*305. Вторая мировая война-3

[Игорь Пыхалов, Дмитрий Пучков]

Д.П. Так называемые «кувалды Сталина», да?

И.П. Да, т.е. тут даже ничего такого сверхмощного, как потом у нас были некоторые артсистемы уже во время блокады Ленинграда, тут, в общем-то, и не требовалось. Просто нужна была артиллерия особой мощности, которая имелась, и если бы озаботились вопросом заранее и всерьёз, то, конечно, всё бы подвезли и обеспечили.

Д.П. Т.е., если я опять-таки правильно понимаю: вот линия оборонительных сооружений. Для того, чтобы туда не подъехали и не подошли, сначала, наверное, есть минные поля перед ними. Всё это запутано колючей проволокой, чтобы не проехали танки, нарыты канавы, рвы, как в те времена модно было, и поставлены надолбы, т.е. там набросано камней. Мы с Баиром ездили на экскурсию, он показывал и рассказывал, что там они какими-то молодёжными бригадами выезжали от этого города, от того, эти бетонные штуки подписаны – это от нашей Лаппеенранты, это ещё от чего-то, т.е. это достаточно массово производилось. Соответственно, пехоте пробежать через минные поля, проволоку, под пулемётами – это напряжённо. Танки заехать не могут, поскольку там бетонные сооружения, ну а самолёт, по всей видимости, тогдашней бомбой в такое попасть не мог, да?

И.П. Фактически да, потому что там у нас в основном бомбили со свободного полёта – это когда просто бомбы сыплются, но фактически это работа по площадям, а точечно тут проблематично.

Д.П. С моей точки зрения, по прошествии ряда лет, подобная организация атаки на финские оборонительные сооружения говорит о несерьёзном уровне подготовки, во-первых, командиров, во-вторых, всей операции в целом. Там по факту кого-нибудь расстреляли потом, нет?

И.П. По факту там на самом деле расстреляли, по-моему, одного из командиров дивизий за то, что в лесах Карелии его дивизия попала в окружение и была практически уничтожена финнами. Причём в соседней дивизии командир был более грамотный, видимо, более энергичный – там ситуация была не такая критичная, хотя там тоже финны воздействовали.

В итоге, забегая вперёд, по итогам войны Ворошилов был снят с должности наркома обороны, вместо него поставили Тимошенко. Кстати говоря, тоже выходца из Первой конной.

Но если брать в целом наши вооружённые силы, то тут надо просто понимать, что действительно вопреки всем этим нашим бравурным представлениям о том, что Красная Армия всех сильней, реально в 30-е годы она не была сильной и по вооружениям – ещё только перевооружалась, и самое главное – по степени обученности и командных кадров, и рядовых бойцов. И в принципе, это вполне нормально.

Потому что можно встать в гордую позу и сказать, что русские прусских всегда бивали, провести прямую линию от Суворова к 1812 году и потом к 1945 году и сказать, что всегда мы были крутыми, но реально у нас что получилось: после победы над Наполеоном в течение почти полутора столетий русская армия ни разу не побеждала достойного противника. Мы, как известно, проиграли Крымскую войну, Японскую войну проиграли, хотя это совершенно невообразимо было, и в Первую мировую войну тоже не зажгли. Т.е. у нас, в принципе, не было предпосылок к тому, чтобы Красная Армия была мегасилой такой.

И дальше, если вспомнить те военные манёвры, которые проводились ещё до начала массовых репрессий году в 1935-36-м, то там, хотя официально говорилось, что всё круто, все цели и задачи выполнены, но реальные документы, которые сейчас публикуются, рисуют совершенно не радужную картину: там получалось, что и бойцы не умеют должным образом действовать, сбиваются в кучи вместо того, чтобы рассредоточиться, а это понятно, что в условиях реальных боевых действий это сразу под пулемётный огонь, и всё прочее, и командиры не проявляют должной инициативы. И притом ещё, что фактически эти манёвры проводились в почти полигонных условиях, вплоть до того, что там были в зоне манёвра специально оборудованы такие точки типа грибков, под которыми сидели местные колхозники и должны были показывать дорогу проходившим мимо подразделениям, чтобы не заблудились. Т.е. реально нашей армии ещё нужно было учиться и учиться, и к сожалению, здесь учиться пришлось в довольно суровых условиях.

Т.е. здесь, с одной стороны, действительно был и просчёт нашего командования, и нашего руководства, но с другой стороны, и объективные возможности тогдашней нашей армии.

Д.П. Т.е. возвращаясь чуточку назад: это решили всё производить силами Ленинградского военного округа.

И.П. Совершенно верно.

Д.П. И соотношение войск практически 1:1.

И.П. Там получалось, что с нашей стороны где-то 420 тысяч человек, а у финнов 337 тысяч, т.е. даже нету полуторного превосходства. А преимущество в танках и самолётах мы должным образом реализовать не смогли. Опять же там наш флот тоже не зажёг, по большому счёту, т.е. мы очень быстро и весело заняли острова в Финском заливе, но это с военной точки зрения нам какой-то особой радости не доставило.

Д.П. Опять-таки, для тех, кто не понимает: для прорыва линии фронта надо сосредоточить превосходящие силы, желательно раз в 10, как это обычно бывает, подтянуть артиллерию, нагнать авиацию, провести массированные бомбовые удары, артподготовку со страшной силой, чтобы там вообще всё перемешать с землёй и болотами. Ну то есть, есть образцовая битва – на Курской дуге, когда там сосредоточено жуткое количество артиллерии, артподготовка такая, что попавшие под неё с ума сходят, и только после этого в бой идёт пехота. Не к дзотам, дотам фланкирующего огня, а просто уже в развалины вступает, добивая слабое сопротивление противника. Ничего подобного произведено не было. Решили напасть со штыками в будённовках.

И.П. Практически так. Кстати, будённовки тогда ещё использовались, правда, только как зимний головной убор. По итогам этой войны её сменили на нашу шапку-ушанку. Здесь что получается: боеспособность армии мирного времени очень условна, потому что одно дело, когда на парадах, на манёврах демонстрируется одно, а в реальных боевых действиях может оказаться, что всё не так радужно.

Д.П. И что же было дальше?

И.П. Практически на следующий день после начала боевых действий, 1 декабря, если не ошибаюсь, у нас также было сформировано правительство народной Финляндии во главе с Куусиненом, которое потом переехало в город Терийоки, нынешний Зеленогорск, освобождённый нашими войсками. Опять же по этому поводу наши обличители бьют себя пятками в грудь, дескать как так можно, и вообще это немыслимое дело.

Что надо сказать? Во-первых, понятно, что это правительство было марионеточное, т.е. никакого восстания в Финляндии не было, местный пролетариат не бунтовал, это было чисто просоветское правительство, созданное для решения определённых задач. Но мы можем вспомнить, как буквально за 18 лет до этого, 6 ноября 1921 года, теми же финнами было создано такое же марионеточное правительство Северной Карелии в деревне Ухта. Получается опять же, что им это можно, а нам нельзя?

Можно вспомнить и последующую историю мировой политики, когда уже в 50-е годы существует в середине Италии такая карликовая страна, как Сан-Марино, там, по-моему, всего 30 тысяч населения, она вся окружена итальянской территорией, и там случился такой казус в 50-е годы, что к власти пришли местные коммунисты и социалисты, создали своё правительство, глава государства, точнее, там двое глав – капитан-регенты, по-моему, называются. Вот один был коммунистом, другой социалистом. Поскольку это, естественно, итальянскому руководству не понравилось, а Италия – страна НАТО, они просто инициировали такой процесс, чтобы часть оппозиционных депутатов парламента Сан-Марино собрались в каком-то приграничном местечке и там провозгласили своё правительство, после чего итальянцы туда послали танковый батальон, и всё было декоммунизировано.

Д.П. Жизнь наладилась.

И.П. Да, опять же получается, что такой способ решения своей задачи общепринят, хотя и понятно, что это наши моралисты могут осуждать. Но здесь Советский Союз вовсе не является каким-то демоническим исключением, это общепринятая практика, в том числе и всяких стран, которые наши либералы считают вполне цивилизованными. Конечно, здесь каковые задачи ставились от создания правительства Куусинена – вполне возможно, что если бы дела на фронте пошли бы хорошо, то может быть, мы бы советизировали Финляндию полностью. Но так, по крайней мере, для начала мы создавали такой рычаг давления, чтобы финское правительство в Хельсинки было, скажем так, этим встревожено и в случае чего оказалось более сговорчивым.

К 10 декабря наше наступление остановлено, а через 4 дня, т.е. 14 декабря Советский Союз исключили из Лиги Наций, т.е. это прошла реакция мирового сообщества. Но что при этом интересно: это исключение прошло с нарушением Устава Лиги Наций. Потому что там ситуация была такая: Совет Лиги состоял из 15 членов, включая Советский Союз. За исключение проголосовало 7 членов, причём 3 страны в этот Совет были избраны только буквально накануне вот этих всех событий, причём, избраны, видимо, для того, чтобы составить такой антисоветский кворум. Но всё равно кворума не набралось, потому что 7 стран голосуют за исключение, остальные 8 либо не участвуют в заседании, как Советский Союз, либо воздержались. Но тем не менее, понятно: что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, поэтому для ведущих мировых держав можно нарушить собственные правила.

Д.П. Если нельзя, но очень хочется, то можно.

И.П. Т.е. Советский Союз был так торжественно исключён.

Д.П. Лига Наций - это был предшественник ООН?

И.П. Да, он был создан как раз после Первой мировой войны для того, чтобы эта война стала последней, и следующая тоже. Но при этом Англия и Франция вовсе не собирались ограничиться таким дипломатическим давлением, а они хотели непосредственно с нами воевать. Причём что интересно: уже идёт Вторая мировая война, Гитлер уже завоевал Польшу, польская армия разгромлена, а на Западном фронте никаких боевых действий фактически не происходит, т.е. как я рассказывал в одной из предыдущих передач, там потери обеих сторон исчисляются десятками погибших, т.е. царит полное затишье, французские солдаты играют в карты, английские войска ещё только подтягиваются с октября.

Т.е. против Гитлера они воевать совершенно не желают, а вот против Советского Союза они воевать собираются совершенно всерьёз. Т.е. планируется, во-первых, послать экспедиционный корпус непосредственно в Финляндию, потом также возможно устроить высадку на нашем Севере, там, где Мурманск и Архангельск, опять же, места знакомые, потому что там во время нашей Гражданской войны была интервенция как раз англо-французская, кстати, и американцы в этом тоже поучаствовали. Более того, рассматривался и южный вариант, чтобы бомбить бакинские нефтепромыслы, а может быть, туда и вторгнуться. Опять же английское и французское руководство всерьёз рассматривало такой вариант, что если они высадятся на Севере, то там же везде понатыканы лагеря ГУЛАГА, где томятся десятки миллионов узников, которые, конечно, восстанут и их поддержат.

По этому поводу я тут даже процитирую из служебной записки начальника Генштаба ВМС Франции адмирала Дарлана, который потом был Главнокомандующим уже этого коллаборационистского правительства Виши после поражения Франции. В служебной записке на имя французского премьер-министра Даладье говорилось следующее: «В районе Мурманска и в Карелии содержатся тысячи политических ссыльных, и обитатели тамошних концентрационных лагерей готовы восстать против угнетателей. Карелия могла бы в конце концов стать местом, где антисталинские силы внутри страны могли бы объединиться».

Ну и тут другое свидетельство – это уже капитан Стелен рассказывал, что в беседе с ним зам. начальника Генштаба ВМС Франс Гералд Бержери в декабре 1939 года говорил следующее по поводу англо-французских кланов: «Генерал Вейган командует войсками в Сирии и Ливане, его силы будут наступать в общем направлении на Баку с тем, чтобы лишить СССР добываемой здесь нефти. Отсюда войска Вейгана продвинутся навстречу союзникам, наступающим на Москву из Скандинавии и Финляндии». И дальше Стелен пишет в своих мемуарах следующее: «Я был удивлён и польщён, что меня конфиденциально познакомили с операцией столь крупного масштаба. Замысел операции был выражен на карте двумя изогнутыми стрелами: первая из Финляндии, вторая из Сирии. Заостренные наконечники этих стрел соединялись в районе на восток от Москвы».

Т.е. здесь можно вспомнить стишок времён Крымской войны, что «вот в воинственном азарте воевода Палмерстон поражает Русь на карте указательным перстом». Но, тем не менее, такие планы всерьёз рассматривались, там был уже готов 100-тысячный экспедиционный корпус к высадке в Финляндии, но там дело застопорилось оттого, что Швеция не захотела их пропускать, потому что шведы хотя к нашей стране любови не испытывали, но тем не менее опасались, что если они нарушат нейтралитет и так явно выступят на стороне Финляндии, то потом...

Д.П. Можно и ответить.

И.П. Да, могут получить ответку по своей территории. Поэтому тут шведы заартачились. Ну а дальше стало уже просто поздно, потому что за это время советское командование сделало выводы, подтянули подкрепление, собрали должный наряд сил, что немаловажно – подтянули артиллерию. И 11 февраля 1940 года, т.е. ровно через два месяца после того, как мы сделали паузу, началось решительное наступление по прорыву линии Маннергейма.

И тут действительно уже всё пошло гораздо веселее: 11 февраля начали, 21 февраля уже главная полоса линии Маннергейма прорвана.

Д.П. Это что же – за 10 дней?

И.П. Да, и кстати потом, когда мы в следующий раз брали линию Маннергейма уже летом 1944 года, там тоже фактически за такой срок прорвали. Т.е. если умеешь, получил опыт и имеешь должные инструменты, то там всё идёт гораздо быстрее и веселее.

Д.П. А сколько примерно снарядов вот этих крупнокалиберных орудий требовалось, чтобы ликвидировать дот-миллионник?

И.П. Я не могу сказать, потому что здесь не специалист, правда, там есть и другие варианты...

Д.П. Что ж такое, Игорь Васильевич, а доты с резиновыми куполами, от которых снаряды отпрыгивали на наши позиции, были, нет?

И.П. Нет, это всё из области бреда, т.е. это скорее могло пойти оттого, что там могла быть какая-то резиновая звукоизоляция внутри, может быть там каким-то образом потом в мозгу повернулось. В принципе, есть другой способ – просто когда наши обученные штурмовые группы подходили к доту в непростреливаемой зоне, тупо подтаскивали взрывчатку и потом это взрывали. Т.е. если с умом, то любая линия обороны может быть прорвана, что потом наглядно проявилось уже в последующих боях у тех же самых немцев и у французов – линия Мажино им вовсе не помогла.

Д.П. А следует заметить, что Карельский укрепрайон прорвать они не смогли.

И.П. Опять же у них для этого не было инструментов и не было нужного ...

Д.П. Какая разница – не смогли, и всё!

И.П. Но они его штурмовали, и потом об этом в соответствующей передаче у нас речь будет. Получается, что 21 февраля мы, прорвав главную полосу линии Маннергейма, вышли на вторую полосу, её опять же прорвали за несколько дней, и уже в начале марта, 7 марта, завязали бои за Выборг. В этой ситуации Маннергейм как главнокомандующий почти ультимативно потребовал от финского руководства, что надо срочно заключать мир, потому что...

Д.П. Дойдут до Хельсинки, да?

И.П. Да, т.е. армия уже теряет боеспособность, всё, сопротивляться не можем. По этому поводу начались переговоры в Москве, в итоге 12 марта 1940 года был заключён Московский мирный договор, и по этому договору мы получили гораздо больше, чем хотели в начале.

Д.П. Можно было поменяться без людских потерь, без ведения боевых действий, т.е. можно было поменяться спокойно территориями.

И.П. Да. Мы хотели 2,7 тысячи кв. км, причём в обмен на вдвое большую территорию, с компенсациями и всем прочим. А итоге мы получили 40 тысяч кв. км – весь Карельский перешеек, также кусок приграничной территории к северу от Ладожского озера, т.е. Ладожское озеро стало целиком нашим водоёмом, и также примерно половину полуострова Рыбачий, но при этом выход Финляндии к морю ещё оставался. Но дальше опять-таки они его успешно утратили, потому что они потом решили поучаствовать в войне против СССР вместе с Гитлером, за что опять же огребли, и тогда их уже полностью выхода к морю лишили.

Но, кстати, тут надо сказать, что во время Зимней войны театр военных действий у Печенги как раз для нас был наиболее лёгким, т.е. там наши войска всё быстро и весело заняли. Но потом правда половину территории отдали обратно Московскому мирному договору.

Потом, что интересно опять же: если первоначально речь шла о том, чтобы при обмене территории мы заплатили компенсацию за оставленную собственность, то тут когда 10 марта 1940 года во время Московских переговоров, которые опять же с финской стороны вёл Паасикиви, он там что-то заикнулся, что а вот там помните, когда ещё при Петре Первом русские заключили Ништадтский мир со Швецией, они там заплатили 2 миллиона талеров в качестве компенсации, Молотов ему цинично ответил, что пишите письмо Петру Первому, если он прикажет, мы заплатим компенсацию.

Д.П. Какой цинизм!

И.П. Более того, здесь уже наоборот мы потребовали и вынудили у своих противников согласие на эти условия, что всё имущество на этих занятых территориях должно быть в целости и сохранности передано нам. И по этому поводу Советский Союз получил с Финляндии 350 речных и морских судов, 76 локомотивов, 2000 вагонов. А поскольку там часть имущества недвижимого – всякие фабрики и прочее – финны успели привести в негодность, что-то взорвали, что-то испортили, то в компенсацию этого мы получили с Финляндии 95 миллионов рублей.

Д.П. Неплохо!

И.П. Т.е. фактически таким образом мы получили косвенную контрибуцию.

Д.П. Я такое в первый раз слышу, что отходя, взорвали что-то своё, а за это ещё пришлось платить! Неплохо, неплохо.

И.П. Как раз в данном случае Сталин действовал как рачительный хозяин. И когда мы летом 1940 года возвращали Бессарабию от Румынии, там тоже потребовали, что всё, что на этой территории есть, оно наше, поэтому не вздумайте вагоны угонять, паровозы, прочее. Даже более того, наши туда специально выбросили воздушный десант, чтобы пресечь эти всякие румынские телодвижения по вывозу имущества.

Д.П. Сурово.

И.П. Что ещё показательно: Финляндия, как я уже говорил, страна была нам сугубо враждебная, и население там тоже было обработано в таком враждебном духе. Но буквально через 2,5 месяца после такого военного поражения, 22 мая 1940 года в Финляндии создаётся Общество мира и дружбы с Советским Союзом, и в этом обществе уже к концу 1940 года состояло 40 тысяч человек. Причём понятно, что это были вовсе не коммунисты и не сочувствующие СССР. Там просто столько не было, и они в основном были кто в эмиграции, кто сидел. Т.е. это просто обычные финские обыватели, которые почувствовали, что одно дело, когда здесь просто безнаказанно строить пакости соседу, совсем другое дело, когда от этого соседа получил такую мощную плюху.

Д.П. Пришли в себя.

И.П. Да, я бы сказал, что это такой эффект побитого гопника, который зачастую становится сразу лояльным, обходительным.

Д.П. В жизни такое часто наблюдается, да, как только получит по рылу, сразу начинает: вы знаете, а ведь вы совершенно правильно меня ударили, я же неправильно себя вёл – это именно оно.

И.П. Совсем другая реакция была у наших будущих союзников по антигитлеровской коалиции, т.е. у Англии и Франции. Они, как мы сейчас выяснили, собирались против нас воевать. Причём интересно, что этих планов они так и не оставили, по крайней мере вот этот удар по Баку планировался и дальше, т.е. там уже была создана авиационная группировка, в основном английская авиация, ну и с французским участием, и фактически только то, что 10 мая 1940 года Гитлер устроил такое решительное наступление на Западном фронте, эти планы нарушило.

Д.П. Для непонимающих надо подметить, что бакинские нефтепромыслы – это было в Советском Союзе основное место, где мы добывали нефть, откуда добывали бензин и всё это по Волге везли наверх, и Сталинградская битва, в ходе которой по идее должны были перерезать Волгу, она была про то же – чтобы лишить Советский Союз бензина, керосина солярки и всего на свете, и таким образом нас бы благополучно задушили, потому что танки на свежем воздухе не ездят. Сволочи какие, а?!

И.П. Ну практически действительно у нас на тот момент вся нефтедобыча была сосредоточена в районе Кавказа – Бакинские нефтепромыслы, там же рядом Грозненские, т.е. это всё в досягаемости, это всё могло быть разрушено.

Д.П. Т.е. Сургут и Тюмень проклятые сталинские геологи тогда только разведали, но ещё ничего не добыли.

И.П. Там скорее в первую очередь шла речь о нефти в Поволжье, потому что она как раз уже была известна, но ещё не наладили. Кстати, когда выяснилось, что Финляндия войну проиграла, и руководители Англии и Франции должны были оправдываться перед своими избирателями, как же они это допустили, то 12 марта 1940 года, выступая в парламенте, отвечая на депутатский запрос, премьер-министр Деладье заявил, что во время Зимней войны Франция поставила Финляндии 145 самолётов, 496 орудий, 5 тысяч пулемётов, 400 тысяч винтовок и 20 миллионов патронов.

Д.П. Ну т.е. заботились о том, чтобы нам жить было лучше.

И.П. А в свою очередь британский премьер-министр Невилл Чемберлен 19 марта, тоже выступая в своём английском парламенте, тоже сообщил, что из Англии в Финляндию отправлен был 101 самолёт, 114 орудий, 185 снарядов, 200 противотанковых орудий, 100 пулемётов «Виккерс», 50 тысяч газовых снарядов. Кстати, да, у Финляндии было химическое оружие, в том числе и английского производства. 15700 авиабомб, а также большое количество обмундирования и снаряжения.

Т.е. в принципе, мы видим, что руководители Англии и Франции очень радели за Финляндию, как за свою. И даже более того: это поражение Финляндии настолько стало для них ударом, что Деладье вынужден был подать в отставку. Опять же интересно, что когда Франция дважды предала Чехословакию, это всё сошло, там никто в отставку не подавал. Когда фактически в сентябре 1939 года Франция своим бездействием предала Польшу, опять же там никто в отставку не подавал. Но поражение Финляндии оказалось настолько невыносимым, что Деладье был вынужден подать в отставку. А перед этим, выступая в парламенте, он заявил, что вот этот Московский договор между Финляндией и СССР – это для Франции такое трагическое и позорное событие, а для Советского Союза это великая победа.

Д.П. Ну какие-то, видимо, очень серьёзные ставки были на эту самую Финляндию, да? Ну а финны, я смотрю, да – и нашим, и вашим за копейку спляшем, и с этими подружимся, и с теми, и с нацистами, лишь бы против вас всё удачно сложилось.

И.П. Да, но потом уже дальше финны стали дружить именно с нацистами, они сделали ставку на Гитлера в своих стремлениях взять реванш.

Но слова Деладье о том, что для СССР это великая победа – это всё-таки преувеличение, потому что победа была не слишком великая. Но победа несомненно, потому что мы получили территорию гораздо больше, чем хотели, причём со всем имуществом, и фактически нанесли военное поражение финской армии.

Но тут надо всё-таки сказать пару слов о цене всего этого, т.е. о потерях. Во-первых, начнём с нашей стороны. Сейчас наши потери оцениваются примерно в 126 тысяч погибшими, пропавшими без вести, умершими от ран. Причём это максимум максиморум, т.е. сюда учтено всё: и те, кто умер, и даже более того, эти цифры в основном получены путём подворового обхода, который проводился после Великой Отечественной войны, а это значит, что заведомо в это число попало некоторое количество людей, которые уже погибли в Великую Отечественную войну. И возможно, также некоторые люди, которые просто не вернулись домой к своим семьям. Потому что на самом деле такое явление тоже вполне бывало:когда человек ушёл в Красную Армию, воевал, а потом, ну так сложились жизненные обстоятельства, что решил к своей семье не возвращаться. И поэтому его родные вполне могут считать его погибшим или пропавшим без вести, а на самом деле он вполне жив, и такие ситуации тоже иногда бывают. Т.е. здесь можно сказать, что с нашей стороны это такая оценка сверху.

Д.П. 126?

И.П. Да, где-то так. А с финской стороны ситуация такая: по их официальной позиции, они потеряли убитыми и пропавшими без вести 26 тысяч.

Д.П. Что так много? Я думал, не больше десяти.

И.П. Нет, ну там всё-таки не настолько мало. Правда, в нашей отечественной литературе зачастую встречается цифра, что якобы 48 тысяч потеряли финны по финским же данным. Это приводит и Кривошеев в своей знаменитой книге «Россия и СССР в войнах». Но тут я должен ради объективности сказать, что я это дело проверил, и оказалось, что это всё цифры совершенно неверные.

Ситуация была следующая: там ссылается при этом на публикацию в нашей газете «За рубежом» – в советское время была такая газета...

Д.П. Отличная была газета!

И.П. Фактически она по толщине как журнал, но на газетной бумаге и в газетном формате.

Д.П. Это нынешний сайт «ИноСМИ»...

И.П. Это именно переводы разных иностранных статей. И там в конце 80-ых годов был опубликован перевод статьи полковника финской армии Хельге Сеппеля, где как раз приводилось вот эта якобы цифра, что Финляндия потеряла 48 тысяч убитыми и 40 тысяч раненых. Я не поленился посмотреть оригинал этой статьи в финском журнале «Мааилма я ме», с помощью словаря его перевёл, и оказалось, что публикаторы статьи Сеппеля «За рубежом» совершили грубейшую ошибку при переводе, потому что реально там Сеппеля пишет, что потери финской армии составили 23 тысячи человек, а учитывая потери флота и гражданских лиц, получается 25 тысяч с копейками. Соответственно, они сложили и получили 48 тысяч. По раненым там всё правильно. Поэтому в данном случае это именно грубейшая ошибка переводчика, тут все однозначно, у меня есть нотариально заверенные ксероксы, поэтому такую цифру использовать не стоит. А реально там по официальным финским данным получается где-то 26 тысяч убитых.

Конечно, как мне кажется, они эту цифру несколько занижают, т.е. возможно, что там могли быть не учтены какие-то умершие от ран или ещё кто-нибудь, какие-нибудь невоенизированные формирования, типа всякие... и прочие. Но тем не менее, соотношение такое: 26 тысяч на 126 тысяч, т.е. мы потеряли в несколько раз больше. Но, к сожалению, всё-таки при штурме укрепрайона потери обычно у наступающих гораздо больше.

Д.П. Естественно.

И.П. Можно в качестве примера вспомнить события Русско-японской войны 1904-1905 годов, когда русская армия в Маньчжурии проиграла все полевые сражения, причём зачастую неся потери гораздо больше, чем японцы, но зато при штурме Порт-Артура японцы потеряли в несколько раз больше, хотя, казалось бы, и там, и там те же самые русские и японские солдаты, но одно дело, когда чистое поле и когда можно по флангам обойти, а другое дело, когда просто стоит крепость, хотя и недостроенная, и тут её никак не обойдёшь, можно только прорываться.

В Зимнюю войну мы фактически ещё только учились воевать, но тем не менее, вот я тут возражу сторонникам просоветкой точки зрения, которые говорят: а если у финнов потери такие маленькие, почему же Маннергейм говорил, что всё, мы утратили боеспособность – там не такие уж и маленькие потери, т.е. получается если 26 тысяч убитых и 40 тысяч раненых – это уже 66 тысяч, фактически каждый пятый от численности армии. А если учесть, что гибнут и выходят из строя по ранению те, кто собственно на передовой, в окопах, а не тыловики, то действительно у них обороняющиеся подразделения были обескровлены, действительно, нужно было уже мириться.

Д.П. Ну в общем-то, я бы сказал, что главнокомандующему Маннергейму виднее было, что в его армии происходит.

Сильно. Сильно. Но моя точка зрения, несмотря на всю просоветскость – я считаю, что это одна из самых успешных войн российских: отхапали такой кусманище территории. Но людей, которые допустили гибель военнослужащих в таких количествах, я так думаю, жалеть не надо было. Если расстреляли только кого-то одного, а в потери в том числе входят люди, брошенные, заведённые в тыл финский, брошенные на произвол, и всякое такое. За это надо отвечать. Поэтому все зачистки Красной Армии, по всей видимости, имели под собой некую основу. Так мне кажется.

Спасибо, Игорь Васильевич.

[Чистый исторический интернет]

https://youtu.be/JMvsQwbttuA
Автор:
Баир Иринчеев
Год выхода:
2017

Баир Иринчеев и Дмитрий Пучков рассказывают об одном из первых сражений советско-финской «зимней» войны 1939-1940 гг. Оно состоялось 12 декабря 1939 года в Северном Приладожье и закончилось первым серьёзным поражением Красной армии…

[Чистый исторический интернет]

http://histrf.ru/mediateka/conversat...mannieghrieima

https://youtu.be/gezn4HIclt4
Автор:
Баир Иринчеев
Год выхода:
2017

Баир Иринчеев и Дмитрий Пучков продолжают подробный рассказ о советко-финской войне 1939-1940 гг, известной как «Зимняя война». Сегодня, после доклада о неудачном для Красной армии сражении при Толваярви, очередь первого штурма линии Маннегрейма – тоже, к слову, отнюдь не триумфального. Но да – это было: действительно, победе над Финляндией и позже, победе в Великой Отечественной, предшествовали военные неудачи. Глупо о них не знать…

Дмитрий Пучков. Я вас категорически приветствую! Баир, добрый день.

