои страны в фарватер агрессивной политики фашистской Германии. В странах Прибалтики совершались убийства, похищения советских военнослужащих{325}, готовились нападения на советские гарнизоны. Фактически в марте 1940 г. «оформился военный союз Латвии, Эстонии и Литвы, направленный против СССР»{326}. Трудящиеся Прибалтийских стран выступали против подобного политического курса своих правительств. Они требовали установления подлинно народной власти, которая избавила бы их от военных авантюр.

К июню 1940 г. в Прибалтийских государствах складывается революционная ситуация, приведшая к революционному взрыву в этих странах и свержению фашистских [91] диктатур Сметоны в Литве, Ульманиса в Латвии, Пятса в Эстонии.

В июле 1940 г. к власти в Литве, Латвии и Эстонии пришли народные демократические правительства. 14–15 июня состоялись выборы в Народные сеймы Латвии, Литвы и Государственную думу Эстонии. Это была победа социалистической революции мирным путем{327}. Была восстановлена Советская власть. Наличие частей Красной Армии в Прибалтике сделало невозможной интервенцию империалистов и помешало силам местной контрреволюции{328}.

21–22 июля Народные сеймы Латвии и Литвы и Государственная дума Эстонии обратились к Верховному Совету СССР с просьбой принять их страны в великую семью советских народов. Седьмая сессия Верховного Совета СССР в начале августа 1940 г. удовлетворила эту просьбу.

В районе Прибалтики для Советского Союза создалась гораздо более благоприятная политическая и военная обстановка: Германии не удалось создать здесь антисоветский плацдарм.

Упрочению безопасности СССР способствовало также мирное воссоединение Бессарабии, захваченной в декабре 1917 — январе 1918 г. буржуазно-помещичьей Румынией, и Северной Буковины. Они вошли в августе 1940 г. в состав Советской Молдавии и Украинской ССР. Это имело важное политическое и военно-стратегическое значение. Границы СССР были отодвинуты далеко на запад. Но у Советского государства оказалось слишком мало времени для их укрепления.

Советская дипломатия активно противодействовала распространению фашистской экспансии на Балканы — Румынию, Болгарию, Турцию и другие страны. Она помогала народам этих стран сохранить суверенитет и независимость. Фашистская агрессия на Балканах представляла непосредственную угрозу интересам СССР, о чем Советское правительство не раз заявляло Германии. В конце 1940 и начале 1941 г. Советское правительство вело с Германией переговоры о недопущении распространения германской экспансии на Балканы, в частности в Болгарию.

Известно, что болгарский народ всегда стремился к союзу с братским русским народом, освободившим его от пятивекового турецкого гнета. Поэтому в Болгарии со стороны народа всегда было так сильно горячее чувство любви к русскому народу-освободителю. Но болгарская плутократия, правящая клика династии Кобургов, всегда придерживалась вопреки воле народа политической ориентации на Австро-Венгрию и кайзеровскую Германию, а [92] накануне и в период второй мировой войны — на гитлеровскую Германию.

Великий сын болгарского народа Георгий Димитров говорил: «Одной из важнейших причин всех национальных несчастий и катастроф, которые постигли наш народ в последние десятилетия, является великоболгарский шовинизм, великоболгарская идеология... На этой почве у нас годами бесчинствовал фашизм. На этой почве германская агентура при царе Фердинанде и при царе Борисе продала Болгарию немцам и превратила ее в орудие немецкого империализма против наших освободителей»{329}.

Сокрушительный разгром Франции, подписание Тройственного пакта, стремительное наращивание военного потенциала фашистской Германии, новые акты агрессии — все это способствовало втягиванию политических руководителей Болгарии в русло политики фашистской Германии.

Советское правительство дважды, в 1939 и в 1940 гг., предлагало Болгарии подписать договор о взаимопомощи. Первый раз это предложение было сделано народным комиссаром иностранных дел СССР через болгарского посланника в Москве 17 октября 1939 г.

Болгарский народ настойчиво требовал подписания договора с СССР. Но правительство Болгарии, испытывавшее давление Германии, а также Англии, ответило отказом, заявив, что «этот пакт может вызвать осложнения». Советский Союз продолжил свои усилия, пытаясь убедить болгарских политиков в необходимости борьбы за независимость страны перед лицом угрозы германского порабощения. С этой целью в конце ноября 1940 г. в Софию была направлена советская делегация во главе с А. А. Соболевым, вновь предложившая Болгарии заключить пакт о взаимопомощи{330}. СССР предлагал Болгарии оказать военную помощь в случае нападения на нее.

Советское предложение было обсуждено на узком заседании болгарского правительства с участием царя Бориса и отклонено{331}. Причина все та же: профашистски настроенное правительство Филова уже тогда вело переговоры с Германией. Царь Борис при встрече с Гитлером подобострастно заверял его: «Не забывайте, что там, на Балканах, вы имеете верного приятеля, не оставляйте его»{332}.

17 января 1941 г. Советское правительство вновь заявило германскому правительству, что Советский Союз рассматривает восточную часть Балканского полуострова как зону своей безопасности и не может быть безучастным к событиям в этом районе{333}. Однако антинародная политика царского правительства Болгарии нашла свое логическое [93] завершение: 1 марта 1941 г. Болгария присоединилась к Тройственному пакту. Ее территория фактически была оккупирована германскими войсками. 4 марта Советское правительство выступило с заявлением, разоблачив политику болгарского правительства. Этот акт, указывалось в заявлении, «ведет не к укреплению мира, а к расширению сферы войны и к втягиванию в нее Болгарии»{334}. Советское правительство осуждало подобный курс внешней политики Болгарии, превращавший ее в сателлита гитлеровской Германии. Хотя в тот период не удалось предотвратить следование Болгарии по этому опасному курсу, СССР продемонстрировал симпатии советского народа к своим болгарским братьям.

Весной 1941 г. для Советского правительства становилось очевидным, что фашистская Германия готовит нападение на Югославию. Несмотря на то что королевское югославское правительство проводило враждебную СССР политику, более 20 лет отказываясь установить дипломатические отношения с Советской страной, югославский народ всегда питал дружеские чувства к советскому народу. Он видел в лице СССР наиболее последовательного борца с фашизмом. Под давлением народных масс 25 июня 1940 г. югославское правительство установило дипломатические отношения с СССР. Тем не менее оно продолжало антинациональный, антисоветский курс в политике.

В конце марта 1941 г. германофильское правительство Цветковича, присоединившееся к Тройственному пакту и втягивавшее Югославию в орбиту войны, было свергнуто. Это событие ускорило гитлеровскую агрессию против Югославии. 5 апреля 1941 г. за 3 часа до вероломного вторжения Германии в Москве был подписан советско-югославский договор о дружбе и ненападении, предусматривавший политику дружественных отношений, в случае если одна из договаривающихся сторон подвергнется нападению{335}.

Мировая общественность расценила этот договор как поддержку Советским Союзом Югославии и осуждение фашистской агрессии. Осуждением акта агрессии Венгрии, присоединившейся к нападению на Югославию, являлось и сообщение Наркоминдела от 13 апреля 1941 г. Хотя в нем осуждалась Венгрия, но фактически заявление было адресовано Берлину, где находился истинный вдохновитель агрессии. Однако гитлеровская. Германия не вняла этому предупреждению.

Как уже упоминалось выше, гитлеровская Германия пыталась «заставить Японию как можно скорее предпринять активные действия на Дальнем Востоке»{336}.

В это время в японской политике происходила борьба [94] двух направлений. Представители сухопутной армии — генералы Танака, Араки, Доихара, Тоёда, Умэдзу, Угаки, командование Кванту некой армии, а также некоторые министры стояли за распространение японской агрессии на север, против СССР.

Наоборот, политики, командование военно-морских сил, принц Коноэ, адмирал Ионай, Окада, Сигемицу, Кидо и другие считали СССР слишком опасным противником и потому стояли за расширение японской агрессии в южном направлении — в район Юго-Восточной Азии и владений Соединенных Штатов Америки на Тихом океане.

Однако японское правительство помнило о предметном уроке Хасана и Халхин-Гола и считало необходимым урегулировать многие спорные вопросы с СССР. В начале июля 1940 г. японское правительство через своего посла в Москве Того предложило начать переговоры о заключении советско-японского пакта о нейтралитете. Советское правительство дало согласие, считая, что его подписание укрепит мир на Дальнем Востоке. Но переговоры тормозились из-за нереальных требований Японии. Японцы требовали от СССР... продажи Северного Сахалина. СССР не только отверг это наглое предложение, но и потребовал ликвидации японских угольных и нефтяных концессий на Северном Сахалине{337}.

В течение февраля 1941 г. на заседании координационного комитета (главной ставки и правительства) была утверждена программа внешней политики Японии, касавшаяся принципов ведения переговоров с Германией, Италией и Советским Союзом. В ней был предусмотрен план заключения договора с СССР{338}. Неудачи у Хасана и Халхин-Гола заставляли японских политиков быть более осмотрительными в осуществлении агрессивных планов, направленных против СССР. Во время своего визита в Берлин и Рим в марте — апреле 1941 г. японский министр иностранных дел Мацуока имел определенные инструкции правительства не подписывать каких-либо договоров, связывающих действия Японии, не давать никаких обещаний{339}. Наоборот, во время пребывания в Москве он имел полномочия подписать договор о нейтралитете. Возникала довольно своеобразная ситуация: яростный сторонник войны с СССР Мацуока вынужден был подписать пакт, заключению которого он противодействовал.

Во время переговоров в Берлине, состоявшихся 26 марта, Гитлер и Риббентроп усиленно убеждали Мацуоку в необходимости участия Японии в военных действиях против СССР, как только их начнет Германия. «На Востоке, — говорил Риббентроп Мацуоке, — Германия держит войска, которые в любое время готовы выступить против России...»{340} [95]

Мацуока заверил Гитлера и Риббентропа, что Япония придет на помощь Германии в случае советско-германской войны, разорвет пакт о нейтралитете{341}. Но это было скорее его личное обязательство, а не мнение кабинета Коноэ.

На обратном пути из Берлина в Токио Мацуока снова остановился в Москве. Он заявил о согласии японского правительства подписать пакт о нейтралитете. Советское правительство, верное политике мира, пошло на этот шаг, хотя и знало о вероломстве некоторых японских политиков типа Мацуоки, Араки, рассматривавших пакт как тактический маневр правительства Японии, как ширму для прикрытия подготовки войны с СССР{342}. В условиях приближающегося нападения Германии со стороны СССР было бы неразумно отвергать подобное предложение Японии.

Японо-советский пакт, который был подписан 13 апреля 1941 г. и по которому обе стороны обязались «поддерживать дружественные отношения между собой и взаимно уважать целостность и неприкосновенность», был важным звеном в цепи дипломатических мероприятий Советского правительства, направленных на подрыв планов агрессии фашистской Германии и милитаристской Японии. Он уменьшал для СССР угрозу войны на два фронта, поскольку на ближайшее время Япония намеревалась поддерживать мирные отношения с Советской страной.

В имевшей место 16 апреля 1941 г. в Лондоне беседе между министром иностранных дел Англии Иденом и советским послом И. Майским последний отметил: «Пакт уменьшает опасность войны между СССР и Японией»{343}.

Вместе с тем советско-японский пакт был свидетельством дипломатического поражения Германии, рассчитывавшей на вовлечение Японии в войну против СССР.

Таким образом, дипломатическая битва между Берлином и Москвой была выиграна советской дипломатией. Главный итог этой борьбы состоит в том, что СССР удалось сохранить мир, не допустить втягивания страны в войну в крайне неблагоприятной международной обстановке 1939–1940гг. Активная внешняя политика Советского Союза накануне и в начальный период второй мировой войны предотвратила создание единого антисоветского фронта капиталистических держав. К лету 1941 г. для СССР не существовало угрозы внешнеполитической изоляции. Наоборот, советская внешняя политика закладывала фундамент для создания антифашистской коалиции. [96]

Тайная война служб Канариса и Шелленберга

Небывалую по своим масштабам тайную войну против СССР вела германская разведка. В подготовке вероломного нападения гитлеровской Германии на СССР немалая роль принадлежала адмиралу Канарису, начальнику абвера (военной разведки и контрразведки), который являлся самостоятельным управлением при верховном командовании вооруженных сил. Служба разведки и контрразведки германских вооруженных сил, как свидетельствовал бывший видный сотрудник абвера Леверкюн, была известна во время второй мировой войны под общим названием «контрразведка»{344}. Активной разведкой ведал

1-й отдел, организацией саботажа и диверсий в тылу противника, подбором и вербовкой кадров, пропагандой — 2-й отдел, и контрразведкой занимался 3-й отдел.

Первоначально органы контрразведки были созданы при штабах военных округов и военно-морских баз. Позднее они были переданы корпусным штабам. В частности, отделения контрразведки в Кенигсберге и Бреслау ведали разведкой на Востоке, главным образом в СССР.

Наряду с военной разведкой органы службы безопасности СД создали свою мощную разведывательную сеть за границей, возглавляемую Гиммлером и Гейдрихом. От них решил не отставать Риббентроп, организовавший дипломатическую разведку в своем ведомстве. «Дело» и здесь было поставлено на широкую ногу: в штабе Риббентропа состояли такие матерые шпионы, как немецкий посол в Турции фон Папен, германский посол в Токио Эйген Отт и многие другие крупные разведчики. На службе германской разведки подвизались не только профессиональные дипломаты-разведчики, но и германские военные атташе, любезно «обменивавшиеся» военной информацией с разведками фашистских, полуфашистских и других стран.

Правда, между абвером, службой безопасности и разведкой министерства иностранных дел шла внутренняя, скрытая борьба за пальму первенства. В 1944 г. Гиммлер добился устранения, а затем и казни адмирала Канариса, повешенного за участие в заговоре против Гитлера, и передачи всей разведывательной службы в руки главного управления безопасности. Военную разведку и контрразведку возглавил опытный, матерый интриган и политикан бригадный генерал СС Вальтер Шелленберг.

Готовясь к войне против СССР, фашистская Германия усилила органы разведки и контрразведки, расширила шпионаж и другие формы подрывной деятельности. По [97] сравнению с 1939 г. в 1940 г. количество забрасываемой в Советский Союз немецко-фашистской агентуры увеличилось в 4 раза{345}. В августе — сентябре 1940 г. иностранный отдел Генерального штаба вермахта передал задания периферийным отделам разведки абвера, всем разведывательным органам, имевшимся в армейских группах и армиях, нацеленных на Восток, резко усилить разведывательную работу в СССР. Гитлер, Гиммлер, Гейдрих, Канарис требовали от своих разведчиков собрать исчерпывающую информацию о военном и экономическом потенциале Советской страны для общего планирования войны.

Однако, несмотря на тщательную подготовку небывалой по ожесточенности и масштабам тайной войны против Советского Союза, немецкие генералы и офицеры вынуждены были признать особо трудные условия для деятельности империалистических разведок и контрразведок в СССР. По свидетельству Леверкюна, «Советская Россия еще до начала войны представляла в отношении разведки особенно трудную проблему»{346}. «Засылка в Россию агентов из Германии, — сетует он далее, — была возможна лишь в очень редких случаях. Контроль и проверка документов среди населения России как в городах, так и на транспорте проводились гораздо строже, чем в какой-либо другой европейской стране»{347}. Бдительность советских людей была серьезным препятствием, мешавшим проникновению в СССР германских разведчиков.

Меры Советского правительства, в частности закрытие в 1938 г. немецких консульств в СССР, являвшихся рассадниками деятельности агентов абвера и Риббентропа, нанесли серьезный удар по немецкой разведке.

И все же органам государственной безопасности СССР не удалось полностью очистить страну от немецких шпионов и диверсантов. Абвер и другие разведки Германии засылали в СССР, особенно по мере приближения даты нападения на нашу страну, все новых агентов.

В начале сентября 1940 г. Канарис получил приказ Йодля, содержавший основные директивы по проведению разведки и подрывной деятельности на территории СССР. В нем предписывалось определить группировку, силу советских войск, их вооружение и снаряжение, разведать укрепления на западной границе и полевые аэродромы, сообщать данные о работе советской промышленности и транспорта{348}.

В развитие этого приказа генерал-майор Лахузен, начальник 2-го отдела абвера, заместитель Канариса, приказал организовать специальную группу «А», которая должна была заниматься подготовкой диверсий и в целом работой по разложению советского тыла. В приказе [98] указывалось, что в целях нанесения молниеносного удара по Советскому Союзу «Абвер-2» при проведении подрывной работы против России должен использовать свою агентуру{349}. Хотя многие немецко-фашистские шпионы и диверсанты были схвачены и обезврежены, часть из них проникла на советскую территорию. Немало немецких шпионов и диверсантов, маскировавшихся многие годы, было завербовано из числа немецких эмигрантов.

Важным источником информации были сообщения «официальных» шпионов — немецких дипломатов в СССР: посла фон Шуленбурга, советника посольства Хильгера, а также военных, военно-морских, военно-воздушных атташе и других военно-дипломатических представителей в Советской стране и государствах, граничащих с нею{350}.

На содержании гитлеровской разведки многие годы находились остатки русской белогвардейщины, покинувшей Россию после Октябрьской революции и гражданской войны, члены организации украинских буржуазных националистов (ОУН) типа гетмана Скоропадского, Бандеры, Мельника и других националистических фашистских группировок. Руководителям украинских националистов Мельнику и Бандере поручалось организовать сразу после нападения на СССР провокационные выступления на Украине с целью подрыва советского тыла{351}. Накануне и в период войны фашистской Германии против СССР украинские националисты ревностно и холуйски выполняли самые грязные и кровавые поручения немецкой разведки, гестаповских палачей. Они чинили наиболее жестокие зверства на временно оккупированной немцами советской территории. Украинскими националистами был укомплектован особый карательный батальон «Нахтигаль», возглавляемый сотрудником абвера, «специалистом по Востоку» обер-лейтенантом Теодором Оберлендером{352}. Были подготовлены также специальные диверсионные группы, сформированные из националистических элементов — выходцев из Прибалтики, для проведения подрывной деятельности в Прибалтийских республиках{353}.

Кроме того, создавались специальные группы, отделы разведки. Так, после поражения буржуазно-помещичьей Польши специальный отдел немецкой разведки был создан в Кракове. В связи с этим отдел контрразведки абвера 20 июня 1941 г. издал специальную директиву. В Румынии была образована диверсионная организация под кодовым названием «Тамара»{354}, в задачу которой входила подготовка восстания в Советской Грузии.

Немецкая разведка использовала для своих целей и немецких граждан, возвращавшихся из СССР или проезжающих через советскую территорию. Группы немецких «туристов», в особенности в Прибалтике, Закарпатье, на [99] Украине, в Молдавии, «альпинистов» в горах Кавказа занимались топографическими съемками, разведкой военных объектов. Участники Великой Отечественной войны свидетельствуют: в период ожесточенных боев за перевалы Кавказа Марухский, Клухорский, у подножия снежного Эльбруса и на других перевалах и в долинах у захваченных в плен, убитых немецких офицеров находили самые подробные карты Кавказских гор. В Бреслау (потом он был переведен в пригород Берлина Ванзее) был создан специальный немецкий институт, сотрудники которого углубленно занимались изучением военно-экономического потенциала, вопросами пропускной способности железных и шоссейных дорог СССР. В институте усиленно исследовались политическая жизнь страны, национальная проблема — отношения между национальностями, населяющими Советский Союз, с тем чтобы в период войны разжечь национальную рознь, использовать национальные тенденции для ослабления Советской власти.

В конце 1940 г. для совершения диверсионных актов в тылу Красной Армии из зарубежных немцев, хорошо знавших русский язык, был создан полк головорезов «особого назначения» «Бранденбург-800». По заданию своих хозяев командование полка не останавливалось перед самыми коварными методами ведения войны, запрещенными международным правом. С целью диверсий, захвата мостов, туннелей, оборонных предприятий и удержания их до подхода авангардных частей германской армии солдаты этого полка надевали форму и пользовались оружием советских войск{355}.

Вермахт воспитывал в своих солдатах самые жестокие, звериные инстинкты. Создавались специальные «роты пропаганды», солдаты которых должны были использовать любое оружие из арсенала лжи, клеветы, провокаций и насилий как в своих войсках, так и в лагере противника{356}.

Верховным командованием германских вооруженных сил была также поставлена важная задача прикрыть развертывание германских армий у границ СССР. В специальной директиве вермахта, подписанной 6 сентября 1940 г. Йодлем, разведке давались указания по дезинформации. Общее количество германских войск на востоке должно было быть замаскировано путем публикации сообщений о систематическом перемещении частей, которое следовало объяснять изменением дислокации лагерей обучения. Разведке предписывалось создавать впечатление, будто центр концентрации войск находится в южной части Польши, в протекторате Богемия и Моравия и в Австрии и что скопление войск на севере сравнительно [100] невелико. Что касается вооружения частей, в особенности бронетанковых дивизий, то необходимо было преувеличивать его. Следовало говорить о значительном усилении немецкой противовоздушной обороны на востоке.

Пожалуй, наиболее вероломной является директива ОКВ по дезинформации противника от 15 февраля 1941 г. «Цель дезинформации заключается в том, — указывалось в директиве, — чтобы скрыть подготовку к операции «Барбаросса»{357}. Развертывание войск на востоке объяснялось... целью отвлечения внимания от вторжения в Англию.

Накануне и в ходе войны против СССР немецко-фашистская агентура представляла командованию вермахта определенные данные о боевом составе, дислокации, передвижениях советских войск на западных границах, о советской экономике и транспорте. Но даже сведения о вооружении Красной Армии, по признанию Гальдера, не отличались большой точностью.

Генеральный штаб не считал верными данные немецкой разведки о советском военно-экономическом потенциале и о возможности эвакуации советской промышленности на восток. Фактически немецкий генштаб не рассчитывал, что Советское государство сможет осуществить эвакуацию большого числа заводов и фабрик из Центра европейской части. Германия не имела точных данных об успехах СССР в области технического прогресса. Поступавшие в генеральный штаб некоторые сведения о технических усовершенствованиях, по словам Леверкюна, не принимались во внимание{358}. Для немецких генералов, да и для самого Гитлера появление замечательных советских танков Т-34, KB, новых типов самолетов, сильной полевой артиллерии, в том числе «катюш», оказалось полной неожиданностью{359}.

Крупные просчеты были допущены гитлеровцами и в оценке производственных возможностей как промышленности СССР в целом, так и в особенности в восточных районах страны. Беспредельная хвастливость, вера в «непобедимость» немецкого генерала и солдата, недооценка противника, презрение к нему вскружили голову Гитлеру, его фельдмаршалам и генералам.

Несмотря на то что гитлеровцы сосредоточили на советско-германском фронте гигантский аппарат террора и насилия, создали более 130 разведывательных и контрразведывательных органов, около 60 специальных школ по подготовке агентуры, они так и не узнали, какой мощью располагает СССР. Может быть, они приблизительно, а кое-где и точно знали количество советских дивизий, их вооружение, число танков и самолетов. Но они явно недооценивали мужество народа, который встал на защиту своей Родины, ее революционных завоеваний. [101]

Битва советской и фашистской разведок

Подготовка к гигантским сражениям между фашистской Германией и Советским Союзом сопровождалась упорной войной на «невидимом фронте». От того, будет она выиграна или проиграна, во многом зависели успехи или неуспехи на полях сражений Великой Отечественной войны.

Накануне и в начальный период Великой Отечественной войны сложные задачи по обеспечению государственной безопасности СССР Коммунистическая партия и Советское правительство возложили на Народный комиссариат государственной безопасности (НКГБ) и органы военной контрразведки (СМЕРШ) Народного комиссариата обороны и Народного комиссариата Военно-Морского Флота{360}.

Особенно усилилась деятельность разведывательных организаций Советского Союза в 1940 г., когда стала более очевидной подготовка фашистской Германией нападения на СССР.

Предупреждения о готовящемся вероломном нападении начали поступать задолго до 22 июня 1941 г. — фактически с начала 1940 г. Из Токио, Берна, затем из Берлина, Лондона, Вашингтона, Варшавы, Анкары и других мест по разведывательным и дипломатическим каналам приходили данные, почерпнутые в высших политических и военных кругах.

Главное разведывательное управление Генерального штаба Красной Армии, начальником которого в середине июля 1940 г. был назначен генерал Ф. И. Голиков, добывало обширные сведения о намерениях гитлеровской Германии в отношении Советского государства.

Советская военная разведка, указывал Ф. И. Голиков, располагала важнейшими материалами «о военном потенциале гитлеровской Германии, о ее мобилизационных мероприятиях, о новых войсковых формированиях, об общей численности вооруженных сил, о количестве и составе гитлеровских дивизий, их группировке на театрах военных действий, о стратегическом резерве главного командования.

С лета 1940 г. она систематически держала под контролем массовые переброски немецких войск на восток, откуда бы они ни шли: из оккупированных стран Западной и Центральной Европы, из района Балкан, из самой Германии»{361}.

Советские разведчики с большой точностью и своевременно сообщали в Центр «о количестве, составе и местах расположения гитлеровских армий, корпусов и дивизий по [102] всей западной границе СССР — от Балтийского до Черного морей»{362}.

Так, в сводке № 5 Главного разведывательного управления по состоянию на 1 июня 1941 г. «даются точные данные о количестве немецких войск на востоке как в целом, так и против каждого нашего западного пограничного военного округа — Прибалтийского, Западного, Киевского — от самой нашей границы и в глубину до 400 километров»{363}. Было известно и количество немецких дивизий на территории Румынии и Финляндии{364}.

Советская разведка точно определила не только количество дивизий, корпусов и армий, переброшенных к границам СССР, их вооружение и снаряжение. ГРУ располагало сведениями исключительной ценности: оно знало, как свидетельствует маршал Жуков, о плане «Барбаросса», основных стратегических направлениях ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз{365} и точных сроках этого нападения. Эти важнейшие сведения были сообщены руководству в докладе генерала Голикова от 20 марта 1941 г. В этом документе со ссылкой на сообщение военного атташе в Берлине, указано: «Начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года»{366}. Однако должных выводов из имеющихся фактических данных тогда сделано не было.

Маршал Г. К. Жуков, занимавший в то время пост начальника Генерального штаба Красной Армии, признает: «В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И. В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость проведения в жизнь срочных мероприятий, предусмотренных оперативными и мобилизационными планами»{367}. И хотя «эти мероприятия не гарантировали бы полного успеха в отражении вражеского натиска, так как силы сторон были далеко не равными», наши войска «могли бы вступить в бой более организованно и, следовательно, нанести противнику значительно большие потери»{368}.

Еще с лета 1940 г. дипломатические представители, военные атташе, другие сотрудники в разных странах систематически сообщали о подготовке фашистской Германии к войне с СССР. Из разных источников поступала эта информация в советские посольства, военным атташе. Она поступала из групп антифашистского подполья Европы, многие из которых возглавлялись коммунистами.

Немецкие антифашисты, антифашисты Польши, Чехословакии и других стран понимали, что единственной страной, которая может избавить мир от «коричневой чумы», является Советский Союз. Они считали своим [103] интернациональным долгом помочь Стране Советов. Рискуя жизнью, преодолевая невиданные трудности, антифашисты добывали ценную информацию о военных планах гитлеровской Германии, о ее военно-экономическом потенциале и другие данные, способствовавшие оказанию помощи СССР, а также освобождению их народов от фашизма.

В частности, в Германии во главе самой значительной организации Сопротивления первых лет второй мировой войны «стояли ученый д-р Арвид Харнак, обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен и деятели КПГ Ион Зиг и Вильгельм Гуддорф»{369}. В состав организации входили коммунисты, социал-демократы, члены профсоюзов и беспартийные, рабочие и ученые, учителя и артисты, художники и служащие, солдаты и офицеры. Это были «отважные немецкие патриоты и убежденные интернационалисты, верные друзья Советского Союза»{370}, боровшиеся за свержение фашизма, за миролюбивую, демократическую, социалистическую Германию. В Германии и других странах Европы в глубоком подполье действовала группа, фигурировавшая в секретных нацистских документах под названием «Красная капелла». В эту организацию, имевшую многочисленных агентов, сообщавшую ценные данные о подготовке Германией войны с СССР, о времени начала боевых действий, оперативных планах ОКБ, входили и военные разведчики{371}. Она просуществовала до августа 1942 г., пока не была разгромлена гестаповцами.

В условиях жестокого террора, царившего в фашистской Германии, немецкие антифашисты все же находили пути, чтобы сообщать советским людям в Германии об угрозе, нависшей над СССР. В середине февраля 1941 г. в советское консульство в Берлине пришел рабочий типографии. Он принес экземпляр русско-немецкого разговорника. В нем можно было прочесть русские фразы, набранные латинским шрифтом: «Ты коммунист», «Руки вверх», «Буду стрелять», «Сдавайся». Разговорник не оставлял никаких сомнений в агрессивных намерениях Германии и немедленно был направлен в Москву.

«Начиная с марта, — писал В. Бережков, работавший в 1941 г. в советском посольстве в Германии, — по Берлину поползли настойчивые слухи о готовящемся нападении Гитлера на Советский Союз. При этом фигурировали разные даты... 6 апреля, 20 апреля, 18 мая и, наконец, правильная — 22 июня»{372}. Обо всех этих тревожных сигналах посольство систематически докладывало в Москву.

К концу мая дипломатами посольства советником В. С. Семеновым и атташе И. С. Чернышевым был составлен подробный доклад. «Основной вывод этого доклада, — указывает В. Бережков, — состоял в том, что практическая [104] подготовка Германии к нападению на Советский Союз закончена и масштабы этой подготовки не оставляют сомнения в том, что вся концентрация войск и техники завершена. Поэтому следует в любой момент ждать нападения Германии на Советский Союз»{373}.

Тревожные сообщения из Берлина поступали в Наркомат Военно-Морского Флота от советского военно-морского атташе в Берлине капитана 1-го ранга М. А. Воронцова. «Он не только сообщал о приготовлениях немцев» — писал в своих мемуарах народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал флота Н. Г. Кузнецов, — но и называл почти точную дату начала войны»{374}.

Вечером 21 июня М. А. Воронцов, вызванный из Берлина в Москву, доложил наркому: «Нападения надо ждать с часа на час».

«Так что же все это означает? — спросил его в упор нарком.

— Это война! — ответил он без колебаний»{375}.

[Ф.Д. Волков]

Наиболее ценные и точные сведения о подготовке фашистской Германией нападения на СССР были получены из Токио от Рихарда Зорге, закрепившегося на работе в немецком посольстве в Японии и имевшего доступ к самой секретной переписке фашистского посла Эйгена Отта.

Самое первое донесение группы «Рамзай» об опасности для СССР со стороны Германии было получено ровно за месяц до подписания Гитлером плана «Барбаросса» — 18 ноября 1940 г.{376} Ссылаясь на беседу с человеком, выбравшимся из Германии, Зорге сообщал о проводимых фашистской Германией мероприятиях по подготовке нападения на Советский Союз. 28 декабря 1940 г. он радировал в Москву: «На германо-советских границах сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер намерен оккупировать территорию СССР по линии Харьков — Москва — Ленинград»{377}. В начале 1941 г. Зорге систематически сообщал в Центр информацию, полученную через прибывавших в Японию из Германии специальных эмиссаров, дипкурьеров, об усиленной концентрации германских войск на советской границе, переброске частей из Франции. Зорге доносил о завершении строительства немецких укреплений на восточной границе Германии с СССР.

В марте, апреле, мае в Центр летят все новые радиограммы Зорге, сообщавшего о подготовке нападения Германии на СССР. 21 мая в Центр было направлено сообщение: «Германия имеет против СССР 9 армий, состоящих из 150 дивизий». В конце мая Зорге передал в Центр заявление немецкого посла в Токио Отта: «...немецкое выступление против СССР начнется во второй половине июня»{378}. 1 июня Зорге радирует: «Начало советско-германской [105] войны ожидается 15 июня... Наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии»{379}. После беседы с немецким военным атташе в Бангкоке Шоллем Зорге немедленно передал в Центр, что война начнется 20–22 июня. «На восточной границе (Германии с СССР. — Ф. В.) сосредоточено от 170 до 190 дивизий. Главные направления (удара. — Ф. В.) будут обращены против Москвы и Ленинграда, а затем против Украины»{380}.

Но особенно ценны две радиограммы Зорге, посланные 15 июня. В них были точно указаны сроки нападения фашистской Германии на СССР. Первая радиограмма гласила: «Война будет начата в конце июня. Рамзай»{381}. В тот же день от Зорге поступает еще более точная радиограмма: «Нападение произойдет на широком фронте на рассвете 22 июня. Рамзай»{382}.

Зорге в своих радиограммах сообщил не только точную дату нападения фашистской Германии на Советский Союз, численный состав немецко-фашистских армий вторжения, но и правильно информировал Москву об оперативно-стратегических замыслах немецко-фашистского командования, о направлениях основных ударов фашистских войск — на Москву, Ленинград и Украину.

Информация о подготовке Гитлером нападения на СССР поступала из нейтральной Швейцарии, где в годы второй мировой войны разведки воюющих коалиций действовали весьма интенсивно.

В Швейцарии была создана широкая разведывательная организация «Дора», возглавляемая венгерским коммунистом Шандором Радо{383}. Самым обширным источником, из которого черпал ценнейшую информацию Ш. Радо, был немецкий антифашист Рудольф Рёсслер (Люци). С ним были связаны несколько немецких генералов и офицеров (так называемая группа «Викинг»), действовавших накануне и в период второй мировой войны в самом логове фашистского зверя — в штабе верховного командования вермахта. Они-то и сообщили Рёсслеру о секретнейшем плане «Барбаросса» через 20 дней после его подписания{384}. Эти ценнейшие данные затем, не позже 18 июня 1941 г., были переданы Рёсслером через члена группы «Дора» Кристиана Шнейдера Шандору Радо{385}, а через него в Москву.