Баир Иринчеев. Здравствуйте, Дмитрий Юрьевич. Добрый день, уважаемые зрители, и сегодня продолжаем цикл наших бесед о Советско-финской войне. Коллеги – Егор Яковлев и Игорь Пыхалов – уже тему эту затрагивали, а мы будем разбирать всё очень-очень подробно.

Закончили мы в середине декабря 1939 года сражением при Толваярви, которое у нас малоизвестно, а для финнов оно очень известно, сыграло очень большую роль для повышения их боевого духа. Внимательно изучив комментарии к этому ролику, хочу успокоить всех зрителей, потому что там сразу пошли комментарии: а чего вы рассказываете о поражениях опять, что там всё ужасно, всё плохо, как там всё проиграли и т.д. Уважаемые зрители, пожалуйста, не волнуйтесь, мы подробно рассмотрим все сражения Советско-финской войны и закончим заключением мира в Москве 12 марта 1940 года, затем мы рассмотрим в отдельной передаче сотрудничество между нацистской Германией и парламентской демократией Финляндии, подробно рассмотрим кампании 1941 года и 1942 года, финские наступательные операции, ну и закончим всё Выборгско-Петрозаводской наступательной операцией 1944 года, заключением перемирия между Финляндией с одной стороны и СССР и Великобританией с другой стороны и заключением мира уже в 1947 году. Т.е. мы то, что Игорь Пыхалов в одну лекцию вместил, сделал такую обзорную, мы с вами будем разбирать передач 10, наверное. Поэтому, пожалуйста, не волнуйтесь, история только-только начинается.

Д.П. Я бы немножко добавил, с твоего позволения: нам повезло, как я считаю, некоторое время жить в стране, где при нашей жизни уже было как-то не принято рассказывать про поражения, и когда «внезапно» выяснилось, что поражения некоторые были, это почему-то привело к разрушению и уничтожению нашей страны. Поэтому, на мой взгляд, рассказывать надо обо всём: здесь были неудачи, а тут были удачи. Многие забывают просто корневой, основополагающий факт – я напомню всем сразу, забегая вперёд: война закончилась в Берлине, не в Москве – в Берлине война закончилась. Как-то вот так получилось, несмотря на поражения.

Баир Иринчеев. Ну действительно, Дмитрий Юрьевич, вы очень правы, потому что в советское время о неудачных событиях предпочиталось замалчивать, и выяснилось, что полное замалчивание каких-то историй – это серьёзная прореха в картине мира, в историографии, и именно поэтому был нанесён очень мощный удар, и поражение лета 1941 года, и огромное количество пленных, и окружение, и Советско-финская война, которую… Советско-финская война на Западе стала такой популярной именно в плане того, что вы посмотрите, как у коммунистов-то не получилось, смотрите, как маленькая Финляндия выстояла против проклятых большевиков, но это сейчас так говорят, потому что в марте 1940 года мир, который был заключен между Финляндией и Советским Союзом всем миром – и западным, и нами – воспринимался, как поражение Финляндии, только потом это уже было переосмыслено, как победа Финляндии. Но опять же, по поводу заключения мира и по поводу того, как это всё подавалось в прессе, нужно делать отдельную абсолютно передачу, потому что там «зажгли» все - и западные СМИ, и наши, и финские тем более.

Но перейдём непосредственно к теме нашей сегодняшней передачи. Я тут обложился своими записями, которые делал в архиве, взял классический труд, правда на финском языке, «Сражения Зимней войны» Юрия Михайловича Килина, профессора из Петрозаводского университета, и Ари Раунио – это подполковник Финских оборонительных сил, и долгое время он заведовал кафедрой военной истории в Финской Военной академии. Я просто буду тут немного листать, для того чтобы не запутаться в номерах полков, потому что там всего этого было очень много.

Но перейдём к нашему сегодняшнему разговору – он пойдёт о первом штурме линии Маннергейма, той самой, о которой мы уже говорили, что она из себя представляла, что она строилась долго, качество оборонительных сооружений было очень-очень разное в разных местах. Понятно, что любая оборонительная линия никогда не бывает построена на 100%, потому что фортификаторы скажут: нет, надо здесь ещё вот это добавить, ещё вот то добавить, а здесь бы неплохо ещё что-нибудь. Всегда военная мысль и инженерная мысль идёт вперёд и не стоит на месте.

Д.П. А когда её прорвут, будут рассказывать: не дали достроить, мы же хотели – уж тогда бы вообще никто бы…

Баир Иринчеев. Да-да-да, действительно, планы у финнов были очень большие на то, чтобы её расширить. Но попрошу дать картинку 1 – общую карту Карельского перешейка, где у нас находится линия Маннергейма, и на Карельском перешейке у нас по сравнению с остальной Финляндией того времени развитая дорожная сеть и, что самое главное, есть 2 абсолютно чётких направления, по которым можно вести наступление – это направление на Кякисалми, он же Кексгольм, он же нынешний Приозерск и он же средневековая новгородская крепость Корела, т.е. это восток Карельского перешейка. Ну собственно, это направление не даёт особо больших преимуществ по сравнению с Выборгским направлением, потому что на Выборг идут 2 шоссе, западнее и восточнее озера Муоланярви, ныне озера Глубокого, идёт прямая ж/д ветка от Ленинграда к Белоострову, т.е. к старой границе, от старой границы на Выборг, ну а от Выборга прямая дорога на Хельсинки, поэтому всегда, когда начинается наступательная операция, нужно как-то определиться, где будет наноситься главный удар, где будет наноситься вспомогательный. И когда началась Советско-финляндская война, в простонародье называемая либо Финская, либо Советско-финская, но уже московские эстеты сказали, что официальный термин у нас «Советско-финляндская» - хорошо, будем говорить «Советско-финляндская». Командующий Ленинградским военным округом Кирилл Афанасьевич Мерецков изначально выбрал Выборгское направление, как основное, но дело в том, что советский план наступления предусматривал фактическое копирование немецкого блицкрига, т.е. прорыв финской обороны, введение в прорыв 10-го танкового корпуса – это, извините, 2 бригады на танках БТ, т.е. там примерно 400 танков БТ или даже больше, с мотострелками, и победный марш на Хельсинки, т.е. фактически кампания должна была быть завершена молниеносным ударом за 3 недели, за 21 день, что, собственно, злым языкам позволяет говорить, что Финляндия должна была стать подарком вождю Советского Союза И.В. Сталину, потому что примерно 21 декабря, т.е. на 60-летие наши войска должны были уже либо подходить к Хельсинки, либо уже быть там. Ну, так это было или нет, тем не менее план был очень-очень амбициозный, и принимая во внимание характеристики местности, т.е. леса, болота, затем начинающиеся за Выборгом скалы с большим количеством россыпей и валунов, понятно, что план был нереалистичный абсолютно. От Белоострова до Хельсинки у нас примерно 400 км, вот 400 км поделить на 21 день, то наши войска должны были идти 20 км каждый день.

Д.П. Много!

Баир Иринчеев. Т.е. это очень много, это пехотная часть маршем-то проходит 20-30 км в день, это марш мирного времени, а тут ещё сложная местность и сопротивление противника, который ещё тут построил вообще-то оборонительную линию, строил её, можно сказать, 20 лет.

Д.П. Это крепкие парни – 400 км без передыху пройти. Мы вот по 20 км в день…

Баир Иринчеев. Поэтому вот есть ощущение, что Кирилл Афанасьевич просто попытался скопировать немецкий блицкриг, т.е. прорыв линии обороны пехотными частями и ввод в прорыв мощного танкового соединения, но что из этого получилось, мы увидим дальше.

В первых же боях стало понятно, что как-то наши части не очень успевают к линии Маннергейма по графику на Выборгском направлении. Связано это с тем, что там есть природное препятствие– это река Чёрная за Зеленогорском, тогда она называлась Ваммельйоки за городом Териоки, и само расстояние от границы, от Белоострова до Каменки нынешней достаточно большое, поэтому как-то там уже не очень получалось, с точки зрения Кирилла Афанасьевича, с точки зрения командования, а на востоке Карельского перешейка, т.е. на Приозерском направлении, на Кексгольмском направлении, как тогда говорили, там граница вообще-то проходит гораздо дальше от Ленинграда, и хотел бы обратить внимание, что там у Советского Союза никаких требований к Финляндии по передвижке границы не было вообще, т.к. та линия старой границы Советский Союз устраивала. Просили границу передвинуть именно в центре и на западе Карельского перешейка примерно до линии: нынешнее Кирилловское-Приморск, примерно так, т.е. Выборг вообще не просили. Т.е. там до линии Маннергейма, т.е. до Вуоксинской водной системы, достаточно близко – примерно 30-40 км, у финнов там были достаточно слабые силы прикрытия, поэтому, действительно, буквально через 4 дня наши войска уже вышли на южный берег Вуоксинской системы, что позволило Кириллу Афанасьевичу сказать, что а давайте попробуем здесь начать штурм линии Маннергейма, поэтому первый штурм линии Маннергейма на Карельском перешейке состоялся не на Выборгском направлении, а именно на Кексгольмском. И началось это всё на реке Тайпаленйоки, ныне это река Бурная, которая течёт из озера Суходольского, тогда Суванто-ярви, и впадает в Ладогу, которая ныне тоже называется Ладога.

Форсирование реки началось 6 декабря 1939 года, т.е. как раз на финский День независимости, и нужно сказать, что на востоке Карельского перешейка сложилась вообще уникальная ситуация, потому что там оказалось очень много поэтов и писателей, причём с обеих сторон – и в нашей армии, и в финской. Самое известное стихотворение о реке Тайпаленйоки написал молодой Евгений Долматовский, который стал вообще классиком советской поэзии, написал огромнейшее количество текстов песен, которые мы до сих пор все поём, и он на Советско-финской войне был военным корреспондентом, как и Твардовский, как Тихонов, Соболев и многие-многие другие, менее известные советские писатели и поэты. Симонов на Финскую войну не попал, он в наши края попал только в 1944 году, он в 1939-40 годах, по-моему, серьёзно болел, т.е. он просто на фронт не поехал, а так, действительно, почти все на фронте оказались. 6 декабря наши части с серьёзными потерями, с трудностями реку Бурная/Тайпаленйоки форсировали, создали плацдарм. И всё это Евгений Долматовский видел. Перенимая передовой опыт коллег, в частности, Егора Яковлева, Егор, спасибо, что подсказал: ты очень любишь стихи цитировать, я тут больше в документах роюсь, но мне кажется, это очень правильно, потому что это, наверное, немногое положительное, что на той войне появилось, помимо большого количества братских могил в наших краях и в Финляндии. И стихотворение Долматовского об этой реке звучит так, оно называется «Воспоминание о Тайпаленйоки»:

Я много видел рек - и узких и широких, Запомнится не каждая река Но есть одна река - Тайпалеенйоки, Она не широка, не глубока,

А было перейти ее труднее, Чем жизнь прожить. Но нужно перейти! Когда понтоны навели, над нею Сплошной огонь открылся на пути.

Но люди шли - сурово, тихо, долго. И каждый думал: "Я еще живу", И волгарям не вспоминалась Волга Здесь было только то, что наяву:

Сквозь гром был слышен голос одинокий – Звал санитара раненый в потоке... Тяжелую волну несла в века Одна, одна Тайпалеенйоки – Холодная и быстрая река.

И поскольку там рядом же по соседству был Твардовский, постоянно путают, особенно в Финляндии: Твардовский, Долматовский – фамилии похожи, но вот это стихотворение написал именно Долматовский, и он также упоминает ещё эту реку в своей поэме «У деревни Богатырь», которая посвящена уже 1941 году. Он там пишет так:

Неправдой не унижу я свой стих, О личных встречах здесь не будет речи, Но я знавал товарищей таких, Как этот капитан, Иван Андреич. Я видел их на черном финском льду, У переправ Тайпалеен-Иоки, Наверное, в сороковом году, А может быть, и раньше — на Востоке.

Т.е. вот это стихотворение Долматовского, которое достаточно известно, но самое интересное, что именно в этот день Золотой Звездой Героя был награждён наш первый понтанёр – водитель Артюх из нашего понтонного батальона, который как раз и доставлял понтоны к реке. Эта поэма не очень-то известна, я её нашёл в интернете в журнале «Шофёр» за 1958 год, т.е. её не очень часто публиковали. Называется это поэма, на самом деле она не очень и большая, и это написано такими очень короткими строчками, которые характерны для Твардовского, которые потом в полной мере появились в его поэме «Василий Тёркин», которую по крайней мере наше поколение всё знает.

Шофёр Артюх

Поначалу вроде песенки простой: Жил Артюх Володя, Парень холостой… Жил, служил шофёром, За рулём был строг. Впору к разговору Также выпить мог. Только все и знали – Есть такой шофёр. Вдруг его призвали На военный сбор. Много или мало Дней прошло – война, А ему сказала Женщина одна: Хоть и посмеёшься, Может, надо мной – Верю, что вернёшься С орденом домой. Отвечал: Не гордый, Буду жив – вернусь, А сказать про орден – Я и не гонюсь. И у переправы В памятном бою Не гадал про славу Парень про свою. Берег недалёкий Под огнём врага, Тайпаленйоки, Быстрая река. Позади колонна – Сотни грузовых И полупонтоны Шапками на них. Впереди запнулись, Некуда назад, В очередь под пули Сбились и стоят. Всё к тому приспело: Вырвись, путь открой. Для такого дела Нужен был герой. Время дорогое, Путь в огне, в дыму. Где ж искать героя? Надо самому. Смотрят белофинны, Ошеломлены – Мчит на них машина С нашей стороны. То не танк, не грозный Катит броневик – То простой обозный Серый грузовик. Мчит без остановки Впереди машин, Человек с винтовкой За рулём один. А пока шюцкоры Были в столбняке, Наши понтанёры Бросились к реке. И кипит работа, Живы под огнём, И – садись, пехота, Вмиг перевезём. Стремя на протоке Гонит и кружит, Тайпаленйоки Позади лежит. Наши с места в гору Налегке спешат. Руку жмёт шофёру Артюху комбат. Парень отличился, На 3 дня домой, С орденом явился – С Золотой Звездой. Вот он возмужалый, Но как был с лица. Та, что провожала, Рада без конца. Гостя усадила, Стол ему накрыт. - Что ж, не страшно было? - Страшно, - говорит, - Страшно, только нужно… - И об этом смолк. Служба – это служба. Подвиг – это долг.

Вот такая поэма о Тайпаленйоки и подвиге водителя понтонного батальона Владимира Артюха, который вообще-то до войны был таксистом в Ленинграде, и когда финны открыли очень сильный огонь по нашим понтанёрам, которые к реке подходили с юга, вот он, действительно, первым вырвался к переправе и начал спускать понтоны на воду, тем самым подал всем пример.

У финнов там была собрана очень серьёзная артиллерийская группировка, плюс там поля на подходе к реке. Картинка 2 – форсирование Тайпаленйоки 6 декабря, там видно на карте, что с обеих сторон поля, т.е. всё хорошо очень просматривалось, но тем не менее, понеся потери, наши сапёры, понтанёры навели переправы. Первым переправлялся 19-ый стрелковый полк в полном составе из 142-ой дивизии, и в этом полку военным корреспондентом был советский писатель Владимир Ставский, который у нас не очень известен, потому что он был уже человек такой достаточно в годах, по меркам того времени, по-моему, за 40 уже. Он был такой идейный коммунист, написал о Советско-финской войне несколько очерков в сборнике «Бои Финляндии», описывая подвиги наших бойцов, продолжил свою работу военным корреспондентом и честно погиб за Родину в 1943 году на Северо-Западном фронте, если мне память не изменяет, под Великими Луками или где-то под Невелем. Ему нужно было написать заметку о снайперах, и он вместе с нашим снайпером пополз на нейтральную полосу, чтобы лучше прочувствовать, и был убит в 1943 году. Поэтому, конечно, его наследие как-то забыто.

Но вот 19-ый полк переправился, затем 212-ый полк. С 15-ым полком на правом фланге наши в наступлении, там была очень непонятная ситуация, потому что там расходятся наши и финские данные: наши утверждают, что 15-ый полк переправился, зацепился, а финны утверждают, что он переправился, зацепился, а потом они его сбросили в реку. А наши сказали, что не сбросили – т.е. явное расхождение есть в документах. Но это большое сражение, собственно, первое большое сражение в том месте, поэтому там была неразбериха. Финны считали, что это уже основная оборонительная линия, т.е. та самая линия Маннергейма, это та линия, которую нужно держать изо всех сил, т.е. жёсткая оборона, что было передано во все пехотные части Финской армии, которые на этой линии стояли.

В центральной части Карельского перешейка приказ звучал примерно так: передать во все роты, просто до каждого индивидуально солдата Финской армии довести, что речь идёт о жёсткой обороне, т.е. даже если через вас прошли танки, из окопов не выходить, не бежать – не обращайте на танки внимания, с ними разберёмся позже, самое главное – остановить пехоту противника, отсечь их от танков. Если же вы потеряли какой-то взводный опорный пункт, если вы потеряли какой-то кусочек траншеи, то ночной контратакой вы просто обязаны его отбить, что хотите, но делайте это. Здесь, конечно, у финнов была очень большая фора, потому что они на этой линии обороны сидели уже со второй недели октября, и у них было 3 недели, чтобы нормально подготовиться и чтобы отработать все эти ночные контрудары, т.е. куда отступаем, откуда наступаем, как, т.е. фактически, если выражаться современными спортивными терминами, то финны играли на своём поле, на домашнем поле, они всё прекрасно знали, а как гласит наша пословица, дома и стены помогают.

Ну и собственно, именно руководствуясь такими вот приказами, 30-ый финский пехотный полк в ночь с 6 на 7 декабря нанёс по нашим частям контрудар, который у них не получился, привёл к большим потерям, и сбросить наши части с плацдарма в реку финнам просто не удалось. В 30-ом полку командиром роты служил финский лейтенант, ну а потом уже капитан по имени Юрьё Юльхя – очень видный финский литератор, поэт и переводчик, член литературного кружка «Факелоносцы», или там, не знаю, «Огненосцы», может быть, так можно перевести название. Это человек, который вообще-то перевёл, по-моему, «Отелло» Шекспира на финский язык. Он перевёл с французского «Песнь о Роланде» на финский язык, и вот этот человек оказался командиром пехотной роты и на Тайпале провоевал вообще всю войну.

Д.П. Нормальный писатель и переводчик!

Баир Иринчеев. Да. Ну он скорее поэт был, и это в то время, что все остальные члены этого литературного кружка уехали в Ставку Маннергейма в отдел пропаганды и там писали зажигательные какие-то вирши и какие-то заметки патриотические.

Д.П. Тоже делом занимались.

Баир Иринчеев. Да, но вот он попал вообще в одно из самых плохих мест Советско-финской войны и в конце войны он, конечно, тоже там сказал, что когда я узнал, что заключён мир, и когда я понял, что я всё-таки остался жив, и посмотрел на поле боя, которое напоминало Верден, только зимний, он сказал, что я должен как-то это описать, и через год он выпустил сборник стихов, где описал всё сражение в стихах. Стихи эти на русский не переводились, но вот сейчас я над этим работаю, и конечно, потом надо будет сделать отдельную передачу, когда всё наконец я переведу и срифмую нормально на русском языке, сделать вообще просто вот именно, как вот этот человек, переводивший Шекспира и национальный французский эпос на финский язык, как он всё это ощущал, как он через себя всё это пропустил и что он выдал, собственно. Сборник стихов называется «Чистилище», или «Очищающий огонь». … - по-фински «чистилище».

И соответственно, 6-7-8 – финны пытаются наших сбросить с плацдарма, наши же наоборот плацдарм расширяют, на плацдарм перебрасывают подкрепление, приходит 150-ая стрелковая дивизия для того, чтобы сменить 19-ый стрелковый полк, который переправился через реку Тайпале, за это получил Орден Красного Знамени, но понёс серьёзные потери и убитыми, и ранеными, и полк выводили с передовой. В этих боях, первых боях на плацдарме, был тяжело ранен Владимир Ставский – писатель, который был вообще-то военным корреспондентом в 19-ом стрелковом полку. По одной из версий, т.е. надо всё ещё проверять, к сожалению, не все документы ещё изучены, по самой распространённой версии, когда был ранен комиссар полка, Ставский с пистолетом просто поднял полк в атаку и фактически заменил комиссара полка, после чего был тяжело ранен и уехал в госпиталь в Ленинград, там пролежал очень долго. Вот такие были писатели.

Д.П. Да.

Баир Иринчеев. К сожалению, в то время, когда происходила смена частей на плацдарме, там поля – на карту посмотрите, пожалуйста, это всё та же самая картинка 2 «Форсирование реки Тайпаленйоки» - там река делает такой изгиб, и мыс с полями на северном берегу называется Коуккуниеми по-фински, т.е. «мыс-Крюк». Он действительно имеет форму крюка, он весь открытый, весь просматривается, и когда финские артиллерийские разведчики увидели там скопление частей, т.е. 150-ая переправлялась и вышла на эти поля, а 19-ый полк наоборот уходил, они на этом поле столкнулись, получилась пробка, и финны всё это взяли и накрыли очень хорошо артиллерией – это к вопросу о том, что всё-таки вот эти марши, передвижения войск в непосредственной близости линии фронта и в зоне действия артиллерии противника надо как-то получше организовывать. Но это было реально очень слабое место наших частей на Финской войне, об этом мы ещё будем неоднократно говорить. Тем не менее, плацдарм расширили, взяли первые ДОТы линии Маннергейма уже где-то к 10-му числу наши взяли первые ДОТы на берегу Тайпаленйоки, расширили плацдарм. Финнам стало понятно, что ничего у них не получится. Дальше на плацдарм переправилась, самое главное, 39-ая легкотанковая бригада полковника Лелюшенко, прославленного советского танкового генерала на Великой Отечественной войне, а тогда он был полковником и командовал легкотанковой бригадой, в которой были танки Т-26 и были огнемётные танки.

Д.П. А у огнемётного танка пушка есть? Или у него огнемёт?

Баир Иринчеев. Пушки нет. Вот это была очень серьёзная слабость огнемётных танков наших – что у него был только огнемёт.

Д.П. А пулемёты?

Баир Иринчеев. Пулемётов тоже не было, т.е. у некоторых было, у некоторых не было – там разные модели были, но именно была проблема, что там экипаж 2 человека, радиостанции нет, у них нету переговорного устройства между водителем и командиром, который одновременно является огнемётчиком, пулемёта нет, огнемёт стреляет на 50-100 м, и поэтому он фактически оказывается беззащитным перед противотанковыми пушками. Если там есть противотанковая пушка, то можно быть уверенным, что огнеметные танки просто не смогут до неё дойти, они будут уничтожены до того, как до неё вообще дойдут.

Д.П. Конструкторов случайно не расстреляли?

Баир Иринчеев. Нет, просто начали резко улучшать броню, менять конструкцию и т.д.

Д.П. А он полезный – огнемётный танк?

Баир Иринчеев. Ну да, но зависит очень сильно от условий, потому что огнесмесь там была у наших – это была смесь керосина и мазута, там не очень высокая температура горения, т.е. не напалм, и плюс, в общем-то, все на финской войне – всё-таки зима – были очень сильно одеты, т.е. это нательное бельё, потом форма, потом сверху может быть ещё шинель, потом ещё кто-то мог свой свитер надеть, особенно финны из дома, там бабушка связала свитер, надел, чтобы было потеплее, а сверху шинели ещё маскхалат. Потом вполне возможно, что есть рукавицы, вполне возможно, что есть шерстяной подшлемник – ну вот как у наших они тоже были, как в фильме «28 панфиловцев», и из-за этой массы одежды можно было либо как-то укрыться от огня, либо можно было как-то проскочить через этот огонь и получить только ожог лица. И поэтому вот есть финский фильм «Талвисота», 1989 года, когда там действительно показан на первый взгляд неправдоподобный случай, когда подъезжает к окопу наш огнемётный танк и начинает выжигать траншею, там финн горит, потом финны этот танк подбивают, и оказывается, что вот этот финн, который горел, у него только маскхалат сгорел, и у него лицо сожжено. Т.е. на первый взгляд это какая-то фантазия, но на самом деле действительно это было так, что если быстро сбросить маскхалат горящий или ещё что-то, то, соответственно, это можно было всё… ну это было достаточно безболезненно, но это с условием, что вы на открытой местности, а вот если огнемётный танк подъехал к ДОТу и начал заливать его огнесмесью через амбразуры, то это мучительная смерть, в общем-то.

Д.П. Ну в общем-то, страшно – сгореть заживо очень страшно!

Баир Иринчеев. Да конечно, ничего хорошего, да. Но суть в том, что к 15 декабря 1939 года, в общем-то, наши начали своё генеральное наступление на линию Маннергейма как раз в районе реки Бурной, т.е. если на Выборгском направлении у нас основные события начались 17 декабря, то здесь уже 15-го первый штурм. И здесь я хотел бы просто процитировать Журнал боевых действий 39-ой бригады Лелюшенко, просто его прочесть, мои выписки из архива: «15 декабря 1939 года. В 1 час 30 мин. Получен приказ № 03 от Штаба Правой группы». «Правая группа» - так называлась наша группировка в восточной части Карельского перешейка. «В период с 11 до 11:20 15.12.39 г. танки заняли исходные позиции для боя в районе северной и северо-восточной опушки рощи севернее Коуккуниеми. Перед танкистами выступили воентехник 2 ранга тов.Руфов, младший политрук Петров с пламенными речами, в которых призывали бойцов и командиров мужественно биться за освобождение народов Финляндии от белофинского гнёта, за Родину, за Сталина. В 12 часов дня части бригады, приданные 49-ой и 150-ой стрелковым дивизиям вышли в атаку на рубежи обороны белофинской банды». Ну и дальше идёт перечисление того, какие танковые подразделения действовали с какими, т.е. всего в бой вышло примерно 59 наших танков вместе с пехотой. «Задача танков – действовать в составе блокировочных групп, обеспечить: а) овладение пехотой ДОТами противника на рубеже Тиренсиле, отметка 13.2 около Коукккуниеми; б) продвижение пехоты в глубину обороны противника. С выходом танков в атаку противник открыл по пехоте интенсивный ружейно-пулемётный и артиллерийский огонь, чем оторвал пехоту от танков. (Пехота залегла.) Танки несколько раз возвращались к пехоте и метр за метром вели её за собой. При переходе через овраг и ров, проходящий южнее Тиренсиле, южнее отметки 13.2 и севернее Коуккуниеми, часть танков застряла во рву и оврагах, пехота дальше рва не пошла. В 13:05 15.12.39 г. танки роты Волкова и Мельникова заняли Тиренсиле. За оврагом и рвом танки прорвали проволочные заграждения и самостоятельно вели борьбу с пулемётными и орудийными точками противника. В результате боя стрелковая часть продвинулась на 700-500 м. В 17:00 на сборный пункт прибыло 4 танка. К 5 утра 16 декабря (т.е. уже на следующее утро) на сборный пункт прибыл/эвакуирован 31 танк. Потери частей бригады в бою 15 декабря: в личном составе – убито 25 чел., в т.ч. комроты Руфов, политрук роты Плотников, комвзвода лейтенант Булкин, мл.лейтенант Домогацкий, ранено 27 чел., в т.ч. комначсостава 5 чел., и без вести пропало 6 чел.; в матчасти – вышло в бой 59 танков, возвратилось на сборный пункт боеспособными 16, подбитых артогнём 15 танков, осталось на поле боя 28 танков».

Т.е. действительно, очень и очень тяжёлые потери, и это связано с тем, что не были согласованы действия между танками и пехотой. Конечно, сразу возникает вопрос: а что делала наша авиация и наша артиллерия? Это рода войск, по которым у нас было явное и очень серьёзное превосходство. Из-за отсутствия разведки наша артиллерия провела артподготовку 2 часа и не попала никуда, т.е. как говорили танкисты уже после войны, когда писали отчёт, вот я вам процитировал Журнал боевых действий – то, что писалось по горячим следам, а после войны они написали ещё отчёт, сказали, что наша артиллерия и авиация, как правило, били по пустому пространству во время этого первого наступления, т.е. звучало и выглядело всё это очень хорошо, но противник фактически не нёс никакого особого ущерба.

Д.П. Извини за идиотский вопрос: а к тому времени весь руководящий состав Красной Армии уже расстреляли или их расстреляли потом?

Баир Иринчеев. Ну, собственно, это уже после 1937 года, но, это, кстати, очень хороший вопрос, с моей точки зрения, те наши части, которые пошли на Советско-финскую войну, были не лучше и не хуже – это была обычная, нормальная Красная Армия, там были самые разные командиры: там были бывшие офицеры, как Беляев, вообще-то начальником Генштаба у нас был тогда Шапошников, которого уже неоднократно у нас упоминали в Разведопросах, т.е. бывший полковник царской армии. Правой армией командовал Грендаль – тоже выходец из царской армии, Владимир Давыдович.

Д.П. Хорошая фамилия – Грендель.