Еще в конце февраля 1941 г. Ш. Радо сообщил в Центр, что Германия имеет сейчас на востоке 150 дивизий и «выступление Германии начнется в конце мая»{386}. Известно, что эти сроки были перенесены Гитлером из-за агрессии против Югославии, о чем Ш. Радо и сообщил в конце марта в Центр: «Гитлер отложил операцию («Барбаросса») на 4 недели»{387}. Кроме того, Ш. Радо сообщил в [106] Москву точные сведения о переброске на восток немецко-фашистских армий, об их составе и вооружении. «Общее наступление на СССР начнется на рассвете в воскресенье 22 июня»{388}, — информировал Ш. Радо уже 12 июня 1941 г.

Наряду с сообщениями Р. Зорге из Токио это были самые конкретные данные об агрессивных планах немецких фашистов.

Тревожные сигналы об интенсивных военных приготовлениях фашистской Германии поступали из Франции от советского посла А. Е. Богомолова, военного атташе генерала И. А. Суслопарова.

Ухудшение, наступившее в советско-германских отношениях в начале 1941 г., почувствовали и советские представители во Франции. В начале февраля немцы потребовали, чтобы все сотрудники советского посольства, в том числе и военного атташата, выехали из Парижа и Виши. Была прекращена выдача виз советским гражданам на выезд в СССР, ограничен переезд советских дипломатических работников по территории Франции. Наряду с этими косвенными признаками назревающих событий были и прямые доказательства.

Надвигающиеся грозные события затрагивали и США. Дальнейшее обострение японо-американских противоречий, усиление угрозы интересам США со стороны фашистской Германии и других стран «оси», поражение Франции и тяжелое положение Англии — все это заставляло более дальновидных политиков США преодолевать барьеры на пути нормализации советско-американских отношений.

А начиналось все так. Теплым августовским вечером 1940 г. в одном из берлинских театров состоялась встреча коммерческого атташе Соединенных Штатов Америки Вудса, связанного с разведкой США, с одним из подданных «третьего рейха». Немец принадлежал к высшему свету, был прочно связан с директором Рейхсбанка Шахтом, имел доступ к верховному командованию вермахта, но — что особенно важно — являлся членом антигитлеровской оппозиции. Во время секретной встречи он незаметно передал Вудсу листок бумаги. Когда Вудс пришел домой и развернул записку, то прочел следующие слова: «В главной ставке Гитлера происходили совещания относительно подготовки войны против России».

Вудс немедленно направил эту информацию в государственный департамент США. Сведения были столь сенсационными, что к ним отнеслись, как писал тогдашний государственный секретарь США Хэлл, с недоверием, поскольку Гитлер вел ожесточенную войну против Англии{389}. Все же Вудсу было поручено тщательно изучить новые планы Гитлера.

В январе 1941 г., вскоре после принятия плана «Барбаросса», информатор Вудса передал ему копию документа{390}. Государственный департамент получил подтверждение информации Вудса и по другим каналам. О подготовке фашистской Германией нападения на СССР было доложено президенту Ф. Д. Рузвельту. Затем было решено сообщить советскому послу в Вашингтоне У майскому об агрессивных планах Гитлера в отношении СССР. 1 марта 1941 г. заместитель государственного секретаря Уэллес вызвал Уманского и познакомил его с материалами, полученными через Вудса. Как вспоминал Хэлл, посол молча выслушал его и после короткой паузы поблагодарил правительство США за исключительно ценную информацию, заявив, что он немедленно сообщит обо всем Советскому правительству{391}.

.20 марта Уэллес подтвердил К. Уманскому свое сообщение от 1 марта, дополнив его рядом новых сведений. Это были одни из самых первых предупреждений СССР по дипломатическим каналам, исходившие из Соединенных Штатов Америки.

Поскольку сообщения, поступающие из Восточной Европы, не исключали возможности возникновения войны между Германией и Советским Союзом в ближайшее время, то буквально за день до нападения фашистской Германии на СССР, 21 июня 1941 г., государственный департамент сформулировал проект программы будущего в советско-американских отношениях. В нем говорилось: «В том случае, если вспыхнет война, мы считаем, что наша политика в отношении Советского Союза... должна быть следующей:

1) Мы не должны делать предложения Советскому Союзу или давать советы, если СССР не обратится к нам...

3) Если Советское правительство непосредственно обратится к нам с просьбой о помощи, нам следует... не нанося серьезного ущерба нашим усилиям по обеспечению готовности страны, ослабить ограничения на экспорт в Советский Союз, разрешив ему получать самые необходимые военные поставки...

6) Мы не должны давать заранее обещаний Советскому Союзу относительно помощи в случае германо-советского конфликта»{392}.

Эта программа позднее будет воплощаться в советско-американских отношениях в начальный период Великой Отечественной войны. [108]

Тенденции к реализму в Лондоне

В конце 1940 — начале 1941 г. в Англии усиливаются тенденции политического реализма, вылившиеся в англо-советское сближение и в немалой степени предопределившие в дальнейшем создание антифашистской коалиции.

Уинстон Черчилль не был другом Советского Союза. В. И. Ленин характеризовал Черчилля как «величайшего ненавистника Советской России»{393}. Он был постоянным и последовательным врагом коммунизма.

Однако спасение Британской империи, а ее положение летом и осенью 1940 г. было катастрофическим, могло быть только в союзе с Советской страной. Без этого союза, и это прекрасно понимал Черчилль, Великобритания рано или поздно будет побеждена Германией. Победить Гитлера может только Советский Союз. А раз так — надо идти на сближение с СССР, приглушив свою ненависть к коммунистической стране.

Черчилль в подобных воззрениях не был одинок. Многие видные политические деятели консервативной, лейбористской и либеральной партий выступали за сближение с Москвой, за улучшение англо-советских отношений, над максимальным ухудшением которых так много поработали Чемберлен, Галифакс, Астор и многие другие английские реакционеры.

Летом 1940 г. в Москву был назначен новый английский посол Стаффорд Криппс. Он был известен в лейбористской партии, правящих кругах как человек, стремившийся к улучшению отношений между Лондоном и Москвой. 1 июля 1940 г. Ст. Криппс был принят Сталиным. В беседе обсуждался вопрос о военном положении в Европе, о растущей угрозе со стороны немецких фашистов, взаимоотношениях между СССР и Германией, англосоветских отношениях{394}. Через Криппса У. Черчилль счел необходимым обратиться 25 июня с личным письмом к Сталину. В нем он выразил готовность английского правительства обсудить с Советским правительством «любую из огромных проблем, возникших в связи с нынешней попыткой Германии проводить в Европе последовательными этапами методическую политику завоевания и поглощения»{395}.

Английские политики внимательно следили за развитием советско-германских отношений, все более заметно ухудшавшихся. В конце октября 1940 г. Криппс от имени британского правительства заверил руководство СССР: «Великобритания не будет участвовать в любом нападении на СССР»{396}.

Это был важный шаг на пути к англо-советскому [109] сближению. В телеграмме, посланной из Москвы в Лондон 13 октября 1940 г., Криппс признавал: «Советское правительство предпочитает в конце концов, чтобы Германия не была победителем Англии», СССР надеется на; возможность «отсрочки угрозы со стороны Германии путем достижения договоренности с державами «оси» до того момента, пока Россия не будет достаточно сильна, чтобы справиться с ними и нанести им поражение»{397}.

Однако линия на сближение с СССР имела немало, противников в Англии, в том числе в самом Форин оффисе. Так, 22 октября 1940 г. Криппс в беседе с первым заместителем наркома иностранных дел СССР от имени английского правительства предложил заключить торговое соглашение с Англией, а затем пакт о ненападении. Хотя Криппс подчеркнул особую доверительность этого предложения, чиновники Форин оффиса довели до сведения журналистов о демарше Криппса, тем самым дезавуировав его предложение{398}.

Тем не менее тенденции к англо-советскому сближению хотя и медленно, но пробивали себе путь. 27 декабря 1940 г. состоялась первая встреча нового министра иностранных дел Англии Идена, сменившего мюнхенца Галифакса, с советским полпредом в Лондоне. Иден отметил: между СССР и Англией нет непримиримых противоречий и хорошие отношения между обеими странами вполне возможны. Если Иден, ответил полпред, действительно хочет содействовать улучшению отношений между СССР и Англией, то следует ликвидировать трения в вопросе, касающемся вхождения Прибалтийских республик в СССР{399}.

Особенно усиливаются тенденции к лучшему взаимопониманию между Лондоном и Москвой в первой половине 1941 г., когда в Англии не могли остаться незамеченными приготовления фашистской Германии к войне с СССР. Об этом сообщала английская разведка своему правительству, говорили политические и общественные деятели.

Еще 17 января 1941 г. Объединенному разведывательному управлению Англии были представлены факты о подготовке нападения фашистской Германии на СССР:

1) «Имеется немало новых признаков, говорящих о намерении Германии напасть на Россию.

2) Военные намерения Германии подтверждаются тремя главными факторами:

а) военной диспозицией;

б) улучшением шоссейных дорог и железнодорожных коммуникаций;

в) созданием полевых складов горючего, амуниции и т. д.

3) Что касается военной диспозиции, имеющей отношение к России, следует отметить:

Норвегия. В районе севернее Нарвика, как полагают, находятся 3 немецкие дивизии...

В Финляндии усиливаются немецкие войска: Финляндия — союзник Германии.

Польша. В течение июня — августа 1940 г. число германских дивизий на ее восточной границе было увеличено с 23 приблизительно до 70 (т. е. 1,5–2 млн. человек). Ведутся фортификационные работы у русско-германской границы.

Словакия. Полагают, что 6 дивизий находятся в Словакии.

Румыния. Полагают, что здесь в настоящее время имеется 8 немецких дивизий, значительно усиливающихся.

4) Что касается коммуникаций, то усиленно осуществляется... улучшение дорог к границам Германии с Россией на территории Польши.

5) Идет подвоз горючего и вооружения с целью [100] операции против России»{400}.

Правда, разведка считала переброску германских войск, военные приготовления «вблизи русских границ» «нормальным явлением»{401}. Но они были «нормальны» лишь с точки зрения улучшения стратегических позиций Англии, поскольку Объединенное разведывательное управление полагало, что главной целью Германии все еще является разгром Англии.

О подготовке фашистской Германии к войне с СССР сообщал в конце марта 1941 г. в министерство обороны и имперский генеральный штаб Англии и военный атташе в Берне. Эта информация была получена им от секретного британского агента в Берлине.

«Подготовка (Германии. — Ф. В.) к нападению на Россию пойдет полным ходом, если (в Берлине. — Ф. В.) придут к заключению, что нападение на Англию не будет успешным.

1) Усиленно продолжается призыв новобранцев.

2) Сообщают, что формируются группы с временными штабами в Гамбурге, Бреслау и Берлине.

3) Продолжается мобилизация новых соединений, включая 6 моторизованных корпусов.

4) Формируются новые танковые части и усиливается выпуск 36-тонных танков.

5) Печатаются фальшивые русские деньги.

6) Строятся секретные аэродромы в окрестностях Варшавы.

7) Идет картографирование русско-германской границы путем аэрофотосъемки от Запада (Варшавы) до Словакии. [111]

10) ...Идет переброска командных кадров с Запада на Восток.

11) Сделано заявление офицера инженерных войск о том, что он тренирует свою часть на строительстве мостов в Восточной Пруссии.

12) Идет подготовка административного аппарата в Румынии для административной работы в России.

13) Идет строительство убежищ на Востоке, строительство укреплений на польско-русской границе»{402}.

«Гитлером, по всей вероятности, — сообщала наиболее влиятельная газета «Таймс», — овладело сильное искушение использовать свою армию для нападения на Россию»{403}.

С марта — апреля 1941 г. в Англии и других странах особенно усиленно муссировались слухи о том, что фашистская Германия концентрирует свои войска на границах с СССР, перебрасывая их с Балкан, строит в Польше шоссейные и железные дороги, аэродромы, проводит таинственные военные приготовления в Румынии и Финляндии.

Вполне понятен живейший интерес, проявленный У. Черчиллем к сведениям подобного рода: в войне фашистской Германии с СССР он видел единственное спасение для Британской империи. Черчилль распорядился сообщать ему ежедневно наиболее интересные данные английской разведки. И вот в конце марта 1941 г., по словам Черчилля, он «с чувством облегчения и волнения прочитал сообщение», полученное от одного из самых надежных осведомителей, о переброске германских танковых сил из Бухареста в Краков, в Польшу.

«Для меня это было вспышкой молнии, осветившей все положение на Востоке, — писал он позднее. — Внезапная переброска к Кракову столь больших танковых сил, нужных в районе Балкан, могла означать лишь намерение Гитлера вторгнуться в мае в Россию»{404}.

Кроме того, 7 апреля Объединенное разведывательное управление донесло премьеру: «В Европе распространяются слухи о намерении немцев напасть на Россию», рано или поздно Германия «будет воевать с Россией»{405}.

Получив эти важнейшие сведения, У. Черчилль в письме Криппсу предложил немедленно сообщить о них Советскому правительству. Конечно, он заботился не о безопасности СССР — в интересах Англии было, чтобы сила отпора СССР фашистской агрессии была как можно внушительнее.

Однако чиновники Форин оффиса, да и сам Криппс то ли умышленно не хотели информировать Советское правительство, то ли не поняли всей важности этих данных, но тем не менее саботировали передачу их. Черчилль писал в [112] письме к Идену: «Я придаю особое значение этому личному посланию Сталину. Я не понимаю, почему сопротивляются его отправке. Посол не понимает военной значимости этих фактов»{406}. Послание Черчилля было передано Криппсом только 19 апреля. 22-го оно было вручено Сталину{407}. Черчилль в нем сообщал: немцы «начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из пяти танковых дивизий... Ваше превосходительство легко поймет значение этих фактов»{408}.

Английской разведке стали известны и принятые 27 марта 1941 г. планы Гитлера о переносе срока начала военных действий против СССР в связи с готовящимся нападением на Югославию. 4 апреля английскому послу в Москве была отправлена телеграмма, содержавшая весьма важную информацию о том, что «намерение Гитлера напасть на Югославию в настоящее время отодвигает его предыдущие планы угрозы (войны. — Ф. В.) Советскому правительству. А если так, то для Советского правительства создается возможность использовать эту ситуацию для усиления своих позиций. Эта отсрочка свидетельствует об ограниченности сил врага... Пусть Советское правительство поймет... что Гитлер рано или поздно нападет...»{409}.

В середине апреля (16-го) состоялась беседа А. Идена с советским послом в Лондоне И. Майским. Как сообщал Иден Криппсу, речь шла об улучшении англо-советских отношений и растущей угрозе Советскому Союзу со стороны фашистской Германии. «По нашему убеждению, — говорил Иден советскому послу, — военные устремления Германии беспредельны, нападение на Советский Союз будет совершено или в настоящее время, или спустя несколько месяцев.

В разговоре с принцем Павлом — регентом Югославии в Берхтесгадене Гитлер резко говорил... в отношении Советского Союза. Имеется большое количество доказательств, свидетельствующих о его решимости уничтожить СССР; в подобной ситуации весьма желательно обсудить по-дружески вопрос об отношениях между двумя нашими странами... с целью возможного сближения»{410}.

Советский посол подтвердил желание своего правительства улучшить отношения с Англией.

Особенно усиленно стала писать английская и мировая печать о «близости войны между СССР и Германией» накануне и после возвращения в Лондон английского посла в Москве Криппса, прибывшего в Англию 11 июня. В беседе с Черчиллем Криппс заявил, что война между СССР и Германией неизбежна в ближайшем будущем{411}.

В беседах, состоявшихся между Иденом и советским послом в Лондоне И. Майским 5, 10, 13 июня 1941 г., [113] Иден предупреждал «об опасности, угрожающей его стране» со стороны гитлеровской Германии{412}. В частности, в беседе от 13 июня Иден сообщил послу: если Германия нападет на СССР, то английское правительство готово будет оказать помощь Советской стране, используя английскую авиацию против немцев, посылкой в Москву военной миссии, представляющей три вида вооруженных сил, и практически возможной военной помощью. Кроме того, в ноте, направленной Советскому правительству 14 июня, сообщалось «о концентрации германских войск на советских границах»{413}.

Но как эти предупреждения, так и другие факты расценивались в аспекте заинтересованности Англии в войне СССР с фашистской Германией.

Обстановка накаляется

Данные большой государственной важности докладывались лично И. В. Сталину. «Военные приготовления в Варшаве и на территории Польши проводятся открыто, — указывалось в сообщении от 5 мая, — и о предстоящей войне между Германией и Советским Союзом немецкие офицеры и солдаты говорят совершенно откровенно, как о решенном уже деле. Война должна начаться после окончания весенних полевых работ»{414}.

Еще ранее, 5 апреля 1941 г., югославский военный атташе в Москве был принят И. В. Сталиным. «Он обсуждал со Сталиным вопрос, — сообщал Форин оффис Криппсу в Москву, — о возможности нападения Германии на Россию»{415}. Сталин сказал, что «русские армии готовы, и, если Германия нападет, она встретит сокрушительный отпор»{416}, но война будет длительной.

После оккупации Польши гитлеровской Германией в бывшем посольстве СССР в Варшаве оставался только комендант здания Васильев, заботившийся о сохранности советского имущества на территории «генерал-губернаторства». Ему приходилось посещать районы, граничившие с СССР. Васильев, приезжавший иногда в Берлин, рассказывал, что польские города и местечки забиты солдатами вермахта, которых становится все больше, а железные дороги — воинскими эшелонами{417}.

6 июня 1941 г. были представлены разведывательные данные о сосредоточении на советско-германской границе немецких и румынских войск численностью до 4 млн. солдат и офицеров. Авторитетные источники Анкары сообщали: «В турецкой печати и дипломатических кругах усиливаются слухи о войне Германии с СССР. Германия сосредоточила на границе СССР 120 пехотных дивизий.

Проводится срочная мобилизация в Румынии и Финляндии».

11 июня стало известно, что немецкое посольство в Москве получило 9 июня указание из Берлина подготовиться к эвакуации в течение семи дней и что в подвале посольства сжигаются архивные документы{418}.

А в это время гигантский военный механизм фашистской Германии раскручивался все более стремительно.

Еще 31 января 1941 г. ставка главного командования сухопутных сил Германии издала директиву по сосредоточению войск, определявшую общий замысел командования, задачи групп армий, взаимодействие с авиацией, флотом и т. д. Основной целью являлось расколоть фронт главных сил Советской Армии, сосредоточенных в западной части России.

Намечалось два основных направления в наступлении германских войск: южнее и севернее Полесья. Севернее Полесья главный удар должны были нанести две группы армий — «Север» и «Центр». Южнее Полесья планировалось развертывание группы армий «Юг».

На совещании у Гитлера 3 февраля 1941 г. были уточнены детали плана «Барбаросса» и решено все усилия немецких армий направить на поход против СССР. Отдается распоряжение о развертывании вооруженных сил по плану «Барбаросса». Гитлер отменил проведение операции «Атилла» — так была зашифрована операция по захвату неоккупированной территории Франции. Осуществление операции «Феликс» — захват Гибралтара — считалось больше невозможным. Не отменялся лишь план «Марита» — операция по захвату Греции.

Однако начало военных операций против СССР было отложено на 4–5 недель: фашистский диктатор сначала планировал нападение на Югославию и Грецию.

Оккупация Балканских стран, являвшихся важной сырьевой базой и плацдармом для вооруженных сил фашистской Германии и ее союзников, была прелюдией к нападению на СССР.

30 апреля 1941 г. верховное командование вооруженных сил и лично Гитлер решили начать операцию «Барбаросса» 22 июня{419}. 1 июня 1941 г. Гитлер утвердил календарный план дальнейших приготовлений по варианту «Барбаросса». Были отданы приказы армии, военно-морскому флоту и авиации{420}.

В субботу 14 июня в имперской канцелярии Гитлера состоялось последнее перед нападением на СССР совещание высшего командного состава вермахта. На совещании командующими группами армий, военно-морских и военно-воздушных сил были сделаны сообщения о готовности их войск к нападению{421}. 17 июня верховное командование [115] вооруженных сил Германии отдало окончательный приказ о начале осуществления плана «Барбаросса» 22 июня. По условному сигналу «Дортмунд» немецко-фашистские армии должны были перейти границу Советского Союза. Тщательная подготовка фашистской Германии к разбойничьему нападению на СССР завершилась.

Известно, что к лету 1941 г. в рядах немецко-фашистских вооруженных сил насчитывалось свыше 8 500 тыс. человек{422}, т. е. более чем в 1,7 раза превосходивших численность войск СССР. 1 июня мобилизация и развертывание сухопутных сил были завершены. В сухопутных войсках было сформировано 214 дивизий и 7 бригад. Из их числа для нападения на Советский Союз предназначалось 153 дивизии. Общее количество германских дивизий и соединений ее сателлитов, предназначенных для нападения на СССР, составляло 190 дивизий{423}. Всего в немецких соединениях и частях, авиации и военно-морских силах и союзных им войсках, развернутых против СССР, насчитывалось до 5,5 млн. солдат и офицеров{424}. История войн не знала примера, когда бы для начального периода войны было сосредоточено такое гигантское количество людей и техники!

Страна готовится к отпору агрессору

Накануне войны Коммунистическая партия и Советское правительство провели гигантскую работу по укреплению обороноспособности страны, подготовке отражения фашистской агрессии. Этому в огромной степени способствовали политика индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства, осуществляемая в течение двух с половиной предвоенных пятилеток, культурная революция, морально-политическое единство народа, высокий патриотизм. Советский Союз достиг больших успехов в развитии социалистической экономики и укреплении оборонной мощи страны.

По многим важнейшим экономическим показателям — выплавке стали, добыче нефти, угля, росту машиностроения, что имеет большое значение для обороны страны, — Советский Союз перед войной шагнул далеко вперед.

В 1940 г. в СССР выплавлялось 18,3 млн. т стали (а за первое полугодие 1941 г. — 11,4 млн. т), 14,9 млн. т чугуна, добывалось 31,1 млн. т нефти. В 1940 г. выработка электроэнергии по сравнению с 1913 г. увеличилась в 25 раз, составив 48,3 млрд. кВт-ч{425}. Объем станкостроительной продукции в 1940 г. превысил уровень 1913 г. в 39 раз{426}.

Однако в результате порабощения к июню 1941 г. 11 стран [116] Европы, ресурсы которых были поставлены на службу гитлеровской Германии, соотношение сил между СССР и германо-фашистским блоком складывалось не в пользу Советского государства. К середине 1941 г. в самой Германии выплавлялось в год более 36 млн. т чугуна и стали, а вместе с оккупированными территориями — 81,5 млн. т{427}. Станочный парк Германии в 1941 г. составил 1 700 тыс.; в СССР в 1940 г. парк металлорежущих станков равнялся 710 тыс.{428}

Несомненно, промышленность СССР могла обеспечить Красную Армию оружием и снаряжением. Но разработанный и принятый Советским правительством мобилизационный план был рассчитан на перестройку промышленности на военный лад в течение второй половины 1941 и в 1942 г. Требовалось значительное время, чтобы превратить военный потенциал в военную мощь, перевести советскую промышленность на военные рельсы для производства всех видов вооружения и боевого снабжения.

За 1939 — первую половину 1941 г. советская промышленность произвела 17 тыс. боевых самолетов старых и новых типов, больше, чем Германия, 7600 танков, более 80 тыс. орудий и минометов{429}. Правда, Германия выпускала самолеты новых типов.

По сравнению с 1938 г. к июню 1941 г. более чем в 3 раза увеличился численный состав Красной Армии. В условиях явно обозначившейся опасности нападения фашистской Германии на СССР он достиг к июню 1941 г. 4,6 млн. человек{430}.

Существовали мобилизационные планы и планы стратегического развертывания. Весной 1941 г. (в феврале — апреле) оперативный план был переработан, хотя в нем наиболее опасным стратегическим направлением считалось юго-западное — Украина, а не западное — Белоруссия{431}. В мае 1941 г. Генеральный штаб дал директиву военным округам — выдвигать войска на запад из внутренних округов{432}. Около 2,9 млн. человек находилось в западных пограничных округах и на флотах{433}. Войска были сосредоточены на огромной территории: до 4500 км по фронту и на 400 км в глубину. Но дивизии вторых эшелонов были удалены от границы на глубину 50–100 км, резерв — на 150–400 км, а войска первого эшелона — на глубину до 50 км{434}. Были приняты и другие меры по усилению обороны страны. Однако многое в деле «реорганизации, перевооружения и переподготовки вооруженных сил, создания необходимых мобилизационных запасов и государственных резервов» не успели завершить{435}. Почти всегда государство-агрессор оказывалось на первом этапе более подготовленным к войне, чем миролюбивая страна. [117]

Положение на советско-германской границе, особенно весной и летом 1941 г., было крайне напряженным.

Советский Союз скрупулезно соблюдал договор о ненападении с Германией. Советское правительство добилось определенных успехов в разрешении некоторых проблем советско-германских отношений. 10 июня 1940 г. была подписана советско-германская конвенция о порядке урегулирования пограничных конфликтов и инцидентов{436}. Тем самым для Германии исчезли поводы и провокации нападения. К декабрю 1940 г. была завершена демаркация советско-германской границы. 11 января 1941 г. были подписаны соглашения между СССР и Германией о переселении германских граждан и лиц немецкой национальности из Литовской, Латвийской, Эстонской республик{437}. Для немецкой разведки, по признанию видного буржуазного специалиста по разведке де Ионга, это было «форменной катастрофой»{438}.

Однако, несмотря на миролюбие СССР, стремление улучшить советско-германские отношения, чему способствовали соглашения, положение становилось все более напряженным. В течение года, предшествующего нападению Германии на СССР, пограничные войска в западных военных округах задержали около 5 тыс. вражеских агентов и уничтожили немало хорошо вооруженных банд{439}. С приближением нападения активность гитлеровской разведки все более возрастала. Засылались высококвалифицированные агенты, окончившие разведывательные школы в Кенигсберге, Штеттине, Берлине, Вене. С 15 июня 1941 г. германское командование активизировало переброску на территорию СССР диверсионных банд, разведывательных групп и диверсантов-одиночек с заданием с начала военных действий разрушать мосты, железные дороги, телефонно-телеграфную связь.

Усиленная вражеская разведка велась и с воздуха. С октября 1939 г. до начала войны над территорией западных областей Украины и Белоруссии немецкие самолеты появлялись 500 раз. С января 1941 г. до начала войны было 152 случая нарушения советской границы немецко-фашистскими самолетами{440}. С 1 января по 10 июня 1941 г. было задержано 2080 нарушителей границы со стороны Германии{441}. Советское правительство протестовало против этих нарушений, предупреждало о возможности серьезных инцидентов. В мае — июне 1941 г. в приграничных военных округах имелось большое количество неопровержимых доказательств подготовки Германии к нападению на СССР. Об этом доносила армейская разведка, сообщали перебежчики с польской территории, солдаты немецко-фашистской армии.

Так, 23 мая НКВД сообщило руководству, что в [118] течение апреля — мая немцы сосредоточили у границ СССР на территории Восточной Пруссии и Польши 68–70 пехотных, 6–8 моторизованных, 10 кавалерийских. 5 танковых дивизий, 65 артполков, 2–3 авиадивизии{442}. 6 июня Главное управление пограничных войск сообщило по инстанции, что вблизи советских границ расположено около 4 млн. немецких войск, на территории Польши сконцентрировано 8 армий. Вблизи советской границы шла концентрация румынских, венгерских, финских войск{443}.

Все это, конечно, не было случайностью и заставляло делать весьма определенные выводы: война с Германией близка.

В феврале 1941 г. Советским правительством был утвержден план мобилизации Вооруженных Сил{444}.

Под давлением очевидных фактов в Наркомате обороны 23 февраля 1941 г. была принята «важная директива, нацеливающая командование округов и флотов на Германию, как на самого вероятного противника в будущей войне»{445}.

Общие стратегические установки немецкого генерального штаба были хорошо известны политическим и военным руководителям СССР. Гитлеровские планы «блицкрига», воплощенные в войне с Польшей, Францией и другими странами Европы, не являлись предметом только академического изучения. Было ясно, что, разгромив Францию, Гитлер рано или поздно повернет фронт на восток, против СССР.

Речь шла лишь об одном: когда Гитлер совершит нападение на СССР? Поэтому «весной 1941 г. Генеральным штабом совместно со штабами военных округов и флотов был разработан «План обороны государственной границы 1941 г.»{446} «Из глубины страны, — писал в своих мемуарах С. М. Штеменко, — на запад перебрасывалось пять армий: 22-я под командованием генерала Ф. Е. Ершакова, 20-я под командованием Ф. Н. Реме зова, 21-я под командованием В. Ф. Герасименко, 19-я под командованием И. С. Конева и 16-я армия под командованием М. Ф. Лукина»{447}.

Однако сосредоточение войск происходило недостаточно быстро. Маршал Жуков писал: «Нам было категорически запрещено производить какие-либо выдвижения войск на передовые рубежи по плану прикрытия без личного разрешения И. В. Сталина»{448}. Сыграли свою роль просчеты, допущенные в оценке возможного времени нападения на Советскую страну фашистской Германии.

Сталин понимал, что война с фашистской Германией неизбежна, но ошибался в сроках ее начала. Он «ошибочно полагал, что в ближайшее время Гитлер не решится [119] нарушить договор о ненападении...»{449}. Этим объясняется, почему «войска западных военных округов не были приведены в состояние полной боевой готовности. Сталин опасался дать германским фашистам предлог для нападения, рассчитывая оттянуть столкновение с Германией»{450}.

Как пишет маршал Василевский в своих воспоминаниях, «оправданно поставить вопрос: почему Сталин, зная о явных признаках готовности Германии к войне с нами, все же не дал согласия на своевременное приведение войск приграничных военных округов в боевую готовность?»{451}. И отвечает: «...хотя мы и были еще не совсем готовы к войне... но если реально пришло время встретить ее, нужно было смело перешагнуть порог. И. В. Сталин не решался на это...»{452} Если бы к тем гигантским усилиям партии и народа по подготовке страны к отражению фашистской агрессии «добавить своевременное отмобилизование и развертывание Вооруженных Сил, перевод их полностью в боевое положение в приграничных округах, военные действия развернулись бы во многом по-другому»{453}.

Как уже упоминалось, Советское правительство прилагало гигантские усилия, чтобы с помощью дипломатических средств затруднить нападение Германии на СССР{454}, совершало политический зондаж, выясняя намерения Германии. С этой целью 14 июня 1941 г. было опубликовано сообщение ТАСС. В нем указывалось, что распространяемые иностранной печатью слухи «о близости войны между СССР и Германией» не имеют никаких оснований{455}.

В сообщении далее отмечалось: «...происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северовосточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям». Советский Союз, подтверждал свою верность пакту о ненападении с Германией. «СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными»{456}.

По распоряжению фашистских властей сообщение ТАСС не публиковалось в немецкой печати, что явилось лишним подтверждением агрессивных планов Германии, закончившей к тому времени подготовку войны с СССР{457}. К сожалению, сообщение ТАСС имело и свои отрицательные последствия, ослабляя бдительность советского народа, командования Красной Армии. «Тревожное настроение, достигшее особой остроты к середине месяца — писал [120] один из советских авторов, — как-то было приглушено известным Заявлением ТАСС»{458}.

Советское правительство продолжало соблюдать величайшую осторожность, предотвращать возможные провокации со стороны фашистской Германии, «одновременно принимая необходимые меры по приведению Вооруженных Сил СССР в полную боевую готовность»{459}.

Поздно вечером 21 июня состоялась беседа наркома иностранных дел СССР с немецким послом в Москве Шуленбургом. Советское правительство сделало еще одну попытку завязать переговоры с Берлином о состоянии отношений с Германией.

Нарком снова напоминал Шуленбургу «о слухах о предстоящей войне между Германией и Советским Союзом». Его интересовало, чем вызвано нынешнее положение в отношениях между двумя странами, а также массовый отъезд из Москвы в последние дни сотрудников германского посольства и их жен{460}.

Шуленбург не ответил. Вечером 21 июня он получил телеграмму от Риббентропа, в которой говорилось: «По получении этой телеграммы весь шифрованный материал... подлежит уничтожению. Радиостанцию надо привести в негодность». В свою очередь Риббентропу предписывалось сообщить Советскому правительству об объявлении войны СССР{461}. Риббентроп сделал это, когда война уже началась.

В этот же день советский посол в Берлине, добивавшийся приема у Риббентропа, не был им принят. Вместо него посла принял статс-секретарь Вейцзекер. Посол вручил ноту протеста против нарушения советской границы германскими самолетами. Вейцзекер, зная о близкой войне с СССР, нагло отрицал очевидные факты{462}.

До начала вероломного нападения Германии на СССР оставались считанные часы. За это время были получены новые данные, неопровержимо свидетельствовавшие, что события развернутся ранним утром 22 июня. Так, в 23 часа на 4-м участке, занимаемом Владимир-Волынским погранотрядом, был задержан немецкий солдат 222-го саперного полка Альфред Дисков. Он сообщил командованию отряда, что в ночь с 21 на 22 июня немецкая армия перейдет в наступление{463}.