Баир Иринчеев. Грендаль – это шведская фамилия, он вообще-то служил в Свеаборге и после революции он как-то остался в России, а жена и сын остались в Финляндии, и сын Владимира Давыдовича – Борис Грендаль воевал в Финской армии, как раз чуть ли не против своего отца. Грендаль точно так же был артиллерист, как и Генеральный инспектор Финской артиллерии генерал Ненонен, и, соответственно, когда закончилась война… Да, они вместе учились в Михайловской артиллерийской академии здесь в Петербурге, и когда закончилась война, то Ненонен просил передавать привет Грендалю от бывшего однокурсника, который волею судеб оказался вообще противником.

Но вернёмся в декабрь…

Д.П. Это же монстр, с которым воевал Беовульф – Грендель.

Баир Иринчеев. Ну я просто не очень… Ну да, «грен даль» - «зелёная долина» по-шведски. Я не силён в мифологии, во всех этих историях. Т.е. вот, первый штурм, потом 16-го и 17-го наши части снова атаковали, и уже понятно, что меньшими силами, потому что полковник Лелюшенко, как свидетельствуют очевидцы, сам там в комбинезоне бегал по полю боя…

Д.П. Забегаешь тут!

Баир Иринчеев. Бегал по полю боя с буксирным тросом и помогал вытаскивать танки, чтобы хоть как-то что-то от бригады осталось. Т.е. действительно, 15 декабря – это был чёрный день для 39-ой бригады, т.е. после, несмотря на то, что они потом штурмовали линию Маннергейма в другом месте, ну не было такого, чтобы за один день 25 убитых, т.е. больше таких потерь бригада не несла. Это был первый бой, который закончился для бригады очень печально, к сожалению. Ну и опять же бой развился так, что помимо танков наступали все 6 наших стрелковых полков, которые были на плацдарме, и фактически продвижение было минимальным. И вот здесь на Тайпале, в общем-то, похвастаться Грендалю было нечем, т.е. продвижение небольшое, потери в танках высокие, потери в пехоте тоже высокие, но они были настолько неожиданными для наших, что в декабре не был нормально налажен учёт потерь, как таковой, т.е. очевидно, даже не успевали рапортовать с поля боя, сколько погибло, сколько ранено, потому что у нас не такой должна была быть Финская война, к этому не готовились.

Д.П. А вот вопрос: подбитый танк – его каким образом подбивают? Т.е. для чайника понятно: попал – всё взорвалось, башня отлетела, шасси сгорели. Как это выглядит вообще – подбитие танка?

Баир Иринчеев. У финнов основной вид оружия, при помощи которого они боролись против нашей бронетехники, это шведское противотанковое орудие «Бо´форс», ну иногда у нас говорят «Бофо´рс», но у шведов, как правило, на первый слог ударение, калибр 37 мм. Пушки финны и закупали, и производили у себя по лицензии, в Финляндии.

Д.П. Я замечу сразу – извини, перебью – сразу замечу, что в немецком танковом музее под городом Гамбургом в городе Мунстер эта пушка представлена, ну там своя, немецкая, тоже калибром 37 мм. 37 – подчёркивая красным, это основное противотанковое орудие начала войны. Поэтому наша 45-ка по сравнению с ней – это практически убойнейший монстр был, и ничем мы не хуже.

Баир Иринчеев. Да, она была помощнее, и связано, опять же, это с тем, что у бригады Лелюшенко танки были Т-26. У танка Т-26 броня 15 мм, она вот этим «Бофорсом», как наши танкисты писали, «пробивается с любого расстояния, с любого ракурса, в любой проекции.

Д.П. Под любым углом, да?

Баир Иринчеев. Да, под любым углом. Но опять же, у «Бофорса» снаряд – это не снаряд, начинённый взрывчатым веществом, это болванка. Есть воспоминания нашего танкиста, он механик-водитель, что действительно пробивает броню болванка, она раскалённая, красная, она у него лежит между ног, там вот где-то около валенок, и он думает, что всё, мне конец сейчас, она взорвётся. А потом он смотрит – она не взрывается. И потом до него дошло, что это действительно болванка, но даже не взорвавшись, эта болванка, извините, если попадает в человека, то наносит тяжелейшие ранения, т.е. любо голову снесёт, либо руку оторвёт, ну а при попадании в туловище тоже, если вам прилетает вот такая вот штука металлическая с высокой скоростью, абсолютно ничего хорошего. А полное уничтожение танка – это когда он ещё загорится. Загорится, потом в нём взорвётся боезапас, и всё. А если в танк попало 1-2-3 таких болванки, и экипаж сумел выбраться, если он не загорелся, то танк нужно вытаскивать, смотреть…

Д.П. Как их вытаскивают, когда они подбиты?

Баир Иринчеев. Ну, либо другим танком, либо специальным тягачом – там по-разному могло быть. Но на Финской войне в основном таким же танком, просто…

[Чистый исторический интернет]

Д.П. Хорошо подготовились.

Баир Иринчеев. Т.е. полная несогласованность, артиллеристы 138-ой стрелковой дивизии, которая атаковала линию Маннергейма на шоссе в укрепрайоне Суммакюля, прямо так и сказали, что артподготовка по существу была сорвана, мы не знали, куда мы стреляем – просто куда-то 2 часа постреляли, и результаты можно себе представить.

19 декабря здесь, в районе Суммакюля, наши потеряли большое количество техники, в том числе потеряли – да, будьте добры, картинка 9, это штурм Суммакюля. Основная масса бронетехники, которая была потеряна – это были танки Т-28, но также там был потерян сверхсекретный танк СМК, который приехал на фронт для фронтовых испытаний.

Д.П. СМК – это «Сергей Миронович Киров»?

Баир Иринчеев. «Сергей Миронович Киров», вы абсолютно правы. Дело в том, что опыт испанской гражданской войны, опыт Хасана, Халхин-Гола показал, что броня танков 15 мм, 30 мм уже не является достаточной, что уже, действительно, появился новый класс противотанковых пушек калибра 20 мм, 25 мм, 37 мм, 45 мм – они броню 3 см уже пробивают, поэтому явно нужно делать что-то другое, нужны танки уже с какой-то другой бронёй, а не бронёй, которая защищает только от пуль и осколков. Т.е. танки с противоснарядной бронёй нужно разрабатывать. И собственно, как раз к моменту начала Финской войны такие танки уже существовали – это были танки Т-100, СМК и КВ, причём они все были собраны на Кировском заводе в Ленинграде, поэтому когда началась Советско-финская война, они просто поехали на войну, для того чтобы их обкатали в боевых условиях. Из них была создана особая отдельная танковая рота, и они вошли, вот раз есть у нас тяжёлая бригада, то 3 её новых секретных тяжёлых танка у нас, поэтому они вошли в состав 20-ой бригады им.С.М. Кирова, и 19 декабря они вместе со всеми поехали в бой. КВ получил несколько попаданий, которые вообще ему не причинили фактически никакого вреда, по Т-100 у меня данных нет, а вот СМК прямо около командного бункера батальона второго то ли подорвался на мине, то ли сломался – там разные версии есть. Танк размерами с туристический автобус, экипаж 11 человек, т.е. футбольная команда, 2 башни, 2 пушки, 5 пулемётов – т.е. здоровенная машина, и притом он вообще-то секретный и существует в единственном экземпляре. Его сразу окружили, поставили защитный периметр наши 8 танков Т-28, и весь день экипаж пытался его починить. Экипаж, кстати, наполовину состоял из инженеров, которые его строили, с Кировского завода. Починить не сумели.

Д.П. А фотки есть?

Баир Иринчеев. Ну вот, картинка 12 – СМК, фотография, сделанная финнами, когда его уже там бросили, ну просто потому что Т-28 такой тяжёлый, что его Т-28-е не могли отбуксировать даже, и вдобавок всё это происходит вообще-то в 2 км у финнов в тылу, это в финском тылу, т.е. это ехать обратно к нашим 4 км нужно.

Д.П. В общем, пришлось бросить, несмотря на наличие инженеров, да?

Баир Иринчеев. Да, вечером 19-го числа СМК нашими был оставлен, вот эти все 11 человек экипажа пересели в Т-100, который примерно таких же размеров, у него просто чуть-чуть другая конструкция, т.е. там вместо 11 человек внутри 22 человека теперь сидит. Уехали, СМК оставили. На фронте в это время находится генеральный инспектор Автобронетанковых войск Красной Армии генерал Павлов, всем известный по катастрофе в Белоруссии в 1941 году – он командовал Западным фронтом и был расстрелян. Но на Финской войне он у нас инспектирует наши бронетанковые части. Как вы понимаете, взять и потерять секретный танк, оставить его ещё в тылу у противника – ну это вообще какой-то эпический провал, поэтому он, конечно, сказал, что делайте, что хотите, вытаскивайте его оттуда – не смогли. Он там так и простоял всю войну.

Д.П. А у них там ящика тротила какого-нибудь не было, чтобы взорвать?

Баир Иринчеев. Нет, не могли даже к нему подобраться после этого вплоть до февраля, когда финны были вынуждены отступить.

Д.П. Но финны тоже с ним ничего сделать не могли, да?

Баир Иринчеев. А финны тоже ничего сделать не могли, потому что они не могли вытащить даже Т-28, у них не было тяжёлых тягачей. Т.е., как правило, с подбитых и повреждённых наших танков Т-28 они просто пытались снять всё, что можно: радиостанции, пулемёты, запчасти, ЗИП, инструменты – т.е. они всё это просто дербанили, что могли, а сами коробки, в общем-то, так и стояли.

Д.П. Секретности был нанесён какой-нибудь ущерб? Тут вопрос следующего плана: т.е. если у финнов обычных танков толком не было, то в чём смысл этой дуры-то? Ну, попала она к ним…

Баир Иринчеев. Смысл был, что наши хотели его испытать, и вот эти 3 танка: Т-100, ну почти Т-1000 - Теминатор, Т-100, СМК и КВ – это были 3 конкурирующих проекта, т.е. нужно было выбрать один. Ну и в результате выбрали КВ, потому что Т-100 и СМК – они фактически КВ, только как КВ-лимузин – удлинённый, и у него ещё одна башня поставлена. Ну он слишком громоздкий получается, слишком тяжёлый, и КВ более компактный.

Д.П. Для тех, кто не знает: КВ – это «Климент Ворошилов».

Баир Иринчеев. Да, «Климент Ворошилов», именно так.

Д.П. Вообще, как-то странно, конечно, так называть: «Сергей Миронович Киров» остался в тылу – круто!

Баир Иринчеев. Да. А самое интересное, что финны вообще не поняли, что это за танк. Т.е., поскольку он был в единственном экземпляре, он был секретный, они же не знали, что он называется СМК. Но финны прекрасно видели наши танки Т-35, вот эти гигантские махины с 5-ю башнями, которые символизировали мощь Красной Армии, каждый парад на Красной Площади был с этими танками Т-35. Это сухопутный линкор, там 5 башен, экипаж 11 человек, но броня те же самые 30 мм, т.е. они выглядели потрясающе, но на поле боя, собственно, к 1939 году они не имели…

Д.П. Хорошая мишень такая!

Баир Иринчеев. Да, мишень хорошая, броня слабая, двигатель слабый, двигается медленно, но как символ мощи Красной Армии они со своей ролью справлялись замечательно, т.е. они производили на всех военных атташе заграничных потрясающее впечатление, поэтому финны по старой памяти, вспомнив вот эти парады на Красной Площади, подумали: да наверное, какой-нибудь особый вариант этого Т-35, поэтому они назвали его Т-35С, измерили толщину брони, т.е. всё промерили, все параметры: его размеры, толщина брони, калибр орудий – и «слили» все данные немцам уже либо на Финской войне, либо после Финской войны, потому что вообще-то сотрудничество по линии спецслужб у Финляндии и Германии шло с 1933 года, извините, т.е. обмен информации между спецслужбами у них был давно налажен. И самое интересное, что вот этот СМК есть в немецком справочнике по советской бронетехнике на 1941 год, он там обозначен, как Т-35С, хотя потом, после войны его просто отправили на Кировский завод, его 8 танков Т-28 цугом запряглось и утащило на станцию Кирилловская, тогдашний Перк-ярви, погрузило и увезло на Кировский завод на переплавку. Ну потому что вот не получилось.

Картинка 10 – подбитые Т-28, это всё в том же районе, можно сказать, на шоссе они все стоят и в районе шоссе, и картинка 11 – финны радостные осматривают наши подбитые или брошенные танки Т-28.

Именно там в это время, в середине декабря 1939 года появилось прозвище танка Т-28 – «почтовый фургон». Финны его прозвали «почтовый фургон», потому что в одном из танков Т-28, который, очевидно, застрял в грязи, или в болоте, в долине реки Маяйоки, ныне Веснянка, сдался в плен командир одного из танковых батальонов капитан Янов, у которого почему-то с собой оказалась сумка, в которой была зарплата всего его батальона. Т.е. когда его привели к финским офицерам, он просто начал из карманов вытаскивать пачки денег и говорить, что не хотите ли, не надо вам случайно? Его спросили: а откуда вообще такое количество советских рублей? Он сказал: да у меня там, собственно, мешок с деньгами в танке, давайте сходим заберём. Т.е. у него была зарплата на весь батальон, он её не успел выдать перед боем. Ну а поскольку финны все уже смотрели американские вестерны перед войной, и там в вестернах американских же классика – ограбление почтового фургона, который везёт кучу наличности…

Д.П. По-русски называется «дилижанс».

Баир Иринчеев. Да, «дилижанс», да. Поэтому вот назвали «postijuna» - «почтовый поезд», или «почтовый фургон», вот назвали этот танк Т-28.

Ну и собственно, в финской послевоенной литературе капитан Янов из командира батальона стал командиром бригады, а на интернет-форумах он стал командиром танкового корпуса, который сдался добровольно, перебежал…

Д.П. Вместе со всем корпусом?

Баир Иринчеев. Не, он… ну там легенда такая, что он перебежал к финнам, потому что боялся, что из-за тяжёлых потерь в батальоне его сейчас к стенке поставят. На самом деле, это всё имеет под собой очень небольшие основания, потому что просто когда его финны спросили: мы же видим, что ваш батальон частично стоит на поле боя – и что вам за это будет? И Янов сказал, что вот …, вот что мне будет. И всё – не то, чтобы он попал в плен, там, по-моему, просто финны постучали по броне, и он вылез оттуда, т.е. финны вообще считали, что танк пустой стоит. Он вылез, сдался и, к сожалению, он не просто сдался, он ещё финнам сдал всё, что знал – он сдал структуру 20-ой бригады полностью, это на 20 страниц такой документ лежит в Финском Национальном архиве, там протокол допроса Янова – 30 страниц, т.е. он всё расписал вообще, всё, что знал. А знал он много, потому что он служил с 1933 года в этой бригаде. После этого находясь в финском плену, он ещё дал интервью британским офицерам разведки. Т.е. идёт война между СССР и Финляндией, в Финляндии находятся куча военных атташе других держав. И вот появились советские пленные – не давайте пообщаемся с ними, пусть они нам расскажут, чем там живёт Красная Армия, что вообще происходит. Он спокойно общался с британскими офицерами, никоим образом он не отнекивался, он всё, что знал, всё рассказал.

Д.П. Молодец!

Баир Иринчеев. Вообще просто всё, т.е. фактически по некоторым протоколам допросов такое впечатление, что он просто консультантом у них начал работать, в финской армии, потому что когда наши железнодорожные батареи начали стрелять по Выборгу из Кирилловского, его сразу вызвали на допрос и спросили: а это что такое, не знаете? Он сказал, что, наверное, это те тяжёлые мортиры, которые я видел, они стоят вот там-то – прямо показал на карте. Т.е. да…

Д.П. Я надеюсь, сейчас ему повесят мемориальную доску «Он боролся с коммунизмом».

Баир Иринчеев. Нет, суть в том, что, действительно, вернувшись из плена, он получил 10 лет или даже, по-моему, 15 лет, т.е. на Великую Отечественную он уже не попал.

Д.П. Т.е. за такие дела его даже не расстреляли?

Баир Иринчеев. Нет, судя по всему, финны всё-таки не передали протоколы допросов вместе с ним, потому что, мне кажется, если бы финны начали бы передавать протоколы допросов пленных вместе с пленными, то там бы не выжил просто никто, потому что там люди для того, чтобы выжить, сразу начинали говорить то, что хотели слышать финны, т.е. сразу у 90% наших бойцов: «У меня папа был певцом в церковном хоре, из-за этого я ненавижу советскую власть», или там: «У нас в прошлом году был плохой урожай в колхозе, и поэтому я тоже не люблю советскую власть, я всю жизнь не любил большевиков, вот понимаете, поэтому я так рад у вас оказаться». Т.е. они всегда, видно, что подстраивались очень сильно и рассказывали всё, что знали. Но если простые красноармейцы знали мало, то капитан Янов знал очень и очень много, и он спокойно абсолютно с финнами этим делился. Да, он сел на 15 лет, и вы можете даже почитать – по-моему, его дочь, как раз она говорила, что папу-то ни за что посадили.

Д.П. Само собой, да!

Баир Иринчеев. Но к сожалению, есть за что. К сожалению реально есть за что, т.е. ну измена фактически. То, что его не расстреляли, я вот удивлён, на самом деле.

Д.П. Присягу, между прочим, давал.

Баир Иринчеев. Присягу давал, да он сам из Иркутска, кстати, вообще, и он много путешествовал, мир посмотрел – он там в 20-е годы где-то служил матросом и в Америку ездил, был такой… не то, что уж совсем желторотик – это был нормальный капитан Красной Армии, танкист. Но вопрос именно в том, что из-за него и пошла эта легенда, что к финнам перебежал командир танковой бригады, опасаясь репрессий кровавого Сталина за то, что его а потери бригады расстреляют. На самом деле, в этих же сражениях 17-18-19 числа наша 35-ая бригада, действовавшая рядом на танках Т-26, потеряла своего командира – полковника Кашуба, украинца, который был тяжело ранен, находясь вне танка, потому что та же самая проблема, что на Тайпале – танки идут вперёд и уже прошли надолбы, а пехота где-то там, непонятно где. Поэтому он выскочил из танка, он начал поднимать пехоту, чтобы они шли все вместе, рядом разорвалась миномётная мина, и ему оторвало ступню. А он был такой – он говорит, что я был 100 кг, подъехали танкисты наши, танкисты меня увидели – чуть не заплакали, они меня на танк не могли затащить, потому что я 100 кг весил. Но затащили, увезли, и он получил Звезду Героя за Финскую войну, и всю войну Великую Отечественную он преподавал в одной из наших бронетанковых академий, т.е. он оставался в строю. Не воевал, но учил танкистов.

И собственно, вот на этом, можно сказать, заканчивается декабрьский первый раунд, первый штурм линии Маннергейма. Единственное, что ещё одна стычка была на Приморском шоссе. Картинка 13, пожалуйста, это Инкеля, Приморское шоссе, противотанковый ров, надолбы в 6 рядов, колючая проволока, засека, минное поле с противотанковыми фугасами и 2 ДОТа пулемётных с 1 противотанковой пушкой. Но запад Карельского перешейка и нашими, и финнами рассматривался, как совсем не важный театр боевых действий, поэтому там у финнов были небольшие силы, и у наших там наступал отряд полковника Лазаренко – это такая импровизированная воинская часть, когда началась Советско-финляндская война, то на старой границе же у нас был Карельский укреплённый район, в них сидел гарнизон, а комендантом Карельского укрепрайона был как раз полковник Лазаренко, поэтому всех, кто сидел в ДОТах, их собрали, все 3 тысячи человек, и они с винтовками и пулемётами пошли вперёд. 3 тысячи человек всего – это фактически стрелковый полк или финский пехотный полк. Ну вот они шли-шли-шли, дошли до линии Маннергейма, вот перед ними река, эскарпированные берега, засека, т.е. поваленные хаотично деревья, оплетённые колючей проволокой, и минировано всё это, а за речкой надолбы и за надолбами 2 ДОТа. И вот Лазаренко, в общем-то, он имел полный Георгиевский бант за Первую мировую войну, он, конечно, засыпал командование 7-ой армии телеграммами о том, а что вы от меня хотите? Если вы хотите, чтобы я это взял и продвинулся дальше, то давайте-ка мне танки, пожалуйста, и артиллерию. И к нему приехало 3 танка Т-28, которые были потеряны все 3 штуки в бою 13 декабря 1939 года, т.е. тоже этот штурм закончился очень и очень неудачно, все 3 танка подбиты, командир этого танкового взвода лейтенант Груздев погиб, часть экипажей погибла, но, собственно, там 7 награждений Героями Советского Союза, один из них – мехвод Лазаренко, награждённый Героем, он остался жив. По нашей версии 2 танка было подбито, причём один танк был просто расстрелян финской противотанковой пушкой на шоссе, т.е. они 5 раз в него попали, танк не загорелся, но весь экипаж был либо убит, либо ранен. Второй танк наехал на фугас мощностью 300 кг. Это же берег залива, там было на берегу огромное количество морских мин, выброшенных ещё с Первой мировой войны, и финские сапёры рукастые из этого сделали фугасы. Вот, второй танк наехал на мину, третий танк был расстрелян тоже противотанковой пушкой.

Д.П. 300 кг – что ж там от него осталось-то?

Баир Иринчеев. Ну у него башня центральная улетела, т.е. корпус-то остался, но башню отнесло взрывом на 200 м, потом её нашли финны в лесу в 1941 году где-то очень далеко.

Д.П. Представляю, да, радость сапёров.

Баир Иринчеев. Экипаж полностью погиб. Третий танк был подбит, но вот у финнов написано так, что 3 танка подбито, один из них загорелся, по нашей версии 1 танк был подбит, и он не загорелся, что наши включили дымопуск, потому что на Т-28 есть специальные ящики для установки дымовой завесы, и поставив дымовую завесу, они до вечера 13 декабря с финнами перестреливались, т.е. они вытащили из танка пулемёт, залегли под танком, поставили дым и вели с финнами огневой бой, а потом вечером Лазаренко залез в танк, тихо включил заднюю передачу, и они, прикрываясь танком, ушли все.

Д.П. Но суть в том, что, действительно, там Лазаренко получил, потом четверо посмертно и, кстати, вот Симонян, радист одного из танков тоже получил Героя – первый армянин-Герой Советского Союза – вот за этот бой 13 декабря.

Баир Иринчеев. И собственно, Лазаренко Николай Тихонов посвятил целую поэму тоже, она в последний раз публиковалась в книге стихов Николая Тихонова 1943 года, это как раз было, давайте вспомним, 25 лет Красной Армии, был такой юбилейный сборник стихов. Будьте добры, пожалуйста, картинку 15 – обложка стихов Николая Тихонова, «Посвящение Красной Армии», 1943 год. В Сети её можно найти в одной из электронных библиотек то ли города Омска или Томска, где-то у нас там… Молодцы, у нас, кстати, люди не понимают, что вообще-то российские библиотеки вообще-то много чего оцифровали и выложили в Сеть, потому что все считают, что у нас всё, что не в Москве и не в Питере, там всё уже покрылось пылью, и ничего не происходит – работа идёт, они просто не очень пиарятся.

И в завершение, собственно, картинка 14 – подбитые Т-28 на Приморском шоссе. Вот танк, который стоит слева, это как раз он стоит на шоссе, это танк Груздева. Видно, что с него снята пушка, это финны её сняли. Ну и танк справа – видно, что у него просто взрывом сброшена башня – это как раз вот второй танк, который наехал на фугас.

Ну и, соответственно, вот так, можно сказать, закончился первый штурм линии Маннергейма: подавляющее техническое превосходство на стороне Красной Армии, т.е. у финнов там не был задействован ни один танк, не был задействован фактически ни один бомбардировочный самолёт. Наши всё задействовали – и авиацию, которая бомбила непонятно что, не попадала никуда, задействовали всю артиллерию, которая стреляла непонятно куда, стреляла не на полную мощность, потому что снаряды просто не могли подвезти из-за пробок. Ну и соответственно, из-за не налаженного взаимодействия между танкистами и пехотой наши танки, наше подавляющее превосходство бронетанковой техники тоже не было реализовано. Т.е. если мы посмотрим и используем какие-то термины из карточной игры, то у нас на руках все козыри, но мы разыграли свои карты абсолютно неправильно. Т.е. преимущество в декабре реализовано не было.

Д.П. Я замечу, позволь, что отрыты карьеры для добычи руды, построены домны для выплавки стали, построены танковые заводы, которые клепают эти танки, рабочие, инженеры, самолёты – всё наличии, всё это выдано Красной Армии, а она этим пользоваться не умеет, может быть, не хочет, возможно, не знает, как, может, они занятия прогуливали - там пьянка, девки, ещё чего-нибудь. А потом эти люди удивляются, что их расстреливают. А там, между прочим, ещё есть солдаты, которых вот таким вот макаром – без разведки, без ничего, артиллерия постреляла непонятно куда, авиация выбросила бомбы в чистое поле, а теперь давайте форсировать реку. Давайте, да. И сколько народу там полегло, и кто за это должен отвечать? И если ты вот так бездумно распоряжаешься тем, что там далось кровью и потом, и на смерть людей посылаешь, не задумываясь, как-то странно огорчаться по поводу того, что тебе в конце концов за это прострелят голову, очень странно.

Баир Иринчеев. Нет, ну вот самое главное, что, например, 123-я дивизия, командир дивизии полковник Стеньшинский был снят. Т.е. не то, что приехали из Ленинграда с Литейного сразу примчались чекисты на «чёрном воронке» - тут ехать-то 100 км, нет, его просто сняли, поставили полковника Алябушева Филиппа Филипповича. Командиров полков там поснимали, назначили новых командиров полков, перевели их на другие должности, т.е. опять же, если мы вот этих сейчас расстреляем, то не факт, что следующие будут лучше. Поэтому лучше сделать по-другому: тех, кто себя не оправдал, перевести куда-нибудь на тыловые должности – пусть они там складами заведуют, валенки выдают, что, кстати, не всегда получалось, к сожалению, на финской войне.

Д.П. Как говорил товарищ Сталин, «извините, других писателей у меня для вас нет».

Баир Иринчеев. Да, особенно очень важный момент хотелось бы подчеркнуть, что был серьёзнейший дефицит командиров звена «полк-дивизия», не хватало просто, потому что формировались новые дивизии, армия очень сильно росла, разворачивалась, выросла очень-очень сильно в 1939 году, и когда там полками командуют майоры, а иногда их замещают капитаны, хотя вообще-то это должность подполковника или полковника, ну это уже о чём-то говорит, что не хватает людей.

Д.П. Имеющего специальное образование, замечу.

Баир Иринчеев. Да, и опыт. Ну, вспоминая персонажа, о котором мы уже сто раз говорили – вспоминая Маннергейма, как же без него – он в своих мемуарах написал достаточно хорошо, достаточно метко описал это, он сказал, что в декабре действия Красной Армии походили на плохо сыгранный оркестр, когда артиллеристы отстрелялись не туда, танкисты приехали, а пехоты уже нет, или пехота не подошла или уже убежала куда-то, т.е. все кто в лес, кто по дрова, а организация боя – это, в первую очередь, организация взаимодействия между родами войск. И выяснилось, что недостаточно написать на бумаге приказ, что штурмовать группой в составе 3 танков и одной роты стрелков, т.е. 100 человек, плюс 30 сапёров, и они туда вот идут, они должны ДОТ взять. Недостаточно написать на бумаге – они все должны сыграться, они должны все на полигоне взаимодействие несколько раз прокатать, они должны понять, почему они так действуют, потому что пехотинцы наши, которые попадали под шквальный пулемётный огонь, они, конечно, сразу залегали, и приходилось им прямо показывать на поле боя, сказать: вот смотрите, у нас стоит макет ДОТа, сядь здесь за пулемёт и посмотри – вот танк и пехотинцы, спрятавшиеся за танком, которые рядом с ним находятся. А вот пехотинцы, которые не спрятались за танком, которые залегли. А теперь посмотри, кого проще убить. Поэтому от танков не отрываться. И к февралю это было уже отработано до автоматизма фактически. В декабре это не получалось, что, конечно, как вы понимаете, сильно повлияло на боевой дух наших войск. Сотрудники органов внутренних дел, которые люстрировали письма, идущие с фронта, отмечали, что в декабре там много, примерно 10% негатива в письмах, и негатив весь того плана, что вот мы бьёмся-бьёмся, взять оборону не можем, потери большие, и ничего не получается, танки все сгорели или утонули, как при форсировании Лосевских порогов, а вообще прощайте, дорогие мама и папа, я отсюда живым не вернусь, скорее всего, потому что что-то ничего не получается, потери большие.

Д.П. Я замечу, что ещё А.В. Суворов возле Измаила построил небольшой Измаил, на котором отрабатывал боевые действия, и только когда отработал, напал на настоящий Измаил, где, как известно, уничтожил всех без остатка. Это отсутствие боевой учёбы, в общем-то. Что они там огороды копали? Дачи строили, может быть?

Баир Иринчеев. Так и пришлось сделать, на самом деле, потому что после первого штурма середина декабря и третья декада декабря 1939 года, после второго штурма, который был через неделю, который финны фактически не заметили, они подумали, что это разведка боем какая-то: выехало 3 танка и вышел 1 наш батальон – они подумали: ну что это? А у наших вообще-то фиксируется дата в документах, что мы штурмовали линию Маннергейма, что-то делали. Финны это как-то не воспринимали, как штурм.