Подобно А. Лискову, покинули свои воинские подразделения и сообщили о готовящемся нападении на СССР немецкие коммунисты Ганс Циппель, Макс Эммендерфер и Франц Гольд. О грозящей СССР опасности предупредили советские органы члены экипажа самолета Ю-88 Герман, Кратц, Шмидт и Аппель, посадившие свою машину на аэродроме в Киеве за несколько часов до начала войны{464}. [121]

Вечером 21 июня начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Пуркаев сообщал: «...Немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня»{465}. О скором нападении Германии на СССР сообщали и перебежчики, пробравшиеся к командованию Дунайской военной флотилии{466}.

Рано утром 22 июня в воинских частях немецко-фашистской армии, стянутых к границам СССР, был зачитан приказ Гитлера о начале войны с СССР. Немедленно после этого унтер-офицер Вильгельм Шульц, коммунист из Эйзенаха, бросился вплавь через Буг к советским пограничникам. Гитлеровцы открыли огонь. Хотя Шульц был смертельно ранен, он успел выбраться на советский берег. «Друзья, — сказал он советским пограничникам, — я — коммунист. Сейчас начнется война. На вас нападут, будьте бдительны, товарищи!»{467} Шульц выполнил свой долг коммуниста-интернационалиста. За полчаса до нападения фашистской Германии на СССР он скончался.

Огромное количество донесений органов государственной безопасности, пограничных войск СССР, разведки, военных, дипломатов, всех людей доброй воли еще раз неопровержимо свидетельствовало, что нападение произойдет на рассвете 22 июня. Сталин понял, что война неизбежна и предотвратить ее не удастся. Около 2 часов дня 21 июня он позвонил командующему Московским военным округом генералу армии И. В. Тюленеву и потребовал повысить боевую готовность противовоздушной обороны{468}. В 17 часов вечера нарком обороны С. К. Тимошенко и начальник генерального штаба Г. К. Жуков были вызваны к И. В. Сталину. Было решено привести войска в полную боевую готовность{469}.

«...Советское правительство приняло решение предупредить командование приграничных военных округов и военно-морских флотов о грозящей опасности и привести Вооруженные Силы в боевую готовность»{470}.

Директива гласила:

1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах Ленинградского, Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого и Одесского военных округов. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить внезапный удар немцев или их союзников.

3. Приказываю:

«а) В течение ночи на 22.6.41 скрытно занять огневые [122] точки укрепленных районов на госгранице.

б) Перед рассветом 22.6.41 рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировав.

в) Все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно.

г) Противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов.

д) Никаких других мероприятий без особых распоряжений не проводить»{471}.

Директива о приведении в боевую готовность сухопутных и военно-воздушных сил западных приграничных военных округов Красной Армии «была передана военным советам этих округов в половине первого ночи 22 июня. Однако из-за неправильной организации передачи директивы непосредственным исполнителям многие из них узнали о содержании этого документа уже после начала боевых действий»{472}.

В тот же вечер, около 23 часов 30 минут, нарком военно-морского флота Н. Г. Кузнецов отдал приказ объявить оперативную готовность № 1. В журнале боевых действий Балтийского флота записано: «23 часа 37 минут. Объявлена оперативная готовность № I»{473}. По Черноморскому флоту оперативная готовность № 1 была объявлена в 1 час 15 минут 22 июня 1941 г. Северный флот перешел на оперативную готовность № 1 в 4 часа 25 минут утра 22 июня. Все это обусловило более организованное и четкое вступление кораблей, авиации и береговой артиллерии флотов в борьбу с врагом{474}.

На рассвете 22 июня 1941 г. гитлеровская Германия без объявления войны, нарушив договор, вероломно напала на Советский Союз. Около 3 часов 30 минут утра тысячи немецких орудий открыли огонь по пограничным заставам, укреплениям, штабам, узлам связи и районам расположения частей Красной Армии. Одновременно тысячи бомбардировщиков с черной свастикой на крыльях вторглись в воздушное пространство СССР.

Лишь в 4 часа утра, когда фашистские войска вели бои с частями Красной Армии, Риббентроп передал послу СССР в Берлине заявление об объявлении войны Германией. Посол твердо заявил: «Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия. Вы еще пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз»{475}. Вместе с гитлеровской Германией в войну против Советского Союза вступили ее союзники — Италия, Румыния, Словакия, Финляндия, затем Венгрия. Правительство Виши разорвало дипломатические отношения с СССР. Милитаристская [123] Япония, Турция, прикрываясь мнимым «нейтралитетом», выжидали удобного момента для нападения на СССР. План «Барбаросса» начал осуществляться на полях кровавых сражений.

Советский народ по призыву Коммунистической партии поднялся на справедливую Отечественную войну. «...Война, навязанная Советскому Союзу германским фашизмом, — отмечалось в Постановлении ЦК КПСС, — была самым крупным вооруженным наступлением ударных сил мирового империализма против социализма, одним из тягчайших испытаний, когда-либо пережитых нашей Родиной. В этой войне решалась судьба первого в мире социалистического государства, будущее мировой цивилизации, прогресса и демократии»{476}.

Война между СССР и фашистской Германией стала бескомпромиссной борьбой двух противоположных социально-политических систем. Как справедливо отмечали историки Германской Демократической Республики, «война против СССР была не только империалистической, захватнической, но прежде всего и классовой войной империализма против первой в истории рабоче-крестьянской власти, войной за уничтожение социалистической системы!..»{477}. В этой войне решалась судьба не только народов СССР, но и народов всего мира.

[Александр Пронин]

http://www.stoletie.ru/ww2/plan_ost_284.htm
О нацистской программе истребления целых народов

21.05.2015

Поистине людоедским документом нацистской Германии стал генеральный план «Ост» – план порабощения и уничтожения народов СССР, еврейского и славянского населения завоеванных территорий.

Представление о том, как нацистская верхушка видела ведение войны на уничто*жение, можно составить уже из выступлений Гитлера перед высшим командным составом вермахта 9 января, 17 и 30 марта 1941 г. Фюрер заявлял, что война против СССР будет «полной противопо*ложностью нормальной войне на Западе и Севере Европы», в ней предусматривается «то*тальное разрушение», «уничтожение России как государства». Пытаясь подвести идейную базу под эти преступные замыслы, Гитлер объявил, что предстоящая война против СССР будет «борьбой двух идеологий» с «применением жесточайшего насилия», что в этой войне предстоит разгромить не только Красную армию, но и «механизм управления» СССР, «уничтожить комиссаров и коммунистическую интеллигенцию», функционеров и таким путём разрушить «мировоззренческие узы» русского народа.

28 апреля 1941 г. Браухичем был издан специальный приказ «Поря*док использования полиции безопасности и СД в соединениях сухопутных войск». Согласно ему с солдат и офицеров вермахта снималась от*ветственность за будущие преступления на оккупированной территории СССР. Им пред*писывалось быть безжалостными, расстреливать на месте без суда и следствия всех, кто окажет хотя бы малейшее сопротивление или проявит сочувствие партизанам.

Гражданам было уготовано либо изг*нание в Сибирь без средств к существованию, либо участь рабов арийских хозяев. Обосно*ванием этих целей служили расистские взгляды нацистского руководства, презрение к славянам и другим народам-«недочеловекам», мешающим обеспечить «существование и размножение высшей расы» якобы из-за катастрофической нехватки ей «жизненного про*странства» .

«Расовая теория» и «теория жизненного пространства» зародились в Германии задолго до прихода нацистов к власти, но лишь при них приобрели статус государственной идео*логии, охватившей широкие слои населения.

Война против СССР рассматривалась на*цистской верхушкой прежде всего как война против славянских народов. В разговоре с президентом сената Данцига Х. Раушнингом Гитлер разъяснял: «Одна из основных задач германского государственного правления заключается в том, чтобы навсегда предотвра*тить всеми возможными средствами развитие славянских рас. Естественные инстинкты всех живых существ подсказывают нам не только необходимость побеждать своих врагов, но и уничтожать их». Аналогичной установки придерживались и другие заправилы нацистской Германии, в первую очередь один из ближайших сообщников Гитлера рейхсфюрер СС Г. Гиммлер, который 7 октября 1939 г. одновременно занял пост «рейхскомиссара по укреплению немецкой расы». Гитлер поручил ему заняться вопроса*ми «возвращения» из других стран имперских немцев и «фольксдойче» и создания новых поселений по мере того, как в ходе войны будет расширятся немецкое «жизненное про*странство на Востоке». Гиммлер играл ведущую роль в решении вопроса о будущем, кото*рое должно было бы ожидать население на советской территории вплоть до Урала после победы Германии.

Гитлер, на протяжении всей своей политической карьеры выступавший за расчлене*ние СССР, 16 июля на совещании в своей ставке с участием Геринга, Розенберга, Ламмер*са, Бормана и Кейтеля определил задачи национал-социалистской политики в России: «Основной принцип заключается в том, чтобы этот пирог разделить наиболее сподручным способом, для того чтобы мы могли: во-первых, им владеть, во-вторых, им управлять и, в-третьих, его эксплуатировать». На этом же совещании Гитлер объявил, что после раз*грома СССР территория Третьего рейха должна быть расширена на востоке по крайней мере до Урала. Он заявил: «Вся Прибалтика должна стать областью империи, Крым с при*легающими районами, волжские районы должны стать областью империи точно так же, как Бакинская область».

На состоявшемся 31 июля 1940 г. совещании высшего командо*вания вермахта, посвященном подготовке нападения на СССР, Гитлер снова заявил: «Украина, Белоруссия и Прибалтика – нам». Северо-западные районы России вплоть до Архангель*ска он собирался тогда передать Финляндии.

Гиммлер 25 мая 1940 г. подготовил и представил Гитлеру свои «Некоторые соображе*ния об обращении с местным населением восточных областей». Он писал: «Мы в высшей степени заинтересованы в том, чтобы ни в коем случае не объединять народы восточных областей, а наоборот, дробить их на возможно более мелкие ветви и группы».

Инициированный Гиммлером секретный документ под названием генеральный план «Ост» был представлен ему 15 июля. Планом предусматривалось в течение 25–30 лет уничтожить и де*портировать 80–85% населения из Польши, 85% из Литвы, 65% из Западной Украины, 75% из Белоруссии и по 50% жителей из Латвии, Эстонии и Чехии.

На пространстве, подлежащем немецкой колонизации, проживало 45 млн человек. Не менее 31 млн тех из них, кто будет объявлен «нежелательным по расовым показателям», предполагалось выселить в Сибирь, а сразу после разгрома СССР переселить на освобо*дившиеся территории до 840 тыс. немцев. В течение последующих двух-трех десятилетий планировались еще две волны поселенцев численностью в 1,1 и 2,6 млн человек. В сентябре 1941 г. Гитлер заявил, что на со*ветских землях, которые должны стать «провинциями рейха», необходимо проводить «планомерную расовую политику», направляя туда и наделяя землями не только немцев, но и «родственных им по языку и крови норвежцев, шведов, датчан и голландцев». «При заселении русского пространства, – говорил он, – мы должны обеспечить имперских крестьян необычайно роскошным жильем. Германские учреждения должны размещаться в великолепных зданиях – губернаторских дворцах. Вокруг них будут выращивать все не*обходимое для жизни немцев. Вокруг городов в радиусе 30–40 км раскинутся поражаю*щие своей красотой немецкие деревни, соединенные самыми лучшими дорогами. Возник*нет другой мир, в котором русским будет позволено жить, как им угодно. Но при одном условии: господами будем мы. В случае мятежа нам будет достаточно сбросить пару бомб на их города, и дело сделано. А раз в год проведем группу киргизов по столице рейха, что*бы они прониклись сознанием мощи и величия ее архитектурных памятников. Восточные пространства станут для нас тем, чем была для Англии Индия». После поражения под Москвой Гитлер утешал собеседников: «Потери будут восстановлены в многократно превосходящем их объеме в поселениях для чистокровных немцев, которые я создам на Востоке... Право на землю со*гласно вечному закону природы принадлежит тому, кто завоевал ее, исходя из того, что старые границы сдерживают рост численности народа. И то, что у нас есть дети, которые хотят жить, оправдывает наши притязания на вновь завоеванные восточные террито*рии». Продолжая эту мысль, Гитлер говорил: «На Востоке есть железо, уголь, пшеница, древесина. Мы построим роскошные дома и дороги, и те, кто вырастет там, полюбят свою родину и однажды, как немцы Поволжья, навсегда свяжут с ней свою судьбу».

Особые планы нацисты вынашивали в отношении русского народа. Один из разработчиков генерального плана «Ост» доктор Э. Вет*цель, референт по расовым вопросам в Восточном министерстве Розенберга, подготовил для Гиммлера документ, в котором утверждалось, что «без полного уничтожения» или ослабления любыми способами «биологической силы русского народа» установить «немецкое господство в Европе» не удастся.

«Речь идёт не только о разгроме государства с центром в Москве, – писал он. – Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается, скорее всего, в том, чтобы разгро*мить русских как народ, разобщить их».

О глубокой враждебности Гитлера к славянам свидетельствуют записи его застольных разговоров, которые с 21 июня 1941 г. до июля 1942 г. вели сначала министерский совет*ник Г. Гейм, а затем доктор Г. Пикер; а также записи о целях и методах оккупационной политики на территории СССР, сделанные представителем Восточного министерства в ставке Гитлера В. Кеппеном с 6 сентября по 7 ноября 1941 г. После поездки Гитлера на Украину в сентябре 1941 г. Кеппен фиксирует разговоры в Ставке: «В Киеве сгорел целый квартал, но в городе проживает все еще довольно большое количество человек. Они производят очень плохое впечатление, внешне походят на проле*тариев, и поэтому их численность следовало бы сократить на 80–90 %. Фюрер немедленно поддержал предложение рейхсфюрера (Г. Гиммлера) конфисковать распо*ложенный неподалеку от Киева древний русский монастырь, чтобы он не превратился в центр возрождения православной веры и националь*ного духа». И русские, и украинцы, и славяне в целом, по мнению Гитлера, принадлежа*ли к расе, недостойной гуманного обращения и затрат на образование.

После разговора с Гитлером 8 июля 1941 г. начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер пишет в дневнике: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки. Это будет народное бедствие, которое лишит центров не только боль*шевизм, но и московитов (русских) вообще». Разговор Гальдера с Гитлером, посвящен*ный уничтожению населения Ленинграда, Кеппен конкретизирует следующим образом: «Город нужно будет лишь взять в кольцо, подвергнуть артиллерийскому обстрелу и взять измором...».

Оценивая положение на фронте, 9 октября Кеппен записывает: «Фюрер дал распоря*жение о запрете немецким солдатам вступать на территорию Москвы. Город будет окру*жен и стерт с лица земли». Соответствующий приказ был подписан 7 октября и подтвер*жден главным командованием сухопутных войск в «Указании о порядке захвата Москвы и обращении с ее населением» от 12 октября 1941 г.

В указании подчеркивалось, что «совершенно безответственно было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счет Герма*нии». Аналогичную тактику немецким войскам предписывалось применять ко всем совет*ским городам, при этом разъяснялось, что «чем больше населения советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче бу*дет управлять оккупированными восточными районами и использовать их». В записи от 17 октября Кеппен отмечает также, что Гитлер дал понять генералам, что после победы на*мерен сохранить лишь немногие русские города.

Пытаясь разобщить население оккупированных территорий в областях, где советская власть была образована лишь в 1939–1940 гг. (Западная Украина, Западная Белоруссия, Прибалтика), фашисты установили тесные контакты с националистами.

Чтобы стимули*ровать их, было решено допустить «местное самоуправление». Однако в восстановлении собственной государственности народам Прибалтики и Белоруссии было отказано. Когда вслед за вступлением немецких войск в Литву националисты без санкции Берлина создали пра*вительство во главе с полковником К. Скирпой, германское руководство отказалось его признать, заявив, что вопрос об образовании правительства в Вильно будет решаться толь*ко после победы в войне. Берлин не допускал мысли о восстановлении государственно*сти в Прибалтийских республиках и Белоруссии, решительно отвергая просьбы «расово неполноценных» коллаборационистов создать собственные вооруженные силы и прочие атрибуты власти. Вместе с тем руководство вермахта охотно использовало их для форми*рования добровольческих иностранных частей, которые под командованием немецких офицеров участвовали в боевых действиях против партизан и на фронте. Они же служили в качестве бургомистров, деревенских старост, во вспомогательных подразделениях поли*ции и т. п.

В рейхскомиссариате «Украина», от которого была отторгнута значительная часть тер*ритории, включенная в состав Транснистрии и генерал-губернаторства в Польше, пресе*кались любые попытки националистов не только возродить государственность, но и со*здать «украинское самоуправление в политически целесообразной форме».

При подготовке нападения на СССР нацистская верхушка первостепенное значение придавала разработке планов использования советского экономического потен*циала в интересах обеспечения завоевания мирового господства. На совещании с командованием вермахта 9 января 1941 г. Гитлер говорил, что если Герма*ния «заполучит в свои руки неисчислимые богатства огромных русских территорий», то «в будущем она сможет вести борьбу против любых континентов».

В марте 1941 г. для эксплуатации оккупированной территории СССР в Берлине была создана военизированная государственно-монополистическая организация – Штаб эко*номического руководства «Восток». Его возглавили два старых соратника Гитлера: заме*ститель Г. Геринга, председатель наблюдательного совета концерна «Герман Геринг», статс-секретарь П. Кернер и начальник Управления военной промышленности и вооруже*ния ОКВ генерал-лейтенант Г. Томас. Кроме «руководящей группы», которая занималась также ра*бочей силой, в состав штаба входили группы промышленности, сельского хозяйства, орга*низации работы предприятий и лесного хозяйства. С самого начала в нем доминировали представители немецких концернов: Мансфельда, Круппа, Цейсса, Флика, «И. Г. Фарбен». На 15 октября 1941 г. без учета экономических команд в Прибалтике и соответствующих специалистов в армии штаб насчитывал около 10, а к концу года – 11 тыс. человек.

Планы германского руководства по эксплуатации советской промышленности были изложены в «Директивах по руководству во вновь оккупированных областях», получив*ших по цвету переплета название «Зеленая папка» Геринга.

Директивами предусматрива*лось организовать на территории СССР добычу и вывоз в Германию тех видов сырья, которые были важны для функционирования германской военной экономики, и восстановить ряд заводов в целях ремонта техники вермахта и производства отдельных ви*дов вооружения.

Большинство советских предприятий, выпускающих мирную продук*цию, планировалось уничтожить. Особый интерес Геринг и представители военно-про*мышленных концернов проявляли к захвату советских нефтеносных районов. В марте 1941 г. было основано нефтяное общество под названием «Континенталь А. Г.», председа*телями правления которого стали Э. Фишер от концерна «ИГ Фарбен» и К. Блессинг, бывший директор Имперского банка.

В общих указаниях организации «Восток» от 23 мая 1941 г. по экономической полити*ке в области сельского хозяйства говорилось, что целью военной кампании против СССР является «снабжение немецких вооруженных сил, а также обеспечение на долгие годы продовольствием немецкого гражданского населения». Реализовать эту цель планирова*лось за счет «уменьшения собственного потребления России» посредством перекрытия поставок продуктов из черноземных южных областей в северную не*черноземную зону, в том числе в такие промышленные центры, как Москва и Ленинград. Те, кто готовил эти указания, прекрасно осознавали, что это приведет к го*лодной смерти миллионов советских граждан. На одном из совещаний штаба «Восток» го*ворилось: «Если мы сумеем выкачать из страны все, что нам необходимо, то десятки мил*лионов людей будут обречены на голод».

Штабу экономического руководства «Восток» подчинялись экономические инспек*ции, действовавшие в оперативном тылу немецких войск на Восточном фронте, экономи*ческие отделы в тылу армий, включая технические батальоны специалистов горнодобыва*ющей и нефтяной промышленности, части, занятые изъятием сырья, сельскохозяйственной продукции и орудий производства. Экономические команды были созданы в дивизиях, экономические группы – в полевых комендатурах. В частях, эксп*роприирующих сырье и контролирующих работу захваченных предприятий, советниками состояли специалисты немецких концернов. Уполномоченному по металлолому ротмист*ру Б.-Г. Шу и генерал-инспектору по изъятию сырья В. Виттингу предписывалось сдавать трофеи военным концернам Флика и «И. Г. Фарбен».

Сателлиты Германии за пособничество в агрессии также рассчитывали на богатую добычу.

Правящая верхушка Румынии во главе с диктатором И. Антоне*ску намеревалась не только вернуть Бессарабию и Северную Буковину, которую ей при*шлось уступить СССР летом 1940 г., но и получить значительную часть территории Украины.

В Будапеште за участие в нападении на СССР мечтали заполучить бывшую Восточную Галицию, включая нефтеносные районы в Дрогобыче, а также всю Трансиль*ванию.

В программном выступлении на совещании эсэсовских руководителей 2 октября 1941 г. начальник Главного управления имперской безопасности Р. Гейдрих заявил, что после войны Европа будет делиться на «германское великое пространство», где будет жить германское население – немцы, голландцы, фламандцы, норвежцы, датчане и шведы, и на «восточное пространство», которое станет сырьевой базой для германского государства и где «немецкий высший слой» будет использовать покоренное местное население в каче*стве «илотов», то есть рабов. У Г. Гиммлера на этот счет было иное мнение. Его не устра*ивала проводившаяся кайзеровской Германией политика германизации населения захва*ченных территорий. Он считал ошибочным стремление старых властей заставить покоренные народы отказаться лишь от родного языка, национальной культуры, вести не*мецкий образ жизни и исполнять немецкие законы.

В эсэсовской газете «Дас шварце кор» от 20 августа 1942 г., в статье «Германизировать ли?», Гиммлер писал: «На*шей задачей является не германизировать Восток в старом смысле этого слова, то есть привить населению немецкий язык и немецкие законы, а добиться того, чтобы на Востоке жили люди только действительно немецкой, германской крови».

Достижению этой цели служило массовое уничтожение мирного населения и военно*пленных, происходившее с самого начала вторжения немецких войск на территорию СССР. Одновременно с планом «Барбаросса» вступил в действие приказ ОКХ от 28 апреля 1941 г. «Порядок использования полиции безопасности и СД в соединениях сухопутных войск». В соответствии с этим приказом главную роль в массовом уничтожении коммунистов, комсомольцев, депутатов областных, город*ских, районных и сельских советов, советской интеллигенции и евреев на оккупирован*ной территории играли четыре карательные части, так называемые эйнзатцгруппы, обо*значенные буквами латинского алфавита А, В, С, D. Эйнзатцгруппа А была придана группе армий «Север» и действовала в прибалтийских республиках (руководил брига*денфюрер СС В. Шталеккер). Эйнзатцгруппа В в Белоруссии (руководитель – начальник 5-го управления РСХА группенфюрер СС А. Небе) была придана группе армий «Центр». Эйнзатцгруппа С (Украина, начальник – бригаденфюрер СС о. Раш, инспектор полиции безопасности и СД в Кенигсберге) «обслуживала» группу армий «Юг». Приданная ll-й ар*мии эйнзатцгруппа D действовала в южной части Украины и в Крыму. Командовал ею О. Олендорф, начальник 3-го управления РСХА (служба безопасности внутри страны) и одновременно главный управляющий делами Имперской группы по торговле. Кроме того, в оперативном тылу немецких соединений, наступавших на Москву, действовала кара*тельная команда «Москва» во главе с бригаденфюрером СС Ф.-А. Зиксом, начальником 7-го управления РСХА (мировоззренческие исследования и их использование). Каждая эйнзатцгруппа насчитывала от 800 до 1200 единиц личного состава (СС, СД, уголовная по*лиция, гестапо и полиция порядка), находившихся под юрисдикцией СС. Следуя по пятам наступавших немецких войск, к середине ноября 1941 г. эйнзацгруп*пы армий «Север», «Центр» и «Юг» истребили в Прибалтике, Белоруссии и на Украине более 300 тыс. мирных граждан. Массовыми убийствами и грабежом они занимались до конца 1942 г. По самым осторожным оценкам, на их счету свыше миллиона жертв. Затем эйнзатцгруппы формально были ликвидированы, войдя в состав тыловых войск.

В развитие «Приказа о комиссарах» верховное командование вермахта 16 июля 1941 г. за*ключило соглашение с Главным управлением имперской безопасности, по которому специальные команды полиции безопасности и СД под эгидой начальника 4-го главного управления тайной государствен*ной полиции (гестапо) Г. Мюллера были обязаны выявлять среди доставляемых с фронта в стационарные лагеря советских военнопленных «неприемлемые» в политическом и расо*вом отношении «элементы».

«Неприемлемыми» признавались не только партийные рабо*тники всех рангов, но и «все представители интеллигенции, все фанатичные коммунисты и все евреи».

Подчеркивалось, что применение оружия против советских военнопленных считается, «как правило, законным». Подобная фраза означала официальное разреше*ние на убийство. В мае 1942 г. ОКВ было вынуждено отменить этот приказ по требованию некоторых высокопоставленных фронтовиков, сообщавших, что обнародование фактов расстрела по*литруков привело к резкому возрастанию силы отпора со стороны Красной армии. Впредь политруков стали уничтожать не сразу после пленения, а в концлагере Маутхаузен.

После разгрома СССР намечалось «в течение кратчай*шего срока» создать и заселить три имперских округа: округ Ингерманландия (Ленинград*ская, Псковская и Новгородская области), Готский округ (Крым и Херсонская область) и округ Мемель – Нарев (Белостокская область и Западная Литва). Для обеспечения связи Германии с Ингерманландским и Готским округами предполагалось построить две авто*страды, каждая протяженностью до 2 тыс. км. Одна доходила бы до Ленинграда, другая – до Крымского полуострова. Чтобы обезопасить автострады, вдоль них планировалось создать 36 военизированных немецких поселений (опорных пунктов»): 14 в Польше, 8 на Украине и 14 в Прибалтике. Всю территорию на Востоке, которая будет захвачена вермах*том, предлагалось объявить государственной собственностью, передав власть над ней эсэ*совскому аппарату управления во главе с Гиммлером, который лично будет решать вопро*сы, связанные с предоставлением немецким поселенцам прав на владение земельными участками. По подсчетам нацистских ученых, на строительство автострад, размещение в трех округах 4,85 млн немцев и их обустройство потребовалось бы 25 лет и до 66,6 млрд рейхсмарок.

Одобрив этот проект в принципе, Гиммлер потребовал, чтобы в нем была преду*смотрена «тотальная германизация Эстонии, Латвии и генерал-губернаторства»: заселение их немцами в течение примерно 20 лет. В сентябре 1942 г., когда немецкие войска вышли к Сталинграду и предгорьям Кавказа, на совещании с командирами частей СС в Житоми*ре Гиммлер заявил, что сеть немецких опорных пунктов (военизированных поселений) будет расширена до Дона и Волги.

Второй «Генеральный план поселений», с учетом пожеланий Гиммлера по доработке апрельского варианта, был готов 23 декабря 1942 г. Главными направлениями колониза*ции в нем были названы северное (Восточная Пруссия – Балтийские страны) и южное (Краков – Львов – Причерноморье). Предполагалось, что территория немецких поселе*ний будет равняться 700 тыс. кв. км, из которых 350 тыс. – пахотные земли (вся террито*рия рейха в 1938 г. составляла менее 600 тыс. кв. км).

«Генеральный план Ост» предусматривал физическое истребление всего еврейского населения Европы, массовые убийства поляков, чехов, словаков, болгар, венгров, физическое уничтожение 25–30 миллионов русских, украинцев, белорусов.

Л. Безыменский, называя план «Ост» «каннибальским документом», «планом ликвидации славянства в России», утверждал: «Не следует обманываться термином „выселение“: это было привычное для нацистов обозначение для умерщвления людей».

«Генеральный план Ост» принадлежит истории – истории насильственного переселения отдельных людей и целых народов, – говорилось в докладе современного германского исследователя Дитриха Аххольца на совместном заседании Фонда Розы Люксембург и Христианской конференции мира «Мюнхенские соглашения – Генеральный план Ост – декреты Бенеша. Причины бегства и насильственного переселения в Восточной Европе» в Берлине 15 мая 2004 г. – Эта история такая же древняя, как и история самого человечества. Но «план Ост» открыл новое измерение страха. Он представлял собой тщательно спланированный геноцид рас и народов, и это в промышленно развитую эпоху середины XX века!». Речь здесь идёт не о борьбе за пастбища и охотничьи угодья, за скот и женщин, как в древние времена. В генеральном плане «Ост» под покровом человеконенавистнической, атавистической расовой идеологии речь шла о прибыли для крупного капитала, о плодородных землях для крупных землевладельцев, зажиточных крестьян и генералов и о барыше для бесчисленных мелких нацистских преступников и прихлебал. «Сами убийцы, которые в составе оперативных групп СС, в бесчисленных подразделениях вермахта и на ключевых позициях оккупационной бюрократии принесли на оккупированные территории смерть и пожары, лишь в малой своей части понесли наказание за содеянное, – констатировал Д. Аххольц. – Десятки тысяч из них «растворились» и могли некоторое время спустя, после войны, вести «нормальный» образ жизни в Западной Германии или же где-то ещё, в большей своей части вообще избежав преследований или хотя бы порицания».

В качестве примера исследователь привел судьбу ведущего учёного СС и эксперта Гиммлера, который разработал самые важные версии генерального плана Ост». Он выделился среди тех десятков, даже сотен учёных – исследователей Земли разных специализаций, специалистов по территориальному и демографическому планированию, расовых идеологов и специалистов по евгенике, этнологов и антропологов, биологов и медиков, экономистов и историков, – которые поставляли данные убийцам целых народов для их кровавой работы. «Как раз этот «генеральный план Ост» от 28 мая 1942 года и был одним из высококлассных продуктов подобных убийц за письменными столами», – замечает докладчик. Он действительно был, как писал чешский историк Мирослав Карни, планом «в который были вложены ученость, передовые технические приемы научной работы, изобретательность и тщеславие ведущих учёных фашистской Германии», планом, «который превращал преступные фантасмагории Гитлера и Гиммлера в полностью разработанную систему, продуманную до мельчайших деталей, просчитанную до последней марки».

Автор, ответственный за этот план, ординарный профессор и руководитель Института агрономии и аграрной политики Берлинского университета Конрад Мейер, называемый Мейером-Хетлингом, был образцовым экземпляром подобного учёного. Гиммлер сделал его руководителем «главной штабной службы планирования и земельных владений» в его «Имперском комиссариате по укреплению духа немецкой нации» и сначала штандартен-, а позднее обер-фюрером СС (соответствует рангу полковника). К тому же как ведущий земельный проектировщик в рейхсминистерстве продовольствия и сельского хозяйства, пользующийся признанием при «Рейхсфюрере сельского хозяйства» и в министерстве оккупированных восточных областей, в 1942 году Мейер выдвинулся на должность главного проектировщика развития всех подвластных Германии областей.

Мейер с начала войны знал во всех подробностях о всех планируемых гнусностях; более того, он сам для этого сочинял решающие заключения и планы. В аннексированных польских областях, как он официально объявил уже в 1940 году, предполагалось, «что всё еврейское население данной области численностью 560 тыс. человек уже эвакуировано и, соответственно, в течение этой зимы покинет область» (то есть будет заточено в концлагерях, где подвергнется планомерному уничтожению).

Чтобы аннексированные области заселить минимум 4,5 миллионами немцев (до сих пор там постоянно проживали 1,1 миллиона человек), нужно было «поезд за поездом изгнать далее 3,4 миллиона поляков».

Мейер мирно скончался в 1973 г. в возрасте 72 лет в должности западногерманского профессора на пенсии. Скандал вокруг этого нацистского убийцы начался уже после войны с его участия в Нюрнбергском процессе над военными преступниками. Он был обвинён вместе с другими чинами СС по делу так называемого Главного управления по вопросам расы и переселения, приговорён судом Соединённых Штатов к незначительному наказанию только за членство в СС и освобождён в 1948 году. Хотя в приговоре американские судьи и согласились с тем, что он как высший офицерский чин СС и лицо, тесно сотрудничавшее с Гиммлером, должен был «знать» о преступной деятельности СС, но подтвердили, что «ничего отягчающего» по «генеральному плану Ост» ему предъявить нельзя, что он «ничего об эвакуациях и прочих радикальных мерах» не знал, и что этот план все равно «никогда не претворялся в жизнь». «Представитель обвинения действительно не мог тогда предъявить неоспоримые доказательства, так как источники, особенно «генеральный план» от 1942 года, не были ещё обнаружены, – с горечью замечает Д. Аххольц.

А суд уже тогда выносил решения в духе «холодной войны», что означало освобождение «честных» нацистских преступников и вероятных будущих союзников, и совершенно не думал о том, чтобы привлечь в свидетели польских и советских экспертов».

Что касается того, насколько претворялся или нет генеральный план «Ост» в жизнь, наглядно свидетельствует пример Белоруссии. Чрезвычайная государственная комиссия по раскрытию преступлений захватчиков определила, что только прямые потери этой республики за годы войны составили 75 млрд руб. в ценах 1941 года. Самой болезненной и тяжёлой потерей для Белоруссии было уничтожение свыше 2,2 млн человек. Опустели сотни сёл и деревень, резко уменьшилось количество городского населения. В Минске ко времени освобождения осталось менее 40% жителей, в Могилёвской области – только 35% городского населения, Полесской – 29, Витебской – 27, Гомельской – 18%. Оккупанты сожгли и разрушили 209 из 270 городов и районных центров, 9 200 сёл и деревень. Было разрушено 100 465 предприятий, более, чем 6 тыс. км железной дороги, разграблено 10 тысяч колхозов, 92 совхоза и МТС, уничтожено 420 996 домов колхозников, почти все электростанции. Было вывезено в Германию 90% станочного и технического оборудования, около 96% энергетических мощностей, около 18,5 тысяч автомашин, более 9 тысяч тракторов и тягачей, тысячи кубометров древесины, пиломатериалов, вырублены сотни гектаров леса, садов и т.д. К лету 1944 года в Белоруссии осталось только 39% довоенного количества лошадей, 31% крупного рогатого скота, 11% свиней, 22% овец и коз. Враг уничтожил тысячи учреждений образования, охраны здоровья, науки и культуры, в том числе 8825 школ, АН БССР, 219 библиотек, 5425 музеев, театров и клубов, 2187 больниц и амбулаторий, 2651 детское учреждение.