После этого, уже после 25-26-27 декабря Мерецков, командующий 7-ой армией, обратился к Шапошникову, начальнику Генерального Штаба, и сказал, что финны подготовились хорошо, у них здесь долговременная оборона, а мы подготовились слабо, мы к войне готовились 3 недели всего лишь. Пехоты у нас явно мало, нужна тяжёлая артиллерия дополнительная. Танков больше не надо, танков больше не присылайте, потому что их и так с избытком, в общем-то. И действительно, танковые части не усиливали вплоть до марта 1940 года, потому что танков было достаточно. И Шапошников соглашается с доводами Мерецкова, и весь январь, как вы сказали, действительно, построив макеты ДОТов, организовав полигоны, наладив боевую учёбу, лыжную подготовку, обучение стрельбе пулемётчиков и т.д. – весь январь наши на Карельском перешейке готовятся ко второму штурму. В начале января у нас сформирован Северо-Западный фронт, т.е. это подчёркивает то, что у нас не просто какая-то небольшая военная кампания – что у нас серьёзная военная операция. Формируется Северо-Западный фронт, командующим фронтом становится Тимошенко. 7-ая армия сдаёт влево, т.е. она теперь стоит в центре и на западе Карельского перешейка, из правой группы Грендаля разворачивается 13-ая армия, которая получает большое усиление пехотными частями, т.е. после первой неудачной попытки штурма линии Маннергейма наши военные того времени решили всё наконец сделать по уму, т.е. по всем правилам военной науки: серьёзно подготовиться, подтянуть резервы, подтянуть боепитание, организовать снабжение, потому что, опять же, рассчитывали, что война продлится 3 недели, красноармейцы пошли на фронт в ботинках с обмотками, в шинелях и в будёновках. Полежать в мокрых ботинках при морозе в -10С 4 часа на снегу, пока не стемнеет, пока не будет возможности уползти от финской колючей проволоки, ну скорее всего, вы получите обморожение и можете запросто получить ампутацию пальцев ног, что, к сожалению и получалось, потому что, например, из той же самой 90-ой стрелковой дивизии 286-ой полк, который воевал как раз между Кирилловским и Лейпясуо около железной дороги, где не было ни одного ДОТа, там ДОТы были правее или левее, но было болото, на котором была засека минированная, был забор из колючей проволоки и была финская оборона, состоящая из полевых укреплений, т.е. там всё было построено из земли, песка, дерева и камней. Вот они, собственно, из 3 тысяч человек у них, если я правильно помню, у них статистика потерь за декабря следующая: 100 человек убито, 300 ранено, 700 обморожено. Т.е. стало понятно, что вообще всю концепцию этой операции нужно менять, что получилось совсем-совсем не то, чего ожидали, что финская армия, несмотря на то, что танков у них 32 штуки, пушки у них все старые, царские, причём небольших калибров, и т.д., они высокомотивированы, они подготовились, у них построена оборона, они знают эту линию Маннергейма, как свои 5 пальцев, и просто так их не возьмёшь, т.е. нужно тоже серьёзно готовиться, нужно подбирать ключики к этой обороне, что, собственно, и было за январь сделано.

В феврале начинается второй штурм линии Маннергейма, который ещё называют «Наступление Тимошенко» по имени командующего Северо-Западным фронтом, всё это завершается прорывом. Но это этого ещё далеко, наши части начинают нормальную подготовку ко второму штурму, начинают заниматься боевой подготовкой, потому что оказывается, что некоторые прибывшие на фронт, винтовку в первый раз видят, т.е. их призывали не из резерва, а студентов или ещё кого-то, т.е., действительно, оказалось, что не умеют – надо учить. Но за месяц большинство провалов было ликвидировано, т.е. это как раз вот, с моей точки зрения, сильная черта наших вооружённых сил, которые на Западе никто не может нормально оценить, начиная от Карла XII и заканчивая нацистами, это то, что любой негативный опыт будет моментально осмыслен, проанализирован, и будут моментально приняты меры для того, чтобы эти ошибки более не повторялись.

Д.П. Как в известной русской поговорке, долго запрягаем, но быстро едем. Досадно, в данном случае долгое запрягание приводит к человеческим жертвам.

Баир Иринчеев. Ну и как вы понимаете, неудача первого штурма линии Маннергейма была по полной использована западной пропагандой, финской, в первую очередь, но потом и всеми остальными, что «чудо линии Маннергейма», или там «чудо у Суммы», «чудо на Тайпале» - что такая куча танков, масса техники, и ничего не получилось, типа, каким-то чудом это «чудо» остановило их. Как я уже говорил, именно в середине декабря появляется это название – «линия Маннергейма», придуманное, очевидно, западными журналистами в баре гостиницы «Кемп» в городе Хельсинки, где им там хорошо наливали. И собственно, на конец декабря 1939 года западная пресса создаёт такую картину, что маленькая, но гордая Финляндия выигрывает эту войну против великого, ужасного, но не очень эффективного Советского Союза, что только было закреплено после тяжёлого поражения, которое понесли 163-я стрелковая дивизия Зеленцова и 44-ая стрелковая дивизия им.Щорса комбрига Виноградова на севере Финляндии, за 600 км вот от этих мест, о которых мы с вами сейчас поговорили, в конце декабря и в первую неделю января там получилось ещё хуже, и это было финской пропагандой и западной пропагандой распиарено на весь мир – это т.н. сражение при местечке Суомуссалми и сражение на Раатской дороге, которые самые-самые-самые известные, самые распиаренные. Так ли всё там было ужасно, по делу расстреляли Виноградова и его начальника штаба и начальника политотдела, или опять там абсолютно немотивированные репрессии, действительно ли, как поётся в финской песне, что «по Раатской дороге к нам пришли сыны Востока, и обратно не ушёл никто» - вот об этом как раз поговорим в следующий раз, потому что тоже очень мифологизированная и такая легендизированная битва.

Д.П. Я замечу, что враг не стесняется любое событие изолгать в свою пользу, извернуть и кричать, как всё у них замечательно получилось. Когда же мы начинаем рассказывать правду о подвигах предков, то это, понимаешь, пропаганда какая-то мерзкая. А это, значит, не пропаганда!

Баир Иринчеев. По поводу подвигов предков и по поводу того, как отражается в документах противника – ну дорогие товарищи, сходите в любой архив, в наш архив, в финский, не знаю, залезьте в интернете, немецкие документы посмотрите – там не будет никаких описаний подвигов противника, там подвиг противника обозначается буквально одним предложением: «Наши части натолкнулись на ожесточённое сопротивление, продвижения нет» - всё, или: «Противник упорно обороняется на занятых рубежах».

Д.П. Вот и весь подвиг.

Баир Иринчеев. Вот! Потому что ну а какой смысл – вы будете расписывать подвиги того, кто вас хочет убить? Невозможно найти подтверждений никаким подвигам, чтобы там всё было бы расписано, что вот у нас было 50 танков, и против нас из окопов выскочило 28 человек – ну что это? Этого нет нигде, т.е. какая-то рефлексия, какое-то отношение к противнику – уважительное, неуважительное – оно появляется уже в воспоминаниях ветеранов после войны. Вот по поводу Суммы-то как раз там и говорится, что там танк подбит, и один финский противотанкист говорит, что нужно отметить, что против нас сражались очень храбрые люди, потому что мы видим: танк подбит, из него никто не вышел с поднятыми руками, никто не сдался, что это были элитные части, собственно, один из танкистов наших – Хопров из 35-ой бригады, так есть описание его подвига, что танк подбит – вот этот Т-26, слабенький откровенно, танк подбит танк загорелся. Хопров сказал командиру и механику-водителю уходить, сам остался в горящем танке, вёл огонь из танка, пока танк не взорвался. И вот у нас это описано, у финнов это описано, по-моему, только в каком-то одном интервью, кто-то из ветеранов в 90-е годы, я уже, к сожалению, даже не могу найти источник – ветеран сказал, что я видел, что стоит танк в надолбах и стреляет. Он говорит, что я смотрел на это, удивлялся, что такой храбрый танкист. Парню было 20 лет, похоронен там же на поле боя, Герой Советского Союза посмотрено, кстати, один из немногих, кто вообще получил за эти бои, за первый неудачный штурм звание Героя посмертно.

Д.П. Орёл!

Баир Иринчеев. Так что вы знаете, по поводу всех этих легенд, понятно, что всё рано или поздно будет легендизировано, т.е. то, что написано в документах, очень редко можно как-то совместить с мифами. Напоследок один очень важный миф финский – что, типа, при штурме линии Маннергейма красноармейцы шли без шинелей и без ватников даже, шли в гимнастёрках…

Д.П. В трусах, да и кальсонах!

Баир Иринчеев. Ну нет, в гимнастёрках, держась за руки, с пением «Интернационала» шли на минное поле. Причём это кочует из книги в книгу.

Д.П. Видимо, все они ещё были дети кулаков, по всей видимости.

Баир Иринчеев. Непонятно, короче, но типа, что идут, взявшись за руки, на минное поле, мины взрываются, и они идут, их засыпает частями тел товарищей, а они всё идут, и идут, и идут – какие-то зомби. Но удалось понять, откуда финны это взяли, в конечном итоге: первое – есть запись в Журнале боевых действий одной роты, как раз вот Суммы, декабрь 1939 года, у них написано, что мы видим, что советская рота выходит в наступление, они идут плотным строем. Мы открыли огонь – они залегли. На следующий день снова, следующий день наступления – против нас выходит та же самая рота, но они уже идут цепью, мы по ним постреляли, они залегли и уползли. Третий день – они уже двигаются перебежками, они уже залегают за кочками и ведут с нами огневой бой. И вот кто так сумел это исказить, что… ну у кого-то из ветеранов, возможно, отразился в памяти именно первый бой. А с пением «Интернационала» - это было уже во время второго штурма линии Маннергейма, это действительно было, там действительно с красным флагом наступали, но об этом позже. Ну просто всё это настолько искажается, что обратно это отмотать – получается достаточно сложно, не всегда даже это получается. Финнов спрашиваю, откуда вы это взяли вообще? Не находят никакого подтверждения в документах.

Д.П. Как говорил один известный персонаж: как они ухитряются такое выдумывать? Спасибо, Баир, очень интересно! Познавательно и с совершенно неожиданной стороны. Ждём продолжения.

Баир Иринчеев. Да, т.е. следующее у нас Суомуссалми и Раата.

Д.П. Спасибо.

Баир Иринчеев. Спасибо, всего доброго.

Д.П. А на сегодня всё.

[Википедия]

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F...B9%D1%81%C2%BB
Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Диспозиция сил противников на 31 августа 1939 года и польская кампания 1939 года

Бе́лый план, Вайс-план, План «Вайс» (нем. Fall Weiß) — немецкий стратегический план военных действий против Польши. Разрабатывался в апреле — июне 1939 года, был реализован с началом вторжения в Польшу 1 сентября 1939 года.

Содержание

1 Концепция действий
2 План
3 Аналогичные планы
4 Источники
5 Примечания

Концепция действий

Планом изначально предполагалось начало военных действий без объявления войны и стремительное наступление (концепция блицкрига) максимальными силами за счёт ослабления войск, прикрывающих границы с Францией и странами Бенилюкса. Решающие успехи на этом направлении должны были проявиться ранее, чем союзники Польши преодолеют укрепления вдоль французской границы на т. н. «линии Зигфрида» и выйдут к Рейну. Сковывание возможных нежелательных действий войск гарантов Польши, оценивавшихся в 80-90 дивизий, должны были осуществлять 36 плохо обученных и недоукомплектованных дивизий, почти не обеспеченных танками и авиацией.

Внезапное вторжение на польскую территорию должно было упредить организованную мобилизацию и сосредоточение польской армии. За две недели намечалось полностью уничтожить польскую армию и оккупировать всю страну.

План строился на широком использовании авиации и, прежде всего, пикирующих бомбардировщиков, на которые возлагалась задача поддержки наступления подвижных соединений с воздуха. ОКХ отказалось от использования танков для усиления пехотных дивизий — почти вся бронированная техника была сосредоточена в пяти моторизованных корпусах: 14-м, 15-м, 16-м, 19-м и горном (18-м). Эти соединения должны были найти слабые места в обороне противника, преодолеть её с ходу и выйти на оперативный простор, обходя фланги польских армий. В дальнейшем предполагалось решительное сражение на окружение и уничтожение, причём пехотные корпуса должны были действовать против фронта противника, а подвижные части — атаковать его с тыла.

Эта концепция ни разу не была проверена на практике и смотрелась не слишком убедительно. Даже немецкое руководство сомневалось в её действенности, свидетельством чему — выделение 10-й танковой дивизии из состава 19-го моторизованного корпуса в «непосредственное подчинение» командующего группой армий «Север» и создание отдельного Восточнопрусского танкового соединения (обычно называемого танковой дивизией «Кемпф» по имени его командира), не включённого в состав танковых корпусов[1].

План

Немецкие войска должны были вторгнуться в Польшу в трёх направлениях:

главный удар с территории Германии через западную границу Польши.
удар с севера из Восточной Пруссии.
удар немецких и союзных словацких войск с территории Словакии.

Все три направления удара сходились в районе Варшавы, где планировалось окружить и уничтожить польскую армию западнее Вислы.

Группа армий «Юг» имела задачу наступать с территории Силезии и Словакии в общем направлении на Варшаву, выйти к реке Висле и, сомкнувшись с группой армий «Север», совместно уничтожить остатки польских войск в западной Польше. Главная роль отводилась 10-й армии, которая должна была наступать в направлении Варшавы и выйти к Висле на участке между устьями рек Бзура и Вепш. 8-я армия, располагавшаяся севернее 10-й, должна была наступать на Лодзь и прикрыть северный фланг 10-й армии. 14-я армия, базировавшаяся к югу от 10-й, должна была взять Краков, захватить переправы на реке Дунаец и далее наступать на Сандомир, поддерживая безостановочное наступление и не позволяя польской армии создавать укреплений на реках.

Группе армий «Север» ставилась задача наступать с территории Померании (4-я армия) и Восточной Пруссии (3-я армия) в общем направлении на Варшаву и, сомкнувшись с группой армий «Юг», совместно уничтожить остатки польских войск севернее Вислы. 4-я армия должна была во взаимодействии с западными частями 3-й армии занять левый берег Вислы в районе Хелмно и наступать в юго-восточном направлении на Варшаву. 3-й армии предстояло действовать к северу от реки Нарев, далее наступая на Варшаву и Седльце.

Между группами армий «Север» и «Юг» находился большой участок границы, занятый малым числом войск. В их задачу входило своими действиями ввести в заблуждение противника относительно направлений главных ударов, а также сковать польскую армию «Познань».[2]

Аналогичные планы

Наряду с Белым планом были разработаны другие стратегические планы:

План «Грюн», Зелёный план (нем. Fall Grün, 1938) — план вторжения в Чехословакию.
План «Гельб», Жёлтый план (нем. Fall Gelb, 1940) — план вторжения в Бельгию, Нидерланды, Люксембург.
План «Рот», Красный план (нем. Fall Rot, 1940) — план военных действий на территории Франции.
План «Блау», Голубой план (нем. Fall Blau, 1942) — план военных действий на Кавказе.

Источники

«Вайс план». БСЭ, 3-е издание.

Примечания

↑ С. Переслегин. Вторая мировая: война между реальностями.- М.:Яуза, Эксмо, 2006, с.23-24
↑ История Второй мировой войны / П. П. Ионов. — М: Военное издательство министерства обороны СССР, 1974. — Т. 3. — С. 16—17.

[Ф.Д. Волков]

http://militera.lib.ru/research/volkov_fd/index.html
За кулисами второй мировой войны. — М.: Мысль, 1985. — 304 с. — Рецензент — канд. исторических наук И. А. Челышев
Аннотация издательства: В работе в строго документированной форме освещаются некоторые актуальные, недостаточно изученные политико-дипломатические проблемы второй мировой и Великой Отечественной войн. Автор показывает неустанную борьбу Советского Союза за мир накануне войны, за создание антифашистской коалиции в военные годы, решающую роль СССР в победе над фашизмом, разоблачает несостоятельность концепций буржуазных фальсификаторов, пытающихся преуменьшить эту роль.
Содержание

Предисловие [3]

Глава I. Операция «Вайс» [8]

Фальшивые гарантии Чемберлена [9]

Операция «Гиммлер» [16]

Англия и Франция объявляют войну Германии [17]

Трагедия Польши [20]

Воссоединение Западной Украины и Западной Белоруссии с СССР [25]

За кулисами «странной войны» [26]

Глава II. Несостоявшийся прыжок «Морского льва» [30]

Подготовка прыжка «Морского льва» [37]

Репетиции форсирования Ла-Манша [43]

«Битва за Англию» [47]

Фашистские планы порабощения английского народа [53]

Англию спас Советский Союз [58]

Глава III. За кулисами плана «Барбаросса» [61]

Русская проблема будет решена наступлением [63]

Загадочные марши немецких солдат [64]

Планы «Отто» и «Барбаросса» [67]

Дипломатический блеф Гитлера [70]

Маски «миротворцев» сорваны [76]

Планы уничтожения Советского государства [82]

Дипломатическая подготовка плана «Барбаросса» [83]

СССР обеспечивает свою безопасность [90]

Тайная война служб Канариса и Шелленберга [97]

Битва советской и фашистской разведок [102]

Тенденции к реализму в Лондоне [109]

Обстановка накаляется [114]

Страна готовится к отпору агрессору [116]

[Ф.Д. Волков]

http://militera.lib.ru/research/volkov_fd/pre.html
1 сентября 1939 г. фашистская Германия, вероломно напав на Польшу, развязала вторую мировую войну. «Война началась между двумя коалициями капиталистических государств и на первом этапе с обеих сторон была империалистической. Обе воюющие группировки преследовали империалистические цели»{1}.

Однако вторая мировая война в отличие от первой мировой империалистической войны 1914–1918 гг. «возникла в условиях существования двух общественных систем: капиталистической и социалистической, представленной Советским Союзом. Это обстоятельство сыграло решающую роль в развитии второй мировой войны и изменении ее характера»{2}.

По своим масштабам вторая мировая война не имела себе равных за всю историю человечества. Ее важнейшей, решающей частью была Великая Отечественная война Советского Союза, являвшаяся наиболее тяжелым и в то же время героическим этапом в истории нашей страны, «высшей ступенью справедливой войны — войной в защиту социалистического Отечества»{3}.

В пламени войны были уничтожены тысячи городов, сел и деревень, погибли материальные ценности, созданные столетиями упорного труда, умом и руками десятков поколений. Но особенно тяжкая дань заплачена Молоху войны человеческими жизнями. XX век стал «рекордным» по числу погибших в войнах.

Если во всех войнах XVII в. было уничтожено 3 300 тыс. человек, в XVIII в. — 5 372 тыс. человек, в XIX в. — 16 млн., то в XX в. только за две войны, развязанные германскими империалистами и империалистами Других стран, человечество заплатило 60 млн. жизней{4}. За это в первую очередь несут ответственность фашистские государства, подлинные хозяева внешней и внутренней политики империалистических стран — руководители монополий, пушечные короли и банкиры.

За развязывание войны ответственны и политические деятели так называемых «демократических государств», их хозяева в Сити, на Уолл-стрит, в «Комите де форж».

Империалисты Англии, Франции и США вложили гигантские средства для того, чтобы возродить агрессивный германский милитаризм. Золотой дождь американских долларов, английских фунтов стерлингов оплодотворил немецкую военную промышленность, помог превратить ее военный потенциал в военную мощь — в пушки, самолеты, танки.

Беспредельная в своей ненависти к Советскому государству политика правящих кругов Англии, Франции, США, поддерживаемая лакействующими лидерами социал-демократии, в условиях нараставшей агрессивности германского, итальянского фашизма и японского милитаризма являлась предательством национальных интересов.

Вместо осуществления политики коллективной безопасности и обуздания фашистских агрессоров, за что неустанно боролись Коммунистическая партия, Советское правительство, советская дипломатия накануне второй мировой войны, правительства Англии, Франции и США проводили предательскую политику направления германской агрессии на восток и японской агрессии на запад.

Политика Мюнхена составляла стержень всей внешней политической деятельности Англии, Франции и США. Это была политика развязывания второй мировой войны, поощрения фашистской агрессии. Это была недальновидная и косная в своей непримиримой вражде к советскому строю политика, поставившая Англию и Францию на грань национальной катастрофы. «Таков был плачевный итог мюнхенской политики. Франция была разбита, а Англия оказалась в войне один на один с Германией»{5}. Политический опыт событий кануна второй мировой войны является убедительным доказательством того, что борьба против войны не может вестись с позиций «антикоммунизма», вражды к СССР.

Вступление СССР в войну с фашистской Германией в корне изменило всю политическую и военную обстановку, явилось залогом победы сил демократии, прогресса над силами фашизма и реакции.

Немалый вклад в дело победы над фашизмом внесли народы других стран антифашистской коалиции. Боевое содружество советских людей с народами Англии, Франции, США, трудящимися Польши, Чехословакии, Югославии, Албании, а в конце войны с народами Болгарии, Румынии и Венгрии спаяно кровью, обильно пролитой на полях сражений в общей борьбе с фашизмом.

И если реакционерам-мюнхенцам не удалось осуществить свои планы сговора за спиной СССР, то в этом главную роль сыграли победоносная Красная Армия, точное выполнение Советским Союзом межсоюзнических обязательств.

Несмотря на трудности, противоречия и трения в антифашистской коалиции, сотрудничество СССР, Англии и США в совместной борьбе против фашизма явилось наряду с победоносной борьбой советского народа на полях сражений важным фактором разгрома гитлеровской Германии и милитаристской Японии. Примерами такого сотрудничества стали совместно выработанные представителями СССР, Англии и США решения Тегеранской, Крымской и Потсдамской конференций. Тогдашние политические деятели Англии и США неоднократно подчеркивали важность дружбы и сотрудничества между тремя великими державами — СССР, Англией и США, от чего зависит, заявляли они, будущее всего мира. «...Наши три великие нации, — писал Рузвельт в феврале 1945 г. главе Советского правительства, — могут сотрудничать в мире так же хорошо, как и в войне»{6}.

Тем не менее некоторые нынешние американские и английские политические деятели пытаются предать забвению трагические уроки истории, возродить мюнхенскую политику, расширив ее направленность против СССР и других стран социалистического содружества.

Целью данной книги является освещение некоторых актуальных, недостаточно изученных или дискуссионных политико-дипломатических проблем второй мировой и Великой Отечественной войн, показ величия освободительной миссии советского народа в Отечественной войне, спасшего как свою страну, так и народы других государств от угрозы порабощения германским фашизмом и японским милитаризмом, решающего вклада Советского Союза в разгром фашизма. В работе разоблачается несостоятельность концепций буржуазных фальсификаторов истории, пытающихся преуменьшить эту роль.

Новая книга является логическим продолжением вышедшей в 1980 г. монографии «Тайны Уайтхолла и Даунинг-стрит».

Автор не ставит перед собой задачу широкого освещения военных событий второй мировой войны, а рассматривает их в аспекте влияния на внешнюю политику и дипломатию СССР.

В работе показана роль советской дипломатии в обеспечении победы советского народа в Великой Отечественной войне, использовавшей глубокие, коренные противоречия в лагере империалистических держав. Советская дипломатия активно и последовательно боролась за единство в антигитлеровской коалиции, разоблачала антисоветские происки политиков США и Англии, обеспечивала демократические основы послевоенного мирного урегулирования.

В книге содержатся обобщенные, наиболее полные данные о попытках политических деятелей Англии и США нарушить межсоюзнические обязательства в период второй мировой войны — планы сепаратного сговора с фашистской Германией за спиной СССР, черчиллевский проект создания антисоветского объединения «Соединенные Штаты Европы», саботаж открытия второго фронта в Европе, балкано-средиземноморская стратегия Черчилля и др.

На основе новых советских документов, документов английских архивов в работе широко освещены важнейшие дипломатические акции Советского правительства 1943–1945 гг., в частности Тегеранская, Крымская (Ялтинская), Берлинская (Потсдамская) конференции глав правительств и государств трех великих держав.

Методологической основой книги служат труды классиков марксизма-ленинизма. В монографии использованы также работы виднейших государственных и политических деятелей СССР, зарубежных коммунистических и рабочих партий, важнейшие документы Коммунистической партии Советского Союза, международных совещаний коммунистических и рабочих партий, компартий Англии, США, Франции и других стран.

Широко привлечены и документы советской внешней политики кануна и периода второй мировой войны: «Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», т. 1–2. М., 1976; сборник важнейших документов «Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.; Московская конференция министров иностранных дел СССР, США и Великобритании (19–30 октября 1943 г.)»; «Тегеранская конференция руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании (28 ноября — 1 декабря 1943 г.)»; «Конференция представителей СССР, США и Великобритании в Думбартон-Оксе 1944 г.»; «Крымская конференция руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании 1945 г.»; «Конференция Объединенных Наций в Сан-Франциско 1945 г.»; «Берлинская конференция руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании 1945 г.»; «Документы и материалы кануна второй мировой войны», т. I — II. М., 1981; «Тегеран, Ялта, Потсдам». М., 1971; «Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны», т. I — III. М., 1946–1947; «СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны. Сентябрь 1938 — август 1939». Документы и материалы. М., 1971; «Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками». Сборник материалов, т. I — VII. М., 1957–1961; «Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны 1941–1945». Документы и материалы, 1–2. M., 1983; «Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны 1941–1945». Документы и материалы, т. I — П. М., 1984, и др.

Кроме того, в научный оборот введены документы из английских архивов «Public Record Office» — протоколы заседаний кабинета министров, премьер-министра, Форин оффиса и других английских министерств, позволяющие проследить политику правящих кругов Англии накануне и в период второй мировой войны.

Из опубликованных и имеющихся в СССР зарубежных источников автором критически использованы: «Documents on British Foreign Policy», «Documents on German Foreign Policy», «Foreign Relations of the USA», «The Conferences at Teheran and Cairo», «The Conferences of Malta and Yalta», «The Conference of Berlin» («The Potsdam Conference»), «Parliamentary Debates... — Congressional Record», а также мемуары, труды зарубежных буржуазных авторов и др.

Неоценимую помощь при написании книги оказали мемуары, монографии, коллективные труды советских авторов, особенно «История Великой Отечественной войны Советского Союза», т. 1–6. М., 1960–1965; «История второй мировой войны», т. 1–12. М., 1973–1979; «История международных отношений и внешней политики СССР. 1939–1945», т. II. М., 1967; «История внешней политики СССР 1917–1980 гг.», т. I — П. М., 1981.

Наряду с этим автор опирался на работы советских исследователей, посвященные отдельным дипломатическим проблемам второй мировой войны{7}.

Прошло 40 лет после сокрушительного разгрома гитлеровской Германии и милитаристской Японии. «Все дальше, в глубь истории, — писал маршал Василевский, — уходят события Великой Отечественной войны. Но время не властно над людскими сердцами. В них живет и всегда будет жить слава о подвигах и мужестве тех, кто защищал социалистическую Родину, спас мир от фашистского порабощения, отстоял светлое будущее человечества»{8}.

Уроки истории не должны быть забыты. Рабочий класс, все демократические революционные силы, широкие народные массы активно борются за мир и укрепление международной безопасности, выступают против поджигателей новой мировой термоядерной войны. «...Нет сейчас ни для одного народа вопроса более существенного, более важного, — говорилось в Отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду партии, — чем сохранение мира, чем обеспечение первейшего права каждого человека — права на жизнь»{9}.

[Ф.Д. Волков]

http://militera.lib.ru/research/volkov_fd/01.html
Глава I.

Операция «Вайс»

Более сорока пяти лет тому назад в центре Европы произошло крупнейшее событие, в корне изменившее всю международную обстановку: фашистская Германия вероломно, без объявления войны, напала на Польшу. Началась вторая мировая война, многие годы готовившаяся правящими кругами государств фашистского блока — Германии, Италии и Японии и так называемых «демократических государств».

Вторая мировая война, начавшаяся вопреки замыслам правящих кругов Англии, Франции и США со схватки двух капиталистических коалиций{10}, на первом этапе с обеих сторон была империалистической{11}.

Захватывая Польшу, германский фашизм сделал первый шаг к реализации своей «восточной программы» расширения «жизненного пространства». Польша должна была стать плацдармом для дальнейшего продвижения на восток и нападения на СССР.

Мюнхенская политика чемберленов и даладье, направленная против Советского Союза, провал по их вине англо-франко-советских политических и военных переговоров поощрили фашистских агрессоров к новым военным авантюрам.

Но фашистские политики при всем их авантюризме не могли не считаться с военной мощью Советского государства, понимали опасность войны против СССР. Поэтому военно-стратегические планы Германии, и в частности директивы «О проведении объединенной подготовки к войне», составленные еще в 1937 г.{12}, предусматривали войну против западных держав.

В апреле 1939 г. верховным командованием германской армии (ОКБ) была принята директива «О единой подготовке вооруженных сил на 1939–1940 гг.»{13}, составной частью которой являлось проведение операции «Вайс» — нападение Германии на Польшу и молниеносный разгром этого государства.

Германская программа завоевания мирового господства исходила из военного разгрома Англии и Франции на [8] западе, Польши — на востоке. В секретных протоколах созванного Гитлером совещания командующих видами германских вооруженных сил, состоявшегося 23 мая 1939 г., говорилось о подготовке войны против Англии, Франции и Польши.