Таким образом, людоедский план истребления миллионов людей, уничтожения всего материального и духовного потенциала завоёванных славянских государств, каковым на деле явился генеральный план «Ост», осуществлялся нацистами последовательно и упорно. И тем величественней, грандиозней бессмертный подвиг бойцов и командиров Красной армии, партизан и подпольщиков, не щадивших свои жизни ради избавления Европы и мира от коричневой чумы.

Специально для «Столетия»

Статья опубликована в рамках социально-значимого проекта, осуществляемого на средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации №11-рп от 17.01.2014 и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией Общество «Знание» России.

[Хельмут Грайнер]

http://historylib.org/historybooks/K...a--1939-1943/1
ВВЕДЕНИЕ

На страницах этой книги предпринята попытка подробного изложения деятельности Верховного командования вермахта в первые годы Второй мировой войны. Автор считает необходимым пояснить, почему имеет право взяться за столь сложное дело и чем он располагает для выполнения подобной работы. С 1920 по 1939 год я работал в историческом отделе государственного архива и военно-историческом научно-исследовательском институте в Потсдаме над официальным историческим трудом о мировой войне 1914 – 1918 годов. Учитывая мою многолетнюю военно-историческую деятельность, 18 августа 1939 года я был откомандирован в отдел обороны страны[1] Верховного командования вермахта (ОКБ) для ведения журнала боевых действий в предстоящей военной кампании против Польши. Верховное командование вермахта с февраля 1938 года имело в своем составе управление оперативного руководства, которое 8 августа 1940 года было переименовано в штаб оперативного руководства, со службой, занимающейся главным образом получением разведывательных сведений из-за границы (абвер), управление военной экономики и вооружений, управление комплектования личного состава, правовое управление и центральное управление. Особенно важным было управление оперативного руководства, что следует уже из его названия. В него входил отдел обороны страны, служба связи и отдел пропаганды. С началом войны руководство управлением принял генерал-майор Альфред Йодль, который до ноября 1938 года возглавлял отдел обороны страны и одновременно управление оперативного руководства[2]. Помимо руководителя ОКБ, тогда генерал-полковника Кейтеля, ближайшим советником Гитлера по всем вопросам Верховного командования вермахта был Йодль. Отдел обороны страны был его рабочим штабом. Он состоял из офицеров от всех трех видов вооруженных сил вермахта[3], которые собирали исходные данные для принятия решений Верховным главнокомандующим, разрабатывали и подготавливали директивы для ведения военных действий. Вследствие этого он мог пользоваться авторитетом, как подлинный руководитель штаба оперативного руководства вермахта, но дорос до этой важнейшей работы не сразу. С началом войны в формирующейся ставке фюрера начали действовать прежде всего генерал-полковник Кейтель со своими двумя адъютантами и генерал Йодль с молодым офицером Генштаба из отдела обороны страны. В дальнейшем к ним присоединились: полковник Шмундт, главный адъютант фюрера, три адъютанта от разных видов вооруженных сил вермахта, генерал Боденшатц, офицер связи главнокомандующего люфтваффе, обергруппенфюрер СС Вольф, офицер связи рейхсфюрера СС, адъютант от СА при фюрере обергруппенфюрер Брюкнер, глава партийной канцелярии Борман, президент имперской палаты печати доктор Дитрих, посланник Гевель – представитель министерства иностранных дел, оба личных врача Гитлера – профессор Моррель и профессор Брандт, фотограф Гитлера Гофман, а также небольшая личная охрана из военнослужащих СС. С этой личной свитой после соответствующего объявления в рейхстаге Гитлер 3 сентября 1939 года отправился в поезде особого назначения на Польский театр военных действий. Военным комендантом ставки фюрера первоначально был генерал-майор Роммель. Ему подчинялся так называемый батальон сопровождения фюрера, подразделение полностью моторизованное, состоящее из рот пехоты, танковой разведки и танков, а также смешанный зенитный дивизион. Им надлежало обеспечить защиту Гитлера на театре военных действий. Отдел обороны страны остался в Берлине под руководством полковника Варлимонта. Вследствие территориального удаления от передовых частей вермахта его работа очень осложнилась и во время Польской кампании ограничивалась, по существу, составлением на основании донесений частей вермахта ежедневной оперативной сводки для Гитлера, которая каждое утро отправлялась по телетайпу в поезд Гитлера, и предоставлением других необходимых данных. Он участвовал в составлении директив для ведения военных действий, в которых Гитлер излагал командованиям отдельных видов вооруженных сил вермахта свои общие указания касательно ведения операций, занимался редактированием других военных распоряжений. Инструкции получались по телефону. Полковник Варлимонт лишь однажды – 20 сентября – удостоился личной беседы с генерал-полковником Кейтелем и генералом Йодлем в штаб-квартире фюрера, которая тогда располагалась в отеле-казино в Сопоте. Главнокомандующие видами вооруженных сил вермахта во время той кампании тоже располагались со своими штабами вблизи Гитлера. Верховное командование сухопутных войск имело штаб-квартиру, получившую кодовое название «Цеппелин», в Цоссене, недалеко от Берлина, Верховное командование ВМФ осталось в Берлине, а оперативный штаб люфтваффе обосновался в Вильдпарке под Потсдамом и назывался «Курфюрст». 26 сентября Гитлер со своей свитой вернулся из Сопота в Берлин в новую рейхсканцелярию, где он находился в течение всей зимы, за исключением нескольких более или менее продолжительных пребываний в Бергхофе в Берхтесгадене, и откуда он руководил Норвежской кампанией. В те зимние месяцы для запланированного большого наступления против западных держав была подготовлена постоянная штаб-квартира в замке и имении Цигенберг, западнее Бад-Наухайма. Здесь должен был работать и небольшой, первоначально ограниченный 14 офицерами, полевой эшелон отдела обороны страны. Таким образом, начальник управления оперативного руководства больше не был оторван от своего рабочего штаба, что было сочтено вредным в период Польской кампании. Гитлер также желал в будущем иметь в непосредственной близости от себя главнокомандующих сухопутными силами и люфтваффе с оперативными штабами, чтобы было легче влиять на них. Поэтому для них были построены штаб-квартиры в Гиссене и его окрестностях. Однако, когда ранней весной штаб-квартира фюрера в Цигенберге была достроена и снабжена бетонными бункерами и пещерами в скалах, Гитлер, ко всеобщему удивлению, объявил, что не переедет туда, потому что это «далеко». Он пожелал вместо этого занять одновременно оборудованный для него командный пункт в Эйфеле[4]. Еще два командных пункта были возведены в Пфальце и Шварцвальде. Первый из вышеназванных находился на возвышенности непосредственно над Мюнстерайфелем и состоял из многочисленных, хорошо замаскированных на поросшем лесом холме бункеров для Гитлера и его приближенных. В расположенной поблизости деревне Родерн был предусмотрен внешне ничуть не изменившийся, зато внутренне полностью перестроенный крестьянский двор – место расквартирования сотрудников отдела обороны страны, коменданта штаб-квартиры Гитлера с его штабом, части свиты фюрера и его личной охраны, состоящей из нескольких офицеров и рядовых СС. В эту первую стационарную штаб-квартиру за пределами Берлина, получившую название Felsennest («Гнездо в скалах»), Гитлер въехал 10 мая 1940 года, то есть в день начала наступления на Западе, вместе со своей свитой и полевым эшелоном отдела обороны страны, который отныне входил в состав штаб-квартиры фюрера. Его штатный состав был значительно расширен, поскольку в первоначально одобренном Гитлером составе (14 офицеров) он оказался неработоспособным. Теперь он состоял из оперативной группы «Армия» с четырьмя, «Военно-морской флот» – с одним и «Люфтваффе» – с тремя офицерами соответствующих видов вооруженных сил вермахта, квартирмейстерской группы с двумя офицерами и одним военным чиновником. Кроме того, в него входила группа связи с четырьмя офицерами, офицер, занимавшийся ведением журнала боевых действий, и шесть офицеров и чиновников для выполнения регистрационных и управленческих функций. К этому следует добавить офицеров связи отделов пропаганды, абвера, управления военной экономики и вооружений, которые в основном размещались не в Родерне, где не хватало места, а в Мюнстерайфеле. В целом теперь рабочий штаб начальника управления оперативного руководства насчитывал 25 офицеров и чиновников, а также в два-три раза большее количество рядового персонала – писарей, телеграфистов, телефонистов и водителей. В Берлине из отдела обороны страны оставалось по одному-двум офицерам вышеназванных групп и вся организационная группа, потому что ее сфера деятельности – организация, структура, вооружение и снабжение вермахта – требовала тесного контакта с гражданскими властями. Главнокомандующий и начальник Генерального штаба сухопутных войск со своими офицерами 10 мая обосновались в лесном барачном лагере юго-восточнее Мюнстерайфеля. Оттуда до штаб-квартиры фюрера было полчаса езды на автомобиле. Также рядом были поставлены поезда особого назначения люфтваффе и его оперативного штаба. В «Гнезде в скалах» Гитлер оставался до начала второй стадии немецкого наступления на западе – атаки через Сомму и Аисне в южном направлении. На следующий день штаб-квартира переехала в Брюли-де-Пеш, небольшую бельгийскую деревушку, расположенную в лесу примерно в 9 километрах к северо-северо-западу от Рокруа. Она была очищена от местных жителей, и в течение восьми дней там работали строители из Организации Тодта. Для Гитлера в лесу был построен бетонный бункер. Его приближенные жили в невзрачных деревенских домах, сотрудники отдела обороны страны – в деревянных бараках. Главное командование сухопутных войск расположилось в непосредственной близости от Шиме, а главнокомандующий люфтваффе со своим штабом оставался в подъехавшем к Динану поезде особого назначения. Для продолжения наступления была предусмотрена третья штаб-квартира фюрера в Форет-де-Монтань, южнее Реймса, которая, однако, из-за быстрого завершения кампании не была занята. После подписания перемирия в Компьене и прекращения военных действий 25 июня Гитлер со своей свитой отправился в Шварцвальд на 1000-метровую гору Книбис западнее Фройденштадта, где в течение зимы был сооружен передовой командный пункт, получивший название Танненберг. О более поздних пребываниях Гитлера на этом командном пункте будет рассказано в соответствующих разделах данной книги. Центральное место в распорядке дня штаб-квартиры с самого начала занимал доклад о текущей обстановке, который имел место регулярно в полуденные часы. В первые годы войны обстановку докладывал Гитлеру только генерал Йодль на основании каждое утро составляемых отделом обороны страны сводок. Вместе с этим Гитлер высказывал свои мысли относительно дальнейшего ведения операций, разбирал со своими военными советниками меры, которые следовало принять, формулировал, по большей части после продолжительных колебаний, свои решения и давал указания разрабатывать директивы и приказы видам вооруженных сил вермахта. После полудня Гитлер выслушивал доклады правительственных и партийных инстанций, а вечером генерал Йодль докладывал ему о полученных в течение дня сообщениях от штабов вермахта. Главнокомандующих и начальников Генеральных штабов сухопутных сил и люфтваффе фюрер до начала Восточной кампании принимал нерегулярно, а только от случая к случаю, когда возникала необходимость, для изложения их понимания обстановки и формулировки предложений или заслушивания директив и указаний. Как правило, он довольствовался телефонными разговорами. Главнокомандующий ВМФ примерно раз в две недели передавал ему доклад об обстановке на море. Во всех стратегических и оперативных вопросах генерал Йодль постепенно становился единственным советником фюрера. Тем самым он взял на себя роль, к которой его подталкивало неуемное честолюбие. Но только он с ней не вполне справлялся. И если он действительно имел острый интеллект, богатые военные знания и явно выраженные способности к решению оперативных проблем, все же ему не хватало необходимой для такой должности силы характера, а его интеллекту – некой внутренней прозорливости, которая в условиях неопределенности войны позволяет найти правильный выход. Он не поднялся над основной массой очень способных и опытных офицеров Генерального штаба. Из-за полного отсутствия психологического чутья и знания человеческой природы он с самого начала видел в Гитлере политического и военного гения, к которому был привязан и которому подчинялся охотно, вплоть до самоотречения. В ежедневной совместной работе с Гитлером Йодль постепенно стал считать свою компетентность недостаточной и со временем опустился до уровня безынициативного помощника. Крайне сдержанный в служебном и личном общении, он отличался простотой и неприхотливостью . Шеф ОКБ при решении всех оперативных вопросов вскоре отошел на второй план. В его сферу деятельности входили следующие вопросы: организация, структура, вооружение и оснащение вермахта, его пополнение людьми и техникой, а также проблемы военной экономики. Для этих многоплановых задач генерал-полковник, а с 19 июля 1940 года генерал-фельдмаршал Кейтель, при хорошем интеллекте, старании и выносливости, бесспорно был вполне пригоден. Впрочем, на своем высоком и весьма влиятельном посту, по сути, первого военного советника Гитлера из-за все больше бросавшейся в глаза слабости характера был абсолютно неуместен. Гитлер, которому он был слепо предан и унизительно покорен, видел в нем полезный рабочий инструмент и вполне подходящего человека для должности шефа ОКБ – более сильную личность на этом посту он бы не потерпел. Командной власти над видами вооруженных сил вермахта шеф ОКБ не имел, он, скорее, стоял наравне с их главнокомандующими и во многом им уступал. Из непосредственного военного окружения Гитлера особую роль играл главный военный адъютант фюрера от вермахта полковник, а позднее генерал Шмундт, поскольку он имел внушительное влияние при распределении командных должностей в вермахте, прежде всего в сухопутных войсках. С 1942 года, помимо своего адъютантства, также руководил управлением личного состава армии. Он служил Гитлеру, в котором видел не просто гения, но также величайшего государственного деятеля и полководца всех времен, с преданностью нибелунгов и педантично старался не дать упасть даже малейшей тени на своего хозяина и господина. Следствием такой абсолютно некритической позиции, возникшей, пожалуй, на основе идеальных взглядов, стало то, что главный адъютант был вовсе не тем, чем, по сути, должен был быть, – представителем вермахта при фюрере. Он был лишь творением Гитлера. Этот сам по себе ничтожный человечишка нес на себе тяжелый груз вины. Именно он укрепил Гитлера в вере в собственную гениальность и непогрешимость. Он также ответственен за ошибочные назначения на высокие командные посты и, как шеф управления личного состава сухопутных сил, – за проведенное главным образом из политических соображений и превысившее все разумные меры омоложение офицерского корпуса. Офицеры отдела обороны страны, как в Берлине, так и в штаб-квартире фюрера за пределами германской столицы, по службе имели дело только с этими троими людьми из окружения фюрера. Их начальник, сначала полковник, позднее генерал Варлимонт – весьма одаренный, преданный своему долгу и работоспособный офицер, получал указания по работе своего отдела в процессе ежедневных долгих совещаний с генералом Йодлем и генерал-фельдмаршалом Кейтелем. Он получал подробную информацию о мотивах, соображениях и планах фюрера и, со своей стороны, мог доложить свои предложения в форме памятных записок или донесений, содержащих оценку обстановки, правда, он не мог быть уверен, что эти документы дойдут до высшего руководства. С Гитлером в первые годы войны он вступал в контакт, только если замещал временно отсутствующего или заболевшего начальника управления оперативного руководства или чтобы доложить порученные лично ему особые вопросы. Тот факт, что он, истинный руководитель военного рабочего штаба фюрера, первоначально не привлекался к докладам об оперативной обстановке, имевшим место каждый поддень, объясняется, с одной стороны, тем, что Гитлер не желал видеть в привычном узком кругу новые лица. С другой стороны, причиной тому явилось существующее стремление генерала Йодля быть единственным советником Верховного главнокомандующего вермахтом по всем оперативным вопросам. В центре ежедневного рабочего процесса отдела обороны страны стояло также проводимое в первой половине дня совещание по оперативной обстановке, на котором руководители оперативных групп «Армия», «ВМФ» и «Люфтваффе» на основании полученных накануне вечером и ночью донесений видов вооруженных сил вермахта подробно докладывали о событиях на театрах военных действий, а руководители квартирмейстерской группы и офицеры связи других отделов и управлений ОКБ докладывали информацию по своему ведомству. Таким образом создавался общий фундамент для работы разных ведомств и обеспечивалось ее согласование. В дальнейших подробных обсуждениях генерал Варлимонт передавал своим руководителям групп соображения, планы и решения Верховного командования и указания, по которым разрабатывались директивы и другие приказы. С расширением войны увеличивался объем работы и значение отдела обороны страны, правда, главным образом вследствие того, что Гитлер подчинил действовавшие на отдельных театрах военных действий армейские соединения, такие как «Норвегия», «Африка», «Финляндия», непосредственно себе, стало быть исключив главное командование сухопутных войск (ОКХ). А на западе и позднее на Средиземноморье прямо подчиненные ОКБ командующие использовались для единого руководства находившихся там соединений всех трех составляющих вермахта. Для этих так называемых театров военных действий отдел обороны страны ОКБ частично исполнял функции оперативного отдела Генерального штаба армии, что сделало необходимым расширение его личного состава, который пока оставался крайне ограниченным. Начальник отдела обороны страны генерал Варлимонт стал исполняющим обязанности начальника управления оперативного руководства и начал регулярно принимать участие в совещаниях у Гитлера. Его оперативные группы «Армия», «ВМФ» и «Люфтваффе», а также в дальнейшем остававшаяся в Берлине организационная группа были расширены до отделов, равно как и квартирмейстерская служба. Служба связи вермахта и отдел пропаганды остались в подчинении у начальника управления оперативного руководства. Что касается журнала боевых действий, его при главных штабах вермахта должен был вести помощник одного из старших офицеров Генштаба помимо своих основных служебных обязанностей. Для отдела обороны страны это было неприемлемо, потому что его журнал боевых действий фактически являлся журналом Верховного командования вермахта и в качестве такового имел огромное значение как источник данных для последующих исторических исследований. При важности и большом объеме содержащихся в нем материалов он не мог вестись одним из офицеров Генерального штаба, работавших в отделе, так сказать, между делом. Напротив, его необходимо было доверить тому, кто посвятил всего себя только этой сложнейшей работе, был к ней подготовлен и обладал чувством ответственности перед историей. Поэтому генерал Йодль, еще будучи полковником и начальником отдела обороны страны в 1938 году, распорядился, чтобы к ней был привлечен один из высокопоставленных сотрудников военно-исторического научно-исследовательского института сухопутных войск. И во время мобилизации 1939 – 1940 годов я был назначен для выполнения этой работы, после того как уже привлекался предшествовавшей осенью во время Судетского кризиса в отдел обороны страны с аналогичной целью. Как составитель журнала боевых действий, я принимал участия во всех важных совещаниях, проводимых в рамках отдела обороны страны и, соответственно, управления оперативного руководства и получал все протоколы больших совещаний у Гитлера, составляемые чаще всего офицером генерала Йодля и отредактированные им самим. В добавление к этому я был почти ежедневно, по большей части в послеполуденные часы, информирован генералом Варлимонтом подробно и откровенно о ситуации, мотивах и ходе мыслей Гитлера, позиции его советников, а также главнокомандующих и высших офицеров видов вооруженных сил вермахта, работе других отделов и управлений ОКБ. Когда такая ориентация идет из третьих рук, это, безусловно, является отрицательным моментом. Однако в сложившихся обстоятельствах главным была отличная память и несомненная добросовестность начальника отдела и его чувство ответственности перед историей. Его рассказы вкупе с уже упоминавшимися протоколами, моим участием в совещаниях и имеющейся у меня возможностью ознакомления со всеми входящими и исходящими документами помогали мне вести исчерпывающий и правдивый журнал боевых действий. Я диктовал их изо дня в день, используя заметки, которые делал на всех совещаниях, и личные рассказы, а также на основании официальных документов, причем с ходом войны объем материала сильно увеличился, и приходилось ограничиваться самой сутью. Генерал Варлимонт, а время от времени и генерал Йодль проверяли правильность сделанных мною записей. Так за три с половиной года, в течение которых я вел журнал боевых действий, появился внушительный ряд объемных томов, текст которых был напечатан на пишущей машинке. К ним в отдельных папках прилагались особенно важные документы. Весной 1943 года я был откомандирован к немецкому генералу при штаб-квартире итальянских вооруженных сил в Риме. Мой преемник, историк из Геттингена, профессор доктор Перси Эрнст Шрамм, вел журнал боевых действий штаба оперативного руководства вермахта сначала в той же, потом в несколько измененной форме до самого конца войны. В начале мая 1945 года журнал вместе со всеми без исключения приложениями по указанию исполняющего обязанности начальника штаба оперативного руководства генерала Винтерса[5] был уничтожен в районе Берхтесгадена, так что эти важные исторические документы навсегда утрачены. Копии более или менее обширных фрагментов за период 1943 – 1945 годов оказались в руках американцев. Лично я располагал копией журнала боевых действий за период с 1 августа 1940 до 24 марта 1941 года и некоторыми отрывками, касающимися других отрезков времени, предшествовавших и последующих. Последние имели особое значение, поскольку в них речь шла о первоначальных вариантах самых важных отрывков журналов, которые, учитывая позицию Гитлера, пришлось заменить ослабленными формулировками. У меня также были копии отдельных директив и памятных записок. Более того, у меня сохранилась большая часть моих ежедневных рукописных заметок, по которым я диктовал записи в журнале боевых действий, а именно с 8 августа 1940 до 25 июня 1941 года и с 12 августа 1942 по 17 марта 1943 года. В остальное время я, к сожалению, уничтожал свои заметки после их использования в журнале боевых действий. При выполнении этой работы в моем распоряжении находился обширный и первоклассный справочный материал, касающийся чрезвычайно важного, благодаря планам Гитлера, периода времени от конца Западной кампании до начала Восточной. Изображая Верховное командование вермахта в первый военный год и меры Гитлера, принятые летом 1939 года, я мог опираться, помимо упомянутых отрывков дневников, также на другие источники. Сначала – на записи в журнале боевых действий, которые вел капитан Генерального штаба армии Дейле, работая в отделе обороны страны с марта до августа 1939 года, а затем как офицер Генерального штаба при генерале Йодле – до июня 1940 года. Потом моим источником были фотокопии в высшей степени содержательных дневников генерала Йодля с 13 октября 1939 до 30 января 1940 года и, наконец, очень подробные отчеты генерала Варлимонта, составленные им осенью 1945 года о предыстории кампании против Польши и планировании и осуществлении Западной кампании. Третья к этому времени работа генерала Варлимонта о «Военно-политических событиях вокруг кампании против Советского Союза» (Milit?rische Vorg?nge um den Feldzug gegen Sovjetrussland) явилась для меня ценным дополнением и подтверждением моих собственных заметок о планировании Восточной кампании. Плохо обстояли дела с материалами о первом годе этой кампании. Ибо помимо нескольких страниц журналов боевых действий, копий отдельных директив и сделанных мною в то время выписок из журнала боевых действий из большой памятной записки Гитлера от 22 августа 1941 года у меня, к сожалению, ничего не осталось. Поэтому мне пришлось в конце концов отказаться от намерения написать девятую главу данной книги с целью отразить ход Восточной кампании с точки зрения Верховного командования вплоть до катастрофы под Сталинградом. В значительной степени я опирался на появившуюся, пригодную для моих целей, но не слишком обширную литературу, тем самым отклонившись от принятого мною изначально главного принципа – использовать для своего повествования только имеющиеся в моем распоряжении богатые и содержательные источники. Мне также казалось нецелесообразным перепрыгивать через первый год Восточной кампании и на основании моих материалов изображать только события, которые непосредственно привели к капитуляции под Сталинградом и в Тунисе, а значит, и к решающему повороту в ходе войны. Нельзя забывать, что последние находятся в тесной взаимосвязи с предшествующими событиями и должны рассматриваться в качестве таковых. Вместо этого я решил в приложении к этой книге привести важнейшие из моих рукописных заметок за период от 12 августа 1942 до 17 марта 1943 года дословно. Я хотел, чтобы читатель имел непосредственное представление о руководящей деятельности Гитлера как Верховного главнокомандующего вермахтом, причем в то самое время, когда немецкая армия потерпела тяжелейшие поражения в своей истории. Мне остается только рассказать о впечатлении, которое лично на меня произвел Гитлер. При этом я старался, чтобы сложившуюся тогда картину не изменили полученные впоследствии описания. Для меня было особенно важно войти в личный контакт с Гитлером – ведь я заносил в журнал боевых действий в первую очередь ход мыслей, мотивы и решения Гитлера, как Верховного главнокомандующего вермахтом. Но я, как и офицеры отдела обороны страны, не мог посещать совещания у фюрера. Зато к началу Западной кампании, когда была построена штаб-квартира фюрера в районе Мюнстерайфеля, Гитлер приказал, чтобы к ужину каждый раз приглашался офицер или сотрудник его военного рабочего штаба. К этому его подтолкнул полковник Шмундт, который хотел, чтобы сотрудники штаба таким образом вступали в более тесный контакт с фюрером. Он обмолвился о сильном влиянии этого круга лиц, которые, как и ближайшее окружение фюрера, должно было быть связано с ним на веки вечные. Этой традиции придерживались во время Западной кампании и возобновили ее с началом кампании против Советского Союза в штаб-квартире фюрера «Волчье логово» («Вольфшанце») в Восточной Пруссии. Так продолжалось до осени 1942 года. Когда штаб-квартира фюрера находилась на Украине, вблизи Винницы, начались серьезные конфликты Гитлера с его военными советниками, и он прекратил свое участие в общих трапезах. Между тем с конца Западной до начала Восточной кампании Гитлер находился преимущественно в Берлине – в новой рейхсканцелярии или в Бергхофе, где не имел обыкновения принимать пищу в большой компании. Итак, я всякий раз, когда до меня доходила очередь, принимал участие в этих ужинах, в первый раз – вскоре после начала наступления на Западе. После всего, что Гитлер – диктатор и выходец из низов – совершил (на пользу или во вред немецкому народу – об этом речь не идет), я ожидал увидеть человека, на лице которого была бы печать величия. В этом я жестоко обманулся, ибо человек, которого я видел в «Гнезде в скалах» перед бункером, где располагалась небольшая, но роскошная столовая, и потом имел возможность наблюдать вблизи на протяжении двухчасовых вечерних «посиделок», вовсе не имел «печати гения» на лице. Мне нередко приходилось слышать от встречавшихся с Гитлером людей, что самое большое впечатление производят его лучистые серо-голубые глаза. Этого я, всегда стремившийся к непредубежденности, подтвердить не могу. Его глаза не произвели на меня впечатления, они вообще не могли оказывать влияния, поскольку никогда не были направлены спокойно и прямо на собеседника, а постоянно бегали, так что поймать взгляд Гитлера было невозможно. Тем самым создавалось впечатление, что он вообще не видел людей. Во всяком случае, его глаза были полностью лишены блеска и выразительности, они были не ясными и живыми, а, наоборот, тусклыми и ничего не говорящими и не придавали лицу ни силы, ни внушительности. Лицо было совершенно заурядным и не имело черт, говорящих о силе духа или характера. В то же время в лице Гитлера не было ничего дьявольского или демонического, как нередко утверждают сегодня – после всего происшедшего. Оно было абсолютно незначительным и некрасивым. Швейцарский писатель Макс Пикар, в 1945 году опубликовавший книгу «Гитлер в нас самих», сказал, что, если подумать, какой социальный слой выглядит примерно как Гитлер, придешь к выводу, что такие лица встречаются среди уличных торговцев и фотографов на курортах. Утверждение саркастичное, но по большому счету вовсе не ошибочное. А если добавить плохую фигуру, некрасивые жесты и неэлегантную одежду, можно с полной определенностью сказать, что общее впечатление от его внешности было в высшей степени неблагоприятным и не внушающим трепет. На ужинах, на которых не было гостей – только ближайшее окружение, составлявшее в среднем 16 человек, так же как и на подчеркнуто простых обедах, Гитлер сидел в середине одной из длинных сторон стола, обычно между генералом Йодлем и Дитрихом, напротив располагался генерал-фельдмаршал Кейтель между рейхслейтером Борманом и генералом Боденшатцем или обергруппенфюрером СС Вольфом. Гитлер вел себя естественно, без позерства, присущего ему во время публичных выступлений, в нем не чувствовалось скованности и принуждения. Он вмешивался в разговоры за столом, если они касались интересующих его тем, или сам начинал беседу о каком-нибудь злободневном событии. Тогда он обычно не обращался к кому-либо конкретно, ни на кого не смотрел, а, уставившись поверх голов собравшихся за столом куда-то в пустоту, пускался в пространные рассуждения, которые почти всегда были довольно интересны, поскольку он свободно излагал свои мысли и говорил откровенно. Эти рассуждения позволяли получить представление о его духовном своеобразии и разъясняли мотивы его поступков. Его формулировки, почти всегда излагавшиеся в наставительной форме, действовали ошеломляюще вследствие того, что он сложнейшие проблемы в самых разных областях знаний сводил к простым фундаментальным фактам и на первый взгляд излагал вполне понимаемым образом. Его доверчивым приверженцам – а ближайшее окружение фюрера состояло только из таких людей – все это казалось очевидным признаком его гениальности. Если же объективно проверить его изречения на истинность, по большей части окажется, что, безусловно, высокоодаренный самоучка изрекает примитивные формулы, не продумав до конца суть проблемы и представляя ее такой, какой ему хочется видеть. Такие впечатляющие, но слишком простые формулы служили Гитлеру хорошую службу, когда он, как это часто происходило, рассуждал о немецкой или мировой истории и делал из них выводы для современных военных и политических событий. При этом ему сослужила хорошую службу замечательная память на все, что он когда-то читал или слышал. Высказывания фюрера позволяли предположить, что он лишь поверхностно занимался историческими вопросами и никогда не имел времени на глубокое изучение проблемы. Его опрометчивые, зачастую необъективно критические и нередко несостоятельные суждения оказывали в высшей степени неприятное впечатление, поскольку произносились с претензией на непререкаемый авторитет. Бросалось в глаза присущее Гитлеру высокомерие, и с годами оно укрепило в нем сознание собственного величия. В своих религиозных убеждениях он не поднялся выше чистого рационализма и материализма, при которых все чувства исключались. Заговаривая об этом, что иногда бывало, он никогда не предпринимал сильных нападок на церковь, правда, был против протестантизма, чье духовенство считал ограниченным и реакционным, но в католицизме многое оправдывал и прославлял. Было нелегко решиться выступить против высшего католического духовенства, которое громило национал-социализм с церковных кафедр и к тому же могло свободно выражать свою политическую точку зрения. Отталкивающее впечатление производило льстивое и вероломное одобрение, которое вызывало выступления против церкви и христианства в ближайшем окружении фюрера, которое вообще при каждом удобном случае стремилось превзойти других в подхалимстве. То, что Гитлер, когда вспоминал о своем становлении как личности, изображал мотивы, которыми руководствовался в своих поступках, или рассуждал о ходе войны, зачастую ссылался на Провидение и называл себя не иначе как инструментом в руках высшей силы, могло создать впечатление о нем как о глубоко религиозном человеке. Лично я считаю, что тут скорее проявилась владевшая им абсолютная вера в себя и вместе с тем определенная доля актерства, от которого он никогда не был свободен. Гитлер, несомненно, обладал актерскими способностями, хотя, скорее всего, не такими большими, как считало его окружение. Генерал Йодль однажды сказал мне после ужина, во время которого фюрер удивительно точно и комично подражал крестьянству из Верхней Баварии, что Гитлер, если бы не почувствовал в себе призвания стать крупным государственным деятелем и большим полководцем, непременно стал величайшим актером Германии. За столом фюрер с особенным удовольствием высказывал свои мысли об искусстве, в первую очередь об изобразительном искусстве и архитектуре. В этой области он считал себя экспертом и настоящей творческой личностью, хотя в ней, как, собственно, и во всех остальных областях, был не более чем дилетантом, которому не хватало глубокого понимания искусства. Литература и философия представлялись ему в большей или меньшей степени чуждыми, ибо, вопреки своей привычке говорить обо всем и обо всех, он обращался к ним редко, разве только чтобы в своих максимах сослаться на Ницше, как это было принято у национал-социалистов, или обругать самыми грязными словами Томаса Манна. С величайшими немецкими умами он предпочитал не связываться: к Гете был совершенно равнодушен, а в музыке, которую любил, прежде всего с большим энтузиазмом почитал Вагнера. Иными словами, в искусстве его особенно привлекала и захватывала помпезность, излишества и грандиозность. По крайней мере, в одной области Гитлер уж точно мог чувствовать себя как дома – в современной технике. К ней он проявлял необычайный интерес и имел бесспорные способности. Ему неоднократно приходилось повергать своего слушателя в величайшее изумление, демонстрируя обширные, основательные, детальные знания. На память фюрер никогда не мог пожаловаться. Несомненно, в этой области у него возникали плодотворные идеи, и он смотрел далеко вперед, когда речь шла о возможностях дальнейшего развития. Поэтому он рано понял огромную роль техники, и в особенности моторов в современной войне, и начал со всей возможной энергией проводить механизацию вермахта, во многом вопреки пассивному сопротивлению кадровых военных, которые, пребывая под властью традиций, взирали на быструю механизацию с определенным скепсисом. Гитлер был прямо-таки типом технически настроенного человека, хомо фабер[6] современной цивилизации, и проявлял всю односторонность и недостатки этого типа. Прежде всего, у него давал себя знать полный упадок всех душевных сил, причем в угрожающей мере. Особенно неприятным было то, что ему, казалось, были чужды все человеческие ощущения. Я никогда не слышал от него слов, которые бы обнаружили, что у него в груди бьется теплое человеческое сердце. Напротив, все его высказывания выявляли все более и более аморальную личность, которой владеет только неутолимое честолюбие и неукротимое стремление к безграничной власти[7]. Чтобы коротко охарактеризовать Гитлера и объяснить, несомненно, присущую ему силу внушения, ближе всего к истине будет назвать его демонической натурой, где под демонизмом подразумевается, как говорил Гете, сила если не противоречащая моральному порядку мироздания, то перекрещивающаяся с ним. Здесь уместно привести выдержку из «Поэзии и правды» Гете. «Страшнее всего проявляется это демоническое начало, когда оно получает преобладающее значение в каком-нибудь одном человеке. В течение моей жизни я наблюдал нескольких таких людей, частью вблизи, частью издали. Это не всегда выдающиеся люди, отличающиеся умом или талантами; редко они выделяются сердечной добротой, но от них исходит огромная сила, и они имеют невероятную власть над всеми созданиями, даже над стихиями, и кто скажет, насколько далеко может простираться такое действие. Все объединенные нравственные силы ничего не могут сделать против них; напрасно более сознательная часть человечества хочет сделать их подозрительными, как обманутых или обманщиков. Массу они привлекают по-прежнему. Редко или никогда не встречаются среди современников другие люди подобного склада, и никто не может одолеть их, кроме Вселенной, с которой они вступили в борьбу. Из таких-то наблюдений и происходит, вероятно, странное, но имеющее огромное значение изречение: «Nemo contra deum nisi dues ipse» («Никто не против Бога, разве только сам Бог»).