Гитлер указывал, что «расширение жизненного пространства на востоке» начнется за счет Польши. «Поэтому, — сказал он, — нам осталось одно решение: напасть на Польшу при первой удобной возможности»{14}.

Гитлер уточнил, что цель — уничтожение Польши, ликвидация ее живой силы, к чему следует стремиться всеми способами. Выполнение задачи: любыми средствами... Проведение операции: твердо и беспощадно! Не поддаваться никаким чувствам жалости или сострадания{15}.

Если бы на помощь Польше пришли Англия и Франция (хотя Гитлер был почти уверен, что этого не произойдет), он был бы готов воевать и с этими державами. «В таком случае придется сражаться в первую очередь против Англии и Франции... Англия — наш враг, и конфликт с Англией будет борьбой не на жизнь, а на смерть»{16}.

Весной 1939 г. советские полпреды в Лондоне и Париже доносили в Москву: в Англии и Франции все более отчетливым становилось мнение, что «ближайший германский удар будет нанесен на запад и под... этот удар в первую очередь попадет Франция»{17}.

Фальшивые гарантии Чемберлена

Гитлер прекрасно знал цену английским «гарантиям» Польше, данным Н. Чемберленом еще 31 марта 1939 г. Выступая в парламенте, английский премьер-министр воинственно восклицал: «...В случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Е. В. ...считает себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах»{18}.

В тот же день, 31 марта, состоялась встреча Ллойд Джорджа и Чемберлена. Лидер либералов обратился к премьеру с вопросом, будет ли привлечен СССР к блоку миролюбивых держав. Чемберлен ответил отрицательно. Тогда Ллойд Джордж спросил, как же при таких условиях Чемберлен рискнул выступить со своей декларацией, грозя войной Германии. Ведь без активной помощи СССР «никакого «Восточного фронта» быть не может». При отсутствии твердого соглашения с СССР, сказал Ллойд Джордж в заключение, «я считаю ваше сегодняшнее [9] заявление безответственной азартной игрой...»{19}.

Однако Чемберлен и его сторонники придерживались иного мнения.

В начале апреля 1939 г. в Лондон прибыл польский министр иностранных дел Бек. Правительства Англии и Польши заявили о своей готовности заменить временное и одностороннее обязательство постоянным соглашением о взаимопомощи на случай прямой или косвенной угрозы одной из стран{20}.

В действительности Чемберлен не спешил с заключением такого соглашения. Аналогичные туманные обещания Чемберлен и Даладье готовы были представить Румынии и Греции.

Предоставляя «гарантии» малым странам, английские и французские политики отнюдь не заботились об их целостности и суверенитете. Наоборот, они хотели использовать эти «гарантии» как фактор давления на Германию в ее переговорах с Англией. Представители английского правительства в ходе секретных переговоров с немецкими дипломатами заявляли о готовности немедленно отказаться от своих обязательств малым странам во имя англогерманского сговора. «Гарантии» английских политиков были лишь разменной монетой в торге с агрессорами, средством обмана масс, продолжением политики «умиротворения» в модифицированном виде. Вот почему Гитлера не беспокоили эти фальшивые «гарантии» Чемберлена. Если в период Мюнхена в качестве цены за сговор с фашистской Германией послужила Чехословакия, то летом 1939 г. ею, по расчетам англо-французских политиков, должна была стать Польша. «Англия и Франция, — говорил Гитлер, — дали обязательства, но ни одно из этих государств не желает их выполнять... В Мюнхене мы видели этих убогих червей — Чемберлена и Даладье. Они не решатся напасть»{21}.

Кто-кто, а Гитлер хорошо знал своих политических оппонентов. «Единственное, чего я боюсь, — это приезда ко мне Чемберлена или какой-нибудь другой свиньи с предложением изменить мои решения. Но я спущу его с лестницы, даже если мне самому придется ударить его ногой в брюхо!»{22}, — восклицал он.

Весной и летом 1939 г. гитлеровская Германия осуществляет открытую военную и дипломатическую подготовку нападения на Польшу.

21 марта 1939 г. Гитлер в ультимативной форме потребовал от Польши передачи Германии Гданьска (Данцига) и прокладки экстерриториальной автострады и железной дороги через «Польский коридор». Эти требования были предварительной разведкой обстановки — как на них будут реагировать Англия и Франция? 28 апреля Германия разорвала [10] пакт о ненападении с Польшей и англо-германское морское соглашение 1935 г., бросив прямой вызов Англии и Франции. Однако правительства Чемберлена и Даладье по-прежнему заявляли о своей готовности отказаться от «гарантий» Польше в случае достижения общего соглашения с Германией. Более того, они оказывали давление на Польшу, стремясь вынудить ее капитулировать перед Гитлером, как это было в случае с Чехословакией. Английские и французские дипломаты, стремясь освободиться от своих «гарантий», советовали Польше начать двусторонние переговоры с Германией, «мирно» урегулировать «польский вопрос», иными словами — добровольно уступить агрессору Гданьск и «Польский коридор»{23}.

Как показывают протоколы секретных заседаний английского кабинета, Англия не собиралась выполнять только что данные «гарантии» Польше и вступать в войну с Германией из-за Гданьска.

На заседании английского кабинета 3 мая 1939 г. министр иностранных дел Галифакс заявил: «Конечно, полковник Бек не жаждет войны, но, если она возникнет из-за Данцига, вина за это ляжет на Польшу»{24}.

Обсуждая на заседании кабинета 10 мая 1939 г. вопрос о захвате Гданьска Германией, Галифакс не только допускал возможность этой агрессивной акции, но и советовал полякам в таком случае переключить польскую внешнюю торговлю с Гданьска на Гдыню{25}.

Перед английской дипломатией была поставлена задача сделать все возможное, чтобы «гарантии» Польше в действительности не были осуществлены.

Все это воспринималось гитлеровцами как нежелание западных держав вступать в войну с Германией во имя выполнения «гарантий» Польше. Окончательно убедившись в этом, а также поняв, что английские и французские политики не хотят вести переговоры с СССР и заключать пакт о взаимопомощи, германские правящие круги начали непосредственную подготовку войны против Польши.

Гитлер требовал от немецких генералов и адмиралов «изолировать Польшу» от Англии и Франции, нападение подготовить как можно «внезапнее и мощнее», проведя замаскированную мобилизацию. Руководство всеми операциями поручалось командованию первым Берлинским округом, которому по плану «Вайс» подчинялся штаб 3-й армии в Кенигсберге{26}. 16 мая 1939 г. главнокомандующий военно-морским флотом Германии гросс-адмирал Редер на основе указаний Гитлера поставил перед флотом задачи в предстоящей войне с Польшей.

14 июня 1939 г. генерал Бласковиц, в то время командовавший 3-й группой армий, издал подробный приказ о [11] боевых операциях в соответствии с планом «Вайс». На следующий день главнокомандующий сухопутными силами Браухич подписал секретную директиву о нападении на Польшу — дне «Y», требуя начать войну «сильными и неожиданными ударами». Подготовка агрессии против Польши шла полным ходом.

22 июня Кейтель составил предварительное расписание проведения военных операций, которое одобрил Гитлер.

14 августа в ставке Гитлера состоялось совещание высшего генералитета, на котором фашистский главарь сообщил о сроках нападения на Польшу. 15–16 августа командиры военных кораблей — «карманных» линкоров, крейсеров, подводных лодок получили приказ выйти в Атлантику с целью внезапного нападения на английский и французский флоты{27}.

22 августа Гитлер отдал высшему фашистскому генералитету в Обер Зальцбурге последние распоряжения. «Прежде всего, — говорил он, — будет разгромлена Польша. Цель — уничтожение живой силы... Если война даже разразится на Западе, мы прежде всего займемся разгромом Польши...

Я дам пропагандистский повод для начала войны. Неважно, будет он правдоподобным или нет. Победителя потом не будут спрашивать, говорил ли он правду»{28}.

В соответствии с планом «Вайс» Германия завершила концентрацию своих войск на границах Польши, обстановка в которой резко обострилась. В «вольный город» Гданьск под видом «туристов» прибывали немецкие солдаты и офицеры СС, СА и армейских подразделений. Используя этот фактор, 23 августа гданьские фашисты совершили переворот. Совет города назначил своим главой руководителя гданьских фашистов Ферстера. Фактически это превращало Гданьск в провинцию Германии{29}.

Резко усилилась шпионско-диверсионная деятельность Германии на территории Польши, провоцировались пограничные конфликты. Немецко-фашистская печать лгала о жестоком обращении с германскими нацменьшинствами в Польше, готовности польских войск захватить Восточную Пруссию.

А в это время Англия и Франция все еще надеялись сговориться с Гитлером, убедить его отказаться от войны на Западе и столкнуть Германию с СССР. Политические деятели Запада рассчитывали, что после захвата Гитлером Польши германские войска продвинутся к границам СССР.

Когда германская военная колесница безостановочно катилась на Восток, а на заседании британского кабинета вновь обсуждалась угроза нападения фашистской Германии на Польшу, Н. Чемберлен заявил, что, по его мнению, [12] относительно вопроса о Гданьске «внимание должно быть направлено на политические действия с целью обеспечить передышку, а не на военные меры»{30}.

Чемберлен выражал готовность «обсудить все нерешенные проблемы на основе более широкого и полного взаимопонимания между Англией и Германией»{31}. В свою очередь французский министр иностранных дел Боннэ направил в Варшаву телеграмму, советуя польскому правительству не прибегать к оружию в случае захвата Данцига Германией{32}.

Это был очередной Мюнхен, на сей раз для Польши.

За месяц до вероломного нападения фашистской Германии на Польшу, 2 августа 1939 г., английские министры собрались на очередное заседание. На нем Галифакс весьма недвусмысленно заявил, что Англия не намерена воевать из-за Польши, из-за Данцига. «Истинное положение Данцига само по себе не должно рассматриваться как casus belli (повод к войне. — Ф. В.)»{33}.

Нельзя не поражаться поистине беспрецедентному явлению: в период напряженнейшей международной обстановки, когда пожар мировой войны мог забушевать в любой момент, английские министры хранили поразительную беспечность и благодушие. Со 2 по 22 августа, у самого порога войны, английский кабинет не собирался ни разу! Министры отдыхали на курортах Гастингса и Брайтона, Рамсгейта и Маргейта, охотились в горах Шотландии, на ее живописных озерах, бродили, как это было с секретарем кабинета лордом Бриджесом, по долинам и лесам Уэльса.

Катастрофический рост угрозы войны заставил все же флегматичных, спокойных английских министров вернуться из внеочередных «отпусков» и собраться 22 августа — буквально за 10 дней до начала войны — на очередное, 41-е в этом году заседание. Совещание министров на сей раз началось в 3 часа дня, а не утром, как обычно. Открывая заседание, Н. Чемберлен охарактеризовал политическое положение в мире как «очень серьезное»{34}. По-прежнему английские министры продолжали подталкивать польских политиков на сделку с Гитлером, т. е. добровольно передать им Гданьск.

Галифакс сообщил членам кабинета весьма «достоверную информацию», согласно которой «Германия имеет в виду напасть на Польшу или 25, или 28 августа»{35}. И тем не менее английские министры, сам премьер не приняли никакого решения о самых неотложных мерах для противодействия фашистской Германии, не отдали приказа имперскому генеральному штабу о приведении страны в боевую готовность. Они лишь ограничились принятием предложения Н. Чемберлена о посылке очередного послания [13] Гитлеру — либо прямо, либо через эмиссара{36}.

Однако Гитлера не удовлетворили частичные уступки Англии и Франции: он стремился к коренному переделу мира. 25 августа Гитлер, пригласив английского посла в Берлине Гендерсона, передал ему почти ультимативные требования Германии немедленно «решить» польский вопрос путем передачи Германии Данцига и «Польского коридора», удовлетворения территориальных претензий Германии{37}.

Готовя войну против польского народа, Гитлер уверял Гендерсона в своем «миролюбии», в том, что он «хотел бы закончить свою жизнь как художник»{38}, а не как поджигатель войны.

В тот же день, 25 августа, был подписан англопольский договор о взаимопомощи. По существу этот договор был лишь средством давления на гитлеровскую дипломатию, с помощью которого Англия надеялась заставить Германию пойти на соглашение с ней. В действительности, когда Германия напала на Польшу, Англия забыла и о своих «гарантиях», и о договоре о «взаимопомощи».

Правда, даже подобный договор вынудил Гитлера заколебаться. Он временно притормозил колесо военной машины и отменил намеченное на 4 часа 30 минут 26 августа нападение на Польшу{39}. Ему нужно было время для переговоров. Войска, вышедшие на исходные позиции, были остановлены. Однако некоторые командиры частей, не успевшие получить приказ, захватили ряд польских населенных пунктов и железнодорожных станций{40}.

Но колебание Гитлера было кратковременным. Он знал о мнении английских мюнхенцев, твердивших: «Данциг не стоит войны», заявлявших устами видного офицера британских ВВС барона де Роппа: «Польша более полезна для Англии в роли мученицы, чем в качестве существующего государства»{41}. В беседе с Гендерсоном Гитлер сказал, что он «не обидится на Англию, если она будет вести мнимую войну».

Тайные переговоры с немцами вплоть до начала войны велись при посредстве шведского промышленника Далеруса в Шлезвиг-Гольштейне, в Лондоне и Берлине. Главная цель переговоров состояла в подготовке нового Мюнхена за счет польского народа. Во время встречи представителей Англии и Германии речь шла о созыве четырехстороннего совещания с участием Англии, Франции, Германии и Италии для решения вопроса о судьбе Польши. Поскольку снова, как и в Мюнхене, ни СССР, ни Польша в таком совещании не должны были участвовать, оно становилось сговором против СССР. [14]

25 августа Гитлер передал следующие предложения английскому правительству: Германия желает заключить с Англией пакт или союз; Англия должна помочь Германии получить Данциг и «Польский коридор»; должно быть достигнуто соглашение относительно колоний для Германии; Германия обещает защищать целостность Британской империи в случае нападения на нее{42}.

Через три дня Гендерсон вручил в Берлине английский ответ на германские предложения: Англия была готова пойти на заключение широкого соглашения с Германией; она не возражала также против передачи Германии Гданьска и «Коридора».

Правда, Англия отвергла пункт о возврате немецких колоний, обещая рассмотреть этот вопрос после того, как будут урегулированы другие проблемы. Категорически отвергался пункт о защите Германией Британской империи. Будучи готовой совершить сделку за счет Польши, Англия не хотела поступиться своими колониальными интересами. Однако вплоть до последних дней Чемберлен и его сторонники надеялись на достижение «широкого и полного» соглашения с Германией. К этому же стремился и Даладье, несмотря на то что Франция была связана с Польшей договором 1921 г. и Локарнскими соглашениями 1925 г., предусматривавшими помощь Польше в случае агрессии против нее. Убедившись, что нападение на Польшу не встретит серьезного отпора западных держав, 29 августа Гитлер вручил Гендерсону ультиматум, требуя передачи Германии Данцига и «Польского коридора» и приезда в Берлин для переговоров полномочного представителя Польши 30 августа 1939 г.{43} Срок ультиматума — 24 часа.

Польское правительство, зная о переговорах Англии и Франции с Германией, не спешило с проведением всеобщей мобилизации и других мер по обороне страны. Более того, по требованию английских и французских дипломатов Польша отсрочила на сутки проведение мобилизации — до 11 часов 31 августа{44}.

В полночь с 30 на 31 августа, когда истек срок германского ультиматума, Риббентроп пригласил Гендерсона. Отказавшись принять ответную ноту английского правительства, Риббентроп скороговоркой зачитал германский ультиматум Польше. В состоявшем из 16 пунктов ультиматуме требовались немедленная передача Гданьска Германии, проведение плебисцита на территории «Польского коридора».

Вечером 31 августа после долгих проволочек Риббентроп наконец принял польского посла Липского, назначенного правительством для ведения переговоров с Германией. Удостоверившись, что Липский не имеет полномочий [15] от своего правительства для принятия германских требований, Риббентроп не стал разговаривать с послом{45}. Вернувшись в посольство, Липский узнал о прекращении связи между Берлином и Варшавой. Немецкие генералы выполняли секретный приказ Гитлера.

Операция «Гиммлер»

31 августа Гитлер подписал секретную директиву №1 «По ведению войны», в которой сообщалось: «Нападение на Польшу должно быть осуществлено в соответствии с планом «Вайс», с теми изменениями для армии, которые были внесены...

Задания и оперативные цели остаются без изменения.

Начало атаки — первое сентября 1939 года. Время атаки — 2.45 утра...

На Западе важно, чтобы ответственность за начало военных действий падала полностью на Францию и Англию...»{46}

Приказ Гитлера о начале операции «Вайс» — дня «Y» — поступил в штабы групп армий «Юг» и «Север» в 14.00 31 августа. Сигналом являлся приказ о переходе границы войсками и перелете самолетов{47}. Поскольку времени на доведение приказа до воинских частей было мало, некоторые части, размещенные вдоль польской границы, начали военные действия лишь после того, как услышали артиллерийскую канонаду.

Стремясь оправдать перед мировой общественностью и немецким народом вероломное нападение на Польшу, фашистская военная разведка и контрразведка, возглавляемая адмиралом Канарисом, совместно с гестапо пошли на чудовищную провокацию. В строжайшей тайне была разработана операция «Гиммлер», в соответствии с которой готовилась инсценировка нападения эсэсовцев и уголовных преступников, специально отобранных в немецких тюрьмах и переодетых в форму польских солдат и офицеров, на радиостанцию пограничного немецкого городка в Силезии Глейвиц (Гливице). Эта провокация необходима была для того, чтобы возложить на Польшу, жертву агрессии, ответственность за развязывание войны.

Практическое осуществление провокации было поручено начальнику отдела диверсий и саботажа военной разведки генералу Эриху Лахузену и члену фашистской службы безопасности СД Альфреду Хельмуту Науджоксу.

«Между 25 и 31 августа, — показал Науджокс на Нюрнбергском процессе, — я разыскал шефа гестапо Генриха Мюллера... Мюллер сказал мне, что он получил [16] приказ от Гейдриха (шеф полиции безопасности СД. — Ф. В.) предоставить в мое распоряжение одного преступника для проведения операции в Глейвице».

В полдень 31 августа 1939 г. условный приказ осуществить провокацию был дан по телефону. Он был выполнен в 20 часов — в этот час гестаповцы и уголовники напали на радиостанцию в Глейвице. После перестрелки с немецкой полицией и «захвата» радиостанции один из немцев, знавший польский язык, торопливо прочитал в течение 3–4 минут перед микрофоном текст, заранее составленный в гестапо. В нем были слова «пришло время войны Польши против Германии». Чтобы уничтожить следы этой провокации, всех участников нападения на радиостанцию расстреляли{48}. 31 августа в 22 часа 30 минут по среднеевропейскому времени немецкие войска вторглись из Восточной Пруссии в Гданьск.

1 сентября 1939 г. в 4 часа 45 минут утра немецкие войска без объявления войны перешли в наступление с трех направлений: с севера — из Восточной Пруссии, с запада — из Восточной Германии и с юга — из Словакии. Немецкая авиация начала бомбардировку польских городов, аэродромов и коммуникаций, военно-морской флот — обстрел порта Гдыни, полуострова Вестерплатте. Именно с 1 сентября 1939 г. начался отсчет тех долгих лет тяжких испытаний и неисчислимых человеческих жертв, на которые обрек народы империализм. Вторая мировая война забушевала на полях Европы. Польский народ начал справедливую войну за свою национальную независимость.

Англия и Франция объявляют войну Германии

Рано утром 1 сентября в Лондоне и Париже узнали о нападении Германии на Польшу, о бомбардировке Варшавы, Вильно, Гродно, Брест-Литовска и Кракова. Бек, вызвавший по телефону английского посла в Варшаве Кеннарда, сообщил ему о начале войны между Германией и Польшей.

В сложившейся ситуации Польша ожидала, что Англия и Франция окажут ей немедленно помощь. Известную тревогу испытывали Гитлер и его генералы. Однако английское и французское правительства не спешили выполнить свои обязательства перед Польшей.

Правда, вечером 1 сентября, через 16 часов после начала военных действий, в германском МИД появился Гендерсон. Он сообщил Риббентропу: «Если германское правительство не даст правительству Е. В. удовлетворительных [17] заверении в том, что оно прекратит всякие агрессивные действия против Польши и не готово незамедлительно отвести войска с польской территории, то правительство Е. В. в Соединенном королевстве без колебаний выполнит свои обязательства по отношению к Польше»{49}.

Через полчаса нота такого же содержания была вручена Риббентропу французским послом в Берлине Кулондром. В то время, когда фашистские полчища заливали Польшу кровью, самолеты люфтваффе сеяли смерть, английские и французские политики бомбили Берлин нотами и переводили чернила для ненужных бумаг. Но, потребовав приостановки военных действий и вывода германских войск из Польши, английское и французское министерства иностранных дел поспешили заверить фашистов, что эти ноты носят предупредительный характер и не являются ультиматумами{50}. Чемберлен и Даладье все еще рассчитывали на сделку с Гитлером.

Тем не менее утром 1 сентября английский король подписал указ о мобилизации армии, флота и авиации. В этот же день был подписан декрет о всеобщей мобилизации во Франции.

В Берлине расценили эти мероприятия как блеф: Гитлер был уверен, что, даже если Британская империя и Франция объявят войну Германии, они не начнут серьезных военных действий. Так же как и в период Мюнхена, Чемберлен и Даладье обратились к Муссолини с просьбой о посредничестве, строили надежды на договоренность с агрессором на конференции с участием Англии, Франции, Германии и Италии.

Германия отвергла попытки сговора. К тому же внутренняя обстановка в Англии и Франции резко изменилась по сравнению с осенью 1938 г., днями Мюнхена. Чемберлен и Даладье при всей их недальновидности не могли не понимать, что открытый отказ от выполнения своих обязательств в отношении Польши и новая позорная капитуляция перед Гитлером вызвали бы такое возмущение народов, которое смело бы правительства Англии и Франции. Это признавал Галифакс в разговоре по телефону с французским коллегой Боннэ 3 сентября: «Если премьер-министр появится там (в парламенте. — Ф. В.) без того, чтобы было сдержано обещание, данное Польше, то он может натолкнуться на единодушный взрыв негодования, и кабинет будет свергнут»{51}. Вот это и вынудило Чемберлена и Даладье продемонстрировать «решительность».

2 сентября английское правительство поручило своему послу в Берлине Гендерсону ультимативно потребовать от Германии прекращения военных действий в Польше и [18] отвода германских войск. Выполняя эти инструкции, Гендерсон вручил 3 сентября ультиматум Германии.

Английская нота гласила: «Наступление Германии на Польшу продолжается. Вследствие этого имею честь сообщить Вам, что если сегодня до 11 часов по английскому времени правительству Е. В. в Лондоне не поступит удовлетворительный ответ, то начиная с указанного часа оба государства будут находиться в состоянии войны»{52}.

Французский ультиматум был предъявлен Германии также 3 сентября. Его срок истекал в 17 часов{53}.

В тот же день, 3 сентября, Гендерсон и французский посол Кулондр пришли за ответом к Риббентропу. Однако фашистский министр высокомерно заявил: «Германия отвергает ультиматумы Англии и Франции, возложив на их правительства ответственность за развязывание войны».

Кулондр спросил Риббентропа, должен ли он из его слов сделать вывод, что Германия дает отрицательный ответ на французскую ноту.

— Да, — ответил Риббентроп.

«В этих условиях, — продолжал Кулондр, — я должен по поручению моего правительства напомнить вам в последний раз о тяжелой ответственности, падающей на германское правительство, начавшее военные действия против Польши без объявления войны и не уступившее настойчивой просьбе английского и французского правительств об отводе германских войск с польской территории. Я должен выполнить неприятную миссию и сообщить вам, что французское правительство начиная с 17 часов сегодняшнего дня в соответствии со своими обязательствами по отношению к Польше считает себя в состоянии войны с Германией».

В это же время английский министр иностранных дел Галифакс принял германского поверенного в делах в Лондоне и передал ему ноту, гласившую:

«...Сегодня в 9 часов утра посол Е. В. в Берлине уведомил по моему указанию германское правительство, что если сегодня, 3 сентября, до 11 часов по английскому летнему времени правительству Е. В. в Лондон не поступит удовлетворительного ответа от германского правительства, то начиная с указанного часа оба государства находятся в состоянии войны. Поскольку таких заверений не поступало, честь имею сообщить, что оба государства начиная с 11 часов 3 сентября находятся в состоянии войны»{54}.

Выступая в палате общин 3 сентября, Чемберлен заявил, что Великобритания находится в состоянии войны с Германией. «Сегодня, — сокрушался он, — печальный день для всех нас, и особенно для меня. Все, для чего я [19] трудился, все, на что я так надеялся, все, во что я верил в течение всей моей политической жизни, превратилось в руины»{55}.

На сей раз Чемберлен был прав. Действительно, все его планы спровоцировать нападение Германии на Советский Союз потерпели крах. Германия, напав на союзницу Англии и Франции Польшу, вступила в первую очередь в войну с Англией и Францией. Недаром Черчилль, занявший в правительстве Чемберлена пост морского министра, обвинял Гитлера в том, что он «предал антикоммунистическое, антибольшевистское дело»{56}. Ему вторил Галифакс.

После объявления войны метрополией в войну с Германией вступили британские доминионы: 3 сентября — Австралия, Новая Зеландия, 6 сентября — Южно-Африканский Союз, 10 сентября — Канада, а также Индия, в то время являвшаяся колонией. Германия оказалась в состоянии войны с коалицией стран Британской империи, Францией и Польшей. Однако фактически военные действия происходили только на территории Польши.

Гитлер не ошибся, заявив своим приближенным о политике Англии и Франции: «Хотя они и объявили нам войну... это не значит, что они будут воевать в действительности»{57}. Дальше формального объявления войны дело не пошло. Правительства Англии и Франции объявили войну Германии не для того, чтобы помочь Польше, не во имя борьбы с фашизмом. Они намеренно избегали каких-либо военных действий или шагов, которые могли бы помешать Гитлеру двигаться на Восток, против СССР. На германо-французском фронте не прозвучало ни одного выстрела. Поэтому расчеты гитлеровцев на изоляцию Польши, брошенной на произвол судьбы союзниками и собственными правителями, полностью оправдались.

Трагедия Польши

Польский народ, вступивший в справедливую борьбу за спасение своей страны, национальное существование, преданный как своими политическими деятелями, так и западными державами, оказался в трагическом положении.

Реакционные руководители Польши готовили вооруженные силы, строили укрепления и аэродромы на восточной границе только для войны против СССР{58}. Они также рассчитывали, что германская агрессия будет направлена против Советского Союза, а Польша присоединится к антисоветскому походу. Поэтому ими было отвергнуто предложение СССР о заключении пакта о взаимной помощи, они не приняли своевременных мер к [20] укреплению обороны на западе. Польское военное командование вплоть до весны 1939 г. не имело плана обороны на западе. Лишь после того как фашистская Германия потребовала передачи ей Гданьска и «Коридора», польский генеральный штаб спешно составил план, кстати сразу же ставший известным в Берлине. Определенную роль сыграла и уверенность в том, что Германия не нападет раньше 1944 г., когда истекал срок действия германо-польского договора 1934 г. «о мирном разрешении споров».

Авторы плана исходили из того, что в случае нападения Германии на помощь Польше придут Англия и Франция. Правительства этих стран обязались начать наступление на Западе на 15-й день войны, а бомбардировку Германии немедленно.

Однако в те дни, когда польский народ героически, в неравных схватках сражался с превосходящими силами гитлеровцев, западные союзники не бросили в бой против немецких войск ни одного солдата, укрывшись в укреплениях «линии Мажино».

Англия и Франция вступили в войну с Германией с целью обеспечения своих собственных интересов, для сохранения своего великодержавного положения. Они «отстаивали свои империалистические позиции и колониальные владения, добивались устранения Германии как опасного конкурента»{59}.

Не желая вести военные действия против германских войск, французское командование отдало по радио приказ, запрещавший обстреливать немецкие позиции. Английский военно-морской флот, значительно превосходивший германский, даже не попытался помешать фашистским кораблям совершать свои операции на Балтике. Английское командование отдало приказ о запрещении бомбардировки военных объектов Германии... Правда, английские и французские самолеты появлялись над Германией, но только затем, чтобы сбрасывать не бомбы, а листовки{60}. Характеризуя позицию Англии в период германо-польской войны, видный деятель лейбористской партии Хью Дальтон признавал: поляков мы «предали, обрекли на смерть, а сами ничего не сделали, чтобы помочь им»{61}. Ни Чемберлен, ни Даладье не принимали польских послов в Лондоне и Париже, добивавшихся ответа на вопрос, какая же помощь будет оказана Польше в соответствии с обязательствами Англии и Франции{62}.

Польская военная миссия, прибывшая в Лондон в день объявления Англией войны Германии, целую неделю ждала приема у начальника имперского генерального штаба генерала Айронсайда{63}. Наконец, приняв поляков, он заявил, что английский генеральный штаб не имеет [21] никакого плана помощи Польше, и советовал полякам закупать оружие... в нейтральных странах! Потом Айронсайд пообещал выделить 10 000 устаревших винтовок «Гочкисс», 15–20 млн. патронов к ним и доставить все это через... 5–6 месяцев! Но ни танков, ни зенитной и противотанковой артиллерии, ни истребителей, которые так нужны были Польше, Англия не обещала{64}. Фактически Польша не получила от нее ни одной винтовки, ни одной бомбы{65}.