Источник: http://historylib.org/historybooks/K...a--1939-1943/1

[Хельмут Грайнер]

http://historylib.org/historybooks/K...a--1939-1943/2

21 марта 1939 года, спустя несколько дней после захвата Праги, министр иностранных дел фон Риббентроп от имени Гитлера предложил Липски, польскому послу в Берлине, решить проблему Данцигского коридора при помощи заключения немецко-польского соглашения. Согласно этому договору Данциг должен был возвращен Германии, которая также получала железнодорожные и автомобильные транспортные пути, связывающие ее с Восточной Пруссией, и таким образом окончательно признавала коридор и польскую западную границу. Гитлер уже делал подобные предложения в октябре 1938 года и затем в январе 1939 года, однако польское правительство уклонялось от серьезного обсуждения. Ответом Польши на новое проявление немецкой инициативы стал меморандум, который 26 марта немецкий посол вручил министру иностранных дел. В нем был отказ в предоставлении транспортных путей через коридор. Также там была выражена готовность обсудить с немецким правительством возможность упрощения сквозного проезда для немецких граждан. Польша не согласилась передать Данциг, но предложила совместное польско-немецкие гарантии свободного города. Посол добавил, что ему неприятно, но он должен указать на то, что всяческие дальнейшие стремления немецким правительством цели получения Данцига будут означать войну с Польшей. Уже за три дня до этого в Польше были предприняты меры по частичной мобилизации и стягивании войск на границе с Данцигом. В разговоре с немецким послом в Варшаве 29 марта польский министр иностранных дел Бек оправдывал эти мероприятия тем, что после происшествий в Чехословакии и Мемеле все усиливающиеся требования вернуть Данциг воспринимаются польской стороной как сигнал тревоги. Он объяснил, что, если Германия попытается в одностороннем порядке изменить статут свободного города, для Польши это станет «казусом белли». Эти события стали последним поводом к тому, что Гитлер стал в очередной раз планировать войну с Польшей. В конце марта начальник ОКВ генерал-полковник Кейтель уведомил начальника отдела обороны страны полковника Варлимонта[8] о том, что фюрер дал распоряжение главнокомандующим видами вооруженных сил вермахта до конца августа подготовиться к военным столкновениям с Польшей, которые казались неизбежными[9]. Польская твердая позиция, занимаемая в отношении всех попыток Германии мирно решить проблему Данцигского коридора, и мероприятия по мобилизации, проводимые в Польше, вынудили Гитлера принять подобные меры. Для Верховного командования каждой из составляющих частей вермахта Верховное командование вермахта должно было составить короткую директиву, в которой необходимо было изложить главное из военных распоряжений, которые уже отдал фюрер. В результате вышла «Директива о единой подготовке вооруженных сил к войне на 1939 – 40 гг.». В ее I и III частях излагались положения об обеспечении границ немецкого рейха и овладении Данцигом. А II часть была посвящена плану «Вайс», как условно назвали план наступления на Польшу. I и III части были отправлены 11 апреля, а II была передана частям вермахта еще 3-го числа того же месяца. Наиболее существенные части этой директивы уже были опубликованы. Здесь же будет достаточно воспроизвести самые важные моменты II части. В ней говорится, что нынешняя позиция Польши требует помимо обеспечения охраны восточной границы проведения военных приготовлений, чтобы в будущем исключить все возможные угрозы с польской стороны. Отношение немцев к Польше продолжало определяться основополагающим принципом – избегать любых столкновений. Однако стоит Польше занять угрожающую для рейха позицию, и, невзирая на договор о ненападении от 26 января 1934 года, последуют ответные действия. Их целью станет уничтожение польской оборонной мощи и создание на востоке обстановки необходимой для обороны страны. Самое позднее, с началом конфликта, вольный город Данциг будет объявлен территорией Германии. Политическое руководство считает своей задачей при таких обстоятельствах изолировать Польшу, то есть ограничить военные действия только Польшей. А из-за неблагоприятной обстановки во Франции и, соответственно, пассивности Англии подобная ситуация может наступить в самое ближайшее время. Военные распоряжения директивы ограничивались несколькими предложениями. Там говорилось, что для уничтожения польских вооруженных сил необходимо подготовиться к неожиданной атаке, во время которой можно вступить на южный фланг словацкой территории. А на северном крыле необходимо как можно быстрее установить воссоединение между Померанией и Восточной Пруссией. Скрытая или открытая мобилизация допустима только накануне наступления в самый поздний из всех возможных сроков. Было необходимо подготовиться к началу операции так, чтобы можно было использовать уже имеющиеся в распоряжении формирования, не дожидаясь планомерного развертывания мобилизованных соединений. А уже от политической ситуации зависело бы то, будут ли развертываться все силы, необходимые для обеспечения границ на западе, или какая-то их часть останется свободной, и ее можно будет использовать для других целей. Разработка плана «Вайс» была нацелена на то, чтобы его можно было осуществить в любое время начиная с 1 сентября 1939 года. Для этого Верховному командованию вермахта было поручено составить плановую таблицу взаимодействия и согласовать временные рамки между мероприятиями трех своих составляющих. Последние должны были сообщить свои планы до 1 мая и предоставить данные для составления таблицы взаимодействия. Согласно тексту этой директивы еще точно не ясно, решил ли Гитлер уже тогда в конце марта не принимать во внимание все прочие возможности для войны с Польшей. Да и то обстоятельство, что наступление фактически началось в ранее назначенный день – 1 сентября 1939 года, ничего не доказывает, так как временные рамки, естественно, зависели от его величества случая, что и показали события в последние дни августа. Истинные намерения Гитлера стали очевидными из его речи, с которой он выступил 23 мая перед главнокомандующими видами вооруженных сил вермахта и начальниками Генеральных штабов армии и люфтваффе в имперской канцелярии в Берлине во время обсуждении ситуации. При этом он без обиняков заявил, что при конфликте с Польшей речь будет идти не о Данциге, а о расширении жизненного пространства на востоке и обеспечении пропитания для немецкого народа во время борьбы с западными державами. Польша и так уже находилась на стороне врагов Германии, поэтому и речи быть не могло о том, чтобы щадить ее. Первую же появившуюся возможность необходимо использовать для атаки на Польшу. Самым важным является изоляция Польши. Дело не должно дойти до одновременного столкновения с западными державами. А если же не будет твердой уверенности в том, что последние при конфликте с Польшей останутся в стороне, тогда уж лучше напасть на западные державы и тем самым разделаться с Польшей. Потом Гитлер стал рассуждать о мерах, которые необходимо будет предпринять в случае вмешательства Англии и Франции в войну с Польшей. Однако, в сущности, тогда он верил в подобную возможность так же мало, как и потом. И это несмотря на то, что британский премьер-министр Чемберлен 31 марта объявил в палате общин о том, что британское правительство считает своим долгом в случае угрозы польской независимости оказать Польше любую возможную помощь. И, несмотря на то что несколько дней спустя между британским правительством и находящимся в Лондоне польским министром иностранных дел была достигнута договоренность заменить это временное, данное Британией польской стороне обещание долгосрочным взаимным соглашением, Гитлер считал маловероятным, что Англия ради Данцига и коридора пойдет на риск возникновения новой мировой войны. Он склонялся к мнению, что подобное поведение британского правительства продиктовано стремлением сохранить свой престиж в мире и при помощи грандиозного обмана удержать Германию от дальнейшего следования к внешнеполитическим целям. Летом 1939 года в соответствии с этой точкой зрения Гитлер почти не вел приготовлений к войне с западными державами. Он ограничился наиболее необходимыми мерами обороны, а перед общественностью с использованием всех пропагандистских методов подчеркнул неприступность Западного вала, чье строительство было еще далеко от завершения. Подготовка вермахта к кампании против Польши началась в апреле. В подробностях описать ее нельзя из-за недостатка данных. В том, что касается сухопутной армии, подготовка в первую очередь заключалась в раннем призыве резервистов и рядовых старших возрастов на весенние учения, создании учебно-тренировочных подразделений (дивизии второй и третьей волны) и формировании 14 новых дивизий, приказ о создании которых Гитлер отдал лично (четвертая волна). Таким образом, в случае войны сухопутная армия вырастала на 102 дивизии[10]. Дальше по предложению главного командования сухопутных войск в течение лета некоторое количество дивизий должно было отправиться на немецко-польскую границу для окопных работ. Подготовка к первым большим осенним маневрам танковых соединений вблизи польской границы, приуроченным к 25-й годовщине битвы при Танненберге, также была лишь маскировкой для мероприятий, связанных с настоящим развертыванием войск против Польши. План операции, разработанный Генеральным штабом армии, был изменен, как позже будет объяснено, по инициативе Гитлера и еще раз проверен во время поездки представителей Генерального штаба, проходившей в самом разгаре лета под руководством начальника Генерального штаба армии, генерала артиллерии Гальдера. Дальнейшие приготовления вермахта происходили согласно «плановой таблице взаимодействия для плана «Вайс», составленной Верховным командованием вермахта на основе данных, предоставленных видами вооруженных сил вермахта в июле. К началу августа отношения между Германией и Польшей заметно обострились. 4 августа польское правительство направило резкий ультиматум данцигскому сенату из-за якобы преднамеренного воспрепятствования польским таможенным инспекторам исполнять их обязанности. 9-го правительство Германии настоятельно попросило Польшу не повторять подобных шагов. На следующий день польское правительство ответило, что дальнейшее вмешательство рейха в отношения Польши и Данцига будет рассматриваться как акты агрессии. Проявившаяся в этом обмене нот серьезность ситуации вынудила итальянского министра иностранных дел графа Чиано 11 августа отправиться в Зальцбург для встречи с немецким министром иностранных дел. Следующие два дня в Бергхофе он провел в длительных разговорах с Гитлером, который подробно разъяснил военно-политическую позицию Германии, согласно которой Польша в любом случае при большом конфликте будет находиться на стороне врагов Германии и Италии и что в настоящий момент ее быстрая ликвидация может оказаться выгодной из-за неизбежной стычки с западными державами. Чиано на это заметил, что согласно итальянской точке зрения конфликт с Польшей не ограничится только этой страной, а перерастет в европейскую войну. Гитлер ответил, что мнения по этому пункту у них расходятся. Лично он придерживался твердой уверенности, что западные державы в конце концов испугаются развертывания новой мировой войны. Чиано в этом сомневался, он полагал, что в любом случае нужно принимать в расчет всеобщую войну, и объяснил, что к подобному Италия еще не готова. Поэтому дуче приветствовал бы отсрочку конфликта на максимально возможный срок. Он предложил заново подтвердить волю к миру Италии и Германии при помощи совместного коммюнике и лелеял мысль о международной конференции. Гитлер категорически отверг это предложение и выразил решимость при следующей провокации Польши начать действовать как можно быстрее и в любом случае определиться с ее политической позицией. Когда же Чиано поинтересовался, до какого числа польское правительство должно дать ответ относительно своей политической позиции, Гитлер ответил, что самое позднее – в конце августа, так как военные действия против Польши должны быть окончены к началу октября из-за погодных условий. На следующий день, 14 августа, Гитлер высказался в таком же ключе перед главнокомандующим и начальником Генерального штаба сухопутных сил, которые прибыли в Бергхоф для того, чтобы доложить о положении дел. После обстоятельного описания политической ситуации и оценки военной силы западных держав он вновь выразил уверенность в том, что Англия достаточно шумно вмешается в немецко-польский конфликт, вероятно, порвет дипломатические отношения с Германией и полностью прекратит торговлю с ней, однако оружие применять не станет. Разумеется, все это произойдет только в том случае, если вермахт в самое ближайшее время добьется решительного успеха в Польше. Через 8 – 14 дней мир должен будет понять, что Польша находится на краю гибели. Естественно, сами операции могут длиться дольше. Ничего не меняется в отношении развертывания войск на востоке, на западе все необходимо провести также планомерно. Впрочем, все это будут мероприятия согласно спланированной таблице взаимодействия. А предварительное оповещение на государственной железной дороге, вероятно, должно пройти 15-го[11]. Так и произошло, в тот же день негласно был отменен государственный съезд партии. Во время этого обсуждения Гитлер упомянул, что переговоры о торговом договоре с Советским Союзом, стартовавшие в начале июля, привели к шаткому политическому контакту. Он собирался отправить одну видную личность в Москву для личных переговоров. После публикации записей об этих событиях казалось, что толчок для установления более тесных немецко-русских отношений исходил с советской стороны. Однако в последовавшей потом политической беседе и позже во время переговоров выяснилось, что именно Гитлер был движущей силой. Стремясь изолировать Польшу, он пытался при помощи предупредительной любезности переманить Сталина на свою сторону и противодействовать политико-военным переговорам с западными державами в Москве, целью которых было привлечение Советского Союза к участию в предоставлении гарантий городам, которым угрожала Германия. Охотно согласившись на российское желание после заключения пакта о ненападении усилить немецкое влияние на Японию и создать общую декларацию о прибалтийских странах, в отношении которых советское правительство хотело иметь полную свободу действий, он преодолел первоначальное недоверие советского государственного деятеля и быстро пришел с ним к согласию. На следующий день после того, как 19 августа было подписано немецко-советское торговое соглашение, Гитлер в личном послании попросил Сталина принять 22-го или, самое позднее, 23 августа министра иностранных дел рейха. Сталин выразил свою готовность. После этого 21-го числа германское информационное бюро и советское информационное агентство сообщили, что министр иностранных дел рейха прибудет в Москву для заключения договора о ненападении между Германией и Советским Союзом. Риббентроп прибыл утром 23-го, во второй половине дня у него состоялись длительные беседы со Сталиным, а также с наркомом иностранных дел Молотовым, во время которых были быстро разрешены некоторые из еще стоявших вопросов. В ночь на 24 августа в 2 часа по среднеевропейскому времени были подписаны пакт о ненападении и секретный протокол. Согласно последнему в случае территориально-политического пере устройства областей, входящих в состав прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва) и Польского государства, северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. Граница сфер интересов Германии и СССР также будет приблизительно проходить по линии рек Писсы, Нарева, Вислы и Сана. С советской стороны подчеркивается и интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этой области. Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития. Во всяком случае, оба правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия. Несомненным является то, что своим большим внешнеполитическим успехом Гитлер подкрепил свое намерение прибегнуть к военному решению немецко-польского конфликта. Он считал практически невозможным активное вмешательство западных держав на стороне Польши. Это отчетливо проявилось в его речи, с которой он выступил после сообщения обоих информационных агентств о заключении договора. Это произошло во вторник, 22 августа, в полдень в большом зале Бергхофа. Там присутствовали главнокомандующие тремя видами войск вермахта, руководители штабов и начальники отделов Верховного командования вермахта[12]. Гитлер в своей речи, длившейся много часов и прервавшейся лишь на короткий перерыв на обед, заявил, что ему было ясно уже давно, что рано или поздно дело должно дойти до столкновения с Польшей. Решение действовать он принял еще весной после того, как Польша резко отклонила немецкое предложение о решении вопроса о Данцигском коридоре. Да и следующие веские причины говорят в пользу того, что нельзя откладывать ставшее неизбежным военное столкновение на другой, возможно еще более неблагоприятный момент. 1. Успех в значительной степени зависит от него. Ни один другой немецкий государственный деятель не пользуется таким доверием немецкого народа, как он. Он обладает таким большим авторитетом, каким в Германии не обладал ни один другой человек. Его существование является фактором огромного значения. Однако в любой момент он может быть уничтожен каким-нибудь преступником. Вторым персональным фактором является дуче, чья сильная личность является единственной гарантией союзнической верности Италии. На королевский двор нельзя положиться, так как в основном двор против Муссолини, и в расширении своей империи он видит лишь бремя для себя. От Испании можно ожидать благожелательного нейтралитета, но лишь пока во главе стоит Франко, что гарантирует определенную устойчивость нынешней системы. 2. Со стороны противника в том, что касается незаурядных личностей, картина создалась негативная. Чемберлен и Даладье едва ли решатся вступить в войну. Для них принять такое решение гораздо сложнее, чем для немцев, поскольку рисковать они будут многим, а выиграть могут довольно мало. Германии же терять нечего. Ее экономическое положение таково, что продержаться она сможет лишь несколько лет. Генерал-фельдмаршал Геринг может это подтвердить. 3. Политическая ситуация также благоприятна для Германии. На Средиземном море еще со времени абиссинской войны положение напряженное. На Ближнем Востоке события в Палестине также стали причиной ситуации, вызывающей тревогу всего мусульманского мира. В Восточной Азии японо-китайский конфликт связывает англосаксонские силы. Впрочем, все заметнее становятся последствия мировой войны, как для Англии, так и для Франции. Ирландия практически полностью отделилась от Британской империи, Южная Африка стремится к большей независимости, Индия из года в год доставляет все больше неприятностей. Великобританию может ждать серьезная опасность. Что же касается Франции, то она сейчас находится на спаде из-за остановившегося развития ее народного духа, а проблемы с коррупцией в ее внутренней политике лишь увеличивают эту слабость. Таким образом, на Средиземном море угроза исходит лишь от Италии. На Балканах со времени захвата Албании, что произошло на Пасху 1939 года, установилось равновесие сил. Югославию можно считать преданным другом Германии, однако она слаба и несет в себе зародыш распада, ввиду своих внутриполитических отношений и внешнеполитической уязвимости. Румынии угрожают Венгрия и Болгария. Турцией правят слабые лидеры, поэтому энергичной политики от нее ждать не приходится. Так что в настоящий момент общая ситуация для Германии складывается вполне благоприятно, однако сомнительно, что через два-три года эти обстоятельства сохранятся. 4. В конце концов, чрезвычайно важно опробовать новый немецкий вермахт в ограниченном конфликте, прежде чем дело дойдет до окончательного сведения счетов с державами – победительницами мировой войны. Это испытание вермахта будет иметь огромное значение как для него самого, так и для его положения в общественном мнении. На прежнюю, проводившуюся с 1934 года политику взаимопонимания с Польшей ему было тяжело решиться. Принятию предложений, которые Гитлер делал польскому правительству для окончательного урегулирования вопроса о Данцигском коридоре, а также для определения будущих немецко-польских отношений, вероятно, препятствовала Англия. На это Польша ответила частичной мобилизацией и стягиванием войск у Данцига, что повлекло за собой напряженность, которая со временем стала нестерпимой. Нельзя позволить врагу развязать неизбежный вооруженный конфликт, если нет желания передать инициативу в чужие руки. Англия всеми силами старается прийти к сомнительному компромиссу, требующему определенных обязательств для Германии, и снова заговорить на языке Версаля, однако он не поддастся, ведь момент для изоляции Польши и окончательных действий самый благоприятный. Несмотря на то что военные действия против Польши являются риском, на него необходимо пойти с железной решимостью. Однако он как прошлой осенью, так и нынешней весной абсолютно уверен, что риск себя оправдает, так как и Англия, и Франция приняли на себя обязательство оказать помощь Польше, но ни та ни другая не в состоянии его выполнить. Да и англо-польские переговоры еще не привели к заключению договора. Ему казалось невозможным, что британский государственный деятель возьмет на себя риск участвовать в войне при столь тяжелом положении в мире. Однако в этот раз Англия попытается избежать ошибок, совершенных весной 1938 года, которые привели к ранней капитуляции, и поэтому до последнего момента будет пытаться блефовать. Что же касается Франции, то ввиду малой рождаемости она вряд ли пойдет на большие жертвы кровавой войны. У обеих стран есть лишь две возможности помочь Польше: блокада Германии и нападение на западе. Первое было бы безрезультатным, поскольку Германия встретит его территориальными завоеваниями на востоке. Второе же немыслимо по психологическим причинам и безнадежно, потому что ни одна из стран не стала бы нарушать нейтралитет Бельгии и Голландии. Также маловероятно наступление Великобритании и Франции на Италию. В самом худшем случае, ввиду того что немецкое производство сейчас гораздо лучше развито, чем в 1918 году, Германия сможет выдержать продолжительную войну, к которой всегда будет стремиться Англия. Что же касается Советского Союза, на который западные державы собирались возложить все свои надежды в случае завоевания Польши, то в ближайшее время в Москве будет заключен пакт о ненападении. Инициатива исходила от Советской России. Сам же Гитлер был убежден уже довольно давно, что Россия никогда не пойдет ни на какое английское предложение. Ведь Сталин не заинтересован в сохранении Польши и знает, что, если дело дойдет до войны между Германией и Советским Союзом, его режиму придет конец, все равно, выйдут ли его солдаты из войны победителями или же потерпевшими поражение. Благодаря немецко-русскому пакту о ненападении западные державы лишились всех козырей, что окажет решающее влияние на их дальнейшие решения. Для Германии же заключение этого пакта означает не только чрезвычайное экономическое усиление, но и полный поворот в ее внешней политике. Положено начало уничтожению гегемонии Англии. Теперь, когда проведены необходимые дипломатические приготовления, путь солдатам открыт. После короткого перерыва на обед Гитлер продолжил. По его словам, дальнейший образ действий Англии и Франции все же нельзя предсказать с абсолютной уверенностью. Тем более необходимы решительные действия. Твердый настрой в обществе является долгом каждого. Это сильно зависит от примера руководства. Немецкий народ, находящийся под психологическими последствиями величайшего кризиса своей истории, должен через жертвы и тяготы заново проявить свою силу. Борьбу ведут не машины, а люди, психологические факторы имеют решающее значение. Окончательной победы можно добиться лишь благодаря непоколебимой силе духа, что и показывает пример Фридриха Великого. Подобный образ действий таит в себе успех. Задачей вермахта является уничтожение польских вооруженных сил, даже если на западе вспыхнет война. Речь идет не о достижении какой-то определенной линии, а об уничтожении всех живых сил противника. При этом не нужно беречь материальную часть и экономить боеприпасы. Гитлер собирался дать повод к развязыванию конфликта при помощи воздействия пропаганды. Правдоподобие не важно. Речь идет не о правде, а о победе. Поэтому не должно быть никакой жалости, никаких проявлений человеческих чувств. Немецкий народ не может жить на нынешней территории, и он обязался предоставить ему большее жизненное пространство. 80 миллионов человек должны получить то, что им положено по праву, их существование должно быть обеспечено. Скорость в достижении результата имеет огромное значение во время операции. Оба наступательных клина должны быстро пробиться к Висле и Нареву. Руководство должно быстро приспосабливаться к новой обстановке. Новые польские формирования необходимо быстро разбивать. Врага нужно поражать беспощадными атаками люфтваффе. Немецкое техническое превосходство должно здорово потрепать нервы полякам. Он возлагает большие надежды на немецких солдат, его вера в их мужество и способности непоколебима. После поражения Польши он установит новую восточную границу, которая, однако, будет отличаться от той линии, до которой должна добраться армия. Он думает об увеличении территории государства при помощи нейтральных стран или протектората над Польшей. Гитлер завершил свою речь, сказав, что, по его твердому убеждению, новый немецкий вермахт соответствует всем предъявляемым требованиям и что о дате начала операции он объявит позже, вероятно утром в субботу. Однако уже до обеда следующего дня было объявлено, что наступление намечено на 26 августа на 4.30. Между тем 22 августа британское правительство официально объявило о том, что информация о предстоящем заключении пакта о ненападении между Германией и Советским Союзом принята к сведению, и без промедления решило, что подобное событие никоим образом не касается его обязательств по отношению к Польше. Одновременно Чемберлен отправил Гитлеру личное письмо, в котором он, ссылаясь на уже принятые и еще готовящиеся мероприятия по мобилизации, подчеркнул решимость Великобритании поддержать Польшу, однако также выразил готовность поучаствовать в прямых немецко-польских переговорах и, как только будет достигнута мирная атмосфера, обсудить проблемы, касающиеся Германии и Англии. Поздним вечером 23 августа Гитлер передал из Бергхофа британскому послу Невилу Гендерсону ответное письмо. В нем он утверждал, что поведение Англии уничтожило желание Польши к переговорам с Германией и воодушевило польское правительство вызвать волну терактов против немецких этнических групп в Польше и экономически «задушить» Данциг. Также там говорилось, что немецкое правительство не позволит себя отвлечь недавними британскими заявлениями от соблюдения интересов рейха в отношении Польши и что дальнейшие британские мероприятия по мобилизации повлекут за собой немедленную мобилизацию немецкого вермахта. На следующий день в столицу рейха вернулись Гитлер из Бергхофа и министр иностранных дел из Москвы. Хотя после письма Чемберлена не оставалось больше никаких сомнений о том, как поведет себя Англия в случае нападения на Польшу, 24 августа в палате общин и палате лордов британский премьер-министр и министр иностранных дел лорд Галифакс еще раз признали свою ответственность перед Польшей. Обе палаты британского правительства в тот же день приняли Акт о чрезвычайных полномочиях, согласно которому правительство уполномочивалось безотлагательно принимать все требующиеся в зависимости от серьезности ситуации мероприятия. И даже тогда еще казалось, что Гитлер все еще верит в то, что Великобритания не встанет на сторону Польши из-за риска войны. Исключительно для того, чтобы облегчить британскому правительству отступление от этого обязательства, Гитлер решил сделать Англии последнее предложение. Он пригласил британского посла прийти в имперскую канцелярию 25 августа в 13.30 и сказал ему, что при любых обстоятельствах он решил устранить «македонское положение» дел на восточной границе рейха и решить вопрос Данцигского коридора. Однако после решения этой проблемы он собирается обратиться к Англии с еще более широким предложением. Он выразил готовность заключить соглашение, в котором гарантирует целостность Британской империи, и ввести в бой силы немецкого рейха, если того потребуют ограниченные колониальные претензии. Однако при этом немецкие обязательства перед Италией не должны быть затронуты. Также Гитлер твердо решил «никогда больше не вступать в конфликт с Россией». Он готов также согласиться с разумным ограничением в вооружении и признать западные границы незыблемыми. В конце концов он предложил британскому послу немедленно отправиться в Лондон для устного доклада и передал ему короткий протокол с записью своих слов. Сэр Невил Гендерсон выразил свою готовность, однако возразил, что чувствует себя обязанным сказать, что Великобритания не отступит от данного Польше обещания и может договориться с Германией лишь после мирного урегулирования немецко-польского конфликта. На следующее утро Гендерсон отправился в Лондон на самолете, который предоставила ему немецкая сторона. Согласно плановой таблице взаимодействия плана «Вайс» Гитлер должен был отдать приказ о начале наступления 25 августа во второй половине дня, как было установлено ранее. Однако в 12.00 он уточнил у командования сухопутных сил, до какого времени можно отсрочить принятие решения. Ему ответили, что приказ, самое позднее, должен последовать в 15.00. Гитлер воспользовался этой отсрочкой, так как вначале он хотел дождаться, как британский посол воспримет сообщения об его намерениях. После беседы, занявшей примерно час, Гитлер, несмотря на заверения Гендерсона, в 15.00 отдал приказ начать наступление следу ющим утром в 4.30. Очевидно, он был уверен, что британское правительство прислушается к его предыдущему предложению и окончательно решит отказать Польше в военной помощи. В 17.00 представитель информационного бюро в Лондоне по телефону сообщил пресс-службе министерства иностранных дел, что в этот самый момент заключается официальный британско-польский договор о взаимопомощи[13]. Это сообщение вызвало шок в имперской канцелярии и заставило Гитлера засомневаться в том, правильно ли он оценил образ действий Англии. В любом случае ему казалось необходимым, прежде чем начать действовать, дождаться реакции британского кабинета на его предложение. Поэтому он решил отсрочить наступление. Он приказал главнокомандующим всеми видами войск вермахта прибыть к нему в 19.00 и распорядился временно не разворачивать военные действия и немедленно остановить передвижение войск. Однако необходимо продолжить развертывания на востоке и западе и мероприятия по мобилизации, приказ о которых был отдан ранее в тот же день. Днем начала мобилизации считалось 26 августа. Около 20.00 Верховное командование вермахта в письменном виде передало эти распоряжения. Ночью в управлении оперативного руководства вермахта господствовала тревога, удастся ли им вовремя передать столь поздно полученное опровержение приказа о наступлении частям оперативных соединений, которые находятся на границе наступления. То, что им это удалось, является удивительным достижением работы управления вермахта. Бурное течение следующего дня здесь можно изобразить вкратце. 28 августа в 22.30 сэр Невил Гендерсон передал ответ британского правительства на послание Гитлера. В этом ответе был меморандум, в котором Англия выразила готовность обсудить любые соглашения после мирного решения немецко-польского конфликта и предложила прямые переговоры между Германией и Польшей для достижения взаимопонимания и подписания договора, удовлетворяющего важные польские интересы и дающего гарантии другим державам. Далее в меморандуме говорилось, что польское правительство выразило свою готовность принять подобные переговоры. Англия уверяла, что пустит в ход все свое влияние для достижения удовлетворительного решения. 29 августа в 18.25 Гитлер передал свой ответ британскому послу. В ноте говорилось, что рейх не может больше мириться с польским злоупотреблением власти в отношении Данцига и гонениями немецкого народа в Польше. Гитлер подвергал сомнению, что подобные разногласия можно решить путем прямых переговоров. Однако он принял английское предложение и выразил согласие с посредничеством британского правительства в организации приезда в Берлин польского представителя, наделенного полномочиями. Правительство Германии, говорилось дальше, рассчитывает на прибытие этого посредника на следующий день, а пока оно разработает предложение по урегулированию разногласий, которое сочтет приемлемым. Сэр Невил Гендерсон тотчас указал на то, что это предложение похоже на ультиматум. Гитлер стал яростно это отрицать и объяснил, что спешка требуется ввиду того, что существует опасность убийства немецких граждан в Польше и что на границе, где две полностью готовые к бою армии находятся друг против друга, может дойти дело до неприятных инцидентов. В тот же вечер Гендерсон ознакомил польского посла с ответом Германии и добавил, что следует немедленно просить варшавское правительство тотчас же назначить кого-либо, чтобы он представлял интересы Польши. На следующее утро в 4.00 британское правительство сообщило в Берлин, что ответ немцев будет тщательно изучен, однако, как подчеркивалось, неразумно ожидать, что представитель Польши прибудет в Берлин в течение 24 часов. Во второй половине дня 30 августа британский премьер-министр передал фюреру личную ноту, в которой просил немецкое правительство – с аналогичной просьбой он обратился и к правительству Польши – принять меры во избежание пограничных инцидентов. В полночь британский посол передал министру иностранных дел рейха вполне ожидаемый ответ его правительства на немецкую ноту от 29 августа. Там говорилось, что британское правительство немедленно известило польскую сторону о готовности Германии принять участие в прямых переговорах с Польшей, однако считает невозможным установить связь между Варшавой и Берлином уже сегодня. Сэр Невил Гендерсон в соответствии с поручением устно добавил, что его правительство находится не в том положении, чтобы советовать польской стороне отправить своего представителя в Берлин, и предлагает прибегнуть к обычной дипломатической процедуре, то есть вручить немецкие предложения польскому послу для передачи в Варшаву. Министр иностранных дел рейха фон Риббентроп возразил, что английское посредничество проявилось лишь в том, что во второй половине дня в Польше была объявлена общая мобилизация, а вопрос о немецких предложениях больше не является актуальным, так как до полуночи представитель Польши так и не появился. Однако он хочет зачитать послу составленные правительством рейха предложения. После этого он зачитал сэру Невилу Гендерсону на немецком языке документ, состоящий из шестнадцати пунктов. Это и были предложения Германии по урегулированию вопроса Данцигского коридора и проблемы немецких национальных меньшинств в Польше. Там говорилось, что Данциг немедленно возвращается Германии, территория коридора, за исключением польского порта Гдыня, должна самостоятельно определить свою государственную принадлежность путем голосования, которое необходимо будет провести не ранее чем по истечении двенадцати месяцев, а до этого момента она должна подчиняться международной комиссии, которую нужно было немедленно создать. Германия или Польша после получения результатов голосования получали экстерриториальные пути для связи с Данцигом и Восточной Пруссией или Гдыней. Что же касается немецко-польского национального вопроса, то его необходимо вынести на рассмотрение международного следственного комитета. Риббентроп категорически отклонил просьбу сэра Невила Гендерсона взглянуть на документ, поскольку эти предложения, как было сказано, отныне устарели. Несмотря на это, британское правительство продолжало усиленно стараться устроить прямые немецко-польские переговоры. После новых заявлений в Варшаве оно сообщило правительству рейха в полдень 31 августа, что польское правительство выйдет на связь с ним через своего представителя в Берлине. И действительно, польский посол Липски в 18.15 появился в министерстве иностранных дел, однако лишь для того, чтобы сообщить, что его правительство тщательно обдумало возможность предложенных британской стороной прямых переговоров. Однако он должен отрицательно ответить на вопрос министра иностранных дел рейха о том, уполномочен ли он вести переговоры о немецких предложениях. По радио в 21.00 официально сообщили о вариантах решения польско-немецкого конфликта, предложенных немецким правительством. Польская сторона через радиосообщение категорично отвергла эти предложения, как полностью неприемлемые. В то время решение воевать или решить дело миром было уже принято. Главнокомандующий сухопутными войсками сообщил фюреру во второй половине дня 28 августа, что нет больше возможности контролировать концентрацию собственных сил в непосредственной близости от немецко-польской границы в том состоянии, в котором они сформировались еще 25-го числа. Необходимо либо расходиться, либо идти вперед, в теперешней ситуации нет возможности долгое время стоять на одном месте. После этого Гитлер назначил новую дату начала наступления. Ею стало 1 сентября, однако на тот момент еще существовала вероятность отсрочки или даже отмены наступления. Впрочем, он рассказал генерал-полковнику фон Браухичу, что все его усилия направлены на то, чтобы поставить Польшу в неблагоприятную позицию в переговорах. Во второй половине дня 30 августа всем видам войск вермахта было отдано предварительное распоряжение подготовиться к началу наступления, которое должно начаться 1 сентября в 4.30 утра. Если же в ходе переговоров, как было сказано далее, потребуется еще одна отсрочка, то речь будет идти лишь об одном дне, так как уже после 2 сентября атаку можно не принимать в расчет, потому что тогда все операции придется проводить поздней осенью при очень неблагоприятных погодных условиях. После того как 30-го числа в Берлине напрасно прождали польского представителя, 31 августа примерно в 16.00 Гитлер отдал окончательный приказ о начале наступления следующим утром. Согласно предложению главнокомандующего люфтваффе наступление должно было начаться в 4.45 по немецкому летнему времени. Остается вопрос, действительно ли Гитлер рассчитывал на то, что Великобритания останется в стороне и новая мировая война не будет развязана. Вероятно, да, об этом говорит и подавленное настроение в имперской канцелярии в день, когда Англия и Франция объявили о своем вступлении в войну, и то обстоятельство, что Гитлер отказался 31 августа отдать приказ об эвакуации гражданского населения с западной пограничной зоны. Необходимо принимать в расчет, что западные державы, вступившие в войну ради своего престижа, должны были вести себя совершенно пассивно. В вышедшей для частей вермахта 31 августа директиве № 1 на ведение войны говорилось: «На Западе ответственность за ведение боевых действий следует возложить исключительно на Англию и Францию. Незначительные нарушения наших границ должны вначале ликвидироваться местным порядком. Необходимо строго соблюдать нейтралитет, гарантированный нами Голландии, Бельгии, Люксембургу и Швейцарии. Германская сухопутная граница на западе не должна быть пересечена ни в одном пункте без моего специального разрешения. То же самое относится к военно-морским действиям, а также другим действиям на море, которые могут расцениваться как военные операции. Военно-воздушные силы должны в своих действиях пока ограничиться противовоздушной обороной государственных границ и стремиться по возможности не нарушать границ нейтральных стран при отражении налетов, как отдельных самолетов, так и небольших авиационных подразделений». Для наступления на Польшу главное командование сухопутных войск выделило 52 дивизии, которые насчитывали около 1,5 миллиона человек. Туда входили 39 действующих дивизий, среди них все танковые, моторизованные и легкие формирования, и 13 дивизий второй и третьей волны. Оборона западной границы была поручена группе армий «С» генерал-полковника фон Лееба, которой подчинялись 5-я армия генерала пехоты Либмана, 1-я армия генерал-полковника фон Вицлебена и 7-я армия генерала пехоты Дольмана. К началу войны в ее распоряжении находились 31 дивизия, среди них 12 действующих, а при необходимости к ним могло присоединиться еще 5 дивизий второй волны и немного позже сформированные 14 дивизий четвертой волны. Также необходимо учитывать 58 тысяч человек, мобилизованных имперской службой трудовой повинности, и 158 тысяч работников Организации Тодта, которых отправили на постройку Западного вала и которые должны были помочь при его обороне. Итого в ее распоряжении находилось около 950 тысяч человек. Основной задачей разработанного Генеральным штабом армии плана кампании против Польши являлось уничтожение главных сил польской армии[14], предположительно находящихся в излучине Вислы между Краковом и Бромбергом, при помощи охватывающего наступления с юго-запада и северо-запада. Для этого там находилось две группы армий: южная – под командованием генерал-полковника фон Рундштедта (включая 35 дивизий из резерва армии) в Верхней Силезии и Словакии и северная – генерал-полковника фон Бока (включая 17 дивизий из резерва армии и 1 кавалерийскую бригаду) на западной границе коридора и в Восточной Пруссии. В группе армий «Юг» движение по направлению главного удара легло на плечи 10-й армии генерала артиллерии фон Рейхенау. При помощи сильных танковых и моторизованных сил армии должны были прорваться из территории Кройцбурга к Висле у Варшавы, то есть их задача была двигаться в северо-восточном направлении. Справа их прикрывала 14-я армия генерал-полковника Листа, главные силы которой направились из Верхней Силезии в восточном направлении, а оставшиеся части – из Словакии через Бескиды в северо-восточном, чтобы повернуть на север после уничтожения находящихся в промышленном районе Польши сил противника к востоку от Вислы. Левый фланг армии Рейхенау находился под защитой 8-й армии генерала пехоты Бласковица, которая, расположившись эшелонами, должна была продвинуться с территории Бреслау по направлению к Варшаве и при этом принять на себя ожидаемый боковой удар от собранных у Познани польских сил и отбить атаку. Главное командование сухопутных войск поставило перед группой армий «Север» в качестве первой задачи следующую цель: ликвидация коридора и уничтожение обороняющих его польских сил. Для этого 4-я армия генерала артиллерии фон Клюге из района в окрестностях и севернее Шнейдемюля действовала в восточном направлении, и основные силы развернутой в Восточной Пруссии 3-й армии генерала артиллерии фон Кюхлера из юго-западного угла провинции продвигались на юго-запад. После выполнения этого задания обе армии должны были двигаться в направлении Варшавы, чтобы там объединиться с южным ударным клином и замкнуть кольцо вокруг польских сил в излучине Вислы. Однако подобное распределение сил не нашло одобрения Гитлера. Он считал, что одной лишь 4-й армии достаточно для ликвидации коридора, и хотел выслать лишь одну слабую группу против крепости Грудзендз. Напротив, основные силы 3-й армии должны были через Нарев и Буг нанести удар по территории к востоку от Варшавы, чтобы предотвратить новое закрепление польских сил за Вислой и как можно раньше исключить эту вод ную преграду. Таким образом, 4-й армии было поручено установить связь с Восточной Пруссией, захватить переправу через Вислу между Бромбергом и Грудзендзом и затем вместе с направленной из Восточной Пруссии для захвата Грудзендза группой двинуться на юго-восток, чтобы объединиться с северным крылом группы армий «Юг». Главное командование сухопутных войск приказало 3-й армии для их новой чрезвычайно важной задачи нанесения удара за Вислой после открытия коридора использовать танковые и моторизованные силы армии Клюге, которые своевременно отрежут Варшаву на востоке и вместе с подошедшими с юга к Хелму мобильными подразделениями 14-й армии уничтожат остатки польской армии на восточном берегу Вислы. В общем и целом кампания прошла как и было запланировано. Однако никто не мог предсказать и никто не считал возможным, что она может быть проведена за столько короткое время – за 19 дней, после 19 сентября лишь Варшава, Модлин и Хель продолжали оказывать сопротивление. А Гитлер только укрепился в своем мнении, что новый немецкий вермахт справится с любой задачей, которая может встать перед ним.