Позднее Черчилль в своих мемуарах писал, как английские и французские политики предавали польский народ: «Весь мир был поражен, когда за сокрушительным натиском Гитлера на Польшу и объявлением Англией и Францией войны Германии последовала гнетущая пауза... Франция и Англия бездействовали в течение тех нескольких недель, когда немецкая военная машина всей своей мощью уничтожала и покоряла Польшу. У Гитлера не было оснований жаловаться на это»{66}.

Министр иностранных дел Англии Галифакс, выражая соболезнование польскому послу в Лондоне Рачинскому, заявлял: Англия «не может распылять силы, необходимые для решительных действий»{67}. На первом заседании Верховного союзного совета Англии и Франции, созванном лишь 12 сентября в Абвиле, главнокомандующий союзными войсками генерал Гамелен получил секретный приказ воздержаться от наступления на главные оборонительные позиции немцев. Англо-французской авиации строго предписывалось не производить бомбардировок объектов Германии.

Советский Союз, несмотря на враждебную политику по отношению к нему буржуазно-помещичьего правительства Польши, «предпринял шаги к оказанию помощи своему соседу, попавшему в столь трудное положение»{68}. В первые дни войны состоялась встреча между министром иностранных дел Польши Беком и советским послом в Варшаве Н. Шароновым. Во время беседы выяснилось, что СССР готов предоставить Польше возможность закупать у него «крайне необходимые ей товары, в частности санитарные материалы»{69}. Советское правительство с пониманием и сочувствием относилось к польскому народу.

Фашистская Германия бросила против Польши 1,6 млн. солдат — 62 дивизии, из них 7 танковых, 4 легкие и 4 моторизованные, и 2 бригады, около 2800 танков и 2 воздушных флота с 2000 самолетов{70}.

Польская армия выставила против немецких войск около 1 млн. человек — всего 31 кадровую и 6 резервных пехотных дивизий, 11 кавалерийских бригад, 2 бронемоторизованные бригады (фактически было развернуто 33 дивизии) [22] и около 870 танков (вместе с танкетками), 771 самолет устаревшей конструкции{71}.

Германская армия имела не только решающее превосходство в живой силе и технике — фашистские самолеты и танки значительно превосходили польские в качественном отношении.

Польские патриоты, рабочие и крестьяне, одетые в солдатские шинели, вели справедливую войну, самоотверженно, героически защищали родную землю от немецко-фашистских полчищ. В первых рядах бойцов шли коммунисты. Многие из них, подобно Павлу Марищуку, Мариану Бучеку, вырвавшись из тюрем, в арестантской одежде спешили на фронт. Но силы в этой смертельной битве были слишком неравными. Уже 5 сентября немецкие армии форсировали реку Нарев, заняли «Польский коридор», вышли к Лодзи. Была захвачена промышленная польская Силезия, окружен Краков. В середине сентября немецкие армии окружили польские силы в районе Варшавы. Самолеты люфтваффе беспощадно бомбили город. Польскую столицу стойко обороняли не только солдаты и офицеры. Оборона приняла характер народной борьбы с захватчиками. Тысячи варшавян строили баррикады, противотанковые заграждения. В рядах рабочей бригады, созданной по требованию трудящихся, насчитывавшей более 6 тыс. человек, героически сражались коммунисты и социалисты.

Длительное время стойко сражались гарнизоны Гдыни, Модлина, полуострова Хель и других городов и крепостей. Однако польская армия как единая организованная сила перестала существовать, потеряв в боях 66,3 тыс. человек убитыми, 133,7 тыс. ранеными. Потери немцев составили 10,6 тыс. убитыми, 30,3 тыс. ранеными{72}.

В то время, когда на польской земле шла отчаянная борьба ее истинных патриотов с захватчиками, польское правительство во главе с президентом Мосьцицким и премьером Славой-Сладковским тайно покинуло Варшаву и укрылось в Люблине. Позорно бежал от армии в Брест, а затем во Владимир-Волынский верховный главнокомандующий маршал Рыдз-Смиглы. Многие генералы бросали свои армии, дивизии.

Позднее колонна бронемашин, груженных золотом, драгоценностями Польского банка, из Люблина направилась во Львов, куда выехали и члены правительства.

16 сентября польское правительство во главе с президентом, оставив народ и страну врагу, бежало в Румынию, где члены его по требованию Германии были интернированы румынскими властями. Развал насквозь прогнившего буржуазно-помещичьего строя Польши завершился. [23]

Причинами сентябрьской трагедии — быстрого краха Польши являются не только военное превосходство немецко-фашистских войск, бездарность высшего польского командования, но и глубоко враждебная, антинациональная, антисоветская политика ее руководителей, проводимая ими на протяжении всего периода существования буржуазно-помещичьей Польши.

Отвергнув в канун войны сотрудничество и союз с СССР — единственную гарантию безопасности и независимости страны, польские руководители вели ошибочную линию, направленную на сговор с Гитлером.

Политики Польши сами себе выкопали могилу, отстранив протянутую им Советским Союзом руку дружбы, выразившим готовность гарантировать польскому народу сохранение национальной независимости и государственного суверенитета путем заключения пакта о взаимопомощи.

Еще 11 мая 1939 г. по поручению польского правительства посол в Москве Гржибовский сделал советскому наркому заявление, являвшееся ответом на предложение Советского правительства: «Польша не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР...»{73}. Подобная близорукая позиция польских правителей в немалой степени способствовала тому, что Гитлер выбрал Польшу очередной жертвой агрессии. Буржуазно-помещичьи руководители Польши направили государственный корабль в фарватер англо-французских политиков, вероломно предавших своего союзника.

Анализируя причины сентябрьской катастрофы Польши, можно отметить: Польша была для политиков Англии и Франции пешкой в грязной игре, направленной на то, чтобы вермахт, быстро покорив эту страну, столкнулся с Красной Армией.

Правительства Англии и Франции все еще надеялись повернуть фронт борьбы с фашистской Германией на восток, против СССР. Советский полпред в Лондоне И. Майский отмечал в то время: «Англии и Франции как-нибудь удастся помириться с Германией и в конце концов все-таки двинуть Гитлера на восток против Советского Союза»{74}.

Аналогичную позицию в отношении поворота фронта борьбы Германии на СССР занимало и французское правительство.

Преступная политика правящих кругов Польши и западных держав ввергла польский народ в страшную катастрофу. Польский народ заплатил за это миллионами человеческих жизней, сожженной и разрушенной Варшавой, бесчисленными жертвами Освенцима, Майданека и других лагерей смерти. «Началось осуществление чудовищной [24] программы уничтожения польской государственности и польского народа»{75}.

Из 35 млн. человек, проживавших в довоенной Польше, за годы второй мировой войны погибло свыше 6 млн. человек — более 17%. Официальные подсчеты польских органов дают такие сведения{76}: Погибло в ходе военных действий военнослужащих 123 000 гражданского населения 521 000 Уничтожено в лагерях смерти, в гетто и казнено 3577000 Погибло в тюрьмах, трудовых лагерях, от голода, эпидемий 1 286 000 Погибло вследствие перенесенных мук, увечий, умерло после освобождения из лагерей смерти и тюрем 521 000 Всего погибших 6 028 000
Было угнано в Германию или в оккупированные ею страны 2 460 тыс. человек.

Такова страшная дань, уплаченная польским народом за предательство своих политиканов, а также политиканов западных стран.

Воссоединение Западной Украины и Западной Белоруссии с СССР

Приближение гитлеровской армии к границам СССР создавало угрозу для Советской страны. Советское правительство в условиях распада польского государства не могло допустить, чтобы население Западной Украины и Западной Белоруссии, насильственно отторгнутое белополяками в 1920 г., попало под фашистское иго и на этих территориях был создан плацдарм для нападения на СССР. Германия думала выйти непосредственно к границам СССР. Поэтому 17 сентября 1939 г., после того как Польша, распалась под ударами германской военной машины, Красная Армия освободила территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, где на площади 190 тыс. кв. км проживало 13 млн. человек{77}, из них более 6 млн. украинцев и 3 млн. белорусов. Воины Красной Армии были восторженно встречены населением. Здесь были проведены демократические выборы в народные собрания. Они провозгласили Советскую власть и обратились в Верховный Совет СССР с ходатайством о принятии Западной Украины и Западной Белоруссии в состав Союза ССР. Эта просьба была удовлетворена в начале ноября 1939 г. СССР начал укреплять новые [25] оборонительные рубежи, создавая барьер против фашистского агрессора{78}. Даже Черчилль признавал: «Это было совершенно необходимо для безопасности России против немецкой угрозы»{79}. Границы СССР были отодвинуты на 250–350 км.

За кулисами «странной войны»

В то время, когда немецко-фашистские войска сеяли смерть и разрушение в сражающейся, а затем поверженной Польше, Англия и Франция вели с Германией «войну без военных действий», «странную войну», вызывавшую восторг немецких фашистов и их сторонников в других странах. Фашистский агент во Франции Жан Ибарнегаре так и писал о ней: «Бомбардировщики, бороздящие небо, но не сбрасывающие бомб; безмолвствующие пушки и рядом с ними горы боеприпасов; стоящие лицом к лицу огромные армии... не имеющие, очевидно, никакого намерения начинать сражение»{80}.

Французские и английские буржуазные военные и политические деятели, историки и журналисты, пытаясь оправдать перед историей предательство Польши, заявляют, будто Англия и Франция не имели в то время достаточно сил, чтобы прийти на помощь Польше или вести военные действия на Западе после ее разгрома.

Конечно, боевая готовность Англии и Франции была ниже боевой готовности фашистской Германии. Но военных сил этих стран было вполне достаточно для решительного наступления: только во французскую армию было мобилизовано 110 дивизий, имевших 2560 танков и 10 тыс. орудий; экспедиционный корпус англичан имел в своем составе 5 дивизий, около 1 500 самолетов. Германия, сосредоточившая основные, отборные дивизии на востоке, в Польше, на Западном фронте имела лишь 23 резервных, наспех собранных, плохо вооруженных и обученных дивизий ландвера с запасами снаряжения и боеприпасов лишь на три дня боя. После войны немецкие генералы признавали, что, если бы англо-французские войска перешли в то время в наступление, они без особого труда продвинулись бы в глубь Германии{81}. «У военных специалистов, — позднее писал гитлеровский генерал Вестфаль, — волосы становились дыбом, когда они думали о возможности французского наступления сразу же в начале войны»{82}.

Бывший начальник германского генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер признавал: «В сентябре 1939 г. англо-французские войска могли бы, не встретив серьезного сопротивления, пересечь Рейн и угрожать [26] рурскому бассейну, обладание которым являлось решающим фактором для ведения Германией войны»{83}.

О масштабах «военных действий» на Западе красноречиво свидетельствуют цифры: только 9 декабря английская экспедиционная армия понесла первую жертву — был убит один капрал. Общие французские потери к концу декабря 1939 г. составили 1433 человека{84}. Потери в армии союзников от автомобильных катастроф были значительно большими. В немецких войсках на Западном фронте насчитывалось менее 700 человек в числе убитых, раненых и пропавших без вести. Германские и союзные сводки гласили: «На Западном фронте без перемен».

Пассивно-выжидательная союзная стратегия «странной войны» означала продолжение правящими кругами Англии и Франции той же мюнхенской политики, на сей раз в обстановке формального состояния войны. Гитлеру вновь и вновь давали понять: его агрессия на Восток, против СССР, встретит одобрение, а война на Западе — отпор вооруженных сил Англии и Франции.

Ведя «странную войну», Англия и Франция давали Гитлеру возможность пойти на компромисс с Парижем и Лондоном. С этой целью во французском парламенте был создан секретный Комитет связи, представители которого добивались переговоров с Гитлером. Профашисты — министр иностранных дел Боннэ, Л аваль, капитулянты — бывшие премьер-министры Фланден и Шотан, маршал Петэн считали необходимым пойти на сговор с Гитлером, установить фашистские порядки в стране{85}. Возглавлявший французское командование в Сирии и Ливане генерал Вейган предлагал «сломать хребет СССР»{86}.

Пораженцы-мюнхенцы в Англии во главе с премьер-министром Н. Чемберленом, министром иностранных дел Галифаксом, министром авиации By дом, Саймоном, Хором, фашистские элементы во главе с Мое ли также выступали за превращение «ненужной войны» против Германии в «нужную войну» капиталистических государств против СССР. Галифакс в беседе с послом США в Англии Джозефом Кеннеди говорил, что «продолжение войны будет означать победу большевизма во всей Европе»{87}.

В конце октября 1939 г. комитет начальников штабов Англии даже рассматривал вопрос «о положительных и отрицательных сторонах объявления Англией войны России»{88}. В то же время министр по координации обороны Чэтфилд представил английскому правительству доклад об уничтожении авиацией нефтяных промыслов Баку, Грозного, Майкопа. В том же документе подчеркивалась возможность захвата или разрушения Ленинграда или «любого крупного русского города»{89}. [27]

Начальник имперского генерального штаба Айронсайд 28 декабря 1939 г. записал в своем дневнике: «Я думаю, что мы имеем возможность все повернуть против русских и немцев»{90}. Но играть в политические карты генерал предлагал весьма осторожно. По поручению английского правительства переговоры с гитлеровцами вел родственник Геринга шведский промышленник Биргер Далерус, прибывший в Германию в конце сентября 1939 г. Он имел встречу с Гитлером. Мирный зондаж осуществлялся также через Карла Буркхардта, бывшего верховного комиссара Лиги наций в Данциге{91}.

Позднее, в феврале 1940 г., правительство США послало в Европу своего специального представителя — заместителя государственного секретаря С. Уэллеса с целью сговора с Гитлером и создания единого антисоветского фронта. Он вел переговоры с Муссолини, Гитлером, Н. Чемберленом и Черчиллем, Даладье и Рейно. Однако из его миссии ничего не вышло: слишком непримиримы были межимпериалистические противоречия{92}.

В свою очередь гитлеровское правительство, готовя разгром Англии и Франции после победы над Польшей, делало лживые заявления о готовности Германии прекратить военные действия. 6 октября 1939 г. Гитлер заявил в рейхстаге о своих «усилиях» к улучшению отношений с Англией и Францией. При этом он потребовал признания всех территориальных захватов Германии и передела колоний{93}.

Но на подобных неприемлемых условиях компромисс между фашистской Германией и Англией и Францией не мог быть достигнут. Однако цель Гитлера — под покровом «мирных предложений» готовить наступление на Западе, против Англии и Франции, — достигалась.

Приказ о подготовке наступления на Западном фронте через Бельгию, Голландию и Люксембург был издан германским верховным командованием 9 октября 1939 г.{94} 19 октября генерал Браухич подписал директиву о сосредоточении и развертывании сил для проведения операции на Западе{95}, которая получила кодовое название «Гельб» («Желтый»).

С исключительной тщательностью и педантичностью немецкий генеральный штаб во главе с Кейтелем разрабатывал дальнейшие планы разбойничьих авантюр, и в частности «Желтый план» — план войны против Франции. Правда, начало войны по разным причинам переносилось 29 раз, вплоть до 10 мая 1940 г. Над Западной Европой — Бельгией, Голландией, Люксембургом, Данией, Норвегией и другими странами нависли зловещие тучи войны. [28]

Вторая мировая война была порождена всей капиталистической системой и возникла внутри ее. Она явилась результатом неравномерности развития капитализма, мировых экономических и политических сил на базе монополистического капитализма, итогом обострения противоречий между империалистическими державами. Война явилась результатом борьбы двух империалистических группировок за рынки сбыта, источники сырья, сферы приложения капиталов — за мировое господство. В. И. Ленин подчеркивал: «Мировое господство» есть, говоря кратко, содержание империалистской политики, продолжением которой является империалистская война»{96}. Решающее значение для возникновения конфликта имели противоречия между Германией, Японией, Италией, с одной стороны, Англией, Францией и США — с другой. Особенно острыми были англо-германские, франко-германские противоречия, являвшиеся основными накануне второй мировой войны. Но главным агрессором, непосредственным зачинщиком второй мировой войны была гитлеровская Германия, германский империализм{97}.

Виновником второй мировой войны, как и первой, является империалистическая система в целом. Вторая мировая война началась как империалистическая с обеих сторон. Это была схватка двух коалиций империалистических держав{98}.

Однако развернувшаяся в ходе войны борьба народов против фашизма, и в частности борьба польского народа, была справедливой, антифашистской, освободительной.

Со второй половины 1940 г., когда встал вопрос о защите национального существования суверенных государств Англии, Франции и других, война постепенно превращается из империалистической в антифашистскую. Но лишь вступление в войну Советского Союза, вызванное нападением на СССР фашистской Германии, «завершило процесс ее превращения в справедливую, освободительную войну против стран фашистского блока»{99}.

[Ф.Д. Волков]

http://militera.lib.ru/research/volkov_fd/02.html
Глава II.

Несостоявшийся прыжок «Морского льва»

На рассвете 10 мая 1940 г. германское военное командование начало осуществление «Желтого плана» — войны против Франции. В немецких частях был зачитан приказ Гитлера, хвастливо заявлявшего, что начинающееся сегодня сражение «решит судьбу немецкой нации на ближайшую тысячу лет»{100}.

Восьмимесячный период «странной («шутливой», «игрушечной») войны», как ее называли французы и англичане, войны с ее окопной тишиной, самолетами, мирно парящими над Сааром, футбольными матчами у линии фронта, медленно идущими поездами с боеприпасами и вооружением по обе стороны Рейна, закончился. Гитлер и его генералы, перейдя от «сидячей войны» к осуществлению планов «молниеносной войны», двинули свои войска на Запад.

Начался период скоротечных боев. Еще в апреле 1940 г. гитлеровская Германия вторглась в Скандинавию и легко захватила Данию и Норвегию. Вероломно растоптав нейтралитет, гитлеровские войска начали военные действия в Голландии и Люксембурге. Фашистской Германии потребовалось всего 44 дня для разгрома и капитуляции Франции, для нанесения сильнейших ударов по Англии.

После трагических событий на песчаных пляжах Дюнкерка в конце мая — начале июня 1940 г., завершившихся разгромом английской и французской армий (правда, 338 тыс. английских и французских солдат были вывезены под ожесточенной бомбежкой в Англию), последовала капитуляция Франции.

По условиям франко-германского перемирия, подписанного 22 июня 1940 г. в Компьенском лесу на маленькой железнодорожной станции Ретонд в том же белом салон-вагоне маршала Фоша, изъятом по приказу Гитлера из музея, где подписала капитуляцию кайзеровская Германия 11 ноября 1918 г., на сей раз Франция полностью капитулировала перед гитлеровской Германией в военном отношении. В соответствии с перемирием французская армия подлежала демобилизации; гитлеровскому командованию [30] передавалось все вооружение и военное снаряжение. Страна делилась на две зоны: зону оккупации — почти половину Франции, 2/3 которой — наиболее важные в стратегическом и промышленном отношении районы востока и севера, куда входили Париж, порты Ла-Манша и Атлантики, и «свободную зону», оставшуюся под контролем «правительства» Петэна, обосновавшегося в маленьком курортном городке Виши и установившего режим военно-фашистской диктатуры{101}.

Почти вся французская армия — 1 547 тыс. человек из 2,5 млн. армии метрополии — оказалась в плену. Потери Франции составили 84 тыс. убитыми{102}.

По пыльным дорогам Франции миллионы беженцев беспрерывным потоком уходили на юг страны, спасаясь от немецкого ига. А в это время фашистская 84-я дивизия маршировала по Елисейским полям, проходила под Триумфальной аркой, святотатственно попирая священную для французов могилу Неизвестного солдата. Немецкие офицеры поднимались по крутой лесенке Триумфальной арки и любовались побежденным, но не покорившимся Парижем, Марсовым полем, симметричной площадью Согласия, уходящими ввысь башнями собора Парижской богоматери и, конечно, Эйфелевой башней, близ которой фюрер позировал своему личному фотографу. Правительство предателя Петэна готовилось верой и правдой служить своим фашистским хозяевам.

Немецкие генералы, опьяненные легкой победой, удобно и просторно расположившись во дворце французских королей в Фонтенбло, превращенном в немецкий штаб, приступили к планированию новых военных походов.

В связи с разгромом Франции потеряла свои позиции на континенте Европы и Англия, прежде всего лишившись поддержки мощного французского военно-морского флота. От мыса Нордкап на севере Европы до Бидоссы на юге протянулись немецко-фашистские военно-воздушные базы.

Правда, молниеносного завоевания Англии не получилось: гитлеровские войска были остановлены естественным противотанковым «рвом», полосой Ла-Манша шириной 37 км. Однако даже не искушенным в военном искусстве было ясно, что эта узенькая полоска воды — «ров» — не являлась непреодолимой преградой и после должной подготовки могла быть форсирована немецкими войсками.

Предатель Вейган, только что бросивший Францию под ноги Гитлеру, восклицал:

— В течение трех недель Англии свернут шею, как цыпленку.

«Во всем мире были убеждены, — признавал позднее британский премьер У. Черчилль, — что настал час нашей [31] гибели»{103}. Институт Гэллапа, проведший в сентябре 1940 г. опрос общественного мнения в США, сообщал: после падения Франции более 35% граждан США были уверены в победе Германии, 32% — в победе Англии и 33% не дали ответа{104}. Недаром посольство США в Лондоне советовало всем гражданам США покинуть страну.

Отказавшись от сотрудничества с Советским Союзом, растеряв своих союзников, Англия буквально оказалась в состоянии далеко не «блестящего одиночества».

Ни один английский доминион, ни одна британская колония не могли оказать решающей помощи метрополии, переживавшей тяжкие, черные дни. Муссолини, боявшийся упустить свой лакомый кусок и желавший «принять участие в дележе добычи»{105}, объявил войну Англии, Франции, нанося им удары в Средиземном море. Фашистская Испания, заняв международную зону Танжера, зарилась на британскую твердыню Гибралтар и в любой момент могла либо потребовать его передачи, либо с помощью артиллерии закрыть узкий пролив.

На Дальнем Востоке Япония держалась весьма загадочно и настойчиво требовала закрытия Бирманской дороги, чтобы помешать английским поставкам в Китай.

Опьяненные легкими победами, немецкие армии, вооруженные до зубов своим и трофейным оружием, готовились к последнему удару по Англии.

Что могла им противопоставить Англия тех дней? Могла ли она выстоять против решительного натиска вооруженных сил германского вермахта? Безусловно, нет. Более того, английские армии, бросившие первоклассное оружие — танки, артиллерию, боеприпасы, винтовки — на морском берегу у Дюнкерка, были, по признанию У. Черчилля, почти совершенно безоружны. «Фактически во всей стране, — с горечью вспоминал Черчилль, — едва насчитывалось 500 полевых орудий всех типов и 200 средних и тяжелых танков»{106}. В военно-воздушных силах в боевой готовности было 446 истребителей и 491 бомбардировщик{107}. Потребовались бы месяцы, прежде чем английские заводы смогли бы восполнить потерянное. Собственно говоря, в июне — июле 1940 г. в Англии не было сухопутной армии в современном ее понимании. Деморализованные, обезоруженные дивизии, до Дюнкерка составлявшие костяк английской армии, требовали полного переформирования и вооружения.

Правда, летом 1940 г. на Британских островах были разбросаны маленькие гарнизоны, но их вооружение и снаряжение были весьма слабыми. К концу июня имелось всего несколько хорошо обученных дивизий и бригад. Однако вооружения и снаряжения было недостаточно даже для одной танковой дивизии. [32]

Хотя в стране были созданы силы местной обороны, но они в лучшем случае имели винтовки устаревшего образца и пулеметы. Сотни тысяч англичан, готовых защищать свои дома, располагали лишь охотничьими ружьями, старинными мушкетами, холодным оружием, начиная от вил и кончая ножами. Английский народ был больше вооружен энтузиазмом, чем оружием.

Недаром британский премьер, выступая 4 июня 1940 г. в английском парламенте с далеко не воинственной речью, прикрыв микрофон рукой, доверительно сообщал притихшим членам палаты общин: «Мы будем бить высаживающихся по головам пивными бутылками, ибо, пожалуй, у нас только это и есть»{108}.

В то же время в составе сухопутной армии фашистской Германии насчитывалось до 4 млн. человек — около 170 боеспособных, полностью укомплектованных дивизий. Из них могла быть выделена мощная ударная группа.

Численный перевес немецкой авиации над английской был также весьма значительным. Если во время боевых действий, развернувшихся на Европейском континенте в мае 1940 г., количественное соотношение между военно-воздушными силами Англии, Франции, с одной стороны, и Германии — с другой, составляло 1:3 в пользу германской авиации, то положение английской авиации после разгрома и капитуляции Франции стало еще хуже — 1:4 или даже 1:5{109}. Фашистская авиация на 10 августа 1940 г. имела только в первой линии 1990 бомбардировщиков против 450 английских и 1530 истребителей против 600 английских. Правда, английские новинки в системе противовоздушной защиты Британских островов (цепь радиолокационных станций на побережье, снабженных приборами Уотсона — Уатта для обнаружения самолетов противника в пути, новые принципы управления самолетами по радио) несомненно сыграли положительную роль в дни «битвы за Англию». Но эта система защиты Британских островов была далеко не совершенной и находилась, по словам Черчилля, в зачаточном состоянии.

Нельзя не прийти к выводу, что в июле — августе 1940 г. малочисленная английская авиация с недостаточно опытным летным составом, в котором ощущалась большая нехватка, не смогла бы оказать достаточного противодействия массированным налетам германских ВВС.

Реальной силой, которая могла сыграть в то время определенную роль в предотвращении немецкого десанта на Британские острова, был английский военно-морской флот. Однако следует учитывать, что военно-морской флот понес серьезные потери в Норвегии во время десантных операций у Нарвика и Намсуса, а еще больше он пострадал при эвакуации войск из Дюнкерка под [33] ожесточенной бомбежкой немецкой авиации.

Пострадал британский флот и в операции «Катапульта» — так Черчиллем была зашифрована операция по захвату, выводу из строя или потоплению французских кораблей, стоявших на рейдах в портах Северной и Западной Африки — в Оране, Мерс-эль-Кебире, Александрии, Дакаре, Касабланке, а также в Англии — в Портсмуте, Плимуте и Девонпорте.

По инициативе Черчилля британский военный кабинет принял решение заставить французский военно-морской флот прибыть в английские порты и присоединиться для продолжения борьбы с Германией. На случай, если подчиненные адмирала Дарлана, заверявшего Черчилля честью моряка, что он никогда не сдаст французского флота немцам, откажутся выполнить его приказ, военный кабинет Англии принял «мучительное и ужасное», по словам Черчилля, решение «копенгагировать» флот своей вчерашней союзницы, т. е. потопить его, так же как в 1801 г. адмирал Нельсон без всякого предупреждения потопил датский флот, спокойно стоявший на рейде в Копенгагене.

Ранним утром 1 июля премьер и военный министр Великобритании У. Черчилль передал вице-адмиралу Соммервеллу, командовавшему британским военно-морским флотом на Средиземном море, краткий приказ «быть готовым к «Катапульте» 3 июля». Смертельный удар наносился по французскому флоту в западной части Средиземного моря гибралтарской эскадрой Соммервелла. В 6 часов 26 минут вечера 3 июля 1940 г. адмиралу Соммервеллу было послано окончательное распоряжение: «Французские корабли должны либо принять наши условия, либо потопить себя или быть потопленными вами до наступления темноты»{110}. Других вариантов ультиматум не предлагал. Адмирал Соммервелл, на 30 минут опередив ультиматум, приказал открыть огонь и начать бомбардировку с воздуха французских линкоров и крейсеров.

Французский линкор «Бретань», стоявший в Оране, от прямого попадания бомбы в пороховые погреба взлетел на воздух и в течение нескольких минут исчез в морской пучине.

Линкор «Прованс», получив тяжелые повреждения, выбросился на берег; линкор «Дюнкерк» в условиях ограниченных возможностей для маневра плотно сел на мель. Линейный крейсер «Страсбург» ускользнул и, хотя он был поврежден самолетами-торпедоносцами, все же достиг Тулона.

Позднее в Дакаре линкор «Ришелье» был атакован английскими самолетами-торпедоносцами с авианосца «Гермес» и сильно поврежден. Во время операции погибло [34] до 1300 французов. В Александрии после длительных переговоров с английским адмиралом Кеннингхемом французский адмирал Годфруа согласился разоружить военные суда, снять замки с орудий и репатриировать часть экипажей. Позднее французские крейсеры из Александрии пришли в Тулон.

Что касается французских военных кораблей, стоявших в Портсмуте, Плимуте и Девонпорте, то все они — 2 линкора, 4 крейсера, 8 эсминцев, 12 подводных лодок и около 200 тральщиков и охотников за подлодками — ранним утром 3 июля были силой взяты под английский контроль. Правда, передача кораблей англичанам, за исключением наиболее современной субмарины «Сюркуф» (ее называли «подводным крейсером»), экипаж которой оказал вооруженное сопротивление английским офицерам и матросам, прошла мирно и спокойно. Команды французских судов сошли на берег. Корабли были включены в состав военно-морских сил Великобритании{111}.