Источник: http://historylib.org/historybooks/K...a--1939-1943/2

[Хельмут Грайнер]

http://historylib.org/historybooks/K...a--1939-1943/3
27 сентября 1939 года, в день, когда безусловной капитуляцией Варшавы завершилась Польская кампания, Гитлер собрал в берлинской рейхсканцелярии главнокомандующих видами войск вермахта и их начальников штабов. Верховный главнокомандующий вермахтом после краткого изложения своего понимания политической и военной обстановки сообщил им о своем решении перейти в этом же году, причем как можно скорее, в наступление на Западном фронте. Это неожиданное и очень серьезное решение он мотивировал превосходством, которое немецкая армия, и прежде всего люфтваффе, судя по всему, имеет над неготовым к началу операций западным противником. Гитлер также выразил убеждение, что народный подъем в Германии обеспечит ей преимущество перед Францией с ее внутриполитической разобщенностью и недостаточной подготовленностью в военном отношении. Относительно способа ведения операций он сказал, что снова, как и в начале Первой мировой войны, наступление будет вестись через Бельгию и, по крайней мере, южную часть Голландии, но не повторяя при этом так называемый «план Шлифена»[15]. Армия ударит под сильным прикрытием южного фланга в направлении западо-северо-запад, чтобы захватить побережье Английского канала. Бельгийский нейтралитет, который фюрер только месяцем раньше обязался уважать[16], он назвал неискренним. Это доказывает, сказал он, одностороннее, направленное против Германии укрепление, которое в районе Льежа и на Альберт-канале до последнего времени существенно усиливалось, в то время как западная граница Бельгии, как и прежде, полностью открыта. Исходя из того, что за западной границей Бельгии, как уже установлено, собраны крупные французские силы, среди которых имеются моторизованные дивизии и переправленные на континент британские войска, Гитлер не сомневался, что Бельгия готова разрешить этим войскам в удобный момент проход через свою территорию, о чем, вероятнее всего, существует договоренность с западными державами. Голландскому правительству он хотел своевременно доказать неизбежность затрагивающих территорию страны военных мер. Фюрер завершил свою речь поручением главнокомандующему сухопутными силами в кратчайший срок сообщить ему, когда может быть завершено стратегическое сосредоточение и развертывание сил на западе, чтобы он отдал приказ о начале наступления. Мысль о большом наступлении на западе, судя по всему, пришла к Гитлеру непосредственно после завершения основных операций в Польше под впечатлением их неожиданно быстрого и блестящего успеха. Ибо уже 20 сентября генерал-полковник Кейтель сообщил в конфиденциальной беседе начальнику отдела обороны страны полковнику Варлимонту, что фюрер выразил намерение немедленно перейти в наступление на Западном фронте, если после окончания Польской кампании не представится возможность прийти к соглашению с Англией. Бросается в глаза, что Гитлер принял такое важное, воистину судьбоносное решение единолично, предварительно не посоветовавшись с ответственными главнокомандующими вермахта, в первую очередь с главнокомандующим сухопутными силами. Да и 27 сентября он уклонился от обсуждения с ними планов предстоящей операции. О предположительных мотивах такого своеобразного поведения генерал-полковник Кейтель имел беседу с полковником Варлимонтом. Существенную причину он видел в том, что Гитлер, как уже было давно известно, не был согласен с командованием сухопутных сил (ОКХ) по вопросу о предстоящем наступлении на Францию. Прежний начальник Генерального штаба, генерал артиллерии Бек еще в начале лета 1938 года высказал свое мнение о том, что немецкий вермахт в случае войны на два фронта – против Чехословакии и Франции – еще долгие годы не будет способен к длительной обороне против нападения французов. Расхождение позиций Гитлера и высокопоставленных чинов в сухопутных силах проявилось и в том, что строительство Западного вала под руководством ОКХ растянулось больше чем на десятилетие. Такие сроки были не по нраву Гитлеру и никак не совмещались с его внешнеполитическими планами. Поэтому он, как только осенью 1938 го да узнал об этом, недолго думая передал строительство доктору Тодту, генеральному инспектору строительных работ, и его организации, освободив от него генерала Ферстера. Даже ошеломляющий успех Польской кампании не поколебал убеждения руководящих лиц в армии, что по отношению к Франции пока вопрос ставится только об обороне. В соответствии с этой установкой даже было разработано распоряжение о преобразовании действующих на фронте дивизий в позиционные, о чем Гитлер заблаговременно узнал, возможно, благодаря рейхсфюреру СС, который одновременно был занят диспозицией дивизий СС и полицейских подразделений. Это распоряжение было связано с оперативным исследованием будущего военных действий на Западе, которым занимался и 24 сентября завершил первый обер-квартимейстер Генерального штаба сухопутных войск генерал пехоты Генрих фон Штюльпнагель, о чем он на следующий день в конфиденциальном порядке сообщил полковнику Варлимонту, который хотел иметь собственную информацию о планах сухопутных сил. Исследование привело к выводу, что немецкая армия на Западе пока не способна перейти в наступление против французского укрепленного фронта, главным образом из-за нехватки боеприпасов и средств нападения на долговременные укрепления – тяжелых и сверхтяжелых танков и артиллерии. Решающих перемен – так было сказано в исследовании – можно было ожидать не раньше весны 1942 года. Только к этому времени можно было рассчитывать на успешное наступление против укрепленного фронта французов. Для обоснования этого мнения, в частности, указывалось на то, что тяжелые танки, вследствие слишком сильной нагрузки в кампании против Польши, временно не могли быть использованы, поскольку сначала должны быть капитально отремонтированы. Также указывалось, что снабжение новыми тяжелыми танками пока еще недостаточное, а легкие танки доказали свою неэффективность и поэтому для участия в большом наступлении на западе в расчет приниматься вообще не могут. Что касается ситуации с боеприпасами, она уже на протяжении длительного времени может рассматриваться только как неблагоприятная, причем реальные сражения в Польше целиком и полностью подтвердили рассчитанные армией потребности. Возможность обойти французские укрепления посредством прохода войск через Голландию и Бельгию вообще не рассматривалась, поскольку немецкое правительство незадолго до этого гарантировало этим странам уважение их нейтралитета. В беседе с обер-квартирмейстером полковник Варлимонт осторожно спросил, как Генеральный штаб относится к наступлению с ограниченной целью – улучшению условий для ПВО Рурской области. Генерал фон Штюльпнагель ответил, что армия, безусловно, может выйти на линию Иссель – Маас в Голландии, а к наступлению на бельгийские позиции на каналах долговременные укрепления еще не готовы. Полковник Варлимонт, принимая во внимание наложенный на него генерал-полковником Кейтелем обет молчания относительно планов фюрера, своего мнения об упомянутом выше исследовании не высказывал. Об этом исследовании Гитлер до 27 сентября, несомненно, не имел сведений. Но и без того он, как уже говорилось, был осведомлен относительно позиции сухопутных войск в вопросе о наступлении на западные державы. Поэтому он вполне мог предвидеть, что его новый план не встретит понимания у ОКХ. А поскольку он все же твердо решил претворить его в жизнь, если Англия не проявит готовность к диалогу, то ему вполне могло показаться излишним и бесцельным обсуждать свои планы с командованием сухопутных сил до их открытого объявления. Совсем другое объяснение странному поведению фюрера дал генерал-полковник Кейтель. 22 сентября прежний главнокомандующий сухопутными силами генерал-полковник барон фон Фрич погиб в боях под Варшавой[17]. В приказе по армии генерал-полковник фон Браухич выразил глубокое уважение истинному солдату и благородному человеку и подчеркнул большие заслуги павшего в деле создания новой армии. Однако тем самым он вызвал большое недовольство фюрера. Гитлер не мог простить генерал-полковнику Фричу и после смерти, что тот с 1934 года, как главком сухопутными войсками, противился его масштабным планам строительства вермахта и постоянно предостерегал от необдуманных политических шагов. Фрич вполне обоснованно считал, что поспешное вооружение вермахта не создаст полезный инструмент для ведения вой ны, а выбранный внешнеполитический курс заведет рейх во Вторую мировую войну, в которой немецкий народ, по глубочайшему убеждению генерал-полковника, выстоять не сможет. В конце января 1938 года Гитлер снял с должности нежелательного и неудобного советчика, в котором он видел личного врага и препятствие в своем продвижении к цели. На свет божий были извлечены показания некоего неоднократно судимого свидетеля, согласно которым Фрич был обвинен в моральной нечистоплотности и поспешно снят со своего поста. Фрич потребовал разбирательства в офицерском суде чести и был полностью оправдан. Только тогда Гитлер был вынужден реабилитировать несправед ливо обвиненного и восстановить его в армии, назначив командиром артиллерийского полка[18]. Но он продолжал ненавидеть Фрича, что доказал год спустя – незадолго до начала войны. Тогда Гитлер обдумывал возможность на значения командующим сухопутными войсками бывшего военного министра генерал-фельдмаршала фон Бломберга, который в январе 1938 года был снят с должности из-за женитьбы на женщине с сомнительным прошлым[19]. На это шеф ОКВ возразил, что тогда аналогичный поворот в карьере должен быть разрешен и генерал-полковнику Фричу. Поскольку ответственность за его сопротивление планам фюрера в первую очередь все-таки должен был нести генерал-фельдмаршал фон Бломберг, тогда командовавший вермахтом, Гитлер тотчас отказался от своих планов. Он ни при каких обстоятельствах не желал снова видеть рядом с собой фон Фрича. То, что главнокомандующий сухопутными войсками теперь рискнул прославлять этого человека в упомянутом выше приказе, снова пробудило глубоко укоренившееся и лишь слегка ослабевшее после победоносной кампании в Польше убеждение Гитлера в реакционности армейского генералитета и значительно ухудшило его отношение к генерал-полковнику фон Браухичу. В установившихся с тех пор натянутых отношениях, по мнению шефа ОКВ, и была причина того, что Гитлер при обнародовании своего нового наступательного плана 27 сентября в рейхсканцелярии вообще не дал слова главнокомандующим вермахта. Они молчали и разошлись в подавленном настроении – об этом рассказал полковник Варлимонт, который тогда исполнял обязанности задержавшегося в Польше начальника управления оперативного руководства генерала Йодля и находился среди участников. Двумя неделями позже – 10 октября – Гитлер зачитал главнокомандующему и начальнику Генерального штаба сухопутных сил составленную им лично памятную записку, в которой он еще раз обосновывал свое решение как можно скорее начать наступление на западе, если мирное предложение, выдвинутое им в своей речи в рейхстаге 6 октября, будет отклонено Великобританией. В качестве нового аргумента он указал на то, что только таким наступлением можно склонить Италию к вступлению в войну на стороне Германии. Цель операции он видел прежде всего в том, чтобы вынудить французов и англичан вступить в открытое сражение, поскольку именно в нем должно наглядно проявиться превосходство немцев в вооружении, подготовке и командовании. Гитлер был твердо убежден, как и было сказано в записке, что может быть достигнут решающий успех, если люди будут действовать в полную силу. Для этого следует привлечь все пригодные для этого соединения, оставив на востоке как можно меньше сил. Но прежде всего необходимо как можно скорее подготовить к использованию танковые и моторизованные дивизии, ибо без них наступление невозможно. Естественно, о наступлении может идти речь, только когда погодные условия позволят немецкой авиации нанести внезапный удар. В противном случае его следует перенести на более благоприятное время года. Также немецкая западная армия должна находиться в готовности немедленно перейти в наступление, чтобы создать гласис[20] для ПВО Рурской области, если какие-либо англофранцузские силы неожиданно вступят в Бельгию и Голландию[21]. Выраженные здесь мысли и рассуждения Гитлера от 27 сентября нашли свое отражение в директиве № 6 на ведение военных действий, датированной 9 октября. В ней сказано следующее: 1. Следует признать, что Англия, а по ее примеру и Франция не желают окончания войны, поэтому я решил, не теряя больше времени, перейти к активным наступательным действиям. 2. Дальнейшее промедление не только повлечет за собой прекращение бельгийского и, вероятно, голландского нейтралитета, чем не преминут воспользоваться союзники, но и дальнейшее наращивание военной мощи противника, что подорвет веру нейтральных государств в окончательную победу Германии и значительно усложнит вступление в войну Италии, как полноценного союзника. 3. Для дальнейшего ведения военных действий приказываю: а) на северном фланге Западного фронта подготовить наступление через территории Люксембурга, Бельгии и Голландии. Наступать необходимо как можно большими силами и как можно скорее; б) цель этой операции – уничтожить по возможности большие объединения французской армии и союзников, находящихся на ее стороне, и одновременно захватить как можно больше территории Голландии, Бельгии и Северной Франции, чтобы создать плацдарм для успешного ведения воздушной и морской войны против Англии и расширить буферную зону жизненно важной Рурской области; в) время начала наступления зависит от готовности к действиям танковых и моторизованных соединений, достижение которого следует ускорить путем максимального напряжения всех сил, и от существующих и ожидаемых погодных условий. 4. Люфтваффе препятствуют действиям англо-французских сил против нашей армии и непосредственно поддерживают, насколько это необходимо, ее продвижение вперед. При этом очень важно сдерживать действия англо-французских военно-воздушных сил и высадку англичан в Бельгии и Голландии. 5. Военно-морские силы делают все возможное, чтобы на протяжении всего наступления напрямую или косвенно поддерживать операции сухопутных войск и люфтваффе. 6. Наряду с этими приготовлениями к планомерному началу наступления на западе сухопутные силы и люфтваффе должны быть готовы в любое время выступить навстречу англо-французскому вторжению в Бельгию и встретить его на бельгийской территории, заняв западное морское побережье Голландии. 7. Маскировка приготовлений должна вестись таким образом, чтобы речь могла идти только о мерах предосторожности против угрожающего скопления французских и английских сил на франко-люксембургской и франко-бельгийской границе. 8. Я прошу господ главнокомандующих представить мне как можно скорее свои планы на основании этой директивы и постоянно докладывать мне через ОКВ о ходе приготовлений. Первое совещание в ОКВ о планах армии и состоянии дел по подготовке к началу наступления последовало 15 октября в обстоятельном обсуждении с начальником Генерального штаба сухопутных сил генералом Йодлем. При этом генерал Гальдер высказался против наступления, и прежде всего против его проведения в текущем году. Начальник управления оперативного руководства после беседы записал в своем дневнике: «Мы выиграем эту войну (при этом, вероятно, имелись в виду планируемая кампания против западных держав), даже если он (Гальдер) стократ будет возражать доктрине Генерального штаба, потому что мы имеем лучшие войска, лучшее вооружение, лучшие нервы и целеустремленное командование». На следующий день Гитлер в короткой беседе сообщил главнокомандующему сухопутными войсками, что надеется на примирительную позицию Великобритании. Ответ Чемберлена на его мирное предложение[22] убедил фюрера в том, что с англичанами можно будет говорить только после их тяжелого военного поражения. Необходимо начать наступление, и чем раньше, тем лучше. В качестве самой ранней даты Гитлер назначил день между 15 и 20 октября, после того как генерал Браухич ему сообщил, что раньше танковые и моторизованные дивизии подготовлены не будут. На следующий день выяснилось, что пополнение пяти действующих танковых дивизий и созданной перед началом войны 10-й танковой дивизии, так же как и предпринятое после завершения Польской кампании перевооружение четырех легких танковых дивизий в среднетанковые, может быть завершено к 10 ноября. В этот день будут готовы также моторизованные соединения, за исключением отдельных единиц. Поэтому Гитлер 22 октября назначил начало наступления на 12 ноября. За эту дату он держался упорно, хотя генерал-полковник фон Браухич и генерал Гальдер указывали на то, что подготовка армии еще не завершена. Они возражали и на совещании у Гитлера 27 октября. Окончательное решение по поводу того, останется ли этот срок, Гитлер хотел принять за семь дней до его наступления, то есть 5 ноября – такой длительный «разбег» нужен был главному командованию сухопутных войск для подвода атакующих соединений к границам рейха, поскольку это, из соображений секретности, делалось в последний момент. В беседе 27 сентября генерал-полковник фон Браухич, которого поддержал начальник Генерального штаба, предложил фюреру перенести наступление на время года с более благоприятными погодными условиями. Аналогичное предложение сделал генерал-полковник фон Рейхенау двумя днями раньше при обсуждении в рейхсканцелярии, в котором также участвовали генерал-полковники фон Бок и фон Клюге[23], вместе с главнокомандующим сухопутными силами и начальником Генерального штаба. Судя по всему, его к этому подтолкнул фон Браухич, который верил, что если вообще кто-то способен отговорить фюрера от претворения в жизнь этого плана наступления, то только генерал-полковник фон Рейхенау, о котором фюрер был очень высокого мнения. Рейхенау, чтобы подчеркнуть свои слова, указал на то, что при переносе начала наступления на весну будущего года зимние месяцы можно использовать для того, чтобы устранить недостаточность подготовки в резервных дивизиях и «спаять» неподготовленные дивизии четвертой волны. Гитлер эти аргументы не проигнорировал, но возразил, что таким образом западные державы получат время для укрепления своих сил, вполне могут войти в Голландию и Бельгию и добраться до Мааса. Короче говоря, и эта попытка склонить Гитлера, по крайней мере, отодвинуть дату начала наступления потерпела неудачу. Впрочем, генерал-полковник фон Браухич до того момента воздерживался докладывать свое мнение о возможности и шансах на успех наступления против западных держав, как оно нашло отражение в упомянутой памятной записке генерала Штюльпнагеля, хотя его разделяли коллеги в командовании и генералитет армии. Учитывая решительность, которую Гитлер всегда выставлял напоказ, и существующую в отношениях напряженность, которая никак не ослабевала, он, вероятно, посчитал бессмысленным и психологически неправильным приводить все свои возражения против плана Верховного главнокомандующего. Очевидно, он, наоборот, считал целесообразным сформировать у фюрера впечатление, что главное командование сухопутных войск рвется сделать все возможное, чтобы преодолеть трудности, связанные со скорым наступлением. Очевидно, он хотел сначала создать благоприятную атмосферу, чтобы потом иметь больше шансов на успех, выступая против решений Гитлера. К тому же он надеялся, что вести наступление поздней осенью и зимой не позволит погода. Однако, после того как все намеки на неблагоприятные погодные условия остались бесплодными и Гитлер, сохраняя твердую решимость, назначил дату начала наступления, генерал-полковник фон Браухич понял, что дальше тянуть нельзя и необходимо высказать все причины, препятствующие военной кампании. 5 ноября, то есть в день, когда Гитлер должен был принять окончательное решение, начнется ли большое наступление 12 ноября, фон Браухич в середине дня отправился в рейхсканцелярию и попросил фюрера уделить ему время для беседы с глазу на глаз. В упомянутой беседе главнокомандующий сухопутными войсками огласил написанный собственноручно меморандум, в котором обобщил все причины, которые, по его мнению, говорят против предстоящего наступления. Свою позицию он обсудил во время недавней остановки на Западном фронте с подчиненными ему командующими. Оказалось, что они его целиком и полностью разделяют. (Все это поведал генерал-полковник Кейтель, которого спустя полчаса после этого разговора вызвал к себе Гитлер, начальнику отдела обороны страны тремя днями позже.) Среди прочих причин особенно подчеркивалось, что немецкой пехоте во время кампании против Польши не был свойствен высокий наступательный дух, как это было во время Первой мировой войны, даже имели место случаи нарушения воинской дисциплины, и было высказано опасение, что армии не хватает внутренней готовности, чтобы вынести чудовищные нагрузки, которые, безусловно, будут сопутствовать наступательным операциям против западных держав. В этом месте Гитлер прервал чтение меморандума, исполненный праведного негодования по поводу утверждений, которые, по его мнению, были направлены против национал-социалистического воспитания. Он потребовал, чтобы ему немедленно назвали соединения, о которых идет речь. По его словам, он желал тем же вечером направиться туда и оказать влияние на людей личным обращением. Поскольку генерал-полковник фон Браухич этого сделать не мог, Гитлер не захотел его дальше слушать и отослал в весьма резкой форме. После отбытия генерал-полковника начальник ОКВ высказал предположение, что недостаточный боевой дух и случаи нарушения воинской дисциплины, возможно, могли иметь место среди призывников старшего возраста, которые участвовали в Первой мировой войне. На это Гитлер возразил, придя в еще большее возбуждение, что он уже давно настаивает, чтобы призывники среднего возраста – так называемый белый блок[24] – получали хотя бы минимальную подготовку. Но этой идее, как и всем его на редкость предусмотрительным планам, неизменно противился человек, которого почитала вся армия, и сверх всякой меры хвалил генерал-полковник фон Браухич – генерал-полковник фон Фрич. Из этого шеф ОКВ сделал вывод, что и без того существовавшая неприязнь между Гитлером и Браухичем из-за прочтения меморандума еще больше обострилась и в конце концов приведет к разрыву. И действительно, Гитлер в течение долгого времени не принимал главнокомандующего сухопутными силами, хотя тот уже через несколько часов после встречи прислал ему обширные материалы, подтверждающие все сказанное. Занятые столкновением и последующими разборками Гитлер и Кейтель совершенно забыли, что в этот день не позднее 13.00 следовало принять решение, начнется наступление на западе 12 ноября или нет. Полковник Варлимонт, который, замещая приболевшего генерала Йодля, прибыл в рейхсканцелярию, чтобы дождаться этого решения, после того как установленный срок истек, обратился к начальнику Генштаба вермахта с вопросом, как насчет отсрочки. Тот немедленно отправился к Гитлеру и уже через несколько минут вышел с готовым решением – условный сигнал должен быть дан. Скорость, с которой, словно между делом, было принято такое крайне сложное, чреватое тяжелейшими последствиями решение, после того как главнокомандующий сухопутными войсками высказал обоснованные опасения, не может не удивить. Она заставляет предположить, что решение было принято вовсе не путем вдумчивого, с пониманием собственной ответственности взвешивания всех за и против. Его принятие подхлестнула острая неприязнь к командованию сухопутными войсками и непреодолимое стремление демонической воли подчинять себе. Вскоре после этого полковник Варлимонт передал по телефону в оперативный отдел Генерального штаба армии условный сигнал. Старший офицер отдела подполковник Хойзингер, который в тот день заменял отсутствовавшего начальника отдела полковника фон Грейфенберга, возразил, что это, должно быть, недоразумение. Главнокомандующий сухопутными силами только что лично доложил фюреру в рейхсканцелярии все основания, говорящие против такого решения. Начальник отдела обороны страны мог ответить ему только то, что доклад генерал-полковника фон Браухича был преждевременно прерван и, очевидно, на решение никак не повлиял. Подполковник Хойзингер попросил письменное подтверждение, которое поступило ему во второй половине дня. Однако приказ о начале операции двумя днями позже был отменен из-за крайне неблагоприятного прогноза погоды. И все же Гитлер не отказался от намерения как можно скорее начать наступление, а только впоследствии перенес его на несколько дней, хотя погода нисколько не улучшилась, и даже в Западной Германии с весьма мягким климатом зима в том году установилась необычайно рано. Для метеорологов была организована специальная служба связи с участием армии и люфтваффе, и Гитлер лично получал ежедневные доклады от руководства метеослужбы авиации метеорологии. Вместе с тем его неослабевающее недоверие к армейским генералам проявилось еще сильнее: он оставлял без внимания сводки погоды из районов сосредоточения сухопутных сил, поскольку был склонен думать, что их специально составляют неблагоприятными, чтобы избежать начала боевых действий. О своем высказанном в беседе с генерал-полковником фон Браухичем 5 ноября намерении лично повлиять на войска, в которых в кампании против Польши допускались нарушения воинской дисциплины и не демонстрировался высокий боевой дух, Гитлер, получив подробное сообщение ОКХ, больше не заговаривал. Вместо этого он собрал 23 ноября в полдень у себя в рейхсканцелярии командующих и начальников штабов сухопутных войск, групп армий и армий, а также и некоторых пожилых офицеров Генерального штаба[25]. Перед ними фюрер произнес многочасовую речь, в которой показал, как он принимал решения, вопреки всем предсказывавшим несчастья пророкам, и постоянно вел рейх от успеха к успеху. Далее он указал на то, что Германия еще никогда не находилась в таком благоприятном с военной точки зрения положении, как после разгрома Польши, – ей предстоит война только на одном фронте. Гитлер выразил твердую уверенность в том, что немецкая армия, несмотря на многочисленные сомнения в ее внутренней ценности, не так давно высказанные ему, была и остается лучшей в мире и при хорошем командовании может справиться с любыми задачами. Он громко возвестил, что безоговорочно решил как можно скорее начать наступление на западе, ибо хочет при любых обстоятельствах помешать французам и англичанам опередить его в захвате Бельгии и Голландии. И если это произойдет, Рурская область окажется под угрозой, а без нее войну не удастся довести до победного конца. В конце своей речи Гитлер заверил, что шанс на решающий успех чрезвычайно велик, но для его достижения необходимо, чтобы все вооруженные силы были исполнены непоколебимой волей к победе. В декабре наступление снова пришлось перенести, потому что сильный мороз и обильные снегопады крайне осложнили передвижение по дорогам в районе операции и сделали невозможным активное участие люфтваффе. На Рождество Гитлер согласился с некоторым ослаблением боевой готовности, так что настрадавшиеся от немилостей погоды и измученные постоянным напряжением войска получили небольшую передышку, а кое-кто смог даже съездить в отпуск. 