Французский флот как важный фактор войны частично перестал существовать, а частично вошел в состав британских военно-морских сил. «Катапульта» на многие годы ликвидировала морскую мощь Франции как первоклассной морской державы. Но «на войне, как на войне» — пострадал и британский военно-морской флот, которому по приказу французского адмирала Жонса было оказано серьезное сопротивление.

Тем не менее британскому флоту удалось «нанести, — как сокрушался Черчилль в парламенте, — жестокий удар по своим лучшим друзьям»{112} и обеспечить Англии господство на море. Недаром, когда Черчилль сообщил об этом в парламенте, спокойные, уравновешенные депутаты вскочили со своих мест, долго и бурно выражая свое одобрение мерам, связанным с операцией «Катапульта». И все же, по самым оптимальным подсчетам, общее количество военно-морских кораблей различных классов, имевшихся в водах метрополии, к августу — сентябрю 1940 г. составляло: линкоров — 2, авианосцев — 1, крейсеров — 20, эсминцев — 94 и около 600 других легких кораблей. Переброска военно-морских сил к Ла-Маншу из Средиземного моря, Тихого, Индийского и Атлантического океанов была не только затруднительна, но и почти невозможна. Эти корабли нужны были для защиты интересов Британской империи. Известный английский специалист по морским вопросам Тонстолл позднее признавал весьма тяжелое положение английского флота. «Во всей нашей истории, — писал он, — трудно найти момент, когда нам угрожала большая опасность, чем летом и осенью 1940 года...»{113}

Опасность состояла не только в большом напряжении, испытываемом военно-морским флотом, но и в том, что [35] страна почти не была защищена с воздуха. Правда, в парламенте Черчилль, успокаивая депутатов, говорил о «силе английской армии», «замечательном состоянии» и «небывалой мощи королевской авиации» и об исключительной слабости немецкого военно-морского флота. Но даже для не просвещенного в военной стратегии и тактике англичанина было ясно, что Черчилль явно преувеличивает силы и ресурсы Великобритании, принимая желаемое за действительное.

Он был гораздо ближе к истине, когда 23 апреля 1942 г. на секретном заседании палаты общин заявил: «В 1940 г. армия вторжения примерно в 150 тыс. отборных солдат могла бы произвести смертельное опустошение в нашей стране»{114}.

В это время в составе флота фашистской Германии было 2 линкора, 6 крейсеров, 10 эсминцев, большое количество катеров и 60 подводных лодок. Кроме военного флота фашистская Германия имела морские суда общим водоизмещением 1 200 тыс. т{115}. К этим судам могли быть присоединены транспортные средства Дании, Бельгии, Голландии и Франции. Десантные средства гитлеровцев, пусть далеко не совершенные, хотя у них имелись специальные паромы Зибеля, могли обеспечить переброску (в два приема) свыше десятка дивизий — до 250 тыс. человек — на Британские острова. Во всяком случае, этого тоннажа было достаточно для высадки в первом эшелоне 100 тыс. человек с вооружением и оснащением. При этом некоторые специально оборудованные десантные суда немцев не нуждались в гаванях, в особых причалах, а могли высаживать в любом пункте побережья протяженностью 2000 миль танки, орудия, бронемашины. Изобретатель Готфрид Федер предложил специальные железобетонные блокгаузы — «военные крокодилы» — на 200 человек, которые можно было сконцентрировать у побережья Англии. Были созданы специальные танки-амфибии с перископами{116}.

Таким образом, гитлеровское командование после разгрома Франции обладало всеми необходимыми сухопутными, военно-воздушными силами и тоннажем для высадки десанта на Британские острова. А летом хорошая погода на Ла-Манше могла выдаться в любое время. Военные специалисты отмечали особо благоприятные условия для вторжения десантов в это время года.

Английская регулярная армия и силы местной обороны, военно-морской флот и авиация, безусловно, оказали бы решительное сопротивление вторжению немецко-фашистских войск. Черчилль неоднократно говорил о решимости англичан защищать «каждый дюйм» своей земли, о готовности сражаться «за каждую улицу в [36] Лондоне и его предместьях». Но соотношение сил и средств летом 1940 г. было таково, что шансов на успешное отражение фашистского десанта у английского командования почти не было.

Большой численный перевес в живой силе и технике, за исключением кораблей военно-морского флота, был на стороне немецко-фашистского командования. Однако, по признанию самого Черчилля, если бы немцы установили господство в воздухе над Дуврским проливом и Ла-Маншем, английское командование военно-морскими силами не рискнуло бы ввести в бой линкоры или большие крейсеры{117}.

Подготовка прыжка «Морского льва»

В трудное для Англии лето 1940 г., полное испытаний и горечи поражения, немецко-фашистское командование, опьяненное военными успехами, осуществляло практическую разработку планов захвата Британских островов, вошедших в историю под кодированным названием «Зеелёве» («Морской лев»).

Как стало известно из захваченных немецких архивов, вскоре после нападения на Польшу германское военно-морское министерство приступило к изучению проблемы вторжения в Англию. Гросс-адмирал Редер, командовавший фашистским флотом, уже 29 ноября 1939 г. представил первый набросок плана вторжения фашистских армий на Британские острова{118}.

Предварительными условиями вторжения в Англию он считал установление полного контроля над портами и устьями рек французского, бельгийского и голландского побережий и создание здесь соответствующих баз. Поэтому до поры до времени проект вторжения на Британские острова носил лишь теоретический характер. После Дюнкерка и завершения разгрома Франции все эти условия были выполнены и адмирал Редер мог предложить Гитлеру такой план. Он, действительно, поспешил сделать это, когда стало ясно, что разгром английских и французских армий по существу предрешен.

Еще 21 мая Редер в беседе с Гитлером, состоявшейся в Шарлевиле, поставил вопрос о десанте в Англию{119}. На секретном совещании у Гитлера 20 июня 1940 г. с участием Кейтеля, ответственного за высшее стратегическое планирование фашистских войн, Браухича, Гальдера, Хойзингера, Редера и других нацистские главари приняли решение о вторжении в Англию{120}. Десанту, по предложению Редера, должно было предшествовать энергичное воздушное наступление с направлением главного удара [37] против английского военно-морского флота. Другим важным условием наступления являлось завоевание германской авиацией господства в воздухе{121}.

Спустя 10 дней после совещания фашистских руководителей начальник штаба оперативного руководства ОКБ Йодль представил Гитлеру памятную записку, гласившую, что если не удастся завершить войну с Англией политическими средствами, то ее необходимо силой поставить на колени.

Для десанта в Англию, указывал Йодль, должно быть выставлено не менее 30 дивизий, против которых англичане не смогут выставить более 20 соединений{122}. Записка Йодля явилась основой всех дальнейших планов подготовки к войне с Англией. В последнюю неделю июня и в начале июля германское военное командование вплотную занялось планом завоевания Британских островов. 1 июля начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер обсуждал в Берлине вопрос о войне против Англии с начальником штаба военно-морских сил адмиралом Шнивиндом. На следующий день, 2 июля 1940 г., руководство ОКБ дало официальную директиву штабам армии, авиации и флота начать подготовку операции против Англии{123}.

Уже 3 июля в штабе германских сухопутных сил была создана рабочая группа во главе с полковником Грейфенбергом, которая занялась непосредственной подготовкой оперативного плана германского вторжения в Англию{124}. К 12 июля Йодль спешно закончил разработку планов десантной операции. В первом варианте, названном «Лев»{125}, Йодль выдвинул несколько условий, с помощью которых можно было обеспечить успех вторжения в Англию. Такими условиями являлись: победа над английской авиацией, уничтожение базирующихся у берегов Англии военно-морских сил, разминирование путей движения десантов, обеспечение их флангов минными полями, сковывание английских ВМС операциями в Северном море, а итальянским флотом — в Средиземном море. Немецкая авиация должна была завоевать господство в воздухе, нанести решающие удары по английскому флоту, разрушить береговые укрепления{126}. Йодль считал, что превосходство Германии в воздухе над Ла-Маншем заменит превосходство англичан на море. На новом совещании с командованием сухопутных сил 13 июля в Бергхофе представленный Браухичем и Гальдером план операции против Англии был одобрен Гитлером. Было также приказано немедленно готовиться к его осуществлению{127}.

Сведя в единое целое проекты операции генерального штаба сухопутных сил, главных штабов авиации и военно-морского флота, главный штаб вермахта (ОКБ) составил [38] директиву № 16 «О подготовке и проведении вторжения на Британские острова». Директива, подписанная лично Гитлером 16 июля 1940 г., гласила: «Так как Англия, несмотря на свое безнадежное военное положение, не проявила до сих пор никаких признаков готовности к ведению переговоров, я решил начать подготовку и, если понадобится, осуществить вторжение в Англию. Целью этой операции является устранить британскую метрополию как базу для продолжения войны против Германии, если это потребуется, оккупировать ее полностью»{128}. Все приготовления к нападению было приказано закончить к 15 августа. В директиве предписывалось провести внезапную высадку на Британские острова на широком фронте от Рамсгейта до острова Уайт или до Лаймского залива. Первый вариант плана десантных операций командования сухопутных сил вермахта предусматривал создание трех оперативных групп.

Группа «Кале» — 12-я армия Буша в составе 13 дивизий, в том числе 2 танковых и 1 моторизованной, — должна была вторгнуться со стороны Остенде и устья Соммы на английское побережье между Маргитом и Гастингсом. Группа «Гавр» — 9-я армия Штрауса в составе 9 дивизий, в том числе 2 танковых и 1 моторизованной, — высаживалась из района Дьеппа на участок Брайтон — Портсмут. 12-я и 9-я армии наносили главный удар Группа «Шербур» — 6-я армия Рейхенау в составе 9 дивизий, в их числе 2 танковые и 1 моторизованная, — наносила вспомогательный удар и высаживалась из района Шербура в район Веймут — Лайм-Риджис. Было бы нетрудно, позднее признавал Черчилль, усилить эти три армии после захвата плацдармов на Британских островах, поскольку тылы немецких армий на Европейском континенте были полностью обеспечены.

В директиве были поставлены конкретные задачи сухопутным, воздушным и военно-морским силам фашистской армии. «Задача сухопутных войск — продолжая оккупацию Франции и прикрывая остальные фронты, высадить в Южной Англии десант крупных сил, разгромить английские сухопутные войска, занять столицу и, в зависимости от обстановки, также и другие районы Англии»{129}. Немецкий флот при поддержке авиации прикрывал бы десант от фланговых ударов британского флота. В соответствии с требованиями директивы гитлеровская авиация уничтожала английскую авиацию и наносила сковывающие удары по военно-морским силам в Северном и Средиземном морях, уничтожала английские авиационные заводы.

В директиве предусматривался захват предмостных укреплений специально оснащенными передовыми отрядами дивизий первого эшелона, после чего они расширят их, [39] создавая «сплошную зону высадки». Как только будет сосредоточено достаточно сил, директивой предписывалось сразу перейти в наступление для достижения рубежа устья Темзы и высот южнее Лондона и Портсмута{130}. В первом эшелоне предполагалось высадить 100 тыс. отборных солдат. За первой волной десанта почти немедленно — к третьему дню вторжения — должны были последовать вторая и третья волны нападающих численностью 160 тыс. человек. Всего же высаживалось до 30 дивизий — 260 тыс. человек{131}.

Дальнейшая схема развития военных операций против Англии представлялась гитлеровскому командованию так. На восьмой день вторжения гитлеровские войска, закрепившиеся на предмостном укреплении глубиной 20–30 км у юго-западного побережья Англии, вновь переходят в наступление. Двигаясь в направлении Саутгемптон — устье Темзы, немецкие войска окружают столицу Англии Лондон и захватывают всю Южную Англию — от устья реки Северн на западе до Мальдена на востоке. Из этого района планировалось молниеносное наступление танковых и моторизованных дивизий на Центральный промышленный район Англии и далее на север. Немецкие войска захватывают порты Бристоль, Ливерпуль, Гулль, Ньюкасл, Лит, Глазго. Затем оккупируются Шотландия и Северная Ирландия. После массированных налетов авиации, нескольких карательных экспедиций против английских партизан столица Англии будет занята солдатами вермахта.

Операция «Морской лев» должна была завершиться в течение месяца после ее начала{132}.

Командование операциями по разгрому Англии возлагалось на фельдмаршала Рундштедта, в течение шести недель обеспечившего разгром Франции. На следующей стадии кампании в борьбу должна была вступить армейская группировка фельдмаршала Бока. Общее руководство разгромом Англии Гитлер брал на себя{133}. Немецкое командование, готовясь к осуществлению своих разбойничьих планов, приказывало к 1 августа главным штабам армии, военно-морских сил и ВВС передислоцироваться в район подготовки десанта{134}.

О том, насколько широко и тщательно готовилась операция «Морской лев», свидетельствуют тысячи других документов фашистского генерального штаба, штабов групп армий и отдельных армий, корпусов, дивизий, полков, вплоть до батальонов.

Среди этих документов можно найти отпечатанные памятки «О погрузке войск на корабли», «О первом бое после высадки», «О поведении войск на борту десантных кораблей», «О преодолении водных преград штурмовыми [40] ботами, транспортами и с помощью подвесных мостов»{135}. Некоторые материалы анализируют тактику английской армии и английских волонтеров и соответственно поведение и тактику фашистских войск. Отделом боевой подготовки генерального штаба сухопутных сил была составлена специальная инструкция «Бой в тумане». В директивах немецко-фашистского командования с большой методичностью и скрупулезностью ставились задачи не только армии, флоту и ВВС, но и инженерной службе, корпусу связи, другим родам войск — вплоть до хлебопекарных рот, санитарных, снабженческих и иных подразделений. Были продуманы вопросы обеспечения войск электроэнергией, снабжения десантников водой{136}. Ответственным за это назначался один из братьев Шпейделя, служивший в управлении главного интенданта (сам Ганс Шпейдель в это время возглавлял штаб фашистских оккупантов во Франции и Бельгии).

Правда, в планах гитлеровского командования имелись существенные недоработки: оставался нерешенным вопрос об организации противовоздушной обороны районов сосредоточения десанта, о парашютно-десантных войсках, которые должны были сбрасываться в окрестностях Лондона и других английских городов, отсутствовало решение по ряду других конкретных проблем. Однако все эти недоработки в дальнейшем бесспорно могли быть устранены.

Особое внимание в директивах фашистского командования уделялось обеспечению секретности десанта. Один из пунктов гитлеровской директивы № 16 гласил: «Подготовка запланированной высадки десанта должна быть строго засекречена. Сам факт подготовки десанта в Англию скрыть невозможно. Тем большее значение имеет засекречивание всеми средствами времени осуществления запланированного десанта и районов переправы»{137}.

Для обеспечения внезапности вторжения немецкое командование разработало секретные планы дезинформации противника. В одном из приказов фон Бока по группе армий «Б» содержалось специальное требование осуществлять «дезинформацию в приказах»{138}. По мнению многих западноевропейских историков — К. Клее, К. Ассмана, Лиддел-Гарта и других, немецкое командование вполне могло завершить все приготовления к десанту в августе — сентябре 1940 г.

С какими английскими силами планировало сразиться немецкое командование?

По данным разведки германского генерального штаба, в начале августа 1940 г. английская армия располагала на побережье для обороны юга страны 13–14 дивизиями. Общая численность действующей армии оценивалась разведкой [41] в 320 тыс. человек, армии резерва — в 100 тыс. инструкторов и 900 тыс. возможных новобранцев{139}. Фактически, по данным Черчилля от августа 1940 г., на всем южном побережье Англии было сосредоточено 8 дивизий. Во второй половине сентября после экстраординарных мер по формированию новых соединений английское командование располагало на широком фронте южного побережья 16 дивизиями, из них тремя бронетанковыми{140}.

Лишь в июне военный кабинет Англии принял решение о реорганизации полевой армии, которая имела бы 26 дивизий; из них всего 2 дивизии были бы танковыми{141}. К середине августа, по английским данным, эти 26 дивизий были созданы. Но что это был за «ударный кулак» Черчилля и начальника имперского генерального штаба Аллана Брука, сменившего на этом посту генерала Айронсайда? Гитлеровский генштаб явно переоценивал силы противника. Правда, к сентябрю 1940 г. боеспособность английской армии несколько возросла. Танковые части насчитывали в начале месяца 240 средних и 108 тяжелых машин. Количество легких танков достигло 514{142}. Резко возрос выпуск истребителей. Вместо запланированных в июле — августе 903 истребителей было произведено 1418, т. е. в 1,5 раза больше{143}.

Однако фашистская армия имела подавляющее превосходство сил. Сухопутные силы Германии превышали английские в 7–8 раз, вооружение вермахта было сильнее в 15–20 раз. Из 170 немецких дивизий, полностью укомплектованных, хорошо вооруженных, имевших большой опыт завоевательных походов в Польше, Бельгии, Голландии и Франции, гитлеровское командование готово было бросить для непосредственного вторжения на Британские острова 38 дивизий, среди них 6 танковых и 3 моторизованных{144} (интересно, что для операции «Овер-лорд» — высадки армий в Северной Франции — Англия и США сосредоточили 36–39 дивизий). Недаром У. Черчилль с горечью признавал: «Поистине у немцев не было недостатка в свирепых, хорошо вооруженных солдатах»{145}.

Для переброски столь гигантского десанта требовалось до 4 тыс. морских судов общим тоннажем 800–900 тыс. т. К началу сентября 1940 г. германский военно-морской штаб, конфисковав флоты Дании, Бельгии, Голландии, Франции, имел в своем распоряжении 168 транспортных судов (водоизмещением 700 тыс. т), 1910 барж, 419 буксиров, 1200 моторных катеров, сосредоточенных первоначально в Вильгельмсхафене и Киле, Куксхафене и Бремене, Эмдене и Гамбурге. Это было значительно больше, чем требовал адмирал Редер. Черчилль считал, что немецко-фашистское командование имело [42] суда, которые смогут переправить одновременно 500 тыс. человек{146}. С 1 сентября в связи с подготовкой к обеспечению переброски десанта в Англию началось интенсивное передвижение немецких судов во французские, бельгийские, голландские гавани, в район планируемого вторжения. Немецко-фашистское командование создало мощный кулак для удара по Британским островам, по «гордому Альбиону», почти 900 лет, со времени Вильгельма Завоевателя, не испытывавшему горечи вражеского нашествия. Над Британией нависла страшная угроза.

Репетиции форсирования Ла-Манша

О том, что немецкое вторжение в Англию не было блефом, свидетельствуют практические шаги по форсированию Ла-Манша, предпринятые командованием вермахта в июле — августе 1940 г.

Фашистские войска и штабы проходили ускоренное обучение. Более того, 29 июля отдел боевой подготовки генерального штаба Германии составил приказ под названием «Подготовка к проведению операции». «Учебные походы и бои, — гласил приказ, — проводить в условиях, приближенных к боевой обстановке, обучать войска всему, что они должны знать при высадке с кораблей на берег и в первых боях на побережье. Учить применять дымовые завесы»{147}.

Для организации учений-репетиций по форсированию Ла-Манша штабы разрабатывали подробную документацию, максимально приближая учения к реальной боевой обстановке. Так, к одной из многих разработок дивизионного учения «Береговой бой» был приложен детальный план форсирования пролива.

Приказ командующего группой армий «Б» фон Бока «О мероприятиях по подготовке к нападению на Англию и Ирландию» был весьма детальным, конкретным и красноречиво свидетельствовал о разбойничьих планах фашистского командования. Это же подтверждают многие другие документы генерального штаба, командования групп армий «А» и «Б» и отдельных армий, командования ВВС, морского штаба.

30 июля план операции «Морской лев» детально обсуждался в генеральном штабе сухопутных войск. Начальник штаба Гальдер объявил собравшимся о решении Гитлера вторгнуться в Англию. Давая общую военно-оперативную оценку действий фашистской Германии против Англии, Гальдер охарактеризовал их как единый комплекс многих операций. Он предостерег против переоценки береговых укреплений Англии и потребовал от [43] командования ВВС и флота предпринять «беспощадные действия против английского флота»{148}.

Гитлер и немецкое верховное командование вели не только военно-стратегическую, но и политическую подготовку десанта в Англию. По указанию Гитлера фашистская дипломатия и генералы добивались полной политической изоляции Англии, чтобы в дни решающей битвы ни одно государство не пришло ей на помощь. В политической подготовке фашистского вторжения в Англию участвовало ведомство Риббентропа, и особенно активно представитель МИД при главном командовании и генеральном штабе сухопутных сил X. Этцдорф. Так, 8 октября 1940 г. Этцдорф передал Гальдеру указание Гитлера: главная задача фашистской дипломатии состоит в создании коалиции держав против Англии. На других совещаниях у Браухича и Гальдера Этцдорф неоднократно ратовал за то, чтобы Англия была полностью изолирована. Еще на совещании 22 июля он говорил о необходимости предотвращения сближения Англии с Советским Союзом{149}.

Немало в подготовке разгрома Англии, и в частности в подготовке операции «Морской лев», поработала и германская разведка. Агенты германского абвера и другие шпионские ведомства фашистской Германии имели свою агентуру в этой стране. В секретных сейфах фашистского генерального штаба были собраны обширные досье с самыми различными разведывательными данными. В многотомных делах фашистской разведки хранились подробные данные не только о топографии, ландшафте местности, политико-административных и экономических центрах Англии, но и об аэродромах, о военно-морских базах, ориентиры для авиации и т. д.

В досье имелись многочисленные аэрофотоснимки городов, гаваней, морских и воздушных баз, снабженные весьма красноречивыми надписями и характеристиками о целях бомбежки и фашистских диверсий. Отдельный том содержал шпионские сведения о Большом Лондоне.

В секретных досье главного штаба вермахта содержались шпионские материалы о базах английских ВВС под Плимутом, о доках в Биркенхеде и Порт-Талботе и о многих других объектах{150}. Стоит ли удивляться тому, что летом и осенью 1940 г. летчики фашистской авиации вели точную прицельную бомбежку Лондона и Ковентри, Бирмингема и Портсмута, Манчестера и Гулля.

Гитлер и его подручные считали покорение Англии почти решенным делом. На состоявшемся в рейхсканцелярии 21 июля совещании, где присутствовали руководители армии, авиации и флота, Гитлер твердо заявил о начале решающего этапа войны против Англии. Он не сомневался в близкой победе над врагом и потому приказал «завершить [44] главную часть операции «Морской лев» к 15 сентября{151}.

Немецкое командование (как, впрочем, и морское министерство Англии) считало, что наиболее благоприятным временем для высадки десанта в бурном проливе Ла-Манш с учетом соответствующей фазы луны, прилива и отлива являлся период между 15 и 30 сентября. Правда, в ходе подготовки операции возникли ожесточенные споры между командованиями трех видов вооруженных сил фашистского «рейха» по вопросу о масштабах фронта высадки десанта.

Честолюбивый Геринг, командовавший военно-воздушными силами, не желал играть скромную роль, участвуя в общем плане покорения Англии. Он считал, что только силами немецкой авиации можно поставить Англию на колени. Поэтому командование ВВС разрабатывало свои планы, не согласованные с Гальдером и Редером. Геринг уверял фюрера в возможности «выбомбить Англию из войны», доказывая, что тяготы войны, непрерывные бомбежки приведут к свержению правительства Черчилля, устрашат противника, сломят его волю к борьбе и вынудят английских политических деятелей пойти на заключение мира с Германией. Германские генералы считали, что успех немецких планов десанта в Англию будет зависеть от того, удастся ли Германии добиться превосходства в воздухе над проливом и южными городами Англии и уничтожить английскую авиацию и аэродромы близ Лондона. Подготовка портов погрузки, сосредоточение транспортов в портах Франции, очистка проходов от мин и установка новых минных полей, прикрытие десанта с воздуха, высадка его — все это, полагали они, невозможно без установления господства ВВС Германии в воздухе.

На секретном военном совете 31 июля 1940 г. у Гитлера в Бергхофе фашистские военные руководители Кейтель, Йодль, Браухич, Гальдер, Редер приняли решение «особой важности», во многом определившее дальнейший ход войны. На этом совете были рассмотрены планы войны не столько против Англии, сколько против СССР. Гитлер заявил, что Англия держится только надеждой на поддержку Советского Союза и США. «Если Россия, — внушал Гитлер молчаливо слушавшим его генералам и адмиралам, — будет сокрушена, последняя надежда Британии будет уничтожена. Тогда Германия будет властителем Европы»{152}. Основными выводами совещания явились приказ Гитлера об усилении подготовки вторжения в Англию и, если оно не состоится, планирование на весну 1941 г. войны против СССР.

Однако он не допускал возможности войны на два [45] фронта. В развитие этого приказа главнокомандующий германскими сухопутными силами Браухич 30 августа издал «совершенно секретные инструкции» о вторжении на Британские острова. «Верховный главнокомандующий, — гласила директива, — приказал вооруженным силам завершить подготовку десанта в Англию. Целью атаки является сокрушение Англии как базы для продолжения войны против Германии и, если будет необходимо, осуществление ее оккупации»{153}. В инструкциях были определены задачи сухопутным силам, военно-морскому флоту и авиации{154}.

Особое значение в достижении победы над Англией Гитлер придавал германской авиации. Он заявил собравшимся: «Если после восьми дней интенсивной воздушной войны немецкая авиация не уничтожит значительную часть вражеской авиации, портов и военно-морских сил, всю операцию придется отложить до мая 1941 г.»{155}.

Перед Гитлером стояла дилемма — либо немедленно вторгнуться в Англию и покорить ее, либо, как признавал Черчилль, «ему грозило бесконечное продолжение войны со всеми неисчислимыми опасностями и осложнениями»{156}. Поскольку, считал фюрер, победа над Англией в воздухе положит конец ее сопротивлению, вторжение на Британские острова будет лишь финалом по завершению оккупации страны. Поэтому 1 августа 1940 г. он подписал директиву № 17 «Об усилении воздушной и морской войны против Англии». «Чтобы создать предпосылки для окончательного поражения Англии, — говорилось в ней, — я намерен продолжать воздушную и морскую войну против Англии более энергично, чем это было до сих пор»{157}. Немецкой авиации предписывалось как можно скорее нанести сокрушающие удары по авиационным частям, аэродромам и базам снабжения, а затем по военным объектам, портам и особенно по складам продовольствия внутри страны. Фашисты хотели сломить сопротивление английского народа не только силой бомб, но и костлявой рукой голода.

В составе 2-го и 3-го воздушных флотов Германии, брошенных против Англии, насчитывалось 2200 боевых самолетов: 1100 бомбардировщиков, включая 346 пикирующих, 900 одномоторных истребителей, 120 тяжелых двухмоторных истребителей{158}. По завышенным английским данным, Англия имела в это время 240 бомбардировщиков и 960 истребителей. Иными словами, немцы могли бросить четыре бомбардировщика против каждого английского и более двух своих истребителей против каждого истребителя англичан. При этом Германия использовала против Англии всего лишь 1/3 ВВС. [46]

[Ф.Д. Волков]

В течение июня и в начале июля немецко-фашистские воздушные армии готовились к нанесению решающего удара по Британским островам. После предварительной разведки и пробных полетов 10 июля был проведен первый большой налет немецкой авиации. Началась ожесточенная «битва за Англию».

Можно выделить три основных этапа немецкого воздушного наступления. Первый этап — с 10 июля по 18 августа, когда основные удары немецкой авиации наносились по английским военным и торговым судам в Ла-Манше и по южным портам Англии от Дувра до Плимута. Немецкое командование ставило задачей вовлечь в бой английскую авиацию и измотать ее, а также нанести удар по тем морским портам Южной Англии, которые должны были стать объектами вторжения по плану «Морской лев».

На втором этапе — с 24 августа по 27 сентября — немецкое командование стремилось проложить путь к Лондону, ликвидировать английскую авиацию и ее базы, радиолокационные станции, а также военно-промышленные объекты. Третий и последний этап наступил тогда, когда операция «Морской лев» была отложена{159}.

Особенно ожесточенной бомбардировке подвергся Лондон — «самая большая в мире цель». На долю жителей столицы выпали тяжкие испытания. С 7 сентября по 3 ноября, в течение 57 ночей подряд, германская авиация бомбила английскую столицу и ее окрестности. В среднем на Лондон налетало по 200 бомбардировщиков. Фашисты надеялись ожесточенной бомбежкой парализовать британскую столицу с 7-миллионным населением, запугать английский народ и заставить правительство заключить мир. Однако немцы лишь посеяли бурю гнева английского народа. В ночь на 6 сентября 68 немецких самолетов бомбили Лондон. Но это была только разведка. 7 сентября 300 тяжелых бомбардировщиков в дневное время ожесточенно бомбили Лондон. По приказу Гитлера главный удар был нанесен по железнодорожным узлам и лондонским докам, в районе которых находились крупнейшие продовольственные склады с запасами для всей страны. В доках от зажигательных и фугасных бомб бушевало пламя грандиозного пожара: горело зерно; огненной лавой вытекал расплавленный сахар; горел каучук, окутывая пепелище черным едким дымом; взрывались бочки с красками, виски и вином.

С 20 часов до 7 утра при свете бушующих пожаров над Лондоном появились еще 250 бомбардировщиков. Тысячи [47] лондонцев — стариков, женщин и детей были погребены под развалинами домов, погибли в пламени. Немецкие бомбы попали в здание английского парламента, превратили в развалины многие правительственные здания вокруг Уайтхолла. Восемь лондонских церквей работы бессмертного архитектора Кристофера Рена были превращены в развалины. Только героическими усилиями лондонцев удалось спасти собор св. Павла и гробницы Веллингтона и Нельсона.