10 января наконец наступил момент для принятия положительного решения. Главнокомандующий люфтваффе сообщил фюреру, что начиная с 15-го в течение 10 – 12 дней ожидается хорошая погода и 10 – 12 градусов мороза. На основании этого Гитлер назначил начало наступления на 8.16 17 января. Но уже через три дня после этого он был вынужден остановить начавшиеся передвижения войск и вновь перенести дату принятия решения – на этот раз на 15 января. В этот день метеорологи без особой уверенности предсказали наступление скорого более или менее продолжительного периода хорошей погоды. Но теперь Гитлер воздержался от установления точной даты начала наступления, предусматривая его перенос на раннюю весну. Однако он приказал поддерживать постоянную боевую готовность в войсках, чтобы иметь возможность воспользоваться благоприятными погодными условиями и дать отпор противнику, если он неожиданно вступит в Бельгию или Голландию. Через некоторое время Гитлер существенно изменил свою позицию относительно постоянной боевой готовности наступательных войск. Теперь он делал основной упор на соблюдение секретности. Оказалось, что противник располагает довольно-таки точными данными о последнем сроке начала наступления. Это могло произойти из-за передвижений войск, которые велись более или менее открыто, но, возможно, причиной явилось событие, имевшее место 10 января. В тот день в районе Мехелена на территории Бельгии в 13 километрах к северу от Маастрихта совершил вынужденную посадку немецкий самолет с двумя майорами люфтваффе. Оба офицера утром вылетели из Мюнстера в Кельн, но в плохих погодных условиях сбились с курса. У них было с собой много важных документов, в том числе секретные, касающиеся использования парашютистов и десантных войск в запланированном наступлении, и было сомнительно, что офицеры успели их уничтожить раньше, чем были взяты бельгийскими военными. Хотя военно-воздушный атташе Германии в Брюсселе генерал Веннингер, который получил доступ к интернированным летчикам и прибыл для доклада в Берлин, 13 января сообщил фюреру, что большинство секретных документов уничтожено огнем, из появившейся в следующие дни информации следовало, что бельгийцы и голландцы начиная с ночи на 14 января стали отзывать отпускников и принимать другие меры по повышению своей обороноспособности. Судя по масштабу проводимых мероприятий, в руки бельгийцев попало больше материалов, чем первоначально считалось, и они содержали важные сведения относительно планов немцев. Но конечно, противник мог получить сведения о предстоящей операции немцев и из других источников. В любом случае противник был предупрежден, и требуемую внезапность теперь обеспечить было невозможно, поскольку до приказа о начале наступления оставалось только семь дней. Поэтому Гитлер решил действовать иначе. Он захотел создать у противника впечатление, что наступление может начаться в любой день, чтобы тот находился в неопределенности, а значит, в постоянном напряжении. Для этого танки и моторизованные формирования, которые до сих пор из соображений секретности оставались восточнее Рейна, чтобы только после получения приказа о начале наступления выдвинуться на исходные позиции западнее Рейна, теперь были размещены непосредственно за первой линией пехотных дивизий. Таким образом, в течение сокращенного на 24 часа срока до начала атаки не предстояло никаких больших передвижений войск и железнодорожных перевозок. А пехотные дивизии второй и третьей волны должны были отойти за Рейн и начать движение только с началом всеобщего наступления. Из массового развертывания получилось «текучее», постепенное. Здесь было еще одно преимущество: некоторое количество резервных дивизий, еще не вполне «сколоченных», тем временем смогли устранить недостатки в своей боевой подготовке на учебных плацах. Для гарантированного обеспечения секретности Гитлер отныне посвящал в свои планы только крайне ограниченный круг лиц, и в ОКВ и высших командных инстанциях частей вермахта отдельные офицеры знали только то, что им было необходимо для несения службы. Занятие новых позиций сделало необходимой перегруппировку сил, что на длительное время ограничило готовность армии к наступлению 20 января. Гитлер на совещании с главнокомандующими сухопутными войсками и люфтваффе и их начальниками Генеральных штабов разъяснил, что наступление, вероятно, не начнется раньше марта, но части вермахта должны находиться в постоянной готовности как можно скорее отразить англо-французское вторжение в Бельгию, если оно последует. Впрочем, в это время Гитлера больше занимали другие планы, которые были непосредственно связаны с недавними политическими событиями в Скандинавии. После вмешательства Советского Союза в кампанию против Польши и включения территории Восточной Польши в СССР Сталин вступил в переговоры с прибалтийскими государствами, имея целью обеспечить более широкий выход к Балтийскому морю. Они проходили с 28 сентября до 5 октября 1939 года и завершились подписанием пактов с Латвией и Эстонией. Эти документы давали Советскому Союзу право строить военно-морские базы и аэродромы на эстонских островах Эзель и Даго, так же как и в балтийском порту Палдиски и латвийских гаванях Либау и Виндау, и держать там ограниченный контингент наземных и военно-воздушных сил. Кроме того, на побережье между Либау и Рижским заливом могли быть установлены береговые батареи. Пакт с Литвой, начавший действовать 10 октября, давал Советскому Союзу ряд военных баз в обмен на возврат Литве территории Виленской области. С Финляндией в начале октября начались переговоры о переносе финской границы на Карельском перешейке для обеспечения безопасности Ленинграда, уступке ряда финских островов в Финском заливе и сдаче в аренду финской части полуострова Рыбачий с гаванью Петсамо. Также речь шла о строительстве советской военно-морской и военно-воздушной базы на Ханко. Вместе с расположенными напротив балтийским портом Палдиски и островом Даго она преграждала вход в Финский залив, а доступ в Балтийское море оставался открытым. Поскольку на этих переговорах, которые с самого начала шли очень тяжело, соглашение достигнуто не было, Советский Союз после расторжения существовавшего с 1932 года между двумя государствами договора о ненападении и разрыва дипломатических отношений начал военные действия на Карельском перешейке. Финляндия обратилась в Лигу Наций, которая призвала всех своих членов оказывать всяческую помощь подвергшейся агрессии стране. Советский Союз был исключен из Лиги Наций. Гитлер с самого начала советско-финской войны следил за ее ходом с большой тревогой из-за возможности вмешательства западных держав на стороне Финляндии. Можно было с полной уверенностью утверждать, что требования отправки туда союзнического экспедиционного корпуса все настойчивее звучали в прессе и во французском парламенте, но ей будет предшествовать занятие англичанами северонорвежских портов, прежде всего Нарвика, через который шел вывоз жизненно важной для Германии шведской железной руды. В этом Гитлер, как и гроссадмирал Редер, также видел большую опасность для ведения Германией военных действий, потому что англичане не только перекроют поток руды, но и смогут контролировать морские пути в Балтийское море и со скандинавских аэродромов получат возможность использовать свои военно-воздушные силы над Балтийским морем и прилегающими территориями. С другой стороны, гроссадмирал Редер неоднократно указывал фюреру на большие преимущества ведения морской и воздушной войны против Великобритании, которую принесло бы занятие Германией побережья Норвегии. В декабре в Берлин прибыл лидер радикальной национал-социалистической партии Норвегии Видкун Квислинг, ранее бывший военным министром. После прошедших ранее переговоров с рейхслейтером Розенбергом и главнокомандующим кригсмарине он твердо обещал Гитлеру в длительной беседе, имевшей место 13 декабря, полную политическую поддержку при высадке в Норвегии. Фюрер в тот же день поручил управлению оперативного руководства проработать вопрос высадки в Норвегии. Результат проведенного отделом обороны страны исследования был изложен в пояснительной записке, переданной Гитлеру в середине января. Фюрер принял решение как можно скорее осуществить неожиданный захват главных норвежских портов, а для обеспечения тыловых связей одновременно оккупировать Данию. Руководство дальнейшими подготовительными работами он поручил генерал-полковнику Кейтелю. Был создан небольшой штаб, состоящий из штабных офицеров всех трех видов войск вермахта, который 5 февраля собрался в ОКВ и разработал суть будущей операции. Новая операция получила кодовое название «Везерюбунг». Учитывая незначительные военно-морские силы, которыми располагала Германия, Гитлер принял в высшей степени смелое, даже, пожалуй, отчаянное решение. Он, как и гроссадмирал Редер, отчетливо понимал, что с такой операцией связан огромный риск полной потери немецкого военного флота, в то время как флоту метрополии, учитывая его количество, ничего подобного не грозило. Вместе с тем они отдавали себе отчет, что, если Великобритания закрепится в Скандинавии, опасность для рейха будет столь велика, что на риск придется пойти. С другой стороны, для Гитлера представлялась чрезвычайно соблазнительной возможность использовать норвежское побережье как базу военно-воздушного и подводного флота для ведения войны против Англии. Конечно, операция могла быть проведена, только когда вскроется лед в западной части Балтийского моря и порты будут открыты для судоходства. В условиях суровой зимы до этого могли пройти недели, поэтому опасность того, что западные державы опередят Германию и первыми захватят Норвегию, была вполне реальной. То, что это опасение вовсе не было необоснованным, мы знаем сегодня из мемуаров Черчилля и других источников. Таким образом, создавалось впечатление, что западные державы имеют совершенно определенные планы по поддержке финнов. Причем, помимо отправки крупных сил в Финляндию через Скандинавию, следовало принимать в расчет возможное вмешательство союзников в Северном Ледовитом океане и даже удар через Иран на Баку. Однако вскоре эти масштабные планы были преданы забвению, поскольку, ввиду успешного сопротивления, которое, вопреки всеобщим ожиданиям, оказала маленькая финская армия грозному противнику, не было необходимости приходить на помощь Финляндии. Только на повторную настойчивую просьбу финнов о срочной поддержке войсками высший военный совет союзников 5 февраля в Париже решил отправить через Нарвик на Финляндию экспедиционный корпус из трех или четырех дивизий, в том числе две британских. Но сбор этих дивизий в британских портах отправления растянулся на длительный срок, и финны, видя ослабление своих сил и отсутствие действенной помощи, оказались перед необходимостью пойти на переговоры с Советским Союзом, которые состоялись в Москве 12 марта и завершились подписанием мирного договора. Экспедиционный корпус, который к этому моменту насчитывал 58 тысяч британцев и французов, правда, ни один из них еще не покинул британскую землю, и готовый к выходу в море транспортный флот оказались не у дел. Гитлер не знал о решении военного совета союзников, но у него имелись все основания предполагать, что противник задумал нечто подобное. Отсюда и беспокойство, что западные державы могут опередить его в Норвегии, тем более что в этой операции они не так сильно зависят от погодных условий, как немцы. И эта тревога еще более усилилась после инцидента, происшедшего в середине февраля, который доказал, что Англия при необходимости не остановится перед нарушением суверенных прав Норвегии. 16 февраля британская флотилия эсминцев попыталась оттеснить от берега немецкий пароход «Альтмарк». Это судно с 300 британскими пленными на борту двумя днями ранее из Атлантики вошло в территориальные воды Норвегии[26] и с разрешения норвежского правительства держало курс на родину. Когда пароход после этого зашел в поисках укрытия в Йоссинг-фьорд, британский эсминец «Косак» на следующую ночь последовал за ним и освободил британских пленных. Этот случай заставил Гитлера спешить. Он потребовал ускорения подготовки и 21 февраля поручил командующему 21-й армейской группой генералу пехоты фон Фалькенхорсту командование операцией «Везерюбунг». Генерал показался ему самым подходящим для этой цели человеком, поскольку в годы Первой мировой войны принимал участие в боевых действиях в Финляндии и имел практический опыт комбинированных – морских и сухопутных – операций. Начальником штаба у него был полковник Бушенхаген. Всеми вопросами, связанными с морским транспортом, должен был заниматься капитан 1-го ранга Кранке. Командовать войсками, предназначенными для вторжения в Данию, предстояло генералу авиации Каупишу. На основании проведенных ранее подготовительных работ и по предложению генерала фон Фалькенхорста была подготовлена оперативная директива на операцию «Везерюбунг», которая была подписана фюрером 1 марта и передана частям вермахта. В ней было сказано: «1. Развитие обстановки в Скандинавии требует осуществить все надлежащие меры, чтобы оккупировать Данию и Норвегию (операция «Везерюбунг»). Тем самым должны быть упреждены английские попытки вторжения в Скандинавию и район Балтийского моря, обеспечена безопасность наших источников получения руды в Швеции, а для военно-морских и военно-воздушных сил – расширены исходные позиции для действий против Англии. Задача военно-морских и военно-воздушных сил сводится к обеспечению операции в пределах имеющихся возможностей надежным прикрытием от действий английских военно-морских и военно-воздушных сил. Учитывая наше военно-политическое превосходство над Скандинавскими странами, необходимо выделить для выполнения операции «Везерюбунг» по возможности небольшие силы. Их немногочисленность должна быть компенсирована отважными действиями и ошеломляющей внезапностью в проведении операции. В принципе следует стремиться к тому, чтобы придать операции характер мирного захвата, имеющего целью вооруженную защиту нейтралитета Скандинавских стран. Одновременно с началом операции правительствам этих стран будут предъявлены соответствующие требования. В случае необходимости для оказания нужного давления будут проведены демонстративные действия военно-морских и военно-воздушных сил. Если же, несмотря на это, будет оказано сопротивление, оно должно быть сломлено с помощью всех имеющихся военных средств. 2. Подготовку и проведение операции против Дании и Норвегии возлагаю на командующего 21-й армейской группой генерала фон Фалькенхорста. Последний подчинен в вопросах командования непосредственно мне. Штаб должен быть расширен за счет трех видов вооруженных сил. Предназначенные для проведения операции «Везерюбунг» силы должны находиться в распоряжении отдельного командования. Использовать их на других театрах военных действий не разрешаю. Части военно-воздушных сил, выделенные для проведения «Везерюбунг», в тактическом отношении подчиняются 21-й армейской группе. По выполнении своих задач они снова поступают в подчинение главнокомандующему военно-воздушными силами. Использование в операции частей, непосредственно подчиненных командованию военно-воздушных и военно-морских сил, осуществляется в тесном взаимодействии с командующим 21-й армейской группой. Снабжение приданных 21-й армейской группе частей обеспечивается видами вооруженных сил в соответствии с заявками ее командующего. 3. Переход датской границы и высадка десантов в Норвегии должны быть осуществлены одновременно. Подготовку операции проводить с максимальной активностью и как можно быстрее. В случае если противник возьмет на себя инициативу по отношению к Норвегии, незамедлительно должны быть приняты контрмеры. Исключительно важно, чтобы наши меры застали врасплох как северные страны, так и западных противников. Это должно быть учтено в ходе всей подготовительной работы. В особенности это касается приведения в готовность транспортов и войск, постановки им задач и погрузки. В случае если сохранить скрытность погрузки на суда не представляется более возможным, командирам и войскам в целях дезинформации называть другие пункты назначения. Войска должны быть ознакомлены с настоящими задачами лишь после выхода в море. 4. Оккупация Дании («Везерюбунг-Зюйд»). Задача 21-й армейской группы: внезапный захват Ютланда и Фюнена, затем захват острова Зеландия. Для этого следует как можно быстрее, обеспечив прикрытие важнейших пунктов, прорваться до Скагена и восточного побережья Фюнена. На острове Зеландия должны быть своевременно захвачены опорные пункты в качестве исходных позиций для последующего проведения оккупации. Военно-морской флот выделяет силы для обеспечения связи между Нюборгом и Корсером и для быстрого захвата моста через пролив Малый Бельт, а в случае необходимости и для десантирования войск. Кроме того, они подготавливают оборону побережья. Части военно-воздушных сил в первую очередь предназначаются для демонстративных действий и сбрасывания листовок. Необходимо обеспечить использование датской аэродромной сети, а также противовоздушную оборону. 5. Оккупация Норвегии («Везерюбунг-Норд»). Задача 21-й армейской группы: внезапный захват важнейших пунктов побережья с моря и силами воздушных десантов. Военно-морские силы берут на себя подготовку и проведение переброски по морю десантных войск, а в дальнейшем – частей, предназначенных для движения на Осло. Они обеспечивают подвоз снабжения морским путем. На них возлагается также ускоренное возведение объектов для обороны побережья Норвегии. Военно-воздушные силы после осуществления оккупации должны обеспечить противовоздушную оборону, а также использование норвежских баз для ведения воздушной войны против Англии. 6. 21-й армейской группе постоянно докладывать штабу Верховного главнокомандования о состоянии подготовки и представлять календарные отчеты о ходе выполнения подготовительных работ. Следует указывать наименьший промежуток времени, который потребуется между отдачей приказа на операцию «Везерюбунг» и началом его выполнения. Доложить относительно намеченного командного пункта. Кодовые обозначения: день «Везер» – день проведения операции; час «Везер» – час проведения операции». Как следовало из директивы, речь шла о комбинированной операции с участием наземных военно-морских и военно-воздушных сил, от планирования и проведения которой командование сухопутных сил было полностью отстранено, а главнокомандующий люфтваффе – в определенной степени. Участвовавшие в операции военно-воздушные силы, которыми командовал генерал-лейтенант Гейслер, в тактическом отношении были подчинены 21-й группе. Генерал фон Фалькенхорст получал инструкции лично от Гитлера, которому давал советы шеф управления оперативного руководства, а функции Генерального штаба при разработке операции выполнял отдел обороны страны. Так появился первый так называемый театр боевых действий Верховного командования вермахта (ОКВ), на котором главное командование сухопутных сил (ОКХ) не имело никакого влияния на оперативное командование этими войсковыми соединениями. Вопреки первоначальному намерению использовать в операции только самые слабые силы, в следующие дни Гитлер приказал использовать настолько крупные силы, чтобы можно было не опасаться неудачи. Для захвата Норвегии предусматривалось шесть дивизий, из которых четыре (69, 163 и 196-я пехотные дивизии и 3-я горная дивизия) высаживались первыми, а две (181-я и 214-я пехотные дивизии) шли следом. Кроме того, позднее к ним добавили 2-ю горную дивизию. Для вторжения в Данию предназначались 170-я и 198-я пехотные дивизии, а также 11-я мотострелковая бригада. На основании проведенного 5 марта совещания с главнокомандующими видами вооруженных сил вермахта и генералом фон Фалькенхорстом Гитлер издал дополнительный приказ, по которому директива от 1 марта претерпела некоторые изменения. Теперь более крупные силы направлялись к Нарвику и был предусмотрен захват Копенгагена. Подробно был рассмотрен вопрос, какую из двух запланированных операций следует проводить сначала – «Гельб» или «Везерюбунг». Обе зависели от наступления благоприятных погодных условий, но одновременно были неосуществимы, потому что не хватало военно-воздушных сил, и в первую очередь парашютистов, на долю которых в обоих случаях выпадали чрезвычайно важные задачи. Гитлер первоначально склонялся к мысли провести операцию «Везерюбунг», только когда будет завершено наступление на Западе. Но, опасаясь, что Великобритания опередит его на севере, в конце концов он принял решение начать с операции «Везерюбунг». К тому же он считал, что на эту операцию ему потребуется три-четыре дня. Начать операцию он планировал 15 – 17 марта, но неблагоприятные погодные условия, равно как и то обстоятельство, что подготовка еще не была завершена, вынудили его перенести срок. Когда 2 апреля все предварительные условия были выполнены, Гитлер назначил высадку в Норвегии и вторжение в Данию на 9 апреля. Между тем высший военный совет союзников 28 марта в Лондоне решил для прекращения перевозок шведской руды в Германию через Нарвик после уведомления Швеции и Норвегии в начале апреля установить в норвежских территориальных водах мины. Кроме того, в расчете на вероятный контрудар немцев отправить британские и французские войска в Нарвик, а также в Тронхейм, Берген и Ставангер. Минирование последовало рано утром 8 апреля перед входом в Вест-фьорд – фарватер, ведущий к Нарвику. Его произвели британские эсминцы. Один из них, «Светлячок», после выполнения задания остался на месте, чтобы разыскать упавшего за борт человека. Ровно в 8.30 утра в 150 милях юго-западнее Вест-фьорда он наткнулся на двигавшиеся к Тронхейму немецкие военно-морские силы и после короткого боя был потоплен. Гитлер использовал случайную встречу кораблей в пропагандистских целях и представил давно запланированную операцию как контрудар против нарушения британцами нейтралитета Норвегии. Но в действительности Гитлер ничего не знал о планах союзников, отдавая 6 апреля приказ о выходе в море военно-морских сил и транспортов. Сегодня можно определенно утверждать, что операция «Везерюбунг» была бы перенесена, знай фюрер, что может столкнуться с присутствием в норвежских водах британских военно-морских сил. Ибо при столкновении немецких подразделений с британскими военными кораблями вся операция могла потерпеть неудачу. Во всяком случае, при этом не могло идти речи о внезапности, к которой Гитлер так стремился в надежде на то, что застигнутое врасплох норвежское правительство откажется от всякого сопротивления. Теперь о внезапности речи не было. 8 апреля во второй половине дня перевозящий войска немецкий транспорт «Рио-де-Жанейро» был торпедирован у берегов Южной Норвегии британской подводной лодкой. Немецкие солдаты с терпящего бедствие судна были доставлены на берег, так что норвежцы оказались предупрежденными об опасности и спешно приняли оборонительные меры. Вследствие этого отправленные на Осло силы столкнулись с неожиданно сильным сопротивлением, которое удалось сломить только после длительных кровопролитных боев, тем более что намеченная высадка воздушного десанта из-за плохой погоды задержалась. Занятие других портов прошло без особых трудностей, потому что норвежцы после короткого сопротивления отошли в глубь страны. Немецкие войска продолжали наступать, чтобы как можно скорее установить наземную связь между завоеванными плацдармами, прежде всего между Осло и Тронхеймом и другими портами западного побережья, и захватить аэродромы для обеспечения снабжения, на чем Гитлер особенно настаивал. Подробное описание всего хода операции выходит за рамки этой книги. Сделать это мне не позволяет отсутствие материалов. Я остановлюсь только на событиях в районе Нарвика, поскольку они привели Гитлера к своего рода нервному кризису. Захват этого маленького, но чрезвычайно важного для грузопотока шведской руды в Германию порта являлся основным звеном всей экспедиции. Его большое удаление от немецких североморских и балтийских портов – 2 тысячи километров от первых, 2300 километров от вторых – делало невозможным своевременное прибытие туда транспортов с войсками и снабженческих пароходов. Британские военно-морские силы наверняка опередили бы немцев в захвате Нарвика или перехватили их по пути. Был найден следующий выход из положения: погрузить один полк 3-й горной дивизии под личным командованием опытного, проверенного в боях командира дивизии генерала Дитля, причем солдаты должны были иметь при себе только стрелковое оружие, на 10 быстроходных эсминцев, которые совершат быстрый и, можно надеяться, спокойный переход в Нарвик. За ними последуют два-три быстроходных парохода с орудиями, зенитками, боеприпасами и снабженческими грузами. Десять эсминцев под командованием капитана 1-го ранга Бонте совершили переход по весьма неспокойному морю, не подверглись сильным атакам противника и, как и было предусмотрено планом, прибыли в Нарвик утром 9 апреля.

[Хельмут Грайнер]

Высадившийся горный полк занял город и его окрестности и взял под охрану рудовозную железную дорогу, которая шла восточнее города к шведской границе. Однако пароходы с техникой и снабжением не пришли, ибо британские военно-морские силы начиная с 10 апреля блокировали вход в Вест-фьорд. Капитан 1-го ранга Бонте и генерал Дитль оказались отрезанными от всяких связей с тылом, и было только вопросом времени, когда противник соберет силы на море и на суше для решающего удара по слабеющим силам немцев. На море англичане не заставили себя долго ждать. Уже 10 апреля 5 британских эсминцев предприняли попытку прорваться в Нарвик, но были вынуждены отойти, потеряв 2 корабля. При этом было потоплено и 2 немецких эсминца, среди них – головной корабль. В бою погиб командир немецкого соединения эсминцев Бонте. 13 апреля британский линейный корабль «Уорспайт» и 9 эсминцев в сопровождении пикирующих бомбардировщиков с авианосца «Фьюриоз» ворвались во фьорд. После короткой схватки они без особого труда одержали победу над 8 уцелевшими немецкими эсминцами. 4 корабля были потоплены на открытом фарватере и у причалов Нарвика, остальные получили сильные повреждения и после высадки на берег команд были взорваны. Моряки полностью израсходовали имевшиеся на борту боеприпасы. На суше они усилили слабые силы полка, генерала Дитля. Для немецкого военно-морского флота потеря 10 эсминцев означала тяжелейший удар. Поскольку во время атаки в Северном море два эсминца – «Леберехт Маас» и «Макс Шульц» были потоплены вражескими самолетами, из имевшихся в начале войны 22 современных эсминцев осталось только 10. Это было ничтожное количество для многоплановых задач военно-морского флота. Но даже не это произвело на Гитлера сильнейшее впечатление. Он опасался, что маленькое, отрезанное от всяких связей с тылом, целиком и полностью предоставленное самому себе подразделение генерала Дитля в Нарвике не сможет оказать сопротивления ожидаемому наступлению высадившимся 14 апреля в Харстаде крупным силам союзников. Следствием стал нервный кризис, который оказал самое пагубное влияние на командование вермахта. Гитлер всегда тревожился о своем престиже, и сама мысль о том, чтобы получить столь чувствительный удар от англичан на далеком севере была для него непереносима. Поэтому он, Верховный главнокомандующий немецким вермахтом, теперь часами сидел, склонившись над картой Северной Норвегии, и размышлял, каким путем группу Дитля без больших потерь можно вывести через труднопроходимые районы к немецким войскам в районе Тронхейма. Он даже обдумывал вариант перехода группы на шведскую территорию, причем надеялся, что она вместе со шведскими силами сможет защитить находившиеся там богатые рудные залежи от англичан. Во всяком случае, утром 15 апреля решение оставить Нарвик казалось уже принятым, и отправленную в 10.30 21-й группе радиограмму о том, что никакие войска больше в Нарвик направляться не будут, прежде чем удастся наладить снабжение уже находящихся там частей, вполне можно было рассматривать как предварительное распоряжение перед окончательным приказом отступить. На отдел обороны страны, которому, как уже говорилось, была вменена в обязанности штабная разработка операций в Норвегии и Дании, неуверенное, выражавшееся в отдельных нервных распоряжениях командование Гитлера произвело ошеломляющее впечатление. Как, спрашивается, такой слабый командующий справится с серьезными кризисами, которые определенно будут в предстоящей Западной кампании, если он тратит столько нервов, столкнувшись со сложной, но вовсе не безнадежной ситуацией, причем местного масштаба. Поэтому заменявший своего заболевшего начальника первый офицер Генерального штаба сухопутных войск в отделе обороны страны подполковник фон Лосберг 15 апреля отправился в рейхсканцелярию к генерал-полковнику Кейтелю и генералу Йодлю, где выдвинул резкие возражения против методов руководства Верховного командования в последние дни. Он даже рискнул объяснить, что решение оставить Нарвик говорит о нервном кризисе, как тот, что случился в командовании армии в 1914 году в тяжелейшие дни битвы на Марне. Операция «Везерюбунг» проводилась главным образом для обеспечения бесперебойного вывоза шведской руды в Германию, поэтому совершенно непонятно, зачем без особой необходимости оставлять территорию, которая определенно является основным районом операции. 21-я группа имеет определенное задание и достаточно сил для его выполнения. Вместо того чтобы отдавать отдельные боевые приказы, которые только сбивают с толку командование войск, необходимо ограничиться директивами примерно такого содержания: защита шведских рудных месторождений является главной задачей в Норвегии и необходимо сделать все, чтобы снабдить и усилить группу Дитля. Также следует побудить шведское правительство сконцентрировать войска для защиты своих рудных месторождений и отдать им приказ, в случае вторжения на шведскую территорию англичан, действовать совместно с группой Дитля. Что же касается конечных планов Верховного командования, за восемью дивизиями, уже участвующими в операции «Везерюбунг», должна последовать девятая, чтобы, собрав крупные силы в районе Осло, оказать давление на Швецию. Можно будет сказать, что у нас есть желание победить на Западе, и потому там необходимо быть как можно сильнее, а 21-я группа Дитля может решить порученную ей задачу имеющимися в ее распоряжении силами. Если командование так легко будет разбрасываться силами для второстепенных театров военных действий, инициатива быстро пе рейдет в руки главного противника. Генерал-полковник Кейтель после первых же фраз подполковника фон Лосберга удалился, вероятно считая ниже своего достоинства выслушивать темпераментные, но меткие высказывания молодого офицера Генерального штаба. Генерал Йодль ответил, что, несомненно, в высшей степени неблагоприятная неприятная манера отдачи приказов в течение последних дней объясняется постоянными вмешательствами фюрера, который всегда требует скорейшего выполнения своих желаний. Оставить Нарвик – его личная воля, и в этом вопросе он весьма несговорчив. Лосберг возразил, что, если ближайшие военные советники фюрера не имеют на него влияния, им следует уступить место более сильным личностям. Однако слова Лосберга не остались без внимания. Он побудил шефа управления оперативного руководства открыто и энергично возражать Гитлеру, имея в виду более спокойное и планомерное командование операциями в Норвегии. Поэтому Гитлер пока воздержался от приказа вывести войска из Нарвика, однако выразил опасение, что его удержать не удастся и все равно придется уходить, только постепенно и под влиянием действий между тем переброшенных из Харстада в район севернее Нарвика английских и французских сил. Из-за своего мужественного выступления подполковник фон Лосберг впал у Гитлера и его военных советников в немилость, но сохранил свое место первого офицера Генерального штаба в отделе обороны страны до начала 1942 года. Гитлер твердо придерживался мнения, что наступление на западе должно последовать сразу после начала операции «Везерюбунг», и сообразно этому 10 апреля отдал приказ начать приготовления средств перевозки, однако само наступление отсрочивалось, потому что часть парашютных войск и основные силы транспортной авиации, без которых в Западной кампании нельзя было обойтись, оставались в Норвегии дольше, чем ожидалось. 14 апреля он заявил главнокомандующему сухопутными войсками, что наступ ление не начнется раньше чем 21-го или 22-го, поскольку люфтваффе требуется еще несколько дней, чтобы восстановить свою боеспособность. 18 апреля генерал Йодль сообщил ОКХ, что выполнение плана «Гельб» не начнется раньше чем 24-го. В конце концов Гитлер решил выступать на западе только тогда, когда операции в Норвегии будут завершены. Это условие представлялось выполненным, когда в начале мая была установлена наземная связь между Осло и гаванями западного побережья – Ставангером, Бергеном и, прежде всего, Тронхеймом. Вместе с тем высадившиеся в середине апреля в Намсусе и Ондальснесе и продвинувшиеся до Вердаля (80 километров к северу от Тронхейма) и Лиллехаммера британские войска были отброшены обратно на свой плацдарм. Теперь можно было использовать первый же период хорошей погоды на западе. Запланированное первоначально на 6 – 7 мая наступление Гитлер в конце концов назначил на 5.35 утра 10 мая, поскольку прогнозы авторитетных метеорологов люфтваффе предвещали с этого дня на длительное время благоприятную погоду. Фюрер, как и намеревался, написал королеве Нидерландов письмо, которое должен был доставить спецкурьер – высокопоставленный служащий рейхсканцелярии, майор резерва Кивиц. Он собирался выехать в Гаагу на автомобиле 9 мая, но в последнюю минуту Гитлер его остановил, опасаясь, что спецкурьер может быть по пути взят в плен и противник узнает о наступательных планах Германии раньше времени. Нейтралитет Бельгии и Люксембурга Гитлером больше вообще не принимался во внимание. На основании устных директив, которые Гитлер дал главнокомандующим вермахта 27 сентября, и директивы № 6 на ведение военных действий от 9 октября начальником Генерального штаба сухопутных сил были разработаны инструкции по развертыванию войск по плану «Гельб». Они предусматривали размещение групп армий «В» и «А» на линии Гельдерн – Метлах (на Сааре севернее Мерцига) и наступление в западном направлении, через южную оконечность Голландии и Бельгию, чтобы уничтожить силы противника севернее Соммы и выйти к берегу Английского канала. Группе армий «С» под командованием генерал-полковника рыцаря фон Лееба (штаб-квартира – Франкфурт-на-Майне) предстояло силами 1-й армии (генерал-полковник фон Вицлебен, штаб-квартира – Бад-Крейцнах) и 7-й армии (генерал пехоты Дольман, штаб-квартира – Карлсруэ) защищать границы рейха от Метлаха до Базеля. Группа армий «В» под командованием генерал-полковника фон Бока (штаб-квартира – Бад-Годесберг) должна была подготовить к наступлению 6-ю армию (генерал-полковник фон Рейхенау, штаб-квартира – Гревенбройх) севернее Льежа, 4-ю армию (генерал-полковник фон Клюге, штаб – Ойскирхен) южнее Льежа и для использования в ходе наступления в районе действия 6-й армии сформировать командование 18-й группы армий (АОК 18) (генерал артиллерии фон Кюхлер), а в районе действия 4-й армии – командование 2-й группы армий (АОК 2), (генерал пехоты барон фон Вейхс). Они должны после прорыва бельгийских укреплений сначала двигаться в западном направлении, затем, по обстоятельствам, продолжить движение в западном, северо-западном или юго-западном направлении, а свои подвижные силы двумя ударными группами направить севернее и южнее мимо Льежа на Гент и Тен. А 6-я армия должна наступать с линии Венло – Ахен в направлении на Брюссель и окружить Льеж с севера, так же как и Антверпен с севера и востока. В то же время 4-я армия прорывается между Льежем и Уффализом и наступает по обе стороны Намюра по направлению к Нивелль – Шиме. Задачей группы армий «А» генерал-полковника фон Рундштедта (штаб-квартира – Кобленц) было прикрытие группы армий «В» от ударов противника с юга и юго-запада. Для этого она продвигает своей левый фланг через Маас выше Фюме в общем направлении на Лан. Ее 12-я армия под командованием генерал-полковника фон Листа (штаб-квартира – Майен), переправившись через Ур, должна прорвать бельгийские пограничные укрепления по обе стороны от Бастони, сильным правым флангом форсировать Маас выше Фюме и двинуться на Лан. Левым флангом она должна в районе Кариньяна примкнуть к оборонительному фронту 16-й армии. 16-я армия под командованием генерала пехоты Буша (штаб-квартира – Бад-Бертрих на Мозеле) наступает с линии Валлендорф – Метлах и, резко выдвинув вперед правый фланг, должна занять линию Кариньян – Лонгви – Сьерк. Эти инструкции по развертыванию были подробно обсуждены с Гитлером и его военными советниками и сначала получили полное одобрение фюрера, однако после его вмешательства были доработаны и претерпели существенные изменения. Использование почти всех мобильных сил – девяти танковых и четырех моторизованных дивизий – 6-й и 4-й армий по обе стороны Льежа, по общему мнению, было вызвано тем, что Арденны, тем более зимой, представляют для таких соединений практически непреодолимое препятствие. С другой стороны, все, конечно, понимали, какие трудности ожидают их севернее Льежа при переправе через Маас и Альберт-канал. В сущности, именно поэтому командование сухопутных сил с самого начала считало шансы на успех небольшими. Гитлера ситуация тоже тревожила, ибо, если ударный клин остановится у этих водных преград хотя бы на несколько дней, о быстром решающем успехе, который в данных обстоятельствах был особенно ценен, можно было уже не думать. Гитлер долго ломал голову над вопросом, что делать. И 30 октября он пришел к выводу, что для прохода одной из ударных групп можно использовать свободный от леса и проходимый участок местности, который тянется от Арлона в Бельгии – Люксембурге в западном направлении через Тинтиньи и Флоранвиль к Седану. Она будет состоять из одной танковой и одной моторизованной дивизии[27]. Иными словами, если и здесь осуществить попытку прорыва, шансы на успех можно увеличить. 5 ноября главное командование сухопутных сил уступило этой инициативе с большой неохотой. Дело в том, что, с одной стороны, оно не желало без особой необходимости отклоняться от единожды выбранной, хорошо продуманной группировки сил, с другой стороны, от такого маневра многого ожидать не приходилось, ибо подошедшие сюда мобильные силы вскоре тоже наткнутся на серьезное препятствие, которое нельзя было недооценивать, – на Седан. В конце концов начальник Генерального штаба сухопутных сил предложил поставить на это направление 10-ю танковую дивизию, одну моторизованную дивизию (2-ю или 29-ю) и также моторизованную дивизию лейбштандарт СС «Адольф Гитлер» под командованием генерала танковых войск Гудериана со штабом XIX корпуса. Но это теперь уже не удовлетворяло Гитлера. Он всерьез увлекся своей идеей, ожидал от прорыва на Седан большого успеха и 10 ноября потребовал для корпуса генерала Гудериана еще одну танковую дивизию, а именно 2-ю, и, кроме моторизованной дивизии и дивизии СС, еще моторизованный полк «Гроссдойчланд». Генерал-полковнику Кейтелю он поручил «ввести в должность» самого генерала. Генеральный штаб сухопутных сил исполнил требование фюрера и соответственно изменил инструкции по развертыванию. Теперь в ней говорилось, что группа армий «А» должна продвинуться правым флангом через Маас между Фюме и Музоном в направлении на Лан, а левым флангом прикрывать наступление войск от нападения противника с юга и юго-запада. Перед ее фронтом группа мобильных сил, используя свободные от леса участки по обе стороны Арлона, Тинтиньи и Флоранвиля, двигается к Седану, имея целью нанести удар по брошенным на Южную Бельгию мобильным силам противника в районе Седана и к юго-востоку от него внезапно выйти на берег Мааса, тем самым создав благоприятные предпосылки для дальнейшего проведения операции. 12-я армия, переправившись через Ур, должна прорвать бельгийские пограничные укрепления по обе стороны от Бастони, сильным правым флангом форсировать Маас между Фюме и Музоном, двинуться на Лан. 16-я армия наступает с линии Валлендорф – Метлах и, резко выдвинув вперед правый фланг, должна занять линию Музон – Лонгви – Сьерк. Она прикрывает южный фланг общего наступления и поддерживает соединение с укрепленной линией на Сааре южнее Метлаха. Даже теперь, когда мысль о прорыве танкового клина на Седан была включена в оперативный план сухопутных сил, Гитлер не был удовлетворен. Он сомневался, удастся ли, благодаря внезапности, захватить неповрежденными мосты через Альберт-канал севернее и северо-восточнее Льежа, что было необходимой предпосылкой удара готовых к бою моторизованных формирований 6-й армии. Значительно более благоприятные шансы были у мобильных сил на атакующем фланге группы «А», тем более что противник, вероятнее всего, ожидал удара немцев на севере. Судя по имевшейся информации, основное направление во вражеском развертывании находилось на западной границе Бельгии, и имелись все основания полагать, что собранные там крупные силы англичан и французов с началом немецкого наступления вторгнутся в Бельгию. Если же южному танковому клину удастся прорваться через Седан на запад, не только фронт противника окажется разорванным в центре, но и будут выиграны фланги в Бельгии. Этим начинался масштабный охват противника, который мог привести к полному уничтожению северной группы войск союзников. Исходя из этих соображений, Гитлер 14 ноября поручил генералу Йодлю выяснить у главного командования сухопутных сил, какие существуют возможности, в случае впечатляющего успеха корпуса Гудериана, быстро усилить его дополнительными моторизованными силами. В отданном частям вермахта 20 ноября дополнительном распоряжении к плану «Гельб», содержащему директиву № 8 на ведение военных действий, он приказал принять все меры, чтобы участок главного удара операции перенести из района действий группы армий «В» в район группы армий «А», если там произойдет раздробление сил противника, что позволит надеяться на более быстрый и крупный успех, чем в группе армий «В». На основании директивы № 8 командование группы армий «А» примерно в это время, а потом еще раз в начале декабря предложило ОКХ участок главного удара уже заранее переместить на южный фланг фронта наступления. Взвесив все за и против, генерал-полковник фон Браухич и генерал Гальдер решили сосредоточить мобильные силы (5 танковых и 3 моторизованные дивизии), разделив их на три эшелона, под единым командованием в районе действий 12-й армии на Маасе вблизи Седана и ниже его. Первым эшелоном должен был командовать генерал Гудериан и штаб XIX корпуса, вторым – генерал-лейтенант Рейнгардт и штаб XXXXI корпуса, танковая группа была доверена генералу фон Клейсту, а его начальником штаба стал полковник Цейтцлер. Тем самым участок главного удара был перенесен с правого на левый фланг наступления. В районе действия 6-й и 4-й армий остался XVI танковый корпус под командованием генерала Гепнера и XV – под командованием генерала Гота. Идея танкового удара на Седан позднее, когда он в процессе выполнения доказал свою высочайшую эффективность, широкими армейскими кругами приписывалась генерал-лейтенанту фон Манштейну, который до февраля 1940 года был начальником штаба группы армий «А» и считался лучшим оперативным умом армии. В действительности генерал фон Манштейн, по-видимому, с самого начала высказывался за прорыв мобильных сил через Арденны и через Маас в районе Седана, Гитлер узнал об этом в последние дни октября от своего главного адъютанта полковника Шмундта и, таким образом, разработал идею направления моторизованных формирований через Арлон на Седан. Таким образом, если Гитлер и не может считаться творцом этой идеи, все же он ее сразу признал продуктивной, и его вмешательство в действия ОКХ привело к победе. А заслуга претворения этой идеи в жизнь принадлежит генералу Гальдеру. Инструкция по развертыванию сухопутных сил претерпела существенные изменения и в части действий по отношению к Голландии. Этот вопрос был поднят на обсуждении плана операции в октябре, и Гитлер решил, что Голландия, за исключением ее южной оконечности, через которую должен пройти правый фланг 6-й армии, сначала оккупироваться не будет. Поэтому на германо-голландской границе севернее Гельдерна были предусмотрены только слабые силы, объединенные в армейское подразделение N. Против этой позиции высказался главнокомандующий люфтваффе. При посредстве своего начальника Генерального штаба генерала Ешоннека он 30 октября, а потом еще раз 11 ноября сослался на то, что Англия, вне всяких сомнений, не станет уважать нейтралитет воздушного пространства Голландии. При таких обстоятельствах Рурскую область можно эффективно защитить, лишь выдвинув ПВО и организацию оповещения как можно дальше на территорию Голландии. Следовательно, с самого начала большая часть Голландии должна быть оккупирована. Гитлер согласился и 15 ноября отдал приказ, чтобы армия находилась в готовности по специальному приказу оккупировать Голландию сначала до линии Греббе – Маас[28]. От политической и военной позиции Голландии, так было сказано в переданной генерал-полковником Кейтелем ОКХ директиве, и от степени наводнений зависит, будет ли необходимо и возможно ли ставить дальнейшие цели. Но в появившейся пятью днями позже директиве № 8 Гитлер приказал не только по специальному приказу оккупировать территорию Голландии, включая предлежащие Западно-Фризские острова, пока без Тексела, прежде всего до линии Греббе – Маас. Новая задача была поручена 18-й армии, которую возглавил генерал артиллерии фон Кюхлер. Ее шесть пехотных дивизий, 9-я танковая дивизия, моторизованная V дивизия СС, оба полка СС – «Адольф Гитлер» и «Фюрер» – и 1-я кавалерийская дивизия развернулись на голландской границе к северу от Гельдерна – на прежнем участке армейского подразделения N. С выходом на передовые позиции 18-й армии вступила в силу новая организация сухопутных войск: группе армий «В» теперь подчинялись 6-я и 18-я армии, группе армий «А» – 4, 12 и 16-я армии, а также танковая группа Клейста. Цель операций в Голландии была поставлена позже, с учетом применения парашютных и десантных войск. Этот вопрос Гитлер обдумывал заранее. Он обсудил много возможностей с ОКХ и люфтваффе, причем с самого начала было ясно, что в расчет принимается только их использование на участке главного удара, следовательно, перед группой армий «В». Здесь находились сильно укрепленные главные оборонительные позиции бельгийцев, которые тянулись от Намюра на северном берегу Мааса на Льеж и далее за глубокий Альберт-канал к отлично укрепленному Антверпену, затем на запад, чтобы обогнуть позиции на Диле, которые находились в процессе строительства с 1937 года, защищали столицу страны и от севера Намюра шли за Диль через Вавр и Лувен на Лир, где примыкали к внешнему поясу фортов Антверпена. Имелись все основания, чтобы использовать парашютистов для открытия этих укрепленных линий с тыла, тем более пока существовало намерение использовать главные силы танковых и моторизованных формирований группы армий «В» для удара по обе стороны Льежа на Гент и Тен. Но только Гитлер решил иначе. Он предположил, что привлеченные для обороны этих позиций бельгийские войска, как только немецкие силы осуществят прорыв, вместе с частями прибывших на помощь английских и французских войск отхлынут в так называемый национальный редут. Под этим понимали территорию, которая была защищена на севере устьем Шельды, на востоке – крепостью Антверпен, на юге – низменностью Шельды по обе стороны Термона, сильными, но еще не готовыми предмостными укреплениями Гента, и рекой Лис. Гитлер задумал ворваться туда заблаговременно, чтобы противнику некуда было отходить, когда он будет выбит с передовых оборонительных позиций. Поэтому в конце октября он приказал использовать 22-ю пехотную (воздушно-десантную) дивизию, чтобы с началом наступления отвоевать плацдарм у Гента. ОКХ от этой операции успеха не ожидало и взамен хотело сбросить парашютистов на мосты через канал между Льежем и Антверпеном, чтобы заблаговременно захватить их и открыть путь 6-й армии в Бельгию. Генерал-фельд мар шал Геринг также отвергал запланированное Гитлером использование элитных воздушно-десантных частей, считая это бессмысленным. Он высказал свое мнение в беседе с шефом ОКВ 6 ноября. Герингу казалось невозможным, что его парашютисты, приземлившись на предмостных укреплениях Гента, расположенного примерно в 180 километрах от границ рейха, смогут продержаться до подхода туда наземных сил. Эти возражения не смогли отговорить Гитлера, но все же побудили его, на случай если взрыв мостов через Маас и канал севернее Льежа не позволит 6-й армии осуществить быстрый прорыв, предусмотреть другую возможность, а именно сброс парашютистов на мосты через Маас между Намюром и Динаном, чтобы держать их открытыми для танковых частей 4-й армии. Решение, будут ли использованы парашютисты в Генте или Динане, Гитлер хотел принять только в день наступления, когда будет видно, как обстоят дела с мостами на участке 6-й армии. Шеф Генерального штаба и командир парашютной дивизии генерал Штудент на совещании 29 декабря на это возразили, что очень трудно в последний момент сориентироваться и сосредоточиться на обеих возможностях. На следующем совещании, состоявшемся 10 января, генерал Ешоннек обратил внимание собравшихся на то, что при сильно замерзшей почве сброс парашютистов на мосты через Маас в районе Динана будет невозможным. Вместо этого он предложил приземление воздушного десанта в районе Амстердама, чтобы открыть для 18-й армии так называемую крепость Голландия – центральную часть Нидерландов, защищенную на юге реками Маас, Ваал и Лек, на востоке – укреплениями на канале Горинхем – Утрехт – Амстердам, а также Зейдер-Зе. Эта новая мысль находилась в прямой связи с настойчиво поднимаемым в последнее время люфтваффе вопросом о том, что для обеспечения защиты Рурской области против вражеских атак с воздуха необходимо с самого начала по возможности оккупировать всю Голландию. А благодаря уже упоминавшейся вынужденной посадке двух немецких летчиков в Бельгии, происшедшей в тот же день, когда генерал Ешоннек выдвинул свое предложение, оно приобрело чрезвычайно большое значение. Один из двух офицеров служил в расположенном в Мюнстере штабе 7-й авиационной дивизии. Он должен был 10 января принять участие в совещании в штабе 2-го воздушного флота в Кельне об использовании в предстоящей кампании парашютистов. Один из друзей уговорил его вылететь туда на следующее утро, хотя офицер имел при себе секретные документы, которые запрещалось брать в самолет в непосредственной близости от фронта. Как уже говорилось, самолет в условиях нелетной погоды сбился с курса и пошел на вынужденную посадку. Когда офицеры убедились, что находятся на бельгийской территории, они попытались сжечь документы. Насколько им это удалось до задержания, сказать трудно, поэтому есть все основания считать, что часть секретных документов попала в руки противника и теперь союзники более или менее в курсе дела относительно наступательных планов немцев, а также планируемого использования воздушных десантов. Гитлер заподозрил, как всегда в подобных случаях, предательство, приказал арестовать жен обоих офицеров, а в их домах был произведен обыск, в результате которого ничего изобличающего не было найдено. Он снял с должности командующего 2-м воздушным флотом генерала авиации Фельми и на его место назначил прежнего командующего 1-м воздушным флотом генерал-полковника Кессельринга. Однако, прежде всего, он решил, под давлением обстоятельств, иначе использовать парашютистов. Также он проникся убеждением, что для обеспечения безопасности Рурской области оккупация Голландии является неизбежной, подхватил мысль генерала Ешоннека и 14 января приказал организовать воздушный десант в крепость Голландия, но не в районе Амстердама, а дальше на юг – в районе Роттердама – Дордрехта. Так можно было овладеть лежащими там мостами через Лек и Ваал и, прежде всего, важнейшими предмостными укреплениями на Маасе в районе Мурдейка, тем самым открыв крепость Голландия для 18-й армии. Ей теперь поручалось направить свои мобильные силы через Южную Голландию, чтобы как можно скорее установить связь с десантом. Для 6-й армии было особенно важно, чтобы остались неповрежденными железнодорожные и автомобильные мосты через Маас в Маастрихте, а также мосты через Альберт-канал, расположенные непосредственно к западу и к юго-западу от этого города. Кроме того, необходимо было захватить находящийся в 5 километрах к югу сильный форт Эбен-Эмаель. Он был построен как левофланговый опорный пункт бельгийских укреплений на Маасе в 1932 – 1935 годах и блокировал участок от Визе до Маастрихта. Гитлер заблаговременно обратил на него свое пристальное внимание. Ему пришли в голову идеи, с одной стороны, необычайно привлекательные, а с другой стороны, противоречащие истинно солдатскому восприятию. Остается открытым вопрос, один ли он их придумал, но, во всяком случае, ОКВ и Генеральный штаб армии в этом не участвовали. Форт Эбен-Эмаель должен был быть захвачен в предрассветные сумерки дня наступления отборными штурмовыми войсками, которые были доставлены специально для этой цели построенными грузовыми планерами. А для захвата мостов в Маастрихте в ночь накануне начала наступления в город вошел небольшой отряд эсэсовцев, переодетых в голландскую форму. Справиться с голландской охраной мостов для них было нетрудно. А мосты через Альберт-канал к западу и юго-западу от города в конце концов должны были захватить парашютисты. В зимний период наступательные силы армии могли быть существенно увеличены. В середине октября руководство Генерального штаба армии оценивало общее количество дивизий как 75 – 104. К концу апреля количество дивизий возросло до 148[29]. Из них 117 дивизий использовались на Западном фронте, а именно 73 – в группах армий «А» и «В», 19 – в группе армий «С», 25 – за линией фронта в качестве армейского резерва. Таким образом, были приняты все меры, чтобы обеспечить успех предстоящей операции. На совещании в рейхсканцелярии со своими военными советниками Гитлер выразил свою убежденность, что наступление на Западе приведет к величайшей победе в мировой истории. Теперь наступление было назначено на 5.35 утра 10 мая, и фюрер смотрел в будущее с оптимизмом. В своих ожиданиях Гитлер не был обманут. Правда, фактор внезапности удалось использовать лишь частично – немецкие войска чаще всего сталкивались с готовым к обороне противником, да и большое число мостов через Маас и каналы оказались взорванными, как и железнодорожные и автомобильные мосты в Маастрихте, несмотря на то что эсэсовцы в голландской форме были на месте вовремя. Но мосты через канал к западу и юго-западу от города попали в руки немецких парашютистов неповрежденными. Форт Эбен-Эмаель уже ранним утром 10 мая не был в состоянии участвовать в боевых действиях, хотя его окруженный гарнизон сдался только в полдень следующего дня. Прежде всего, полностью удался решающий прорыв танковой группы генерала фон Клейста через Южные Арденны и через Седан. Успех оказался выше всех привычных представлений. Французское Верховное командование рассчитывало на то, что главный удар немцев будет направлен по обе стороны Льежа на Брюссель, и согласно этому при развертывании разместило основной район обороны на левом фланге своих армий, как и предполагали немцы. Здесь между побережьем Канала и верховьем Самбры находилась 7-я французская армия генерала Жиро, имевшая в своем составе семь дивизий, английская армия генерала лорда Горта, имевшая девять дивизий, и 1-я французская армия генерала Бланшара, состоявшая из семи дивизий. Среди французских подразделений имелись три легкие танковые дивизии. Юго-восточнее – до Мааса – располагалась 9-я армия генерала Корапа и 2-я французская армия под командованием генерала Хунтцингера, которая своим восточным флангом примыкала к линии Мажино в районе Лонгийона. В первой было семь, в последней – шесть пехотных дивизий, по две частично моторизованных кавалерийских дивизии и по одной кавалерийской бригаде. Эти пять армий составляли группу армий генерала Биллота, который располагал еще и резервом из одиннадцати дивизий, в числе которых были три французские тяжелые танковые дивизии, пять французских моторизованных дивизий и одна английская моторизованная дивизия. В начале наступления три армии левого крыла тотчас перебрасывались в Бельгию на линию Намюр – Лувен – Антверпен, чтобы здесь задержать ожидаемый удар немцев и отбросить их двусторонним охватывающим контрнаступлением. Примыкающая с юга 9-я армия должна была выдвинуться к Маасу на участке Седан – Намюр. Здесь, учитывая серьезное естественное препятствие – текущую в глубокой долине реку, – можно было использовать относительно слабую армию – среди ее семи пехотных дивизий только две были кадровыми, да и противотанкового оружия в ней было недостаточно, поскольку французы, как и немцы первоначально, считали Арденны практически непроходимыми для крупных танковых формирований. Кроме того, развертывание на Маасе шло очень медленно. Вот эта армия и встретила на северном фланге в районе Динана атаку XV танкового корпуса, а на юге – на стыке со 2-й армией, левый фланг которой состоял только из дивизий треть ей волны, – мощный удар танковой группы Клейста. Противостоять столь сильному двойному натиску французская армия была не в состоянии. Поэтому передовые немецкие танковые соединения уже 13 мая смогли форсировать Маас в районе Ивуара и Живе, а также вблизи Монтерме, на следующий день расширить захваченные плацдармы и 15 мая прорваться до Монкорне – в 70 километрах к западу от Седана. Тем самым был достигнут желаемый оперативный прорыв прямо через французский фронт, и началось победное шествие группы Клейста к побережью Канала (пролива). Во время проведения этой операции неоднократно возникали чрезвычайно напряженные отношения между Гитлером и ОКХ. Гитлер опасался, что продвинувшийся далеко вперед танковый клин группы армий генерал-полковника фон Рундштедта западнее Мааса может встретить сильный вражеский контрудар с юга, прежде чем отставшая пехота сможет организовать надежную фланговую защиту на Арденнском канале и на Эне. Поэтому 17 мая он пожелал, чтобы танки, вышедшие к этому моменту на линию Авеснес – Гиз – Марль – Ретель, были остановлены до того времени, когда подойдет достаточное количество пехотных дивизий 12-й армии, чтобы прикрыть южный фланг и сменить временно использованные для этой цели подразделения генерала фон Клейста. Главнокомандующий и начальник Генерального штаба сухопутных сил не пренебрегали опасностью такого рода контрудара, исходя из ситуации, в которой противник оказался вследствие прорыва немцев. Однако они в тот момент не считали угрозу непосредственной и верили, что в любое время смогут ему противостоять, обеспечив фланговую защиту имеющимися силами, которые каждый день и каждый час будут пополняться из тыла. Значительно более серьезную опасность для успеха операций по прорыву и окружению они видели в том, что противник, если танковый клин на время будет задержан, получит время для создания нового оборонительного фронта на Уазе и канале Самбра-Уаза, где немецкое наступление может быть остановлено. Они требовали снятия запрета на продолжение движения, на что Гитлер согласился только после весьма напряженного обсуждения 18 мая. Операции не был нанесен ущерб, поскольку командование армии еще не приказывало остановить мобильные формирования. Новое, на этот раз чреватое крайне серьезными последствиями расхождение во мнениях обнаружилось несколькими днями позже. Оно имело огромное значение для дальнейшего хода операций, да и, возможно, для войны вообще. После того как танковая группа Клейста 20 мая достигла устья Соммы в районе Абвиля, тем самым осуществив прорыв к побережью Канала, она была повернута на север, чтобы замкнуть кольцо вокруг крупной северной группировки противника, состоявшей из бельгийских и английских войск, а также 1-й, частей 7-й и остатков 9-й французской армии. Продвигавшиеся на побережье и восточнее его немецкие танковые и моторизованные дивизии 24 мая достигли Бетюна и Сент-Омера и наступали на Кале, когда неожиданно были остановлены Гитлером. Он придерживался мнения, что перерезанная многочисленными водными потоками местность Фландрии не позволит двигаться по ней сильным танковым формированиям и что наступавшая с востока группа армий генерал-полковника фон Бока, к тому времени достигшая линии Гент – Кортрейк – Валансьен, может сама, во взаимодействии с люфтваффе, выполнить задачу уничтожения северной группировки противника. Тщетно настаивали генерал-полковник фон Браухич, генерал Гальдер и ведущие командующие, действующие на этом театре боевых действий, на продолжении танкового удара группы Клейста через Дюнкерк, чтобы закрыть морской фронт и отрезать противника от все еще открытых портов погрузки на суда. Гитлер настоял на своей точке зрения, в которой опирался на знания местности Фландрии, полученные им лично в годы Первой мировой войны, когда он служил простым солдатом. Фюрера поддержали генерал-полковник Кейтель и генерал Йодль. Кроме того, Гитлер считал, что танковые и моторизованные формирования, которые не так легко укомплектовать и пополнить, как пехотные, следует беречь и дать им передышку перед тем, как они перейдут к следующему этапу кампании – прорыву тем временем созданного нового французского оборонительного фронта на Эне и Сомме. И группа Клейста получила недвусмысленный приказ перейти к обороне на линии Бетюн – Сент-Омер – Кале, а группа армий фон Бока, используя все имевшиеся в ее распоряжении силы, отбросить окруженного противника на запад. Но то, что предвидел главнокомандующий сухопутными войсками, произошло: ведущие фронтальное наступление дивизии 6-й и 18-й армий столкнулись с постоянно усиливающимся сопротивлением ведущего планомерный отход противника и продвигались вперед очень медленно. Возникло опасение, что формирование гигантского котла потребует еще довольно продолжительного времени и противнику удастся эвакуировать значительную часть своих сил морем, тем более что неблагоприятная погода не позволяла в полной мере использовать авиацию. Поэтому 26 мая Гитлер был вынужден разрешить движение мобильных сил в направлении на Ипр и, прежде всего, стремительный бросок к Дюнкерку, чтобы помешать широкой эвакуации сил противника морем. Тем не менее завершить окружение, отрезав противника от моря, так и не удалось, и англичане сумели перевезти в Англию большую часть своих войск, правда без техники, и часть французских войск. Им пришла на помощь еще и пасмурная погода. Впоследствии англичане не без оснований могли заявить о «блестяще проведенном отходном маневре», но его успех в первую очередь был обеспечен оперативными ошибками Гитлера. Вторая стадия Западной кампании, так называемая операция «Рот», началась утром 5 июня наступлением группы армий «В» (4, 6 и 9-я армии) через Сомму и канал Уаза-Эна к низовьям Сены, местности севернее Парижа и к низовьям Марны. За ним должен был последовать главный удар группы армий «А» (силами 2-й и 12-й армий) через Эну по обе стороны Реймса и позже наступление 1-й армии из района Саарбрюккена на Саарбург и 7-й армии – через Верхний Рейн. Мобильные силы двигались тремя группами: XV танковый корпус генерала Гота (5-я и 7-я танковые, 2-я моторизованная дивизия) при 4-й армии с Нижней Сены на Руан, танковая группа генерала фон Клейста при 6-й армии XIV танковый корпус (генерал фон Витерсгейм, 9-я и 10-я танковые, 13-я моторизованная дивизия) из Амьена и XVI танковый корпус (генерал Гепнер, 3-я и 4-я танковые, 20-я моторизованная дивизия) из Перона в направлении на Крей и танковая группа генерала Гудериана (XXXIX танковый корпус, генерал Шмидт, 1-я и 2-я танковые, 29-я моторизованная дивизия и XXXXI танковый корпус, генерал Рейнгардт, 6-я и 8-я танковые дивизии) при 12-й армии из района Ретеля на юго-юго-восток. Было предусмотрено, что танковая группа Клейста, как только она достигнет Уазы в районе Крея, подтянется к группе армий «А». Затем генерал Гальдер хотел согласно своему первоначальному плану обе танковые группы перевести на левое крыло действовавших на направлении главного удара войск в район Сен-Дизье и Бар-ле-Дюк, чтобы они оттуда направились, с одной стороны, через Сен-Миель на Понт-а-Муссон, отделив часть сил на Верден, с другой стороны, южнее Туля на верхний Мозель. Однако он отказался от этой мысли, потому что в начале июня поступила информация о сосредоточении французами своих войск в районе Парижа и, следовательно, относительного ослабления французского Восточного фронта, с которой следовало считаться. Было необходимо обдумать возможность поворота группы армий «А» на юго-запад и сосредоточения объединенных танковых групп перед левым флангом у Осера с целью проведения операции по окружению противника в районе Парижа. А с находившимися восточнее Мааса французскими силами в этом случае предстояло справиться 16-й армии и обеим армиям группы «С». Новый план не вызвал энтузиазма у Гитлера. После доклада 6 июня главнокомандующего сухопутными силами фюреру план показался слишком рискованным. Сначала необходимо, в соответствии с прежней точкой зрения, нанести сокрушительный удар силам противника в Эльзас-Лотарингии и западнее и сокрушить линию Мажино. Для этого группа армий «А» и с ней 9-я армия 9 июня нанесла удар в юго-юго-восточном направлении. После того как группа армий «В» в тот же день вышла 4-й армией к Сене в районе Руана, 6-й армией – в район Крея и Вилле-Котре, а правым флангом 9-й армии – к Марне у Шато-Тьерри, Гитлер на следующий день приказал (по предложению начальника Генерального штаба сухопутных сил) привлечь танковую группу Клейста к основной операции и направить через Шато-Тьерри на Труа, а наступающую восточнее Реймса танковую группу Гудериана повернуть на Витри-ле-Франсуа – Бар-ле-Дюк. От нее одна танковая и одна моторизованная дивизии должны были подступить к западному и южному фронтам крепости Верден, быстрому захвату которой Гитлер придавал большое значение. Этот захват должен был оказать и сильное моральное воздействие на французов. Впрочем, оказалось, что в этом нет необходимости, ибо наступление 16-й армии с севера развивалось очень быстро, и уже 15 июня Верден был ею взят. Другие операции тоже развивались планомерно и с удивительной скоростью, поскольку измотанная французская армия теперь могла оказать лишь слабое сопротивление. Группа армий «В» продвинулась по обе стороны Парижа, который 14-го был взят, через Сену к низовьям Луары, куда и вышла через несколько дней. Перед наступавшей на юго-восток группой армий «А» двигалась танковая группа Клейста, частью – к верховьям Луары, главными силами – на Дижон. Танковая группа Гудериана продвигалась через Безансон к швейцарской границе, к которой она приблизилась 17 июня. Клейст наступал по долине Соны дальше на Лион, который был взят 20-го, и отправил по приказу Гитлера мобильное подразделение в низовья Луары для удара вдоль атлантического побережья на Бордо. Гудериан повернул на северо-восток на Мюльхаузен и Эпиналь, чтобы совместно с 16-й армией, вышедшей 14 июня из Саарбрюккена на Люневиль 1-й армией и на следующий день переправившейся через Верхний Рейн 7-й армией покончить с французскими силами в Эльзас-Лотарингии. Наконец, еще одна созданная из горных войск и XVI танкового корпуса боевая группа под командованием генерал-полковника Листа была выделена для движения из Лиона на Гренобль и Шамбери, чтобы открыть итальянцам, которые 11 июля вступили в войну, проход через Альпы. Но прежде чем до этого дошло, заключение перемирия 25 июня в 1.35 положило конец боевым действиям. Неслыханно быстрая, в высшей степени успешная кампания против западных держав необычайно воодушевила немецкий народ, наполнила его гордостью и воодушевлением, а весь остальной мир – тревогой и сомнениями. Для немецкого Верховного командования и всего дальнейшего хода войны воистину губительным было то, что многократно укрепилась вера Гитлера в себя и собственные таланты величайшего стратега. Одновременно он стал значительно меньше обращать внимания на советы, даваемые ему ведущими военными деятелями страны. Не менее тяжелые последствия имел тот факт, что теперь немецкий генералитет был склонен и сам признавать определенные интуитивные способности своего Верховного главнокомандующего оценивать стратегическую ситуацию. В результате этого немецкие генералы теперь охотнее, чем раньше, исполняли требования Гитлера и не противоречили его планам, становившимся все более претенциозными. Справедливости ради следует добавить, что подхваченная Гитлером и осуществленная идея прорыва через Седан внесла решающий вклад в успех всей военной кампании. Но одна-две удачные идеи или своевременное озарение не являются признаком гениальности полководца. Насколько не хватало Гитлеру духовных и умственных сил, продемонстрировали его дилетантские вмешательства в начале наступления на западе. Несколько другим образом это проявилось и в дальнейшем ходе войны. Впрочем, решающим для победы на западе было количественное и качественное превосходство немецких танковых и военно-воздушных сил. Во время Первой мировой войны почти до конца оборона была самой сильной формой ведения военных действий, убойная сила огнестрельного оружия из-за отсутствия средств нападения использовалась не в полной мере. С того времени, благодаря развитию моторостроения, произошло решающее изменение условий ведения войны. Современные танки и самолеты представляли собой средства нападения высочайшей пробивной силы, действовавшие с высокой скоростью. Им можно было противостоять, только обладая таким же оружием. Оборонительного оружия, которое одновременно получило развитие, уже было недостаточно. Гитлер, являясь технически грамотным человеком, понял это своевременно и потому старался всячески ускорить строительство танков и самолетов. Немцы объединяли танковые и моторизованные дивизии, корпуса и крупные оперативные группы, которые использовали для достижения решающего прорыва, на участке главного удара. Они были мобильными и действовали умело. Большое значение имела хорошая организация совместных действий с военно-воздушными силами, которые располагали весьма эффективными средствами поддержки наземных войск, в первую очередь пикирующими бомбардировщиками. В отличие от немцев французы в своих взглядах на основные принципы использования танковых войск не слишком далеко ушли от лета 1918 года. Они почти всегда использовали танки для непосредственной поддержки пехоты. В то же время французские военно-воздушные силы совсем не имели пикирующих бомбардировщиков, да и вообще современных боевых самолетов у них было так мало, что те не могли оказать сколь бы то ни было существенного влияния на ход наземных операций.

Источник: http://historylib.org/historybooks/K...a--1939-1943/3