Особенно ожесточенным, «классическим», так его называл Черчилль, был налет немецко-фашистской авиации на цитадель финансовых заправил Англии — лондонское Сити. Пожары были «благодарностью» Гитлера за те миллионы фунтов стерлингов, которые ссудили немецким фашистам банкиры лондонского Сити. Бомбы, сброшенные на Букингемский дворец, разрушили дворцовую церковь, с корнем вырвали деревья дворцового сада. Много раз во время жестоких бомбежек монарху Англии Георгу вместе с премьером приходилось в спешке спускаться в недостроенное убежище Букингемского дворца.

В воскресенье, 15 сентября 1940 г., произошло, по мнению Черчилля, одно из решающих сражений за Англию, своего рода «битва при Ватерлоо».

В этот день германские ВВС совершили крупнейший массированный дневной налет на Лондон, послав на город свыше 1000 самолетов{160}. Разыгралось крупнейшее воздушное сражение.

В тот же день Черчилль покинул свою резиденцию в Чекерсе и прибыл в Аксбридж, в штаб вице-маршала авиации Парка, командовавшего 11-й авиагруппой британских ВВС.

Черчилля провели в оперативный центр, расположенный в прочном бомбоубежище на глубине 50 футов под землей. Едва он успел спуститься, как тут же поступило сообщение, что с немецких аэродромов из района Дьеппа вылетело «40 с лишком» самолетов противника. Один за другим следовали сигналы: «60 с лишком» и далее «80 с лишком». Все новые и новые волны атакующих самолетов врага шли бомбить Лондон.

Все английские эскадрильи Парка ввязались в жестокий бой. Черчилль заметил тревогу на лице вице-маршала и спросил:

— Какими еще резервами мы располагаем?

— Резервов больше нет,{161} — тихо ответил тот. Положение английских ВВС было отчаянным.

Кто знает, вспоминал Черчилль, что произошло бы с Англией, если бы неприятель бросил еще сотню-другую самолетов в момент, когда английские эскадрильи, вынужденные заправляться горючим и пополнять запасы боеприпасов [48] через каждые 70–80 минут, находились на земле. Но немцы не сделали этого.

Днем Черчилль вернулся в Чекерс. После отдыха он вызвал главного личного секретаря Дж. Мартина с вечерней сводкой известий. Они были печальны. «Тем не менее, — сказал Мартин, заканчивая свой доклад, — все это искупается положением в воздухе. Мы сбили 183 самолета, потеряв меньше 40». Правда, данные, полученные после войны, показали, что потери немецкой авиации составили всего 56 самолетов, а английской — 26. Все же Черчилль склонен был считать 15 сентября переломным моментом в «битве за Англию»{162}. Несомненно, немецкое командование военно-воздушных сил, что признавал и Черчилль, совершило серьезную стратегическую ошибку, сосредоточив основные удары на Лондоне. Гораздо опаснее было бы для судеб Англии продолжение налетов на аэродромы.

Когда немецкая авиация наносила массированные удары по аэродромам, она тем самым ставила под удар оперативные центры и телефонную связь английских ВВС. Буквально на волоске висела вся сложная система организации истребительной авиации Англии, Но когда Геринг перенес свои бомбежки на Лондон, английское командование истребительной авиации вздохнуло свободно. История «битвы за Англию» была историей не осуществленных до конца противоречивых планов Геринга, бессистемной смены первоочередных объектов военных бомбардировок. Немецкий морской штаб признавал неэффективность «воздушной войны» Геринга без учета требований морской войны и вне рамок операции «Морской лев». В той форме, в какой вел Геринг эту войну, она «не могла, — по признанию морского штаба Германии, — помочь подготовке к операции «Морской лев»{163}. По-прежнему английские корабли почти беспрепятственно действовали в Ла-Манше и Дуврском канале.

Лишь в конце сентября 1940 г. Геринг отказался от надежды превратить Лондон в груды развалин.

Лондон выстоял, несмотря на то что в городе не было помимо метрополитена действительно безопасных убежищ, — было очень мало подвалов и погребов, которые могли бы выдержать прямые попадания. «На обширных пространствах, — признавал позднее Черчилль, — уже нечего было жечь и разрушать»{164}. Несмотря на тяжкие испытания, выпавшие на долю лондонцев, они не пали духом. Квалифицированные и неквалифицированные рабочие, мужчины и женщины стояли у станков и работали в цехах под бомбами врага, словно они были на «передовых позициях». По существу они были в окопах «битвы за Англию». «Лондон, — с горечью вспоминал Черчилль, — походил [49] на какое-то огромное историческое животное, способное переносить страшные раны, изувеченное и кровоточащее и все же сохраняющее способность жить и двигаться»{165}.

Ночью 3 ноября впервые после почти беспрерывной двухмесячной бомбардировки в столице не было объявлено воздушной тревоги. Оказалось, что на следующий день Геринг приказал рассредоточить удары люфтваффе по всему острову, снова изменив тактику германского наступления. Хотя Лондон по-прежнему считался главным объектом нападения, основные усилия были направлены на разрушение других промышленных центров страны.

В ноябре немецкие летчики ожесточенно бомбили крупнейшие города Англии — Бирмингем и Ковентри, Шеффилд и Манчестер, Ливерпуль и Бристоль, Плимут и Глазго, Гулль и Ноттингем, Кардифф и Портсмут. Особенно тяжкие испытания выпали на долю жителей Ковентри. Ночью 14 ноября 1940 г. 500 немецких бомбардировщиков, летевших волнами, сбросили на город 600 т бомб большой разрушительной силы и тысячи зажигательных бомб. В городе с 350-тысячным населением почти не было убежищ. Люди спасались в громадном готическом соборе. Но при прямом попадании тяжелой бомбы под сводами собора были погребены сотни людей. В городе полыхало более 2 тыс. очагов пожара. Центральная часть Ковентри, кроме одиноко торчавшей колокольни, была сметена с лица земли.

Это был самый опустошительный налет, который пришлось пережить Англии, хотя министерство авиации за два дня было предупреждено о нем через разведку{166}.

Германское радио заявило, что все английские города ждет печальная участь Ковентри: они будут «ковентрированы», т. е. беспощадно стерты с лица земли. Через 20 лет после окончания войны автору этой монографии довелось посетить Ковентри. В центре города еще сохранились развалины, поросшие густой травой. На них с грустью взирала покровительница Ковентри леди Годива, чудом уцелевшая на своем гранитном пьедестале во время ожесточенной бомбежки. В центре же сохранились лишь остатки готического собора, скорбным памятником напоминавшие о днях тяжелых испытаний, выпавших на долю многострадального города.

За Лондоном и Ковентри наступила очередь Бирмингема, второго по величине промышленного центра Англии с миллионным населением, родины «скобяных королей» из рода Чемберленов — министра-колониалиста Джозефа Чемберлена, его старшего сына Остина и незадачливого младшего, мюнхенца Невиля.

Правда, вскармливая фашистского зверя, помогая создавать [50] германскую авиацию, Невиль Чемберлен и другие мюнхенцы были глубоко убеждены, что немецкие бомбы не упадут на Лондон и другие города. Однако только в 1940 г. на головы британских подданных фашистские стервятники сбросили свыше 36 тыс. бомб и более 21 тыс. бомб в 1941 г{167}. Еще при жизни Н. Чемберлена, в начале октября 1940 г. ушедшего в отставку и доживавшего свои последние дни (он скончался 9 ноября 1940 г.), история жестоко посмеялась над неразумным политиком, ставшим политическим преступником по отношению не только к английскому народу, но и к другим порабощенным немецкими фашистами народам Европы. С 19 по 22 ноября немецкая авиация нанесла три последовательных удара по Бирмингему, причинив городу огромные разрушения. После этих варварских налетов на красивой площади города — Виктория-сквер близ памятника королеве Виктории в большой братской могиле было похоронено около 800 граждан города, в том числе и детей. Потери гражданского населения Англии от немецких бомбардировок с июня 1940 по июль 1941 г., когда прекратилось немецкое воздушное наступление на Англию, составили 146 777 человек, из них 60 595 человек убитыми. По всей Англии от фашистских бомб погибло 7736 детей, не достигших 16-летнего возраста{168}.
* * *

В течение августа в различных пунктах английского побережья между островом Уайт и Корнуэллом бурное море выбросило на берег 40 трупов немецких солдат.

Говорят, у страха глаза велики. По прибрежным английским городам поползли тревожные слухи, что немцы уже предприняли попытку вторжения на Британские острова, но были разгромлены.

В действительности фашистские штабы лишь проводили учения по высадке десанта, почти каждую ночь занимаясь погрузкой и разгрузкой барж и других судов в портах французского побережья. Часть этих барж, спасаясь от ударов английской авиации, вышла в море и погибла то ли от бури, то ли от бомбовых ударов. Однако, по указанию Черчилля, слухи о разгроме десанта не опровергались. Они усиливались, принимая фантастические размеры, распространялись в оккупированных странах, подбадривая народ.

Инженерная служба английской армии поддерживала легенду о создании таких средств обороны, которые позволяли превратить побережье Англии, и особенно прибрежную полосу воды, в сплошное море пламени и тем [51] самым сжечь все десантные суда и боевые корабли гитлеровцев.

Однако тревога нарастала. 7 сентября британское командование получило сведения о продвижении немецких барж и мелких судов к портам между Остенде и Гавром. Имперский генеральный штаб считал это передвижение попыткой высадки десанта. Тревога усилилась в связи с тем, что на передовых аэродромах в районе Па-де-Кале английские разведчики заметили новые части пикирующих бомбардировщиков ближнего действия, переброшенных из Норвегии. В начале сентября немецкие шпионы высаживались на южном и восточном побережье Англии, имея указание быть готовыми в течение двух ближайших недель в любой момент доносить о передвижении английских резервных войск в районе Исович — Лондон — Оксфорд. Между 8–10 сентября фаза Луны, условия прилива особенно благоприятствовали высадке немецкого десанта на юго-восточном побережье Англии. Поэтому начальники английских военных штабов заявили Черчиллю, что создалась непосредственная угроза вторжения{169}. Силы обороны были приведены в состояние боевой готовности.

Кодовое слово «Кромвель», означавшее «вторжение близко», было передано командованием войск метрополии в 20 часов вечера 7 сентября Восточному и Южному военным округам; передовые дивизии готовы были открыть огонь по врагу. Приказ «Кромвель» был передан всем соединениям в районе Лондона, а также 7-му и 4-му корпусам резерва главного командования и сообщен всем остальным военным округам в Великобритании. В ряде районов страны командиры отрядов местной обороны по собственной инициативе созывали добровольцев колокольным звоном. Над городами и местечками Англии гудел тревожный, протяжный набат, и сотни тысяч добровольцев, вооруженных охотничьими ружьями, пиками, вилами и ножами, сбегались на свои сборные пункты, полные решимости вступить в неравный бой с вооруженным до зубов беспощадным врагом. Дороги были заминированы, в некоторых местах взорваны мосты. Появились слухи о высадке неприятельских парашютных десантов, о приближении к побережью разнокалиберной «армады» фашистских десантных судов{170}.

В тревожном выступлении Черчилля перед членами парламента 11 сентября указывалось:

«Не следует закрывать глаза на тот факт, что с присущей немцам основательностью и методичностью ведется подготовка к решительному всестороннему вторжению на наш остров и что оно может быть предпринято сейчас в Англии, Шотландии, Ирландии или сразу во всех трех местах»{171}. Особенно опасной британское правительство [52] и командование считали неделю с 11 по 18 сентября, когда погода весьма благоприятствовала высадке крупного десанта.

Признаки надвигающегося германского вторжения множились. Новые английские аэрофотосъемки показали, что в голландских, бельгийских и французских портах и устьях рек было сосредоточено более 3 тыс. самоходных барж, и это не считая резервов более крупных кораблей в устье Рейна или на Балтике, о которых английская разведка не знала.

Фашистские планы порабощения английского народа

В секретных трофейных германских документах обнаружены не только планы военного разгрома Англии, но и планы порабощения английского народа. Разработка жесткого оккупационного режима военно-полицейской диктатуры для Великобритании являлась одним из наиболее зловещих разделов операции «Морской лев». Это были человеконенавистнические планы массового истребления английского народа, превращения оставшихся в живых в рабов фашистской Германии. Это были планы уничтожения Англии как самостоятельного суверенного государства, ее экономического разграбления. Английский народ ожидали те же испытания, которые выпали на долю жителей английских островов в Ла-Манше — Джерси и Гернси, захваченных гитлеровцами 30 июня 1940 г. С островов немедленно были вывезены и уничтожены все не успевшие выехать в Англию евреи, а в 1942 г. — и все остальные англичане. Гитлер приводил в исполнение страшную угрозу — «начало сокрушения британской гегемонии». «Пусть жители Западной Европы, — говорил он генералам, — содрогнутся от ужаса».

Как свидетельствуют документы немецких архивов, германский генеральный штаб в деталях разработал режим военной оккупации, предусматривавший сосредоточение на территории Англии после ее захвата всей полноты власти в руках германского военного командования.

Об этом свидетельствует приказ генерального штаба сухопутных войск «Об организации и функциях военной администрации в Англии», подписанный Браухичем 9 сентября 1940 г. Приказ гласил: «Все работоспособное мужское население в возрасте от 17 до 45 лет будет интернировано и выслано на материк»{172}. Гитлер одним ударом хотел обескровить английский народ, депортировав на континент почти все взрослое население.

Для осуществления тотального грабежа не только [53] государственных богатств страны, но и личного имущества граждан предполагалось создать большой аппарат оккупационного управления с довольно стройной структурой: штаб с центром в Лондоне, полевые военно-хозяйственные комендатуры в Лондоне, Бирмингеме, Ньюкасле, Ливерпуле и Дублине. Упоминание последнего свидетельствует о намерениях Гитлера захватить и территорию Ирландии{173}. Кроме того, намечалось создание 12 местных комендатур, трех фронтовых стационарных лагерей для военнопленных, группы тайной полевой полиции и т. д.

Для наиболее успешного ограбления государства и английских подданных предусматривалось создание специального военно-хозяйственного штаба и целого ряда служб «военно-хозяйственного управления и института военно-хозяйственных офицеров в Англии». Штаб через свои команды офицеров должен был реквизировать сырье, полуфабрикаты, металлы, средства транспорта, машины, бензин, драгоценности и т. д. Жителям Англии разрешалось оставить для себя только некоторое количество продовольствия и угля для отопления каминов. Население обрекалось на голод и вымирание. Преступная система грабежа, реквизиций и конфискаций возводилась фашистскими генералами в закон.

Нацистские штабы, гестапо, другие фашистские организации готовились обрушить град репрессий на головы англичан, потопить в крови любую попытку сопротивления оккупантам. Предусматривалось введение уголовного кодекса, согласно которому местным властям разрешалось продолжать свою деятельность только при условии полного подчинения оккупационному режиму. «Смерть» — это слово буквально пестрело во всех приказах, заготовленных на немецком и английском языках для населения Британских островов.

Вот один из этих приказов: «На основании полномочий, предоставленных мне главнокомандующим сухопутными войсками, объявляю:

I) Акты насилия и диверсии караются самым суровым образом...

II) Распоряжение о сдаче огнестрельного оружия (включая охотничье оружие) и военных материалов объявлено особо.

III) Военными судами караются:

1. Любое содействие негерманским военным лицам на оккупированной территории...

5. Любое оскорбление германских вооруженных сил и их командующих.

6. Уличные сборища, распространение листовок, организация публичных собраний и манифестаций... [54] а также любые другие антинемецкие выступления.

7. Призывы к прекращению работы, злостное прекращение работы, забастовки и локауты»{174}. Приказ подписывался командующими армиями. Всем жителям Англии под страхом смерти предписывалось в течение 24 часов сдать оружие.

Хотя поддержание «нового порядка» в оккупированной Англии возлагалось на верховное командование сухопутными силами, особо зловещая роль предназначалась гестапо.

На роль обер-палача гестапо выдвигало «профессора» Сикса, «ученого» специалиста по расовым вопросам. Позднее Сикс беспощадно убивал советских людей и был назначен несостоявшимся «начальником первого эшелона СС в Москве»{175}. На него возлагалась задача создания гестаповского аппарата в Англии, устройства тюрем и концентрационных лагерей. Помимо создаваемых в самой Англии трех стационарных лагерей для военнопленных предусматривалась организация еще восьми лагерей — в Булони, Бресте, Кале, Шербуре и других портах Европы, оккупированной фашистами{176}.

Для подавления сопротивления населения Англии в состав десанта была включена дивизия СС «Мертвая голова».

Для гестаповцев была составлена картотека будущих жертв, так называемая «розыскная книга» — «черный список для поисков в Великобритании». В него были включены имена более 2700 человек. Среди лиц, подлежавших немедленному аресту, значились крупные политические деятели, например премьер-министр Уинстон Черчилль, лорд Бивербрук и другие министры, лейбористы Клемент Этт ли и Стаффорд Криппс, дипломат Александр Кадоган, писатель Герберт Уэллс, епископ Кентерберийский, а также находившийся тогда в Англии Шарль де Голль. В этот список были включены видные деятели Компартии Англии, лидеры британских тред-юнионов и др.{177} Подлежали немедленному аресту все 600 членов английского парламента, известные дипломаты, издатели газет, журналисты. Чтобы Сиксу было сподручнее совершать кровавый террор и грабеж, был подготовлен особый справочник «Информационная тетрадь Великобритании» В нем перечислялись различные «традиционные источники антигерманских настроений в Англии», подлежавшие «устранению навсегда».

В число этих организаций попадали университеты, колледжи, церкви, редакции газет, организации бойскаутов и даже музеи и картинные галереи. На пост наместника (рейхскомиссара) в Англию намечались кандидатуры [55] дипломатического разведчика, «специалиста» по английским делам Риббентропа или его заместителя, руководителя германских фашистских организаций за рубежом Боле{178}.

В конце июня 1940 г. начальнику VI отдела гестапо Шелленбергу было приказано подготовить справочник для войск вторжения, содержащий краткие сведения о наиболее важных политических, административных и экономических учреждениях Англии, а также о ведущих политических деятелях страны. Справочник, снабженный семью картами Великобритании, планами городов, был срочно отпечатан тиражом 20 тыс. экземпляров{179}. Особое место в подготовке операции «Морской лев» отводилось борьбе с партизанами. Войскам предписывалось расстреливать на месте без всякого суда и следствия партизан и сочувствующих им мирных жителей.

Важное значение в планах немецко-фашистских политиков придавалось ликвидации Британской колониальной империи. Этот вопрос детально обсуждался в различных фашистских инстанциях в течение второй половины 1940 г. На специальном совещании по колониальному вопросу 4 сентября 1940 г. было решено, что при заключении мира с Англией к Германии должны отойти Французское и Бельгийское Конго» Французская Экваториальная Африка, территория у озера Чад, все бывшие германские колонии — Того, Камерун, Германская Юго-Восточная и Юго-Западная Африка, а также английские владения Уганда, Занзибар, южная часть Кении с Найроби, Нигерия, Золотой Берег. К Италии отходили Тунис, Восточная Африка, Египет, Мальта, Аден и Кипр. Испания получала Марокко, Алжир и Гибралтар{180}.

Германские правящие круги не скрывали планов ликвидации британской колониальной мощи и ее господства в Европе. «При всех обстоятельствах, — заявлял Гитлер в беседе с японским министром иностранных дел Мацуокой, — британская гегемония должна быть уничтожена... Наша цель — разрушение Британской мировой империи»{181}.

После войны, пытаясь замести следы преступлений, бывшие фашистские генералы, «историки» и журналисты утверждали, что немецкие фашисты не имели намерений поработить Англию. Еще более лишенным всякого основания вымыслом является легенда о том, будто Гитлер вообще не собирался высаживать свои войска на Британские острова, что его планы носили «академический характер», что это были его «невинные шутки», которые не следует принимать всерьез.

Тот самый фельдмаршал Рундштедт, которому было приказано руководить высадкой группы армий «А» на Британские острова, пытался убедить: «Предполагаемое [56] вторжение в Британию было чепухой, потому что не было нужного количества судов... фюрер на деле никогда не собирался вторгаться в Британию»{182}.

Другой фашистский военный деятель, гросс-адмирал Редер, руководивший непосредственной подготовкой фашистского флота к десанту в Англию, во время суда в Нюрнберге, стремясь выгородить себя и других немецких военных преступников — генералов и адмиралов, изображал операцию «Морской лев» как «величайший обман в истории войн»{183}. Кессельринг называл план вторжения в Англию «нереальной операцией»{184}.

Однако Черчилль, выступая по радио 14 июля 1940 г., отнюдь не считал вторжение немецких фашистов в Англию домыслом. «Может быть, оно (вторжение. — В. Ф.) произойдет, — говорил он с тревогой в голосе, — сегодня вечером, может быть, на следующей неделе...»{185}.

Английский буржуазный автор П. Флеминг, специально изучавший этот вопрос, писал: «Гитлер реально хотел осуществить это вторжение»{186}. Кроме того, анализ документов и материалов немецкого верховного командования, инструкций, приказов, подсчет количества военных сил и тоннажа, выделенного для десантных операций в Англии, — все это явно свидетельствует о широкой подготовке к вторжению, о том, что захват Британских островов и порабощение английского народа были реально планировавшейся военной операцией{187}.

Казалось, все предварительные условия, от которых зависело осуществление этого плана, были налицо. Тогда почему же фашистская Германия не использовала столь благоприятную военно-стратегическую и политическую обстановку для вторжения на Британские острова?

Если верить одним английским авторам, то Англию спасла от фашистского вторжения ее инженерная служба! Но данный тезис опровергли сами англичане, и в частности представители военно-морского командования, усмотревшие в этом умаление роли британского военно-морского флота.

Черчилль определенно утверждал, что Англия была спасена британским военно-морским флотом и мощью военно-воздушных сил{188}. Безусловно, было бы совершенно несправедливо не учитывать в ходе войны мощь английского военно-морского флота. Он был значительно сильнее флота фашистской Германии. Однако, как свидетельствуют документы, в штабе немецкого командования, разрабатывавшего операцию «Морской лев», английскому флоту готовилась та же участь, которая постигла Тихоокеанский флот США в декабре 1941 г., во время внезапного нападения японской авиации на Пёрл-Харбор. Германский военно-морской флот и ВВС, по свидетельству [57] Клее, были «в состоянии своевременно решить эту задачу»{189}.

Может быть, Англию спасли ее военно-воздушные силы, выигравшие трудную «битву за Англию»? Слов нет, английские летчики проявили беззаветное мужество и храбрость в борьбе с превосходящими силами немецкой авиации. Вместе с ними храбро сражались французские, польские, норвежские и голландские летчики. Но не подлежит сомнению, что военно-воздушные силы Англии были «бы сокрушены, если бы фашистское командование обрушило на Британские острова всю мощь немецкой авиации.

Нет никаких оснований предполагать, что Гитлер не вторгся в Англию из боязни вступления в войну США. В тот период, а именно в мае 1940 г., вся сухопутная армия США насчитывала около 75 тыс. человек и до 25 тыс. было в авиации{190}. Поскольку Гитлер рассчитывал разделаться с Англией молниеносно, США не только не успели бы, но, если бы и хотели, не смогли прийти на помощь Англии. Конечно, было бы несправедливостью забывать о мужестве, стойкости и храбрости английского народа, о его готовности вступить в неравный бой с немецко-фашистскими захватчиками, если бы они высадились на Британские острова.

Ответ на вопрос, почему же не состоялся прыжок «Морского льва», почему фашистская Германия в самый последний момент, когда все было готово к вторжению, отказалась от десанта на Британские острова, лежит явно в другой плоскости. Самая главная причина заключается в том, что Гитлер готовился к нападению на СССР

Англию спас Советский Союз

Существование Советского Союза, его оборонные мероприятия в тот период, когда он еще не был непосредственным участником второй мировой войны, оказали решающее влияние на весь ход и исход второй мировой войны. Еще до начала Великой Отечественной войны СССР оттягивал фашистские армии от стран Запада, облегчал борьбу народов Европы фашистскими захватчиками. По словам Уильяма Фостера, «Англию спас от успешного нападения нацистов только страх, который внушала Гитлеру Красная Армия»{191}.

Еще летом 1940 г. Гитлер пришел к выводу, что, пока на востоке Европы существует такая мощная сила, как СССР, для Германии рискованно начинать всеми силами войну против Англии. Но, как только будет сокрушена Россия, предрешится и разгром Англии. Поэтому параллельно [58] подготовке операции «Морской лев» началась зловещая подготовка гитлеровским командованием плана войны против Советского Союза.

С того момента, когда Германией было принято окончательное решение о нападении на СССР — план «Барбаросса», Англия была спасена.

С того момента, когда Гитлер заявил Браухичу о невозможности операции «Морской лев», она превращается в средство дорогостоящей маскировки нападения гитлеровской Германии на СССР{192}.

Когда главным вопросом военной стратегии фашизма стала подготовка войны против СССР, это было концом угрозы германского вторжения в Англию.

Сравним некоторые даты и факты. Документы фашистского главного командования показывают: сначала предполагалось высадить войска в Англии 15 августа. Но уже 30 июля был отдан приказ завершить подготовку десанта к 25 августа. В инструкции о подготовке операции «Морской лев» Браухич говорил о «готовности армии» осуществить вторжение{193}. Однако в тот же день германский военно-морской штаб сообщил Гитлеру о незавершенности подготовки десанта. По просьбе штаба дата вторжения была перенесена на 21 сентября. Штаб ВВС лишь просил Гитлера заблаговременно, за 10 дней, предупредить о десанте. В начале сентября подготовка к операции «Морской лев» вступила в решающую фазу. Командование ОКВ уже подготовило директиву № 18 о высадке в Англию{194}. 10 сентября военно-морской штаб снова доложил Гитлеру о трудностях, связанных с погодой, с отсутствием превосходства германских ВВС в воздухе. Правда, фашистские адмиралы готовы были завершить при известном напряжении сил подготовку десанта к 21 сентября. Учитывая трудности, Гитлер отдает приказ отсрочить высадку десанта на 3 дня — до 24 сентября. 14 сентября он откладывает ее снова{195}.

Однако 17 сентября Гитлер принимает решение отложить осуществление «дня икс» «впредь до дальнейших указаний». Но лишь 12 октября вторжение было официально отложено до весны 1941 г.{196} Директива о переносе операции необходима была для того, чтобы скрыть подготовку нападения на СССР. При этом подготовка нападения на СССР, стратегическая концентрация немецко-фашистских войск маскировалась германским верховным командованием как приготовление к операции «Морской лев».

15 февраля 1941 г. Кейтель в специальной инструкции потребовал изображать развертывание войск по плану «Барбаросса» «как крупнейший в истории войск отвлекающий маневр, который служит для маскировки последних [59] приготовлений к вторжению в Англию»{197}. В июле 1941 г. высадка десанта была вновь отложена — до весны 1942 г. 13 февраля 1942 г. адмирал Редер в последний раз беседовал с Гитлером об операции «Морской лев» и убедил его согласиться прекратить подготовку{198}.

Основная стратегическая линия Гитлера заключалась в том, чтобы сначала разгромить СССР, а затем уже покорить Англию. «С лета 1940 г., — писал немецкий генерал Типпельскирх, — мысль об уничтожении мощи Советского Союза стала составной частью планов Гитлера... Эта мысль еще задолго до своего осуществления являлась определяющим фактором его стратегии». А стратегия состояла в том, «чтобы, отложив решительную борьбу против Англии, сначала уничтожить всякую скрытую угрозу с тыла»{199}, т. е. Советский Союз. Гитлер, не считая Англию серьезным противником, не боялся оставить ее в тылу в момент нападения на СССР. В то же время он не решился напасть на Англию всеми вооруженными силами, имея в тылу Советский Союз.

Это признавал и гитлеровский генерал Йодль. «Нельзя было решиться на десант в Англию, подготовленный до мельчайших деталей, — писал он. — Никто не мог взять на себя ответственность и допустить, чтобы германские вооруженные силы истекли кровью в борьбе за Англию перед лицом предстоящей борьбы против Советского Союза»{200}.

К подобным выводам пришел и американский адмирал Энзел. «"Морской лев», — указывал он, — не прыгнул не потому, что он был на это не способен. Все дело заключалось в подготовке войны против СССР. Как могучий магнит, Россия в конце концов притянула Гитлера»{201}.

Отвечая на вопрос, почему германское верховное командование отказалось от вторжения в Англию, фельдмаршал Паулюс сказал: «Если бы поражение Англии было главной целью Гитлера, причем у него в распоряжении были все средства германских вооруженных сил, то он смирился бы с риском, связанным с вторжением. Поэтому отказ от вторжения в Англию, по-видимому, объясняется наличием другой — главной причины, а именно намерением напасть на Советский Союз».

«Успехи фашистской Германии в «молниеносной войне» против сил англо-французской коалиции изменили политическую обстановку в Европе, — отмечается в «Истории второй мировой войны». — Быстро высвободив свои вооруженные силы в Западной Европе, рейх начал непосредственную подготовку к новым захватническим походам»{202}. И на первом месте стоял разбойничий поход против СССР.